Шёл седьмой день лета, если, конечно вы не путаете «лето» с общепринятым в календаре определённым временем года… да в прочем не важно. К чему все эти ярлыки? То, что я называю «летом», многие так же прозовут «счастьем» или «отдыхом», но ведь это лишь малые части того, что я хочу вложить в определения «лето»…
В общем, шёл седьмой день нашего безумия. Мы шли по городу, так полюбившемуся и почти незнакомому, с прекрасными улочками и булочными на каждом шагу.
Она шла в моём стареньком кардигане, потому что мёрзла, даже не смотря на то, что солнце слепило глаза, и все старались снять с себя как можно больше одежды.
За эти самые семь дней не совсем ясного периода, которому я не смею назвать лишь одним словом, она больше меня полюбила мой серый кардиган.
Мы шли по тротуару в городе, где просто глупо ездить на машине. Она была несколько ветреной, поэтому я не спешила говорить ей о том, как красиво вокруг. Она подсознательно понимала эту красоту, но не могла подобрать нужного слова для её описания. Поэтому мы с ней просто не говорили об этой самой красоте, а говорили обо всём другом, что нам казалось невероятно важным.
А важным для нас в то летнее время было не много вещей. Важными были мы сами и те, кто ожидал нас на скамейке в тени.
Оторвавшись, наконец, на секунду свободы мы разговаривали слишком долго и быстро для обычного человека, потому что для нас сейчас время было на вес золота.
Поэтому-то я и называю эти семь дней «летом», потому как ограничиться парой дней в описании этой целой эпохи мы не могли.
Мы держались за руки и так же шли по этому неизменно притягательному городу.
Я никогда не держалась за руки, я всегда ходила под руку, и в наших кругах это было традицией. А у неё – держались за руки. Поэтому мы сплетали пальцы в только нашем жесте, который я до сих пор не смею повторять.
Она шла в моём кардигане со своей пёстрой сумкой, я была наверняка в чём-то синем, а руки наши были сплетены. Мы шли по тротуару и именно здесь всегда перебегали дорогу, нарушая правила.
Потому что наш дом находился на одной стороне, а парк, который был нашей целью, – на другой.
Мы мало кого замечали вокруг и были, наверное, самыми счастливыми. Спросите вы меня какие люди были в этом городе, и я не смогу вам ответить ничего дельного – у меня были и другие занятия.
Мы были знакомы давно, но держались за руки только семь дней, поэтому нам многое надо было обсудить.
- Надо купить вафель. Венских вафель! И «Nutellu»!
- Рассчитывай, что нам надо кормить и этих мудаков.
- Ты думаешь ,они не любят «Nutellu»?
- Не в таком количестве.
- Хах, а помнишь ту женщину, которая спросила у нас про зоопарк?
- Да-да! Мы же с тобой почти как местные, сказали даже в какой он стороне.
- Ага, живём ровно там, где нам и место – рядом с зоопарком!
Этой глупости не было конца, даже когда мы переходили через дорогу. Мы переходили довольно нагло, потому что в этом городе и конкретно на этой улице, хоть она и являлась центральной, было мало машин и мало водителей, которые куда-то по своему обыкновению спешат.
Поэтому мы переходили дорогу и как данность воспринимали останавливающиеся автомобили.
Даже не смотря на то, что ровно под нами проходил подземный переход.
Мы наверняка были единственными, кто позволял себе переходить тут дорогу.
- Нам надо в музей шоколада! Куплю себе там большого-большого мишку.
- Да…
И ровно в тот момент перед нами затормозила машина с тем единственным человеком, с той единственной женщиной, которая сегодня куда-то торопилась.
Мы не могли понять, что делать и на несколько секунд остолбенели, не в силах двинуться от машины, затормозившей в полуметре от нас.
После свиста шин женщина начала орать на нас, мы видели это по исказившемуся в ярости лице. Мы будто сами не свои замолчали, быстрее перебегая дорогу и всё ещё как в тумане, смотрели на шумную улицу.
А дальше смех, чуть истеричный, и страх, пульсирующий в ушах.
Вы знаете, что за счастья надо платить?
И в ту секунду, когда женщина ещё не успела затормозить, нас поразила одна и та же мысль.
Что за то счастье, которое мы здесь испытали, нас должно было сбить насмерть.
Что за те впечатления, что остались у нас на всю жизнь, мы ею и должны были поплатиться.
Это была слишком яркая мысль и такая быстрая, что оставалось поражаться тому, как стремительно она вошла в наши головы.
Как прочно она засела в сердце.
И это было странным ощущением и страха и безумия, которым мы не смогли сразу друг с другом поделиться.
Это было ощущение предзнаменования.
И возвращаясь в лавочке в тенёчке, мы всё ещё смеялись, шутили и что-то постоянно рассказывали.
И вернувшись, мы тоже нашли, чем себя занять.
Только вот шутка «за это всё нас должен был сбить автобус» стала какой-то уж слишком ироничной.
И переходили мы исключительно через подземные переходы.
Да и что говорить, за каждую секунду можно было продать всё своё состоянии и даже больше, даже если эта секунда была и вовсе не счастливой, а почти истеричной.
Да и плевать на то, сколько там было этих истеричных секунд.
Да и плевать было, сколько этих секунд мы потеряли из-за упёртости.
Всё это было гораздо более важным, гораздо более дорогим, что измерить хоть в чём-то кроме жизни.