На следующий день Аня и Сережа остались после уроков дежурными в своем кабинете. Сережа поднимал пропущенные другим классом стулья на парты, Аня вытирала доску. Они молчали.
Поставив все стулья, Сережа подошел к окну, взял лейку, чтобы поливать цветы, но остановился и уперся лбом в стекло. За окном было серо. Одинокий пятиклассник, утопая выше колена, методично покорял сугробы школьного сада, оставляя ломаную колею шагов.
– Сережа…
Аня отложила тряпку в сторону. Сережа стоял, не шелохнувшись.
– Сережка…
Аня подошла к нему, коснулась рукой его свитера. Сережа, не оборачиваясь, проговорил устало:
– Не трогай меня, пожалуйста. Мне не нужно твоей жалости.
Аня убрала руку, поизучала немного вытянутую петлю-зацепку на Сережиной спине и вдруг, закрыв глаза, обняла Громова, прижавшись щекой между его лопатками.
– Сережка, прости меня, – прошептала она.
Сережа развернулся к ней лицом, вынуждая Аню отстраниться, и внимательно посмотрел на нее, скрестив на груди руки со сжатыми кулаками.
– Аня, объясни пожалуйста. Что я не так делал?.. Разве я заслужил такое предательство? Ведь ты все эти годы была для меня самым близким человеком!
– Сереженька… ты тоже всегда был и остаешься для меня моим самым лучшим… другом…
Произнеся это, она смущенно сдвинула брови, потому что снова сказала не то и не так. Мгновение поколебавшись, Аня расцепила Сережины скрещенные руки, развела их и прижалась лбом к его груди, пряча лицо в его свитере. Сережа, затаив дыхание на вдохе, вначале держал руки на весу, не прикасаясь к Ане. Потом он дотронулся до ее волос, пропустил их сквозь пальцы, сжал их рукой на затылке и горячо впился в ее губы. Она целовала его, задыхаясь и плача. А он сжимал ее до боли.
– Если бы ты знала, как давно я мечтал… – шептал он ей, прижимаясь губами к ее глазам, щеке, подбородку, – перецеловать каждую твою клеточку, каждый волосок… Выпить тебя всю и умереть рядом с тобою…
– Сережа, прости меня, я не знаю… Я потерялась!.. Я, кажется, люблю вас обоих…
Сережа застыл, ослабил объятие, потом отпустил Аню, глядя на нее.
– Голицына!.. – воскликнул он изумленно. – Анька! Повтори! К черту Кораблева, повтори, что ты любишь меня!
Аня, горько поджав губы, отвернула лицо от Сережи, ее пальцы сжали воротник платья. Громов схватил ее за плечи, тряхнул, попытавшись заглянуть ей в глаза. Она плакала. Он отпустил ее и тоже отвернулся.
– Ты понимаешь, что так нельзя? Понимаешь? Да это же просто пытка, это невыносимо! Голицына, ты должна, наконец, определиться!
Она послушно кивнула ему в спину. Из-под ее закрытых век текли слезы. В висках Громова отбивала удары тяжелая кровь, уходя волной в грудную клетку и наполняя ее глухой болью. Горло его сдавило.
– Аня! – сказал он охрипшим голосом, повернувшись к ней. – Ты меня любишь!.. Ты ведь понимаешь, что ты для меня значишь! Давай забудем все, что случилось в эти проклятые дни!
Она помотала головой, утирая мокрое лицо рукой.
– Дай мне платок, пожалуйста…
Сережа молча вынул носовой платок из кармана и протянул ей. Он тяжело дышал и смотрел на нее с надеждой и ненавистью.
– Аня, умоляю тебя, сделай мне этот подарок! На коленях тебя прошу…
Он, не сводя с нее измученного взгляда, прижав руку к груди, к тому месту, где снова болело, упал перед ней на колени. Она отпрянула от него, вытаращив глаза и в то же время вмиг оценив наметанным взглядом искренность и трагичность этого совершенно нетеатрального в исполнении Сережки жеста.
– Господи, ну за что мне все это? Громов, прекрати!
Сережа был красным, на его висках вздулись изогнутые вены. Он был одновременно красив, жалок и страшен.
– Почему вы все меня так торопите? Оставьте меня! Я не могу так быстро, я не успеваю разобраться! Я не понимаю ничего, отстаньте!..
Она махнула рукой и задела ненадежно стоявший на парте стул. Тот с грохотом опрокинулся на пол. Сережа вскочил, отстранившись. Аня схватила стул, шумно поставила на ножки и плюхнулась на него, спрятав лицо на скрещенных на парте руках.
– Хорошо, – сказал Сережа максимально спокойным голосом. – Прости, я не буду тебя торопить. До пяти часов еще есть время.
Аня удивленно подняла голову.
– Да, Анна Голицына, сегодня в пять ты выберешь, наконец, одного из нас. И это будет навсегда, – твердо сказал Громов. Он знал, что на Аню всегда хорошо действует командный тон. – Можешь считать, что это такое приглашение на день рождения.
Он помолчал.
– Кораблеву тоже скажи, пусть придет… Впрочем нет, я сам скажу, – опомнился он.
Сережа понимал, что теперь лучше уйти, но он не мог. Аня молча сидела за партой и теребила его платок. Ее худые плечи, с одного из которых спало крыло школьного фартука, ее выбившиеся из-под заколки волосы, которые он растрепал, целуя ее, не отпускали его взгляда. Он медленно наклонился над ней, опершись руками о парту.
– Не знаю, почему я, дурак, никогда не говорил тебе этого?.. Я люблю тебя, Аня… Анечка моя… Больше жизни люблю, – сказал он тихо, целуя ее в макушку.
Кораблев столкнулся с Серегой на лестнице, когда бежал через две ступеньки наверх, к Ане. Взгляд Громова был стеклянным. Володе показалось, что Серега хотел ему что-то сказать, но почему-то передумал. Парни молча пожали руки и разошлись на лестничной площадке. Кораблев, слушая удаляющиеся шаги Громова, осознал что вот, наконец, то, чего он боялся, что-то страшное для него и непоправимое – случилось. Словно в забытьи он поднялся через последний пролет лестницы, подошел к двери класса и увидел сидящую за партой Аню.
Володя перевел дыхание, взял себя в руки и с улыбкой, стараясь не показывать своего волнения, подошел к Ане. Она была заплаканная. Кораблев, склонившись над ней, развернул ее лицо к себе, поизучал его немного, потом шепотом сказал: «Привет» и бережно поцеловал ее в губы. Она едва ответила ему. Володя почувствовал на ее губах вкус Серегиных сигарет. (Громов успел перекурить перед дежурством).
Кораблев отстранился, внимательно посмотрел на нее. Аня отвернулась от него, потупив взгляд.
– Это он тебя поцеловал? Или ты?.. – спокойно, почти невозмутимо спросил Володя, хотя внутри него начинало клокотать.
– Я.
Володя разогнулся. «Вот тебе и ответ...» – захохотал внутренний голос над его нокдауном. Кораблев отступил от Ани на шаг, уперевшись в парту соседнего ряда. Мучившая его непроясненность в том чувстве, которое могла испытывать к нему и к Громову Голицына, уступила место едкой пустоте и почему-то облегчению. «Что, психолог, получил? Баба с возу!..» – распалялся внутренний голос.
Володя медленно развернулся и пошел в сторону двери, нажимая кулаком на столешницы холодных парт. В Ане боролись два противоречивых желания: чтобы он вернулся и ударил ее, влепил бы ей пощечину изо всех сил – и чтобы они с проклятым Громовым оставили бы ее в покое. Когда Кораблев был уже в дверях, Аня окликнула его:
– Володя!
Он почти равнодушно остановился в дверном проеме, не оборачиваясь.
– …Сегодня в пять… У Сережи…
Володя повернулся, рывком скрестил руки и вопросительно уставился на Аню, но она не произнесла больше ни слова, только прижала стиснутый в пальцах мужской платок к губам и отвернулась от него. Володя с полминуты оценивал эту композицию, потом упруго оттолкнулся плечом от дверного косяка, развернулся и стремительно ушел.
Мимо гимназии проехал автобус, замедляя ход, приблизился к остановке. Володя взял резкий старт прямо с крыльца и вложил все силы, чтобы догнать эту грязно-оранжевую цель. Ему надо было как-то выпустить пар, тело жаждало действия. В итоге он заскочил в уже закрывавшиеся задние двери. На задней площадке, хмуро уставившись в боковое окно, стоял тоже только что зашедший и не замеченный Кораблевым Громов. Обернувшись, он встретился с Володей взглядом. У Сереги был вид растрепанный и растерянный. Володе даже показалось, что Громов в первый момент подумал, что он полезет на него с кулаками. Но Володе уже расхотелось драться, пробежка за автобусом и удовлетворение от маленькой победы «Успел!» заглушила ядовитый внутренний монолог, а тут еще этот именинничек – с испуганной физиономией... Володя криво ухмыльнулся и глубоко вздохнул. Громов изобразил то же. Они встали в шаге друг от друга, опираясь локтями о поручень и глядя в заднее стекло. Какое-то время парни ехали молча.
– Что это было? – заговорил Володя первым, когда отдышался.
– У меня все еще, кажется, есть надежда, что она выберет меня…
Сережа опустил голову.
– Это должно решиться сегодня в пять?
– Да. Подходи… Кстати, у меня день рождения…
– Поздравляю.
Володя крепко сжал веки, провел рукой по лицу сверху вниз.
– Что ж, пусть будет так… – сказал он и вдруг представил, как лохматый Громов, захлебывающийся от счастья, схватит Голицыну и, зажмурив глаза, заорет блаженным шепотом ей в шею: «Анька-а!..» – Знай, если она выберет тебя…
Он помолчал.
– Если она выберет тебя, я не перестану считать тебя своим другом.
– Я знаю… – едва слышно ответил Сережа.
Они ехали молча, пристально вглядываясь в след автобуса на грязной дорожной слякоти. Володина остановка была первой. Друзья молча попрощались за руку, и Володя вышел.
Сережа никогда не приглашал Аню на свои дни рождения. И причин было две: к нему обычно приходил Кораблев, а к тому же в этот же день родилась еще и Анина подруга – Катя Свиридова, дочка председателя горисполкома, которая обычно звала Аню к себе. Поэтому Аня всегда поздравляла Громова в школе.
Родители Сережи как правило уходили куда-нибудь в гости, чтобы не мешать компании мальчишек праздновать дни рождения сына. В этот раз Сережа попросил отца, чтобы они с мамой побыли в гостях подольше. И сообразительный папа купил два билета на последний сеанс в кино.
Аня задерживалась. Володя уже полчаса назад пришел к Сереже. Они успели в полном молчании попить на кухне чай с именинным тортом, выкурить на лестнице у мусоропровода по сигарете, снова попить чай...
– А вдруг она вообще не придет? – прервав тишину, заговорил, наконец, Громов.
– Ты ее знаешь седьмой год. Она может не прийти?
– Да, ты прав. Придет, – сказал Сережа и мрачно глянул на сгустившуюся за окном темноту.
– Пошли подымим, – предложил Володя.
– Ну пошли... Я, кстати, потом зубы почищу, чтоб куревом не разило, а ты – нет! – ехидно отметил Громов.
– А я рот с зубной пастой прополощу. И ты меня крепким кофе угостишь, – миролюбиво предложил Володя.
– Перебьешься! – бросил ему через плечо Сережа.
Они снова вышли на лестничную площадку и закурили, глядя в окно на белые хлопья, летящие в свете уличных фонарей. Володя первым нарушил молчание. Его вдруг пробрал смех.
– А знаешь, что в этой ситуации все-таки немного утешает?
– Ну?
– То, что других таких «принцев» нашего с тобою ранга у Голицыной больше нет, и пока не предвидится.
– Слушай, Кораблев, а тебе никогда не хотелось умереть? – перебил Сережа, затягиваясь.
– Да как сказать… Пару раз, наверное, очень хотелось, – ответил Володя, неохотно переключившись со своей неоцененной шутки на такую серьезную Серегину тему.
– А я в последнее время, бывает, чувствую, что еще немного – и я буду способен убить. Тебя или себя… Или даже ее… Сейчас вот я думаю, что если она выберет тебя, то я возьму тебя за шкирку, пробью твоей башкой вот это стекло и сам брошусь следом, – сказал Сережа, спокойно дирижируя в воздухе сигаретой.
– В таком случае, когда она придет, я лучше сразу скажу ей: «Выбирай Громова, иначе он, слабонервный, всех тут сейчас укокошит!»
– Ты лучше не говори ничего. Лучше прямо сейчас уйди, – с хмурой улыбкой сказал Сережа.
– Э, нет! Хочу, знаешь, лично насладиться… Давно не испытывал таких острых ощущений! Может и мне тоже захочется сигануть с восьмого этажа, прихватив тебя в придачу.
В глазах Володи сверкнул сумасшедший огонек.
– А я ведь серьезно, – беззлобно, с таким же безумием во взгляде сказал Сережа.
– Думаешь, я шучу? – спросил Володя и повернулся лицом к Громову.
Так они и стояли, и смотрели друг на друга в упор. Каждый примерял к реальности свои слова, отчего вдруг стало жутко и почему-то весело.
Открылись двери лифта, из него вышла Аня, решительно приблизилась к двери Сережиной квартиры и собралась позвонить, но потом заметила в сумраке прокуренной лестничной клетки две фигуры на фоне окна. Она глубоко засунула руки в карманы пальто, ссутулилась и медленно подошла к парням.
Когда Аня пришла из школы, она повалилась на постель и с полчаса проревела в подушку, обзывая себя безвольным, мягкотелым, беспринципным существом третьего сорта, создающим всем проблемы. Потом она села за стол, достала старую папку с рисунками, отыскала в ней с десяток портретных зарисовок Громова и разложила их перед собой на столе. Полюбовавшись на Сережку в разных ракурсах, она полезла в школьный портфель и достала из записной книжки рисунок Володи. Выбрав из вороха громовских портретов тот, что она нарисовала в октябре, в разгар операции «ВВС-Г», она положила его рядом с портретом Кораблева, долго изучала – то одного, то другого, потом сдвинула рукавом всю эту бумажную братию со стола на пол и уткнулась лицом в руку на столе.
Вернуть бы все на год назад! Когда душа была занята только новой идеей – ее картиной! Когда, обложившись книгами в лепестках закладок, она в своем любимом кресле часами спокойно перебирала возможные выражения лиц будущих персонажей, покрывая легкими абрисами лист за листом. И итогом этой работы стало единственное верное ее воплощение. Вот это называется «выбор по-голицынски»! А не то, что ей сейчас устроили!..
Аня чувствовала, что этот сумасшедший канкан событий, накрывших ее в последнее время, не соответствует ее размеренному, вдумчивому, привычному и любимому стилю существования на планете Земля. И в душе уже в который раз за последние дни нарастал протест этому насилию. Выбирать они ей велят, командиры чертовы! Вот возьмет она и плюнет на всю эту их дурацкую игру! Всю душу ей вымотали со своими «операциями»!
Злая мысль вдруг осенила ее, и она достала кошелек. Вот этот рубль, чистенький, симпатичный, семьдесят девятого года выпуска – пожалуй, он-то как раз и мог бы сегодня поработать настоящим хозяином положения! Прекрасно! И никому не будет обидно: шансы Кораблева и Громова будут, как никогда, равны! Аня подбросила рубль над полом. Тот, радостно подпрыгнув один раз, уверенно упал вверх серпом и молотом. Аня подняла его, снова подбросила – рубль, покрутившись и ехидно передумав в последний момент, упал, явив единицу. Орлом – с этими мягкими обнимающими лапами пшеничных снопов – надо сделать верного Громова. А Кораблев, гордый и несгибаемый, как эта единица в дубовом венке, будет решкой.
Аня, положив свой рубль в карман пальто, как будто успокоилась, даже повеселела. Ободряя себя, она заварила себе чаю, отыскала в мамином «дальнем углу» на кухне припрятанный от неуемного сластены-папы пакет с «мишками на севере» и остановилась только тогда, когда перевалившие на второй десяток фантики стали, расползаясь из кучи, падать со стола. Тогда, капнув на дно опустевшей чашки слезой, Аня вернулась к своему пальто и достала проклятый рубль.
Нужен был второй. В кошельке рублей больше не было, были только дублировавшие друг друга копейки. Но этот вариант показался Ане несолидным. Она полезла к брату на полку за его старой копилкой-котом и стала ее трясти, приговаривая: «Отдай рубль, родственник! Афоня мне рубль должен!» Копилка не хотела отдавать рубль через узкое отверстие, и Аня грохнула глиняным котом об пол.
Выбрав из кучи монет подходящий по цвету рубль, она зажала его на своем столе в папиных тисках и принялась снимать с него слой за слоем при помощи папиного же напильника. Уполовинив две рублевые монеты в толщину, Аня на наждачных листах зашлифовала их поверхности, проверила ровность контакта, отыскала клей и чуть было уже не намазала половинки монет для склеивания, когда ее остановила неприятная мысль. Но ведь она может в последний момент решить, кого назначить орлом, кого решкой! Как же ее действительный избранник поверит в ее целенаправленный выбор? Аня порылась в своих старых инструментах, забытых в ящике стола со времен окончания художественной школы, отыскала тонкий штихель и принялась царапать на зашлифованной стороне первого рубля гравировку с именем.
Удовлетворенно разглядывая свое произведение, Аня бросила взгляд на часы. Опоздала! Она быстро собрала с пола в папку компрометировавшие ее рисунки Громова и Кораблева. На остальную уборку времени не было. Наскоро отмыв свои черные пальцы, она метнулась в прихожую и стала одеваться. Оглядев напоследок свою комнату – в черепках и монетах, в металлической пыли, с развалом инструментов на столе, Аня расхохоталась: фальшивомонетчица!
– Ну что, я приняла решение, – проговорила Аня, приблизившись к Сереже и Володе. – Вы оба одинаково дороги мне, и я не могу выбрать между вами. Пусть этот выбор сделает судьба. Орел или решка… У меня есть рубль.
Она достала из кармана монету и, едва раскрыв ладонь, сжала кулак.
– Орлом будет Сережа, потому что у него день рождения… Решка – Володя.
Володя со словами «Аня, так нельзя!» попытался перехватить ее руку. Сережа сгоряча сплюнул и проворчал: «Как банально!», но Аня уже разжала кулак. Монета звонко покатилась по бетонному полу, и Кораблев с Громовым подались вперед.
– Решка… – сказала Аня, безразлично наклонившись над остановившимся рублем.
– И что? – возмущенно спросил Сережа.
– Решка. Володя, – спокойно ответила Аня.
– Я не желаю участвовать в этом фарсе. Извините! – сказал Сережа, сломал в пальцах свою недокуренную сигарету, бросил ее обломки в жестянку пепельницы и медленно, с пустыми глазами прошел мимо Ани в квартиру.
Володя с осуждением уставился на Аню. А она подобрала монету и подошла к нему.
– Прости…
– Громов прав. Что за абсурд, Аня? Я был практически уверен, что ты выберешь меня. Ты выберешь… А выбрала, оказывается, «судьба»! Мягко говоря, немного обидно, – проговорил он глухо.
– Нет, это я тебя выбрала! – сказала Аня, взяла его руку и вложила в нее свой рубль. – Вот, посмотри…
Володя взглянул на железный рубль на своей ладони. Аня перевернула его. Решка сменилась… решкой! Володя, сморгнув, снова перевернул монету. Потом потушил сигарету, приблизился поближе к окну, к свету фонарей, и стал внимательно разглядывать ребро монеты.
– Ювелирно! – сказал он, наконец, с изумлением глядя на стыдливо улыбавшуюся Аню. – Неужели и это ты сама сделала?
– Там внутри – гравировка с твоим именем, чтобы ты не сомневался. Если хочешь, стукни по ребру молотком…
Володя шумно вдохнул, глядя в окно, поднял руки за голову, расправляя плечи и грудную клетку.
– Уф-ф, хорошо-то как! – проговорил он, махом опустив руки. – Черт побери, Голицына! Ну и заставила же ты понервничать! – радостно констатировал он.
Аня тихо улыбалась. Ну вот все и разрешилось! И не так уж это оказалось сложно. Зато какое сейчас у него интересное лицо… Такое, наверное, было у Анатоля Курагина, принявшего решение увезти Наташу…
– Но зачем? Скажи на милость, зачем? Почему не напрямую? – продолжал изумляться Кораблев.
– Володя, мы же не скажем Сереже? Мне кажется, так ему будет казаться, что не так обидно. У него как бы были такие же шансы, как у тебя, и просто не повезло, – промямлила Аня, хотя она уже начала понимать, что Володя сейчас ее отчитает.
– Ну, знаешь... Этак получается просто издевательство. Не надо делать из Сереги дурака, он не заслужил такого отношения, – сказал Володя, посерьезнев. – Слушайте, странный вы народ! Столько лет друг друга знаете, а как доходит до дела – ерунду какую-то начинаете изобретать, какие-то кривые методы, искусственные проблемы – что у него, что у тебя… Я же теперь в глаза ему не смогу смотреть. Мне будет стыдно.
– Да? Тебе легко рассуждать, ты у нас «практический психолог»... Но как, как такое сказать, да еще и в день рождения? – с обидой, тихо воскликнула Аня сорвавшимся в слезы голосом, и брови ее беспомощно искривились.
Володя не выдержал ее несчастного лица.
– Прости, – сказал он на выдохе, прижав ее к себе. – Ты могла бы мне позвонить! Я бы придумал, как все разрулить. А так – ну очень некрасиво, подумай сама. Меня ты тоже будешь так обманывать?
– Кораблев! – упрекнула Аня и всхлипнула ему в пуловер.
«Почему я все порчу? Все делаю не так! Сережка, как мне теперь это исправить?»
– Володя, как мне теперь это исправить? – сказала она вслух.
– Просто скажем ему, как есть. А дальше посмотрим по обстоятельствам.
– Что это у тебя колется? – спросила Аня, вытирая слезы.
Володя достал из-за пазухи маленькую коробочку от часов. Он тоже не терял времени днем после своего разговора с Аней и с Громовым. Взяв дома с полки свою книгу-тайник, он выгреб из нее все деньги и отправился в ювелирный магазин. На коробочку, правда, ему уже не хватило…
Аня ахнула, увидев два серебряных кольца. На том, что было поменьше, в свете фонаря заблестели сапфиры в сплетении филигранных дубовых листьев. Аня, прижав пальцы к губам, уставилась на Кораблева со смешанным чувством удивления и испуга.
– Не так я, конечно, представлял себе это... – сказал он. – Ну да мне деваться некуда. У меня-то, в отличие от некоторых, выбора нет.
Аня, не отрывая руки от губ, быстро помотала головой.
– Володя… Володенька… Давай только не сегодня. У него сегодня день рождения.
Аня легким кивком показала в сторону двери Сережиной квартиры.
– Хорошо, – ответил Володя и, внимательно глядя на Аню, закрыл коробочку с кольцами и сунул ее обратно в нагрудный карман под пуловером. – Хорошо, как скажешь…
– Ты ведь понимаешь, да?
– Да, сейчас – вполне понимаю. Не понимаю только, что это было… днем?
Кораблев пристально смотрел на Аню. Она вздохнула, отвернулась и прислонилась костяшками пальцев к холодному окну.
– Он вдруг показался мне таким брошенным и одиноким… Я почувствовала к нему столько жалости… и нежности… Я сказала ему, что люблю вас обоих.
Она помолчала и глухо добавила:
– Но я не сказала, что по-разному.
Володя подошел к ней вплотную и отвел ее волосы, чтобы видеть лицо.
– Знаешь, – сказал он мягко, – мне почему-то кажется, что разница эта невелика.
Она внимательно посмотрела на него. Его взгляд был очень серьезен. Но она его выдержала.
– Может и есть в твоих словах доля правды… Но я сделала свой выбор. И вы оба должны принять его, – ответила она.
Володя сжал Анино лицо в своих ладонях, ища правды в ее глазах. Видимо, удовлетворившись результатами этого поиска, он вздохнул, улыбнулся одними глазами и крепко прижал ее к себе.
Они вошли в квартиру Громова, как в морг. Сережа стоял у окна в своей комнате и изучал происходящее на улице.
– Серега… – тихо окликнул Володя.
– Я смотрю, тебя все устроило? – не оборачиваясь, холодно спросил тот.
– Нет, не все. Надо поговорить, – начал Володя.
– Знаете что, катитесь к черту! Оба!
Сережа резко развернулся и в три больших шага пересек свою комнату, чтобы захлопнуть дверь и не видеть больше ни Ани, ни Кораблева. Но Володя остановил закрывающуюся дверь рукой и бедром. После мгновения борьбы он, победив, со словами «надо поговорить» ворвался в комнату, схватил и тряхнул Серегу за плечи. Громов резким движением сбросил его руки и взглянул на Кораблева с ненавистью.
– Слушай, Кораблев, а тебе не оскорбительно, что она, – Сережа показал подбородком в сторону Ани, – орлянку нам устроила? Островского не напоминает? А давай лучше, если ей все равно, кто из нас… Давай лучше мы ее разыграем, а? Я тебе даже орла уступлю!
– Так, всё, – твердо сказал Кораблев. – Давайте прекратим этот цирк! Аня, где эта монета?
– У тебя в кармане…
Аня плакала.
– Вот, посмотри и успокойся! – сказал он Сереге, взял его руку и хлопком вложил в нее рубль с двумя решками.
Сережа взглянул на монету.
– Переверни, – скомандовал Володя.
Сережа, повертев монету, со стоном зашвырнул ее в угол комнаты и обессиленно осел на свой диван. Вжавшись в его спинку, он зажмурился и застыл, схватив себя рукой за чуб. Володя выждал несколько секунд и молча сел рядом, касаясь плечом Серегиного плеча.
Аня всхлипнула, переступила, наконец, порог комнаты, и тоже бросилась на диван к Сереже – обнимать и поливать его слезами с другой стороны, приговаривая: «Сереженька, пожалуйста, прости меня, прости, это было так глупо, Сереженька…» Громов отпустил свой вихор и с усталым видом обреченно вперил взгляд в потолок. Краем глаза он уловил, что Кораблев уже сидит в точно такой же позе. Парни переглянулись и с пониманием криво улыбнулись друг другу.
– Ну все, хватит, – сказал Володя, когда Аня успокоилась на плече у Громова. – Пойдемте лучше гулять. На каток!
– Пошли, – ответил Сережа и первым направился обуваться. – Эй ты, мерзкая фокусница, – беззлобно обратился он к Ане, – я ведь тебе теперь ничего не дам списывать! Ни по физике, ни по алгебре, учти!
– Ладно, согласна, – проговорила она, улыбаясь и вытирая нос Сережиным платком.
– Ничего, у меня спишет, – успокоил Володя.
– И за Куницыной опять начну ухлестывать, – не унимался в своих угрозах Громов, подмигивая Кораблеву.
– Давай, – оживился тот. – Я тоже начну ухлестывать за вашей Куницыной. Вот и померяемся: кого Голицына больше ревновать будет?
– Ух, как я вас ненавижу! – воскликнула Аня через сжатые зубы и отлупила шапкой вначале Кораблева, потом Громова.
На улице, по пути на остановку Аня незаметно шепнула Володе:
– Отвлеки его.
Володя тут же стал, подзадоривая Серегу, утверждать, что тот не сможет попасть снежком в фонарный столб. Вмиг между ними возникло азартное соревнование, наблюдая которое Аня сказала, что ей нужно предупредить родителей. Она зашла в телефонную будку и набрала номер Лены Миляевой.
– Лена, пожалуйста, бросай все и приходи сейчас на каток, – умоляюще заговорила она в трубку. – Сережке очень нужна поддержка.
Аня знала, что Миляева была давно безнадежно влюблена в Громова. Только представив, что Сережа снова может загулять с ненавистной Куницыной, Аня поняла, что из нескольких зол, то есть из нескольких неравнодушных к Сережке девочек, прямо сейчас ей нужно выбрать меньшее – и пусть это будет подарком Громову на день рождения. Вместо нее. Попутно это могло в Анином представлении решить еще одну проблему: отвести подозрение Володи, что она все еще любит Сережку.
На катке в этот вечер было много народа. В очереди у проката коньков стояла и постоянно поглядывала то на входную дверь, то в окно Лена Миляева. Увидев своих одноклассников и Кораблева, она напустила на себя скучный вид. Первым ее заметил Сережа.
– О, привет! – оглядев длинную очередь, воскликнул он и изо всех сил замигал ей одним глазом. – ...Эта девушка на нас тоже заняла! – обратился он к недовольному народу. – Ты что, не предупредила?
– Да, я на пятерых заняла, извините, – объявила Лена соседям по очереди, подыгрывая Громову.
Троица под ропот ожидающих своей пары коньков присоединилась к Миляевой. Аня шепотом похвастала Володе, что это она сообразила позвонить Лене. Володя уважительно кивнул.
– Ты кого-то ждешь? – делано ревнивым шепотом спросил Сережа Лену.
– Да так, подружку… Но она сказала, что может задержаться. Я уж думала, что пропущу этот сеанс.
– Ни в коем случае. Пошли с нами! – сказал ей Сережа.
«Господи, Леночка, какая же ты умница!» – подумала Аня.
Сережа и вправду переключился на катке на Лену и заметно, уже не наигранно, оживился. А уж ее счастье было просто трудно описать! Лена каталась плохо, поэтому Громов все полтора часа старательно учил ее. В конце сеанса Аня и Володя заметили, что Сережа с Леной, завалившись в сугроб-бордюр возле катка, целуются.
– Ну слава богу, – сказала Аня.
– Это хорошо, если ты так действительно считаешь, – лукаво усмехнулся Володя, отворачивая ее за руку от этой картины.
Сеанс закончился, и ребята стали собираться домой. Сережа, улучив момент, когда Аня отряхивала от снега свои парадные брюки, сказал Володе:
– Ну что, я требую продолжения банкета. Поехали теперь ко мне…
Хитро сощурившись, он едва заметно помотал головой, глядя на Кораблева.
– Да нет, мы, наверное, уже по домам. Аня говорит, что еще какое-то сочинение не дописала, – ответил тот, – а у меня завтра итоговая по физике…
– Лена, а ты поедешь? У меня торт…
Лена, вся в налипшем снеге, смущенно отряхиваясь, тихо проговорила:
– Ну, поехали. Только ненадолго, ладно?
Они все вместе доехали до остановки Ани и Сережи, после чего, весело распрощавшись, разошлись парочками по разным дворам.
В подъезде Аня спросила Володю:
– Может, зайдем к нам?
– Нет, не стоит. А то я надоем твоим родителям. Я тебя до двери провожу.
Они поднялись на площадку между вторым и третьим этажом лестницы и стали целоваться. Обоим немного мешали мысли о сегодняшнем дне, о Сереже… О Сереже и Лене… Ане еще мешал привкус курева, но она уже почти убедила себя, что он напоминает ей запах жареных семечек. В общем, вначале это было просто нежно. Но стоило только начать…
Аня в очередной раз осознала фрагментарность бытия, когда вдруг вначале она увидела свои дрожащие пальцы, расстегивающие пуговицы Володиного пальто, потом улыбку огромной луны над соседним домом, потом галлюцинацию в виде постельной сцены со своим и Володиным участием в интерьере апартаментов Людовика XIV.
– Как ты думаешь, что сейчас делают Сережа и Лена? – опомнившись от галлюцинации, попыталась переключиться с этой очень «взрослой» волны Аня.
– То же, что и мы, только без одежды, – не переставая целовать ее лицо, проговорил Володя, возвращая ее обратно.
На этот раз Аня отчетливо увидела себя в образе поднимающейся над баррикадами Французской Революции – в прекрасных трепещущих на ветру лохмотьях, с обнажившейся грудью, неотвратимо стремящуюся в самое пекло битвы с пышно развевающимся знаменем.
В подъезд кто-то вошел. Мимо парочки, удивленно поздоровавшись, прошла соседка. Когда дверь за ней закрылась, Аня вновь запустила руки Володе под пальто и прошептала ему куда-то в шарф:
– Я приду к тебе завтра…
Шелковое знамя Французской революции тяжелым пологом сомкнулось над постелью Людовика XIV, тряхнув напоследок золотой бахромой.
Сердце у Володи грохотало, казалось, на весь подъезд, голова кружилась. Она придет. Она придет!
– Я зайду за тобой? – стараясь не выдать своего страшного волнения, спросил он, касаясь губами ее виска.
– Нет, лучше встретимся где-нибудь на улице, подальше. А то еще по твоему счастливому виду папа догадается, куда ты меня уводишь…
– Хорошо, я буду ждать тебя. Я уже сейчас жду тебя.
Они еще долго поднимались до ее четвертого этажа.
– Стоп! – воскликнул вдруг Володя, остановившись на последнем пролете. – Мы кое-что забыли! – и с этими словами он достал из нагрудного кармана рубашки коробочку с кольцами. – Анна Голицына! – начал было он так торжественно, что Аня рассмеялась.
За соседской дверью громко зазвонил телефон, отчего влюбленные вздрогнули. Трубку никто не брал, и звонки умолкли. Володя в это время пристально смотрел в глаза Ани, ставшей вдруг серьезной.
– Ну так вот, Анна Голицына… – продолжил Кораблев. – Мы, наверно, еще слишком молоды, чтобы другие воспринимали это на полном серьезе… Но я хочу, чтобы ты знала, чтобы все знали: ты не просто моя девушка. Я, не задумываясь, отдаю тебе свою жизнь и хочу за это называть тебя сейчас моей невестой, раз пока мне невозможно назвать тебя моей женой. Ты согласна?
«Как все быстро! Я не успеваю!» – затарахтел у Ани в подсознании трусливый девчачий голосок. Но другой, взрослый голос мысленно спокойно ответил: «Да все ты успеваешь!», а вслух уверенно произнес:
– Да.
Володя надел ей на безымянный палец серебряное кольцо из дубовых листьев и поцеловал в ладонь. Аня тоже окольцевала Володю и рассмеялась.