Контузия. (Из воспоминаний Кузьмина Виталия Васильевича)
После боёв в Понкратово дивизию отвели на пополнение. Пополняли, правда, недолго. Всего две недели.
В начале сентября поступил приказ – дивизии маршем выступать в сторону Великих Лук.
За эти, прошедшие, недели в дивизионе произошли серьёзные изменения.
Во-первых: капитан Басецкий получил звание майора и был назначен командиром артиллерийского полка дивизии. На смену ему из медицинского резерва прибыл майор Давыдов.
У нового командира не было кисти левой руки. Вместо неё пристёгнут протез в чёрной перчатке.
На его груди скромно поблёскивали орден Боевого Красного Знамени и «звёздочка». Выше были две жёлтые планки за тяжёлые ранения.
Произвёл он на первый взгляд впечатление уверенного, опытного командира и в отличие от несколько нервного и шебутного Басецкого казался спокойным и уравновешенным.
Давыдов выглядел тридцатилетним крепкосбитым мужчиной, чуть выше среднего роста, с симпатичным лицом, с усами а-ля Чапаев. В фигуре его проглядывалась строгая армейская выправка, уверенность кадрового офицера и умение повелевать подчинёнными.
После нескольких дней его командования стало ясно, пришёл настоящий, требовательный командир, при котором не останутся незамеченными ни расхлябанность, ни раздолбайство, пусть и не сильно, но проявлявшиеся при Басецком.
Во-вторых, дивизион существенно пополнили личным составом и орудиями. На вооружение поступили сорокапятки с удлинённым стволом и улучшенной бронепробиваемостью.
Почти сто человек пополнения раскидали по батареям, но даже с ними в дивизионе не набиралось двухсот человек.
Коля Бусыгин командовал батареей. В подчинение к нему из резерва прислали двух командиров взводов, лейтенантов Кондрашова и Столетова. Ещё недавно бывшие десятиклассники, закончившие военное артиллерийское училище по ускоренному выпуску, в боевых действиях они почти не участвовали. Кондрашов при следовании в эшелоне к месту назначения попал под бомбёжку и получил осколок в спину. Столетову до фронта добраться удалось, но, оказавшись под дежурным немецким обстрелом, он заработал контузию.
Из-под Духовщины до Нелидово передвигались несколько суток конным маршем. Оттуда до Великих Лук вместе с артполком добирались в эшелоне. Расстояние в полторы сотни километров преодолели за одну ночь.
Выгрузились на лесном полустанке и к передовой проследовали в два дневных перехода. Осенняя погода благоприятствовала, надёжно защищая от вражеских самолётов.
Дивизион разместился в прифронтовой полосе. Новый комдив, Давыдов, проводил ежедневные тренировки по отработке слаженности действий боевых расчётов. Каждый день приезжали машины с боеприпасами, которые в батареях быстро разгружали. Снаряды складировали в специально отрытых ямах в склоне оврага. По всему выходило – скоро снова идти в наступление.
Немцы не тревожили. Изредка била дальнобойная артиллерия, снаряды клала на удачу, по площадям. Урона от этих обстрелов почти не случалось.
Наступление началось в первых числах октября. Войска третьей ударной армии смяли вражескую оборону, сходу прошли до Невеля и захватили город.
Дивизия наступала из второго эшелона. Вышла на рубеж железной дороги Невель – Великие Луки, а дальше обеспечивала фланг наступления.
Немцы перед нами без боёв отошли за озеро Иван. И по всему выходило, что не будут пока отсекать фланги. У них и с Невелем головной боли получалось достаточно. К тому же четвёртая ударная армия южнее Невеля опасно нависла над Витебском.
Порядки дивизии сильно растянулись. Дивизион расположился недалеко от большого села, на правом берегу речки у единственной близ лежащей переправы через неё. В километре от железной дороги.
Давыдов собрал командиров батарей, приказал укрепляться на переправе. Объяснил, только здесь танкоопасное направление, откуда могут появиться немцы. Следующее место на восточном берегу озера Малый Иван, но до него несколько километров, и там оборону должен держать артполк Басецкого.
Место, выбранное Давыдовым для обороны, понравилось. Рядом была речка, большое село недалеко. В тылу, в паре километров, проходила шоссейная дорога из Великих Лук на Невель. По ночам отчётливо слышалось надрывное гудение автомобилей, вселявшее уверенность, что мы не одни, не брошены дивизией на произвол судьбы.
Линии фронта, как таковой, не наблюдалось. Считалось, что за железной дорогой – немцы. Но где они были, никто не знал. Одно успокаивало – впереди раскинулись большие лесные массивы, в основном состоящие из огромных елей и сосен, изредка разбавленных берёзой и осинником, заросшие густым подлеском, с множеством буреломов. В такие леса немцы соваться не любили.
Спустя несколько дней наш разведчик прискакал из штаба дивизии и сообщил, что дивизионные разведчики ходили во вражеский тыл и обнаружили фашистов у обоих озёр - Иванов, а севернее, за железкой, противника пока не нащупали.
Впереди нас, по железной дороге, фронт держала рота стрелкового полка. Бойцов в ней было человек сорок, и её сил хватало лишь на то, чтобы патрулировать железнодорожное полотно на пару-тройку километров.
Караульная служба в дивизионе была налажена, пушки замаскированы, землянки отрыты. Непогода сменилась солнечными деньками. По утрам подмораживало, но днём солнышко разогревало воздух так, что ходили в расположении в одних гимнастёрках.
В речке, под руководством Бусыгина, глушили гранатами рыбу, собирали грибы и ягоды. Это давало существенную прибавку к пайку. В отдельные дни казалось, будто и нет никакой войны вовсе, что все мы служим срочную службу в армии и сейчас находимся на осенних полевых учениях.
И только иной раз доносящаяся с запада отдалённая канонада напоминала о войне.
Когда погода наладилась, над железной и шоссейной дорогами стали появляться воздушные немецкие разведчики.
Пару раз прилетали к шоссейке вражеские штурмовики и что-то там бомбили и расстреливали из пушек и пулемётов.
Давыдов строго-настрого приказал соблюдать маскировку, ничем не выдавать расположения дивизиона.
И всё-таки дивизион себя обнаружил. Когда «костыль» в очередной раз зашёл над лесом и дежурной пулемётной очередью решил проверить его состояние, часовому с соседней батареи показалось, что фашистский лётчик рассмотрел его, прячущегося за ствол сосны, и он с испугу открыл огонь по самолёту из карабина. Получилось почти так же, как в начале лета.
Немец заложил над леском ещё круг, а уже минут через двадцать прилетело несколько вражеских штурмовиков. Они построились в карусель и начали бомбить и обстреливать лес.
На этот раз мне не повезло. Услыхав, что летят немецкие самолёты, я, вместо того, чтобы укрыться в щель, забежал в блиндаж и забился в дальний угол.
Дальше ничего не помню. Тяжелейшая контузия. Вероятно, мощная бомба разорвалась рядом с блиндажом. Перекрытия разрушило, меня придавило землёй обвалившейся стены сооружения.
Как происходила передислокация остатков дивизиона, эвакуация раненых и похороны убитых, не знаю. Наверное, несколько дней пролежал без сознания, приваленный землёй.
Потом рассказывали в госпитале, что обнаружили меня мальчишки из села. Когда дивизион ушёл, они пробрались в бывшее его расположение, чтобы пошаманить по брошенным и разрушенным землянкам.
Кто-то из них наткнулся на меня, понял, что я жив, и сообщил в село.
Сначала лечили в Великих Луках. Можно сказать, месяц пролежал без сознания, настолько тяжёлой оказалась контузия. Лишь к зиме стали проявляться первые проблески осмысленности.
Медсестра говорила – лежал пластом на кровати, тупо таращился в потолок и иногда что-то мычал. Кормили с ложечки, ходил под себя, если судно не успеют подставить.
Находиться в Луках было небезопасно. Город часто бомбила вражеская авиация. И как только появились первые искорки рассудка, отправили в тыл, в Рыбинск.
Молодость – великое дело. Постепенно пришёл в себя. Появился аппетит, что-то стало всплывать в памяти.
Ещё с месяц гудело в голове, тряслись руки. Ходил неуверенно. Несколько раз ни с того, ни с сего подгибались ноги, и я валился вперёд, больно расшибаясь о стоящие стулья и кровати.
Кормили в госпитале неважно. Часто блюдами из речной рыбы. Например, в ухе кроме картошки и лука плавали хвосты, плавники и чешуя подлещиков, плотвы и краснопёрки. Хлеб давали тяжёлый и кислый, и очень ограниченно. После фронтовой, тоже не всегда сытной пайки, кормёжка показалась совсем скудной.
И всё же организм брал своё. Медленно, но верно выздоравливал.
Когда я начал немного соображать, попросил соседа написать письмо домой. Дней через десять пришёл страшный ответ.
Сестра Ольга, четырнадцатилетняя девчоночка, написала, что осенью скоропостижно умер отец. Мать слегла. Добила её похоронка, пришедшая в начале ноября на него, Виталия. Хворала она около месяца и уже больше не встала, постепенно угасая от плохого питания и отсутствия медицинского обслуживания.
В настоящее время старший брат воюет на Украине и пока тоже жив. А она, Ольга, теперь живёт в Юрьевце, учится в ремесленном училище и скоро, наверное, уедет в Кострому, Ярославль, а, возможно, и в Иваново, работать на военном заводе.
Вот так вот, осенью сорок третьего, в неполные девятнадцать, остался я сиротой.
Первую медкомиссию не пошёл. Завернула комиссия на долечивание ещё на две недели.
К февралю сорок четвёртого выписали из госпиталя. Сначала хотел попроситься в краткосрочный отпуск на родину, но потом передумал. Дома уже никого не осталось. В родительском доме жили эвакуированные, а младшая сестрёнка, Ольга, затерялась где-то в Ярославле.
С трудом отыскал свою дивизию и родной дивизион. Дивизия зимой находилась в резерве на переформировке. Теперь, к весне, её включили в состав сорок седьмой армии, и она готовилась к весенним боям.
Украина к этому времени была в существенной степени освобождена, а Белоруссия, наоборот, почти целиком оставалась захваченной врагами и нависала серьёзной опасностью над освобождёнными украинскими территориями.
Армия сосредотачивалась под Сарнами. Был создан Второй Белорусский фронт, с целью наступления на Ковель и далее на Брест, и армия должна была стать основной его ударной силой в боях за освобождение северо-западных украинских земель.