Подготовка флотских офицеров (к началу ХХ века).
Флотских офицеров в царской России готовили в нескольких учебных заведениях.
Офицеры флота были тогда ОСОБОЙ кастовой прослойкой среди русского офицерства.
В абсолютном большинстве они происходили из дворян (в пехоте, например, количество офицеров «разночинцев» значительно превышало число дворян. Даже в гвардии, артиллерии и кавалерии «простой» человек (не дворянских кровей) мог дослужиться до офицерских чинов. На флоте – это было практически исключено.
В книге С.В. Волкова «Русский офицерский корпус» приведены интересные цифры о подготовки флотских офицеров в те гоы:
«Подготовка офицеров для флота осуществлялась в Морском корпусе. В 1867 г. корпус был переименован в Морское училище, которое стало высшим учебным заведением со штатом 265 человек (с 1872 г.). Срок обучения - 4 года, принимались дворяне 15–18 лет, получившие 5-классное образование.
В училище прием осуществлялся по конкурсному экзамену, но при прочих равных условиях предпочтение имели в зависимости от принадлежности абитуриента к одному из 4 разрядов (по степени близости к флоту): 1) дети флотских офицеров; 2) дети офицеров корпусов флота (штурманов и т. п.) и морских врачей и внуки флотских офицеров; 3) дети гражданских чинов морского ведомства и внуки офицеров корпусов и врачей; 4) не имеющие отношения к флоту. Конкурс составлял 1:2 или 1:3. Из поступивших в 1864–1880 гг. было 676 детей личных и потомственных дворян, 325 обер-офицерских детей, 26 детей священников и 38 — потомственных почетных граждан. Прием в 60–70-х гг. колебался от 36 до 89 человек, выпуск — от 38 до 78 человек.
В 1891 г. училище было вновь переименовано в Морской кадетский корпус с одногодичным общим и трехлетним училищным курсом, выпускавший мичманов.
С 1894 г. в него принимались ТОЛЬКО дети морских офицеров и потомственные дворяне. С 1867 по 1900 г. корпус подготовил 2392 офицеров.
(Именно они и приняли участие в сражениях русско-японской войны).
«Помимо Морского корпуса флотских офицеров готовила школа флотских юнкеров в Николаеве. Как и в Морской корпус, туда принимались в основном дети офицеров и дворян.
Технических специалистов флота готовили штурманское и инженерно-артиллерийское училища объединенные в 1872 г. в одно учебное заведение — Техническое училище Морского ведомства.
Это было высшее учебное заведение со штатом 225 человек и трехлетним сроком обучения. Поначалу в него был открыт приём представителям разных сословий. С 1873 по 1879 г. Было принято 369 человек. Детей дворян было 34 (9,2%), детей чиновников — 137, детей священников — 11, детей офицеров — 57, детей купцов — 36, детей мещан — 85, крестьянских детей — 9».
Как видим, сословный состав училища разительно отличался от состава Морского корпуса. Даже крестьянские (!) дети попадали тогда в него.
«Но с 1894 г. в училище принимались уже ТОЛЬКО дети дворян, потомственных почетных граждан и офицеров и чиновников Морского ведомства.
В 1897 г. Техническое училище преобразовано в Морское инженерное училище с двумя отделениями — механическим и кораблестроительным. Выпускники училища направлялись в корпус корабельных инженеров со званием младших помощников судостроителей (кораблестроительное отделение) и в корпус флотских инженеров со званием инженер-механиков (механическое отделение).
С 1890 по 1900 г. училище выпустило 181 человека. В 1900–1905 гг. оно выпускало 28–42 человека в год.
В 1877 г. была образована Морская академия с 2-летним сроком обучения. В 1895 г. при академии открыт курс военно-морских наук (6–8 месяцев) для совершенствования строевых офицеров. Штат его был определен в 37 человек.
За 25 лет академия дала 100 гидрографов, 47 кораблестроителей и 54 механика».
Казалось бы, создана стройная система подготовки флотских офицеров. Однако РЕЗУЛЬТАТЫ боевых действий на море для России оказались просто катастрофическими.
Немалая вина за это лежит и на офицерском корпусе. Вернее, проблемы были в самой организации его подготовки и службы, господствовавших тогда в офицерской среде стереотипов мышления, во многом определявших поведение офицеров в мирное время и на войне.
Традиционно ключевым качеством офицера, по которому его оценивали командиры и боевые товарищи, была ЛИЧНАЯ ХРАБРОСТЬ. И действительно, личной храбрости, готовности умереть в бою у абсолютного большинства наших офицеров было с избытком.
А.Н. Куропаткин, анализируя опыт участия русских войск в войнах середины-конца XIXвека с горечью писал: «Но у нас была и сильная сторона: мы не боялись умирать и лишь просили указать нам для того точное место».
Это стремление «красиво» умереть на войне вообще доминировало в сознании немалой части русского офицерства. Смерть «за Веру, Царя и Отечество» многими офицерами рассматривалась как венец их военной карьеры и жизни.
О том, что венцом боевой деятельности офицера должна быть не смерть на поле брани, а ПОБЕДА в сражении, да и в войне, в конечном счёте, понимали далеко не все.
Вот что вспоминал В.И. Семёнов о первой реакции офицеров на известие о начале войны с Японией:
«- Снявши голову, по волосам не плачут. Нечего горевать задним числом, - угрюмо промолвил старый путеец. - Как-нибудь надо выкручиваться. Что-нибудь делать будем...
- Умирать будем! - звенящим, нервным голосом крикнул с соседнего стола молодой артиллерийский подпоручик...
- Это наша специальность... Жаль только, если без толку... - мрачно отозвался тут же сидевший пожилой капитан...»
И вот продолжение этой сцены:
«- Пусть так! Не переделаешь! - воскликнул полковник.
- За нами Россия! - А пока - мы, ее авангард, мы, маленькие люди, - мы будем делать свое дело!..
И в голосе этого человека, всего час тому назад такого больного и слабого, мне послышалась та же звенящая нота, которой звучал голос молодого подпоручика, на вопрос «что ж делать будем?» крикнувшего «умирать будем!..».
Как видим, лейтмотивом мыслей и молодого подпоручика, и пожилого капитана, и полковника, при обсуждении начала войны была необходимость «УМИРАТЬ». А не «побеждать неприятеля»,воевать с ним, бить врага.
Самым лучшим и строгим экзаменатором наших флотоводцев на той войне стал японский адмирал Х. Того.
Единственный царский адмирал, который вызвал у него уважение был С.О. Макаров, которого Того, сравнивая с другими русскими адмиралами, по- восточному изысканно и поэтично назвал «почтенным (значительным) журавлем среди (тощих) сельских петухов».
Эта убийственная характеристика царских адмиралов была на редкость точной...
Своё умение доблестно УМИРАТЬ наши офицеры (как и нижние чины, разумеется) неоднократно демонстрировали на той войне. Но этого оказалось МАЛО для того, чтобы ПОБЕЖДАТЬ в сражениях с отважным, дисциплинированным и умелым противником.
Для этого требовались ЗНАНИЯ законов и опыта современной войны, УМЕНИЯ извлекать уроки из практики боёв и видеть новые приёмы и способы, ЖЕЛАНИЕ заниматься самообразованием и подготовкой своих подчинённых, ГОТОВНОСТИ повседневно их обучать и воспитывать.
А вот всего этого, увы, нашим офицерам катастрофически не хватало.
Даже после катастрофических поражений русско-японской войны, в психологии офицеров мало что изменилось.
Протопресвитер русской армии Г.И. Шавельский констатировал:
«Раньше офицер был, прежде всего — военный инструктор, а потом начальник, каравший и миловавший. Офицер-воспитатель, в широком смысле этого слова, представлял явление редкое, случайное. Самая идея о необходимости не только обучать солдата, как воина, но и воспитывать его, как человека, как будто была чужда военной среде. Когда на завтраке во 2-ой Гвардейской дивизии в Красном Селе, летом 1911 года, в своей застольной речи я бросил фразу: — Вы, г.г. офицеры, должны быть не только инструкторами, но и учителями и воспитателями не воспитанных ни нашей жизнью, ни нашей школой, попадающих в ваши руки молодых людей, — то в офицерской массе обедавших начался шум, раздались голоса: «Многого вы требуете от нас!».
Недостатки в боевой подготовке офицеров российского императорского флота имели для хода и исхода русско-японской войны на море огромное значение.
Одной из главных причин, обусловившей серьезные изъяны в боевой подготовке офицерского состава можно назвать «цензовую систему», введенную в царском флоте с 1885 г . по инициативе тогдашнего управляющего Морским министерством адмирала А. И. Шестакова.
Согласно «Положению о морском цензе», обязательным условием для производства флотского офицера в очередное звание являлось выполнение им морского ценза – определенного количества месяцев плавания. Например, мичман мог стать лейтенантом только после 40 месяцев плавания. Для производства в звание капитана 1 ранга требовалось 12 месяцев плавания старшим офицером на судах 1-го или 2-го ранга, или 12 месяцев – командиром судна 3-го ранга.
Вроде бы – всё разумно. Само по себе «Положение о морском цензе» было задумано неплохо, но совершенно не учитывало ПРАКТИКИ российской жизни и психологии русского флотского офицерства, поэтому оно и получило совершенно искаженную практику применения.
Новая система, вскоре после ее введения, свелась к поочередному отбыванию офицерами морского ценза, после чего многие из них просто ожидали вакансий для производства в следующий чин. Впрочем, недостатки цензовой системы были подмечены уже ее современниками.
«На деле вышло так, – писал В. И. Семенов, – что начальство оказывалось обязанным дать офицеру следующее назначение, раз только минимум требований был им выполнен».
В результате на ответственные командные должности зачастую назначались недостаточно подготовленные, но «отбывшие ценз» офицеры. Командиры кораблей, отрядов и начальники эскадр регулярно сменялись, освобождая дорогу другим для отбывания морского ценза. Последнее служило главным основанием для частой смены обер-офицеров, переходивших с корабля на корабль во время летней кампании или заграничного плавания.
Флотские офицеры являлись особой кастой в составе этого дворянства и, неся службу царю и Отечеству, считали себя вправе требовать положенного им по закону продвижения в чинах, связанного с ростом жалования и другими привилегиями.
Курс военно-морских наук, учрежденный в 1895 г. в Николаевской морской академии для повышения квалификации старших офицеров флота, ежегодно выпускал до 14 человек. Однако он не давал никаких преимуществ при продвижении по службе и не считался необходимой ступенью образования для занятия высших командных или штабных должностей. Большинство адмиралов и командиров кораблей скептически относились к обучению в Военно-морской академии и ее выпускникам. Пренебрежение военной стороной морского дела являлось характерной чертой офицерского образования и привело к трагическим последствиям в ходе войны с Японией.
Длительный мирный период исключал внеочередные производства в чины «за отличие в делах против неприятеля». На первый план выдвигались такие качества, как хорошая выправка, умение поставить строевое обучение и личная преданность начальству. Залогом успешного продвижения по служебной лестнице являлось отсутствие несчастных случаев и всевозможных ЧП во вверенных офицерам подразделениях и на боевых кораблях. Поэтому они стремились всячески избежать сложных маневров и учений в условиях, максимально приближенных к боевым, справедливо считая их опасными. В результате на флоте сложился тип «миролюбивого командира», теряющегося в боевой обстановке и мало способного не только к активным действиям, но даже неуверенного в простом маневрировании.
Это было характерно для поведения многих офицеров и командиров Артурской эскадры, и приводило к тяжелейшим последствиям.
Во время осады Порт-Артура, всем было понятно, что пассивное поведение русской эскадры прозябавшей, после гибели С.О. Макарова, во внутренней артурской гавани, было равносильно её поражению и гибели. Требовалось осуществить прорыв эскадры из артурской «ловушки» во Владивосток, где наши корабли могли соединиться с местным отрядом крейсеров и действовать на японских коммуникациях, реально влияя на ход войны.
Тем более что после окончания ремонта наших броненосцев (и гибели, в мае, на минах 2-х японских броненосцев) к лету 1904 года русская эскадра имела 6 боеспособных броненосцев против 4-х японских. Это компенсировалось превосходством адмирала Того в броненосных крейсерах, но в целом силы противников были примерно равными.
Однако наместнику Алексееву пришлось БУКВАЛЬНО выталкивать нашу эскадру из артурской «дыры». Причем удалось ему это сделать, только с ТРЕТЬЕЙ попытки.
«5 мая Алексеев спешно покинул Порт-Артур, назначив на должность командующего эскадрой контр-адмирала Вильгельма Витгефта...
Витгефт, не считая себя «истинным командующим флотом», решил руководить флотом коллегиально — все решения принимались на собраниях командиров отрядов и больших кораблей путем голосования, а поскольку лишь немногие офицеры сохранили «макаровскую» готовность к борьбе (в большинстве были «заражены» пассивностью Алексеева), эскадра не обнаруживала чрезмерного желания вступать в бой.
Алексеев убедился в этом уже 6 мая, когда телеграммой, отправленной по дороге в Мукден, приказал Витгефту послать против десантного флота противника под Бицзыво 10–12 самых мощных эскадренных миноносцев под прикрытием крейсеров и броненосца «Пересвет».
Собрание командиров кораблей эскадры отвергло это предложение, мотивируя отказ «общим неверием в успех этой акции».
Когда же наместник не поверил этому, собрание 7 мая решило выслать эскадренные миноносцы, но... к заливу Даляньвань на тот случай, если бы японцы намеревались высадить там десант.
Но с бОльшим воодушевлением собрание подчинилось руководству Квантунского укрепрайона, проявив почти святую веру в то, что активные действия по обороне крепости с суши поможет эскадре «защитить свои корабли и выполнить долг перед царем и отечеством».
8 мая на встрече с военными властями контр-адмиралы Витгефт, Лощинский и Григорович полностью признали главенство Стесселя как «верховного главнокомандующего в Порт-Артуре», а тот представил им, ни много ни мало, план разоружения эскадры».
Как вам нравится такой способ ведения войны?! Собрание офицеров эскадры обсуждает боевые приказы и ГОЛОСУЕТ (!!!) о том выполнять их, или нет. Разумеется, находятся причины типа «общего неверия в успех» и приказы игнорируются. Некоторые выдвинутые аргументы звучали просто анекдотично (слишком велико расстояние, большой риск потерять эскадренные миноносцы, ясные лунные ночи), другие были более существенными (плохое техническое состояние механизмов, угроза минирования, японская блокада и т.п.). Суть дела от этого не изменилась. Приказ не был выполнен, а эскадра осталась в гавани.
Спустя недолгое время, Алексеев предпринял вторую попытку.
«Через два дня после проигранного боя под Вафангоу он приказал Витгефту подготовить эскадру к выходу в море для прорыва во Владивосток, причем эскадра, усиленная вступившими в строй отремонтированными кораблями, должна была покинуть крепость «при первом удобном моменте». Чтобы склонить нерешительного подчиненного к согласию, наместник, во-первых, убедил его, что предпримет все усилия для снятия блокады со стороны суши, и, во-вторых, воспользовался походом владивостокского отряда крейсеров, который под флагом недавно назначенного командующим 1-й Тихоокеанской эскадрой вице-адмирала Безобразова, начал действовать на морских коммуникациях противника, надолго связав 2-ю эскадру вице-адмирала Камимуры.
В результате Витгефт дал согласие. Приказ и эскадры (№ 177) был опубликован 20 июня в порт-артурской газете «Новый край». Это известие вызвало шок среди гарнизона крепости, а публикация приказа облегчила работу японской разведке, благодаря чему Того предпринял все необходимые приготовления. Таким образом, отпал элемент внезапности — одно из основных условий успеха».
Тут и комментировать нечего.
Публикация в ГАЗЕТЕ (!!!) оперативного приказа о прорыве эскадры – новое слово в военном искусстве.
Не удивительно, что и эта попытка завершилась неудачей:
«Пройдя 37 км, около 18.00 российские суда встретились с главными силами адмирала Того (четыре броненосца, четыре броненосных крейсера и восемь легких, около тридцати эскадренных миноносцев и миноносцев). Противники двинулись параллельными курсами (расстояние — 12 км), стараясь занять наиболее выгодные позиции для боя.
Но в 18.50, совершенно неожиданно как для противника, так и для собственных экипажей, контр-адмирал Витгефт повернул эскадру к Порт-Артуру, приказав развить максимальную скорость. Видимо, превосходство японских сил показалось ему столь подавляющим, что он решил отказаться от боя...
Витгефт в донесении, посланном Алексееву 27 июня, объяснял провал операции «недостаточной практикой коллективных выходов в море и слабой боевой подготовкой команд». Кроме того, он выразил мнение, что эскадра должна прежде всего дождаться подхода подкреплений из России (2-я эскадра Рожественского), так как любая дальнейшая самостоятельная акция может «только привести к гибели эскадры»».
Но и это ещё не все.
«3 июля Витгефт получил телеграмму от наместника, в которой тот приказывал «пополнить запасы, обеспечить безопасный выход из порта и, выбрав наиболее подходящий момент, выйти с эскадрой в море, по мере возможности избегать боя, и идти во Владивосток, выбирая курс по своему усмотрению».
Хотя в тот же день на «Цесаревиче» собрался расширенный военный совет эскадры (с участием командования крепости), Витгефт не сообщил присутствующим о телеграмме Алексеева. Вместо этого он спросил Стесселя, чего тот ждет от флота. Стессель, конечно, потребовал максимального участия флота в обороне крепости на суше. После этого все свелось к обсуждению технических вопросов, выход же эскадры в море предусматривался только в случае возникновения непосредственной угрозы кораблям...
О решениях совета Витгефт не сообщил Алексееву, зато 12 июля в ответной телеграмме перечислил множество причин, которые, по его мнению, затрудняют выход эскадры в море, а в конце добавил, что видит лишь одну альтернативу: либо флот вместе с гарнизоном крепости останется до конца> ожидая прихода подкрепления, либо «погибнет, так как удобный момент для ухода во Владивосток может наступить только тогда, когда смерть будет везде — и спереди, и сзади».
В ответ наместник сообщил, что это личный приказ царя и его необходимо обсудить на специальном военном совете эскадры.
Совет состоялся 17 июня, и вновь все свелось к поиску разнообразных причин, которые могли удержать корабли на базе (слишком малая маршевая скорость, большое количество японских эскадренных миноносцев, крепость еще держится, но уход кораблей ускорит ее падение и т.п.). Разозленный Алексеев... потерял терпение и 30 июля в категорической форме приказал Витгефту выйти в море, мотивируя это невыгодной оперативной ситуацией, в которой оказались армия и флот, и объяснив ему, что после соединения с владивостокским отрядом эскадра может результативно действовать на морских коммуникациях противника, ослабляя таким образом наступательную инициативу японцев в Маньчжурии.
7 августа Витгефт получил депешу от наместника с категорическим требованием покинуть Порт-Артур под угрозой не только уголовной ответственности, но и «пятна позора, которое ляжет на Андреевский флаг, если эскадра будет затоплена в порту».
Витгефт собрал 8 августа на флагманском «Цесаревиче» военный совет. Он сообщил присутствующим о приказе Алексеева и назначил выход кораблей на 6.00 10 августа, дав указание пополнить запасы угля и продовольствия. Однако Витгефт не представил плана операции, ограничившись утверждениями, что будет действовать по инструкциям, разработанным Макаровым, и добавил, что целиком полагается на инициативу командиров кораблей...
Хотя все собравшиеся давно ожидали подобного приказа, в подавляющем большинстве командиры кораблей высказались против похода к Владивостоку, что уже само по себе не сулило ничего хорошего...
Во время сражения, контр-адмирал Витгефт пассивно наблюдал за боем с нижнего мостика главного командного пункта, расположенного у фок-мачты «Цесаревича».
«Он так и не послал эскадренные миноносцы Елисеева в торпедную атаку, хотя такая возможность была. Два из них были обстреляны броненосцем «Mikasa». На предложение начальника штаба и командира корабля перейти в боевую рубку или хотя бы на верхний мостик, куда падало меньше осколков, Витгефт, ответив, что «ему все равно, где умирать», приказал принести из каюты фотографию умершей жены и продолжал в бездействии ожидать решения своей участи. Он не только не назначил своего заместителя, но, что еще хуже, держал при себе начальника штаба с офицерами и командиром корабля, как будто хотел взять их с собой в мир иной. Это ожидание конца окончилось в 17.37, когда снаряд калибра 305 мм ударил в основание фок-мачты и все 19 офицеров и сигнальщиков, находившиеся на мостике, были убиты или ранены. От Витгефта осталась только нога, были убиты 2 офицера штаба и несколько матросов, тяжело ранены начальник штаба контр-адмирал Матусевич и другие офицеры и матросы, контужен командир корабля капитан первого ранга Иванов. Тот, приняв командование эскадрой, предусмотрительно ушел в боевую рубку и не стал поднимать сигнал о гибели адмирала, опасаясь, что это вызовет панику среди команд.
На этом беды «Цесаревича» не окончились. В 17.45 еще один снаряд калибра 305 мм разорвался на крыше боевой рубки, его осколки через слишком широкое наблюдательное отверстие засыпали всю рубку. Находившиеся там офицеры были ранены или убиты (Иванова ранило в руку), были повреждены приборы управления огнем и рулевой привод».
Как видим, Витгефт, вместо того, чтобы управлять сражением, безучастно сидел у фок-мачты, медитируя перед фотографией своей жены и готовясь к смерти(!!!) О том, что на нём лежит ответственность за судьбы тысяч вверенных ему людей и честь всего русского флота, он не думал. Во всяком случае, НИКАКИХ активных действий, способных повлиять на ход боя Витгефт так и не предпринял.
Стоит ли удивляться провалу попытки прорыва русской эскадры, командующий и почти весь старший комсостав, которой был заражён пассивностью, безволием и неверием в свои силы?!
Несмотря на то, что бой при Шаньтунге складывался благоприятно для русской эскадры и Того уже готов был прекратить бой, наши командиры сами прекратили сражение и разбрелись: часть кораблей вернулся в Порт-Артур, а часть – интернировалась в ближайших нейтральных портах.
Главный командир Кронштадтского порта вице-адмирал С. О. Макаров напутствовал капитана 2-го ранга В.И Семёнова, убывавшего в Порт-Артур, такими пророческими словами: «Погибнуть нетрудно и не страшно, но погибать зря - глупо!».
По странной иронии судьбы, именно адмирала Макарова и ждала скорая и неожиданная смерть на той войне...
На фото: крейсер "Варяг" и броненосец "Полтава" в Порт-Артуре.
Продолжение: http://www.proza.ru/2012/04/20/584