Сукин папа. (продолжение 27)
Иногда лучше не видеть лица художника,не ведать,чем дышит,а от чего задыхается.Так,споткнувшись об адвокатский (черно-белый) европейский ориентализм иллюстратора Торы Эфраима Лильена,неприятно изумишься дизайнерски срежиссированной позе Мошэ(Моисея),разбивающего первые Скрижали Завета.К чему тут напыщенная бахрома патрицианских одеяний,когда при сорока в тени с тебя течет,как с кабана,а мотыга,кромсая зуб свой,отлетает от тверди земной ,как карабин от предплечья при отдаче.Не хочется знать в лицо Лильена.Свет в нем не тот.При скудости наших красок,дурноте нравов и участи,доподлинно известной заранее,надо чувствовать боль библейского материала,проникаясь его неоднозначной многослойностью.Надо же быть немножко Б-гом и немножко Моисеем,чтобы заражать Мир трагическим оптимизмом нашего поверженного праотца.
Ты не мог не любить декоративности Лильена просто оттого,что "это эстетично и привлекательно".Ну да.У тебя не было еврейской бабушки,так часто говорившей мне моисеево:
За грех--меня сотри с лица Земли,
Народ ТВОЙ,Б-же,сохрани.
(Бабушка произносила то же самое на идиш:"Зол мир зан фор дан коп"(Чтоб мне было--за тебя(дословно--за твою голову)
Такие вот "мелочи" формируют и цементируют национальное самочувствие с пеленок.Тебя воспитала няня германская,Веронику--русская.--Вот про что думалось-гадалось,когда мы подходили к московскому бард-кафе "Гнездо глухаря",где Веронике пелось,как всем,в самой обыденной российской обстановке.Так славно пишется-поется в муравейнике аэропорта,либо в обезлюдевшем тире бункерного типа.
Не верилось.В "Гнезде" жрали,ужиная,"порадошные люди."(Ты,кривляясь"людя-юдя",немо матерился)Я-то думала,в таком месте принято ,благоговея,замирать и переосмысливать действительность.Людя почавкивало.
Накануне,настраивая свою записывающую аппаратуру,вдохновенно мычал какой-то мотивчик,кажется,из Вертинского,корча морду эммигрантскими страстями.Атмосфэра,как мы ожидали,обязывала к камерному диалогу душ.Для отвода глаз,пришлось заказать какого-то пойла,естественно,чтоб даже не притронуться.И снова вы остались наедине.Ты и Она.Мне особенно нравилось,что "Вы больны не мной" и что я смогу внимать вам обоим вупор и со стороны .Можно было не смотреть,но точно знать,до чего же духом звука исхворались.Взглядывания,вдохи без выдоха,протяжная недосказанность известной только вам двоим тайны."Тайная вечеря".
Обжиралово поперек горла Веронике не встало.Заметно осунувшаяся из-за маминой тяжкой болезни,добросовестно "работала номер" со все той же гармонией,как бы ни бросались в глаза прагматизм и хлад астрономической цифири Баха (маринино "циркулем железным").Пусть со стороны покажется,что Художнику живется привольнее и слаще,чем сапожнику.Пусть тебе одному только чудится обнаженная эмоция Генделя-астролога.Пусть вам будет незабвенно и ярко.Пусть...Тррррах!Хррясь-хрусь!Официанточка,шоб она сдохла,роняет на пол уставленный корытами поднос.(Жаль,не в морды этим свиньям.)Мне показалось,так рвутся сердца.Так бессмысленно и палачески-пошло.Вероломно.Вероника не прервалась,не вздрогнула даже.Невпервой.
Твое лицо в в терновом венце подрагивающих ладоней.Лик-икона.Погромом повеяло.Не думаю,что наши с тобой ощущения совпали буквально,но по-прежнему,где-то в области солнечного сплетения сомкнули уста обоим.Я запомню эту близость навсегда.
"И твои и вероникины стихи--настоящая поэзия,просто ее знает весь Мир,а тебя--никто."--У Томы наметан лингвистический глаз,она кандидат тех самых наук,с которыми я давно не дружу.Но права она была,наверняка,только отчасти,когда сказала это,прослушав в записи мое авторское чтение.Сегодня меня знают,но мне по-прежнему страшно холодно.Ты никогда об этом не услышишь.Никогда.
Наш "тройственный союз" (Вероника и ты и я) выстрелит снова,в третий и в последний раз,ну совсем уж по-африкански,со сдержанной дикостью, на Берсеневской набережной.
Театр эстрады--вольный подкрылок сталинского жилого курятника для особо приближенных и одаренных особ.Бардовский десант еще не разъехался по гастрольным заработкам.В программке заявлено старое верное племя менестрелей,среди которых нами обожаемы более остальных сиреневая капель Лена Хомчик и бальзамический Александр Суханов.Вместо планеты-Вероники,ее непритязательный портрет на стене.Черный свитер.Уголья глаз.И твой шепот:
--Да-а-а,уж не та царица Эстэр.У нее теперь такое же,как у всех моих могилевских тетушек,легендарное обличье.
Ты,теплея нутром,улыбаешься,прилипая к моей спине,слегка снисходительно вздыхаешь,будто извиняясь (перед Вселенной,что ли?) за еврейский дождь талантов,проливающийся на самое русское в мире поле.
Я знаю,как ты любил ее--молодую.Ты не умеешь ценить боль и прелесть опыта,свеченье зрелых морщин.Ты и сам себе сейчас не нравишься.Мне бы не вякать.Да куда там! У меня руки всегда в карманах,а в кармане дуля:
--Моооня,ни смишити моих кальсон.Из-за специфического обаяния НАШИ тети-моти не подлежат канонизации русской православной церковью,шоб ты себе знал.Мы и в могиле сильнейше отличаемся от тех,кто жить не любит.
--Наташ,..
Тебе хочется сказать мне,что я "несу бредятину",ну так ты ж у нас "Йелэд-тов-Ерушалаим"(иудейский иерусалимский "дворянин"-интеллектуал(иврит).И ты замер,потому что умеешь почувствовать,как вольная воля экстаза уже ухватила меня за гриву,как обычно,когда мы оказываемся в заповедных местах златопрестольной,где человеку еще не затрахали глаза,уши и --особенноо--душу.В таких "хитрых" местечках собирается домовитый слухачь,--не хоботье.
(продолжение следует)