Родыч Скриглюковский.
История про тэ,
як Петро Лэхкодым дивчат на лисапети
катав.
Петро Лэхкодым катав дивчат на лисапети. Нэ одну-яку-нэбудь – улюблэныцю, а усих дивчат з усёго кутка навпэрэминку. Усим було вэсэло. З усией сылы накручував Пэтро пэдали: Зылынчав пид пальцамы пассажыркы зёлюнчик; вутячою чэрэдою – побля загатив – билилы та сирилы – на пив вулыци – платя дивчат куткових, дожыдаючих своёй чэргы.
Сонячи промини яскраво блыщалы на спыцях – набрала сылу вэсна: станыця разговилася; выказала солидарнисть с трудящимися усёго свиту; полюбовалася скачкамы на Дэнь Пэрэмогы на хвашистамы, щэ й прыйняла повышенни социалыстычеськи обовъязатэльства; - школныкы прэдвкушалы каниколы…. И – чэрэз всэ отэ – збачався куткивскым дивчатам лисапет Петрив вэлычизниш од усих космычэских ракэтив вмистях узятих, а сам Пэтро – значимшэ од усих комонавтив, окрим хиба тилькы Юрия Гагарина, та йщэ мож Германа Титова.
Лисапд Пэтру купыла маты, продавшы на мьсобийню нэвыгодованих щэ, зымнёго опоросу, пацячат. Бо звэрзлося нэвыданнэ та нэчаяннэ дило! Звичний троёшнык, щэ й тры разы – «осиннык», тэтро Лэхкодым, отрымав у школи – по пэршых вэсняных дожщах – «чэтвэрку з плюсом»! и нэ по якимсь-нэбуть там хвизкультури або пению, а по нимэцкому языку!... ну, так и хто ж тягнув за язык Лэхкодымыху погрожатысь-обицятысь, сыноскови, бажанним отим лисапетом за нэдося «чэтвэрку»?! эх, жинкы-жинки! Нэ зациняйтэ вы объекывно мужнячиньских можлывистив!
Лэхкодымы жылы у хазови, яка прылыпылася до станыци з-за скрупновання колхозив по программи «Ликвидация неперспективных деревень». Пэтро корпусно ийшов в батька. Нэ по дытынскы сыльний, нэ по литах рослий – достягав матэри до плэча. Батько э Пэтрив був коваль: трагычно стратывсь усмэрть конякой, с пэрэляку вдарившой коваля Копытов в груды. Цэ було щэ до лыквыдаций названии, як щэ жылы позначэни хазовци по свойих хуторах. Тому двир та скотыняка, та мэнчих дитэй – у садык, -цэ всэ на Пэтри; бо Лэхкодымыха – брыгадырка доярок – з дому на працю выходыть досвиту.
Дворы з врэмянкамы-хазамы тягнутьця по бэрэзи рычкы – як бо людям биз воды нэ можно; а по юру зроду нихто доприж нэ сэлывсь, бо зэмля до быття колодизив нэгожа. Чэрэз цю свою конхвигурацию куток носыть нэ дужэ культурнэ прозванне «Мотня». Алэ мотнивци й насправди од старостанычныкиы нэ культурниш. Нэвзыраючи на тэ, шо космычэски кораблы вжэ бороздують просторы Всэлинни, - мужчинство мотнивскэ й доси справляя малу нужду навколюшках; а диды мотнивски, йдучи у колхону контору мымо кинотиатру, морщуть носы та щэ й проявляють старорэжимну нэсонатэльнисть:»понайихала кацапня – уси вуглы пообоссыкала!»
Лэхкодымы – мотнивци, а стало-буты тэж нэкультурни; бо по-культурнёму пышутьця «Легкодимовы» цэ, вобчим-то, усим звистно – уси шкильни вчитэля завжды учниив поправляють: шо нэ «рэз-ы-на», а «рез-и-на», шо нэ «п-ы-рг-ы», а «пироги»….
Окрим нэкультурних легкодимовых, та Шпырькив – шпиркиных, Скрыглюкив – Скриглюковых – пэрэкочувалы с хуторив у «Мотню»: брызгали – бризгаловы, Лысакы – Лисаковы, Плывуны – Пливуновы; потим щэ Ноздрятэнко – Назратенко й дид горыня – Гаринин тощо.
У цинтиру ж народ вжэ й всэ билш жывэ культурний. Нихто вжэ й нэ скажэ: «стрыбнув» або «гэпнувся». Нэ тилькы агроном з зотэхныком, но вжэ й прости людэ глаголють по-культурнёму: «стрибнул», «гепнулся», «зыкалатился», щэ й «оскользулся» та иншэ, - як ото по радиви объявляють то у газэтах друкуйтьця.
Ото ж, мабуть, чэрэз мотнивску звистну нэкультурнисть та звичну у базу колотнэгу и путлялыся у Пэтрови голови уси иксы з угрикамы та Мадагаскары з австралиями. Алэ прэвозмогав и отповидав-такы шось вчитэлям на вопросы, складаючи – як прыйдетьця – слова сотнивско-чабаньски с культурнима. Однэ тильки нэ вдавалося пэрэможиты Пэтру, - ныяк нэ давалася наука, шо клычитьця «Дойч Шпрахэ». Прэподаватэлька – Ольга Ароновна – начэ як з нимцив-колонистив – а можэ й з яких инших вчоних нимцив-колонистив (хтож цэ зараз знати можэ – як колонисти тийи потрапылы от хронту у Сибир, колы увэсь совитский народ бывся тодди с хвашистамы) – тугодумисть Пэтриву стэрплюваты нэ ймала сылы. Сэрцём болила жинка за ридну гэрманску мову такычка прыхынльно, шо ажно ходыла жалитьця на пэтриву нэжнавчаёмисть Лэхкодымки.
Лхкодымка вчэпылася Пэтру у чуба, потим повысла на Пэтривих вухах – вспомныла уси звистни йий гыдотни слова, - як то: «тупоглузд», «здрайця», «горж мое», та й щэ дажыть – «басурман», - зупыналася, стратывшы словний запас, - и, соскочившы с пэтрових вухив, почала коцаты колукамы штрафныкову спыну: «Злыдинь! Злыдинь! Нимэцко-хвашистськый аккупант!!!»
- «Гут!», - промовыла Ольга Ароновна, и пошкандыбала по свойим иншим дилах, журбунючи за бизцильно загублэнэ врэмъя.
С тиёго часу пэрэстала вона оставляты Пэтра на «писля обиду», на клыкала до доскы – и выставляла лэхкодыму «тойкы» за пысьмэнни завдання, повышаючи сэрэдний ривэнь вспиваёмисти всэочэъой повной вспиваёмисти вчащихся нэповной сэрэдёй (то б то восьмылитний) школы.
Насправди ж школа булла завжды повной6 було с Ким пограты й «в слона2, й в «в кияшкы», у иншэ шо – та хучь у «квачка»! пэтру у школи наравылося усэ. Особлыво – 2вэлика пэрэмина». «Дойчэ шпрахэ» наравылося Пэтру нэ дуже….
Мовчкы одсыдювал лэхкодым «Дойчэ шпрахэ», як колысь з бабунёй своею (покийныций – пъятый вжэ рик) мовчкы – дошкильныком – одстиював цэрковну службу. Чи то з овэчого сыру, чи то с полыннёго духу замотнивскых байракив – рис пэтро швыдкым та стрыбучим на ногы, крипкым на рукы; алэ бабунинэ – «за свойи грихы отвит дэржатымэш писля смэрти; за гирхы рода свого – до сидьмого Колина – мукы прыймэш у зёмному жытти соёму», - погано вкраплялося в збычайимэ Пэтром устрийство свиту,який крутивсь вкруг Лэхкодыма выхорём добродийства родычив та сусидив пид щэбэтанне вольных птахив, «мыканне2 та «бэканне» пужливой домачнёй жывнисти. И аж ныяким биком нэ вкладалася у цию гармонию «Дойча Шпраха»…. Аджэ пэтро робив «письмэнни». С Тим жэ дэрэвъянним упэрством, з яким одколупував слова, злипляючи йих у бизпадежно-бизспряжатэльни «предложения».
Будэмо справэдыви! Нэ тильки одын лэхкодым нэ миг прочитаты своёйх пэрэводив. Ны одын нимэць нэ зрозумив бы лэходымових «нимэцьких» тикстив; ны одын русский – «русских». Лэхкодымыха пэрэодычно провиряла яким числом попысани «пысьмэнни» та хвалыла пэтра – шо взявсь за ум. Ольга Аровновна проставляла «пройкы». Пётр Легкодимов «молчаливо-письменно» усвиював «Дойчэ-Шпрахэ».
Алэ нэжданно-нэгаданно мовчалыво-пысьмэннэ усвиюванне пэтром шкильний «Дойчови» программы посыпалося як карточий домык….
Кажний рик чэкают Люды зимою вэсну; и кожэн жэ раз дывуютьця зэлэному вэсняному колору так, як начэ ныколы нычого такиго нэ бачилы. Та тильки у цёму роци вэсна прыйшла у станыцю рання: та щэ й нэможлыво раннёувитуча, та раннёрастуча! Полиз з зёмли по городах часнык та окроп, та цыбуля; квиты полизлы по стэпу так рясно, як нихто – дажить с старих людэй – нэ миг у доприжни лита прыпомныты. У пэршого, с классу, полизло у Пэтра – промэж нисом та губою – тонкэ биловатэ волосся…. И занэсла ция буйна вэсна у стэпову глухомань молодэньку практикантку-штудэнтку, вывчэну шпрэаты по-гэрманьскиму по экспэрэмэнтаьни мэтодики, - по який тия молодичка вжэ одпрактыкувалася сэрэд самих ото гэрманцив (!), - у Гэрманьски Дэмократычэски Рэспублыци.
Шо тут почалося! Пластинкы с писнямы нимэцькима у класси грають: як начэ нэ школа, а танци у Дом-культуры! Хвильноскоп карточкы («слайды» - клычитьця0 хвотограхвичэски на стинки показун: ось тоби карл-Маркс-Штат-город; ось памьятнык у берлини чэрвоноармийцю з нимэцькым дивчатком…. Та цэ ж такий вам урок, шо кращэ од «Неуловимы» у кинотиатри!
Пэтро, самэ-собою, сыдыть та мовчить. Алэ нэ на парту свою дывыьця, а з вчитэлькы-молодычкы очэй нэ зводыть: сорочка билэнька на ний, ус в рюшэчках; и ручкы - билэнькы, с пальчикамы тонюсэнькима; тухли – модний; рэминьчик на пояс из блскучою пряжкою; щэ ж юбочка-клёш, пры каждниму шажочки, як знамэно – шо на сильслвити – колыхайитьця…. Ох и пожалив пэтро, шо нэ нимцём ( нэ хвашистов, яснэ дило, - наобрат, - антихващистом-героем(!)) на свит ций народився!
Полиз Лэхкодым-легкодимов у словныка, та з усёй сылы прошкарябав ручкою на гумаги промокатэльни – яка до каждний китради полагаитьця – «их-либэ-дих!»… И расповзлася по тий промокашки чорнильна клякса, - як начэ росквитла духмяна сиринь у палисаднычку, та загляда у виконцэ.
Практыкантка ж знаты нэ знала про лэхкодымовэ мовчальнэ навчанне. И як грим сэрэд ясниго нэба – у пэрший раз за пивтора рокы – взарыло учням по вухам:
- Легкодимов Петя, к доске!
Ой, Пэтро-пэтро! Запропала твоя головушка! Цэ ж тоби нэ «лебедих» по промокашках вышкарябувать!...
Як шкрэчок – пид склянним поглядом змиюкы – протилипавсь заворожэний лэхкодым до соёй вчитэльши, бизодривно впэрившы очэнята свойи у тухлэнькый чаривний – жэлкочущий биз пэрэдыщху – ротик.
- Петя, Вы учили урок?
- У…, уг…, угу….
- Биттэ, антвортэ.
Пэтро мовчав. Слова бо ций, чужыньски, зроду ным нэ вымовлялыся. Пэтро мовчав: бо звык на цёму «Дойчэ Шпрахэ» мовчаты; бо знаёмий зляк од блыску очкив Ольги Ароновны вжэ побич було холодком по спыни кудысь до болючого зубу…. Побич, та й зуынывсь. Бо повирьтэ й хто самий нэвируючий – було с чого зупунытысь!
- Ну, как же, Петя, разве Вы ничего не запомнили?! Ведь иностранный язык – это так интересно, так увлекательно!...
Штудэнтка-штудэнткаЁ! Та хиба ж ты нэ бачиш, шо пэтро лэхкодым – за ради очэй твоийх ясних – хочь два, хочь двонадцять (шось я як начэ пэрэборщив? Ну, хай – дэсять, або так: сим-восим… шисть – точно!!!) отих иностранних языкив-вчиты готовий?!
Пэтро видчинив ри; алэ у голови вырувало штормовима хвыляы однэ тильки «либэдих».
- Ну, смелее, Пётр, смелее! Какой сейчас месяц? По-русски говорится «апрель2, а мы говорим: ?
Лэхклдым аж змокрив! Чудовий спивучий голосокбудоражыв слуха, - «мы говорим», - «мы»: я з нэю!
- Априль!, - вирноподданно выпалыв Лэхкодым.
- Совершенно верно! Вы же знаете!.... Ну, а «мать», русское «мать» как мы произносим?
- Матир, - повторыв коханнёй пэтро.
- верно, совершенно верно – «мутер», - щэбэтала воспытатэлька Пэтрива….
Чэрвона юбочка пурхнула мэтэлыком до доскы:
- Вот, Пётр, смотрите! У меня мел; я – пишу: «мел», но не по-русски…. Как мы называем «мел»?
- Крайдэ!, - радистно пидсказав «своёйи голубыци» Лэхкодым.
- Вот! Вы же знаете, Пётр! «Крайдэ», «крайдэ», - это же так прекрасно знать иностранный язык! А вот у меня в руке лист бумаги, листочек тетрадный. Как мы произносим «бумага»?
- Гумага?.., - як бы спросив Пэтро.
- Нет, нет! Это по-русски! А мы, мы как должны говрить?
- папэр!, - догадавсь Пэтро, бизотрывно любуючись циёй гарноюдивчиной, яка до нэй прывэржэннисть.
Пэрэглянулыся дви отлычныци, и осуждаючи, з укорызниюЮ подывылыся на практикантку.
Прыскалы у долошкы хорошисткы, прэдвкушаючи швыдкый крах новоспэчэнного знатока «шпрахы». Алэ Пэтру сёгодни вэзло!
- Молодец, Пётр! Какой Вы молодец!... а вот я стираю написанное. У меня в руке тряпка. Тряпку мы с Вами как назовём?
- ляпа!, - лыкнув Лэхкодым, вжэ й сам здывувавшийся простоти гэрманьскийи балачкы.
- Лапен, лапен!, - пидтвэрдыла изящна ручэнька наставныци, дотыраючи крэйдови ослидки, - Вы совершенно неплохо подготовились, Пётр!
«Хаха» зийшла за «Хаузэ»; «циль – за «Циель»; «сэстры» - за «Шваэстэр»; «кубэль» - за « Кюбель»; «хата» - за «Хюттэ»; щэ й, - навпослидок, - «любэ» - за «либэ»: «либедих», блазывшыйся попэрвах лэхкодыму пэрсонажом с кина про царя Салтана, высвитывсь пэтру свойим истынним, - мотнивскым прыродним нутром.
Пэтро любыв!
Вжэ нэ одын дэнь пройшо, як вляглася курява, шо пийдняв билля школы свойма колэсамы прэдсидатэльскый «бобик», увозючий до зализношляховий станций Лэхкодымову Лыбэдыху. Алэ вэсна продовжаувала сво1 буйство! Пэтро любыв! И любов ёго пэрша, нэсвидомая, налывала нэпэрэможною сылою ёго ногы, биз роздыху крутячи лисапетовы пэдали; и Пэтро Лэхкодым катав на лисапети – почэргово, до единий – усих мотнивскых нэнультурних дивчат; бо пэтро – Любыв….
Шира душа ёго, нэкультурна, любыла усих дивчат усёго свиту: од Нимэтчины, до областниго центру сусиднёго (чи трошкы дали), дэ жыла та знающа стилькы богато нэкультурних сотнивских глаголив 9то биш сущэствытэльних)!
Зэлэнила вэсиння «Мотня»; а од станчнёго цинтру – робитныкы « Мин-Вод-хозу – тяглы водопроид: и нэодвратымо наккотувалася бульдозэрамы на «Мотню» нэотвратыма цивилызация та культурнисть.