книга первая - осколок истории

Е.Т. РЕКУШЕВ

осколок
истории

книга первая 

2007 г.

Об авторе
         Я хотел бы обратить Ваше внимание на пять маленьких книжечек, написанные с молодым задором, хотя автору перевалило далеко за 60 лет. Это его первая проба пера и, очень надеюсь, не последняя. Не каждому дано в этом возрасте впервые перешагивать через длинные  интервалы времени и заставить себя, отбросив в сторону нашу человеческую лень, хоть на пару часов в день, присесть за письменный стол. И, несмотря на их, несколько наивный стиль, оригинальная трактовка привлекает своей чистотой слога и правдивостью изложения. Прочитав, очень хочется верить пережитому и написанному. Хотя…
        Отдаю должное скорости создания этих произведений. Ему, почти слепому, на ощупь, понадобилось всего месяц работы за компьютером, чтобы донести до нас эти осколочные сведения истории его памяти. С чувством мягкого юмора изображены вехи его исторической мозаики жизни, описанные в первой книге, а юмор и грусть в следующих книгах, возвращает нас к ее обыденности. Да, он еще не писатель, но политические события не прошли мимо него и я, откровенно сообщаю, что на его стороне.
         Мне не хочется проводить глубокий анализ его труда. Еще очень и очень  рано. Но надеюсь, прочитав эти книги, вы сами  получите удовольствие от заочного знакомства с этим автором. Что касается других его произведений – рассказов и поэзии –  трудно выделить или оценить, что-либо отдельно. Мне кажется, что стихи написаны чуть ли не для каждого возраста, хотя иногда заметна натужность в их создании. Но  любой читатель может выбрать что-то для себя, на свой вкус. Однако думаю, что это не Есенин или Пушкин, а тем более не Маяковский, но что это самобытный Рекушев, отметил  точно. Я не критик, что бы разложить по полочкам его труд и это его право донести до нас свои мысли.
     Интерес представляют собой  его рассказы, как фантасмагория мыслей, по-видимому, действительно навеянными безумными снами. Заметно, что фантазии автору не занимать. Лично я очень хотел бы дождаться продолжения творчества этого подающего надежды,  почти «молодого», автора. Удивлен, что он в  сборник не включил свои лучшие, на мой взгляд, рассказики, и с которыми он меня ознакомил. Они  представляли особый интерес и скорее всего это новеллы, а не рассказы.
А, может быть, он готовит новую книгу? И даже, если продолжение его творчества  не будет напечатано, я с радостью и шуткой скажу всем своим коллегам и знакомым: - я первый, кто прикоснулся к этому, только родившемуся роднику мысли и чувств.

  С уважением,

Доктор филологических наук, академик,
 Анатолий Яковлевич Опрышко



Осень прошла, и зимы вновь начало,
холодом снежным  морозит  мне рот.
Времени мне, как всегда, не хватало,
чтоб раскрутить  все наоборот.

А дни улетают из жизни как птицы,
и нет  молодой, и задорной любви,
но  стыдно не стало, за эти страницы,
в написанной  мной,  этой  книге  судьбы.

Усталость от жизни, как нечто иное,
чем жабы прыщавой, сидящей в груди.
Я выплеснул вам все свое дорогое-
все  то,  что осталось  давно  позади.

Что-то поверхностно, что-то наивно,
личные тайны  рассказаны  мной.
Но я улыбаюсь с ухмылкой невинной:
прожита жизнь? Ну и бог с ней, с  судьбой.


 С любовью к Вам!                Е.Т. Рекушев
         


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


Предисловие
Детство
Юность
Отрочество
Мужество
Старость



ПРЕДИСЛОВИЕ

О ПЛОХОМ НАСТРОЕНИИ

     Наконец я зашел в редакцию компьютера, и могу высказать все, что хочу. Бессловесное и единственное устройство, которое молча принимает от меня информацию и так же молча отвечает мне печатными знаками, не критикуя меня и не вмешиваясь в ход моих рассуждений. Самое  большое горе для меня, даже не горе, а так, обида, за то, что  оказался в хвосте событий. Во-первых, вся моя жизнь была направлена на осуществление только общественных проблем  и желаний. Однако впоследствии судьба распределила эти проблемы несколько по иному. Во-вторых, рождение детей поставило меня в положение  должника. Я должен всем.  Должен матери за рождение, должен жене за детей, должен детям за их присутствие в моей жизни, должен государству налогами даже за то, что вообще существую. И нет того, кому я не должен.  Почему я всем должен? И где тот, который должен мне. Эй, где ты! А его нет! Не отвечает. Меня прорвало.  Всю жизнь я старался жить честно и праведно, а получилось как у всех. Меня всегда тянуло создавать что-то новое, собирая мозаику из разных деталей существования. Я хотел создать то,  чего у других нет. Семья и государство, забрав  мои желания, изъяли у меня это право. Я перестал смотреть в будущее. Стал обычным сморкающимся обывателем и обозревателем, без желаний и стремлений. Нет деталей мозаики а, следовательно, нет и возможностей создавать что-либо. Любимая жена постоянно искала во мне этакий постамент, который ей, наверное, и был нужен, и на который она могла бы опереться. Ни у кого, ни разу не было попыток найти во мне человека, который был  бы и ей, и детям, и обществу родственной душой. И эта обида на жизненные парадоксы постоянно сопровождала меня, вот почему меня  прорвало, и спасибо бездумной машине, которая молча воспринимала меня и давала возможность изливать свою душу в мелкую мозаику букв, слов, предложений, не мешая мне, и не поправляя меня. По сути дела, я стал обычным осколком прошедших событий, а, следовательно, и осколком истории. Понимая, что это последние вздохи моего разума, я и решил выплеснуться в этом опусе и приоткрыть занавеску той жизни, которую  прожил, и с которой меня связывала пуповина воспоминаний. Конечно, я сказал далеко не все, и отнюдь не претендую на определении моего труда как некий шедевр мирового или местного масштаба и то, чем я с вами поделился, несколько личные всхлипы сердечной деятельности под слоганом -  поплачем и посмеемся вместе.
    У литературного критика, не помню фамилии, прочитал следующее: каждый пытается сочинять и писать. Умную книгу пишет не всякий. Это классики. А остальные домашние писаки пишут одну книгу. Всю жизнь. И то, лишь о себе и своей жизни. Издав ее, радуется, а на вопросы, ну как, ответа не получает. Наверное, это касается и меня.
     Тем не менее, я попытался мелкий свой труд  разделить на две книги. В первой книге  и в первой ее части определен кусочек моего жизненного пути и личные заметки о событиях, как листки, опавшие  с древа истории. Во второй части отражены политические и экономические наблюдения, а так же рассказы. Во второй книге – поэзия души. В ее первой части - армейские первые шаги,  во второй  части -  стихотворения моих лет, после 60-ти, а в третьей части книге - смешинки. В четвертой части книги – тоже стихи. В пятой -  баллады.
    Очень хочется, чтобы попытки мои найти с вами душевный контакт, не приняли вид или насмешки, или осуждения. Не понравится – закройте сей фолиант и в костер. И вам хорошо и мне спокойно.
    Ну, а если вам все-таки хватило терпения, времени и мужества, и удалось прочитать мой «бестселлер»  до конца, начните снова читать мои стихи с начала и вам станет намного легче от сегодняшней жизни
 Привет!

P.S.  (Откровенно признаюсь, удивительно, но во снах я    писал столько сильных и прекрасных стихов, а утром они бесследно исчезали, не оставив даже строчки в моей памяти.)


 ДЕТСТВО

    Пожалуй, начну свое повествование шуточной формой, поскольку до начала своего рождения о себе мы ничего не знаем и не можем ничего знать. Тем не менее... 
    Ах, как приятно, и в то же время тоскливо, вспоминать свое детство. Первые часы деятельности полушарий мозга. Темно, тесно и ужасно сыро. Болезненные толчки вне меня, и еще эта веревка из пуза, которая держит меня. Фу! Наконец-то свет. Эта старая тетка с марлевой повязкой на лице больно шлепает меня по попочке, отрезая держащую меня  пуповину, и я вынужден отстаивать свои конституционные права на свободу криком возмущения. Слава богу, мне затыкают рот чем-то сладким и липким, и я засыпаю. Это как ностальгия о прошлом. Смеешься над тем, что ушло и грустишь о том, что уже не свершится. Рождение, когда плод вынашивается 9 месяцев, и неизвестно, что  выйдет из этого малька, брошенного в океан этой суровой жизни. И детские годы, когда еще не созрел мозг из нескольких извилин, ожидающий новой информации, чтобы расти в объеме. И отрочество, когда уверен, что все знаешь. И период времени, когда без оглядки, работаешь как вол, создавая ячейку общества – свою семью с последующими потомками. Надеешься на свою, благодарную тебе за твой труд «любимую Родину», в последние годы своей жизни, перед переходом в мир иной. И она «заботится» о тебе, еле передвигающим ноги, пенсионной подачкой, и обижающимся на притеснения от когорты людей, наделенных властью. Людей, которых сам же и выбираешь для защиты и поддержки твоей старости.  И эта старость, когда думаешь уже не о себе, своих детях и внуках, а  о бесконечности бытия, и вспоминаешь о прожитых тобой днях, месяцах, годах, веках и, анализируя свой пройденный путь, вдруг осознаешь, как мало ты знаешь. И радуешься  от души, что из твоей пенсии, которой едва хватает на хлеб и воду, отнимают больше половины на фиктивные коммунальные  услуги и смеешься от души, вспоминая старую притчу о короле, который спрашивает у своих сатрапов, что делает народ после повышения налогов? - плачут, отвечает визир. Добавляйте налоги, говорит король, у них еще есть деньги, а через время спрашивает,  - ну, что делают люди, и снова ответ: - плачут, повелитель.  Добавляйте налоги, требует правитель. Что делает народ, спрашивает король? смеется, о мой повелитель, отвечает визир. Хватит повышать налоги. У них больше ничего не осталось. И мы все хором уже смеемся над Богословскими и  Азаровыми, Тигипко и Шуфричами и пр. составом великой Рады, над прочими королями, визирями и сатрапами нашей Украины.  С горечью про себя добавляем: - чтоб у вас лопнул мочевой пузырь, и моча ваша принесла пользу земле Украины, изгаженной вами и уже трудно восстанавливаемой.  От вашей каловой  консистенции и гнилой конституции, созданной для вашего же депутатского больного «большинства», защищающего  депутатские карманы и мешки награбленного от нашего «меньшинства», образующего, якобы, народ Украины, как государство. Не дай бог еще раз пережить нашествие голубых ПР-дунов на нашей земле.
      300 лет нахождения под татаро – монгольским игом не принесло такого уничтожения стариков и молодежи в нашей стране. Из 52 миллионов жителей Украины в 19  столетии, сегодня, в 20-м столетии осталось 42 миллиона. Я уже не говорю за бандитский налет власти на стариков повышением тарифов на коммунальные услуги. Более циничного отношения к народу мне не приходилось видеть. Даже варвары не брали больше десятины дани с многострадального народа. А сейчас один только подоходный налог с граждан составляет уже 15%. А всего их больше ста…
    Дорогой премьер. Мне смешно. И я даю тебе шанс избавиться от правды, убрав меня  на Пушкинский, или другой, забытый уже цвинтарь, или на погост №5, расположенный по пр. Гагарина, где похоронены мои предки, которые спят спокойным сном  и не знают, к счастью, что происходит на нашей родной земле, и  которая для них является пухом.  Твои друзья уже неоднократно производили и производят эти действия с инакомыслящими.  Я уже ничего не боюсь, потому, что одной своей ногой  нахожусь там, где все прекрасно и спокойно, а день раньше или день позже, для меня уже безразлично. К сожалению это не Вече, которое кануло в анналы истории и вернулось к нам референдумом и уже, к сожалению, не дадут его воссоздать и провести  опрос о любви к вам, по причине, уже высказанной мною выше. Это любимые нами Прокуратура, Суды, СБУ, МВД, живущие на наши средства, за наш счет, но решающие проблемы власть имущих. Где ты, Мамай, спаси нашу Родину от  нашествия красных, оранжевых и голубых бандитских варваров! Ты со своей десятиной был  лоялен по отношению к нам, народу.

*****
         Возвращаясь к мысли, высказанной ранее, думаю, что каждый из нас, особенный человек, не похожий на остальных.  Со  своими мыслями, чаяниями, деяниями, желаниями. Надеюсь, вы простите меня за философские отступления по ходу повествования. Ведь это моя жизнь, выхваченная осколочком из сонма жизней остальных людей, проживающих большим табором на планете под названием Земля.
     Однако все эти мысли уже в прошлом. Как, впрочем, судьба каждого из нас. А свои взгляды на жизнь человека и человечества в целом я выразил в разделе философия.  Итак.
     Парадокс первый.
60 лет. Вот только-только начало  жизни, и на тебе. Появление новых слов в твоем лексиконе: артрит, одышка, астма, цирроз, артроз и многие другие, очень красивые на слух, но очень болезненные в быту слова. Очень не хочется  знакомиться с тетей, которая изредка навещает тебя. Тетка с железной косой, которая никогда не здоровается, не спрашивает ни твоего имени, не желает знать о твоих желаниях, а только кратко произносит стандартную для нас, людей, фразу: – Ну, ты готов? Пора идти со мной. Когда она  приходит к тебе, невольно пугаясь, задумываешься, прячась под одеялом, почему так рано, а я еще не готов, а нельзя ли повременить. Интересно, а почему она всегда в изголовье и нет возможности посмотреть в ее глаза. Многие утверждают, что у смерти нет глаз. А как же она тогда косит головы, не видя их? Красива ли она?  А до того…
      Воспитание наших детских чувств и жизненных устоев всегда  происходило через поколение, т.е. через головы родителей, которым было недосуг, т. к. они работали,  и у них не было времени заниматься нами. Моим воспитанием занималась бабушка, сухонькая старушка с морщинистым личиком, вечно улыбающаяся и с большим чувством юмора. Провожая меня в армию, так спешила на проводы, на встречу со мной, что сломала руку, но прибежала на вокзал,   к составу с новобранцами, перевязанная и упакованная гипсом, и плача от боли и расставания, крикнула в отходящий состав, свесившимся из входа в вагон и выглядывающим из окон ребятам: - хлопчики, вы ж  вернитесь до дому  «енералами», а то у нас розумных енералов вже й нэма! Грохнул вагон хохотом, и полетело по вокзалу эхо, а бабулька усмехнулась, перекрестила уходящий состав и, сгорбившись, держа гипсовую руку на перевязи, медленно заковыляла стоптанными резиновыми ботикам домой, через весь город, на холодную часть города, который я, будущий солдат, покидал для прохождения службы на благо отечества. Мне запомнилась беседа ее с соседкой, Карпенчихой, когда я пришел уже из армии и стал невольным свидетелем их разговора. « Оцэ у мэнэ онук такый вже гааарный, такый вже вууумный, як выйде на крылечко, да як скаже, бабооо, пи-пи хочу. Соседка – а скики ж ему рокив? Бабуля, громко, - да вже двадцять пьятый пишов. И обе громко смеются. Ну, нарочно не придумаешь. Наверное, так и рождаются анекдоты.

*****
       О прапрадеде, Карпе Владимировиче Чайка,  узнать у родителей не успел, все думал, попозже. Так и кануло в небытие семейное древо. Стыдно. Матушка все обещала, что напишет для меня историю семьи. Так и не судилось. Ушла, не оставив своих воспоминаний, наверное не мене весомых для меня, чем мои, для детей. Старший мой двоюродный брат, Татарченко Леонид Павлович, напомнил мне, что ушел из жизни прадед, убиенный грабителями, и не осталось от него ничего, кроме портрета, висящего в моей комнате, с  усами, да крестами через всю грудь.  И только улыбка его с портрета напоминает мне, что был такой у меня бравый прапрадед. А более ничего не осталось, ни в домашних  архивах, ни в памяти, кроме портрета его лица, очень похожего на меня, или наоборот, я удался в него.     А  Прадед, Чайка Андрей Карпович, отслужив в царской армии 25 лет, пришел домой георгиевским кавалером, открыл на Сумщине, в селе Мирополье цегельный заводишко и изготавливал качественный кирпич, который с жару, с пылу раскупали у него жители Сумщины для строительства своих домов. Женился, и вместе с прабабушкой воспроизвели на свет семерых девчушек-кудряшек, среди которых самая образованная была младшенькая, моя любимая бабулька, Анна Андреевна Карпенко, в девичестве Чайка.  Построил дом, который потом, после революции, отобрал сельсовет, при раскулачивании,  как самый большой и престижный,   и разместилась в нем советская власть. А прадеда с женой и семерых девчушек под зад ногой, на свежий воздух, и гуляй по миру на здоровье,  проклятое кулачье.  А потом и убили наемные бандюги, не оставив и искорки памятного костра.  Интересны людские судьбы. Влюбилась бабушка и вышла замуж за деда, Луку Емельяновича Карпенко, простого медянщика паровозного завода. Ныне завода им. Малышева.  Вот ведь как. Этой свадьбы не хотели, мол,  не пара он ей. Но случилось то, что случилось. Его называли «золотыми руками». Много всякой всячины, вплоть до самоваров, изготовленные им, после его смерти нашли свой покой в сарайчике, а потом тихо-тихо растворились в небытии. То - ли родственники, то - ли соседи разобрали на память эти чудеса мастера медных дел. Мне довелось пить чай, пахнущий костром и цветами,  из его самовара, с сапогом сверху. Было весело, когда вся семья садилась за круглый стол, и мячиком скакал юмор по белоснежной скатерти. В углу зала стоял в кадке фикус, как дерево, взятое в Африке, напрокат. А напротив – трюмо. И отраженные в зеркалах  листья создавали впечатление в детском мозгу о громадном и бесконечном парке, в котором среди деревьев с фикусными листьями, как бы под пальмами, расположилась за круглым столом наша семейственность, начиная от прадеда и заканчивая молодой и красивой матушкой с ее тремя сестрами, и мной, мало говорящего пока еще только, малышом.  Сейчас я смотрю на этот, тогда еще громадный зал, и улыбаюсь. Маленькая, низенькая комнатка, 15 кв. метров  в деревянной хате, но уже по современному обложенная кирпичом, напомнила мне это детство. Вглядываюсь на потекший потолок и неровные стены, побеленные тысячу лет тому назад и вдыхаю в себя запах детства.  Я вижу лица моих молодых и цветущих теток, и бабульку с дедом, кусающую маленькими щипчиками куски сахара, откалывая маленькие осколочки от большого куска сахарной  глыбы и счастливо чему-то улыбающуюся.  Мне было четыре годика, когда дед зачах и более не вставал с постели. Я до сих пор не понимаю, как я в этом возрасте мог запомнить последние дни деда. Сидя на полу в маленькой комнатушке недостроенного им дома, я пытался молотком бить по стопке кирпичей. Бабушка, прикрикнув на меня, пытается вывести из комнаты. Лежащий  на кровати дед тихонько, сквозь боль, выдыхает: - Аню, нэ чипай дытыну, нэхай трошкы посыдэ биля мэнэ. Я ж його бильш нэ побачу. Бабушкины слезы и затуманенный, предсмертный взгляд деда. Удивительно, но по мужской линии нашего рода я имею намного больше информации, чем о женских ветвях одного и того же родственного дерева, семейного древа нашего «Чайко-Карпенковского» клана.  После этого события, слайд качающегося призрака  деда затуманился, погасли его лицо и голос, и глубокий провал в памяти до пятилетнего возраста, когда услужливая память, отрывками, пытается наверстать пропущенные прошедшими событиями  годы.      От Сычевки, на работу матери, филиала  конфетной фабрики «Красный Кондитер», расположенном на Тарасовском переулке, и на которой она работала бухгалтером,  каких-то 20 минут ходьбы. Путь в детский садик проходил мимо 20-й средней школы, разбомбленной во время войны, а затем в 50-тые годы восстановленной, необходимо было пересечь крутой яр, ручей грязной воды, широко текущей из-под стен Паровозного завода, ныне завода им. Малышева. Клоака. Мать, держа меня на руках, четырехлетнего оболтуса, каждый день тащит меня в садик через это скользкое месиво. Необходимо опустится  на 5-ть метров вниз, к этому ручью, пересечь его по тонкому льду, или по камням, брошенным в ручей для перехода, а затем подняться еще на пять метров вверх. По дороге диалог между взрослым и умным четырехлетним сыном и маленькой  непонятливой старушкой, сорокалетней мамой.
 -Давай быстрее, я устал сидеть на твоих руках.
 -Ты тяжелый.
 -А зачем ты меня родила, роди обратно.
      По вечерам, укладывая меня спать, мама читала стихи, а не сказки, которые она знала наизусть великое множество.  Будучи молодой, она преподавала литературу и даже была директором школы на Сумщине, пока не переехала в Харьков,  где стала работать простым бухгалтером. Она наизусть читала Евгения Онегина так, что, слушая ее, я невольно запоминал тексты и даже сейчас могу прочитать несколько глав, не учив их. Особенно с первого раза я запомнил стихотворение, по-моему, Гете – Кто скачет, кто мчится прохладною мглой? Ездок запоздалый, с ним сын молодой. К отцу, весь, издрогнув, малютка приник, в руках его держит и греет старик. Дитя, что ты робко ко мне так прильнул? Отец, лесной царь  в глаза мне взглянул. Он в темной короне, с седой бородой. О нет, то белеет туман над водой.      Ну и т.д., оно длинное и приводить его полностью не имеет смысла, а окончание стихотворения: - ездок весь извелся, ездок доскакал, в руках его мертвый малютка лежал. Я прячусь от страха под одеяло и начинаю горько, до истерики, плакать. Мне не только очень страшно, но и очень жаль мальчика, который умер. Больше мама это стихотворение не читала, но в моей детской памяти оно осталось навсегда.
    Но с бабушкой было  проще. Это сказки, небылицы, мифы, вся эта безобидная каша, в шуточном  исполнении бабульки, вызывала улыбку на моем лице,  и я спокойно засыпал. А днем, за непослушание, естественные розги,  заранее срезанные с куста сирени, который рос в нашем саду. Я находил эти заготовленные загодя пучки наказательного и исправительного инструмента и закапывал их в огороде, и наблюдал, как лукавая бабушка делает вид, что разыскивает их и беспокоится, чем же вразумлять беспокойного та нэслухняного онука. Мне кажется, что она, не показывая это, любила меня больше, чем мама, однако это субъективный взгляд на далекое детское прошлое. 
      5-ть лет. Сижу на коленях у матери в кинотеатре «Металлист» на улице Плехановская, на которой потом, собственно, и прошла моя юность. Последнее прости - прощай отца и матери. Я не ожидал этой встречи. Мать мне сказала, что мы идем смотреть кинофильм «Тарзан», на который она взяла билеты. Пятидесятые года. Новинка! Американские фильмы были в диковинку. 20-ть минут ходьбы до кинотеатра. Вопросы и ответы во время движения.
- Мама, а где «Тарзан».
- Вот сейчас, за углом.
      За ним следующий, и так 5-ть раз. Вопросы и скупые ответы. Вопросы совсем не об отце. Привычка быть одному, или не одному, а с матерью, заставляют идти молча. Медленно гаснет в зале свет и начинается фильм. Рядом сидит отец. Мать с отцом о чем-то говорят, а я не прислушиваюсь, мне отец почти незнаком. Для моего возраста фильм не интересен и я тихонько начинаю дремать. Обратный путь домой был полит слезами и всхлипами, причину которых я не понимал.

*****
      По Сычевскому переулку, перпендикулярно проспекту Гагарина (бывшему Змиевскому шоссе), которое восстанавливали пленные немцы после отечественной войны, вколачивая в песочный грунт тяжеленные булыжники и разговаривая на своем, непонятном нам, мальцам 5-7 летнего возраста, языке, проживали люди, пострадавшие от набега этих варваров. Понимая и осознавая боль родных, близких, матерей, не дождавшихся мужей, братьев, отцов, мы из укрытий и заборов, с криками «Гитлер – Капут», забрасывали пленных камнями и палками, якобы вымещая злобу пострадавших жителей, и получая от этого эфемерное удовольствие, не сознавая на самом деле, что  действительно творится в наших душах. Но когда в обеденную пору они садились у обочины дороги обедать, и охранники насыпали им в металлические миски еду большими черпаками, у нас, мелюзги, текли слюни, вызыая рези в животе, в большей степени от недоеденных огрызков, сорванных нами в чужом саду зеленых еще яблок, и нами же  оставленных про запас на завтра. Тихо садились недалеко от их «стола» и наблюдали, надеясь, как и вчера, магическим чужим  словам: киндер, мамка, яйко, ком цу Гер, ням-ням.… Это было непонятно и до боли обидно. Стыдно было нам, пацанам, не понимающим, что происходит, бросавших в них камни и палки, слушать их ласковый незнакомый мужской голос. Мы отвыкли от доброго слова и мягкой интонации мужчин,  которые могли взлохматить наши непослушные вихры и прижать к своей широкой и могучей мужской груди. Мы тихонько подползали поближе и жадными глазами смотрели, как они, отщипывая свои куски хлеба и насыпая жидкий суп в миски, от которого пахло до коликов в животе, протягивали нам сквозь  проволоку ограждения, отделяющую нас от них, свои миски. Какие там злые овчарки. Какие там охранники. ЕДА. Только сейчас, с возрастом, я  понимаю, что такое безнаказанность, особенно для детей того периода. Охранники отворачивались и слегка,  незаметно от нас, вытирали глаза, прищуривались будто бы оттого, что в глаз попала пылинка. они тоже были живыми людьми и у них тоже были дети.  Мы, как кролики к удавам, подползали к пленным, с урчанием в желудке, ожидая ударов от охранников палкой по заднице, к которым, исходя из нашего возраста и опыта, мы уже привыкли, внюхиваясь в эти запахи еды, и икая, молчали. Мне сейчас стыдно, что как собачки жадно лакали эту еду, но оправдываю сейчас это голодным инстинктом.
     50 года. Восстановление и  строительство самой длинной трассы Москва-Симферополь. Булыжная мостовая. Мощная по тем временам трасса. Взамен уничтоженных дорог в России -  центральная дорога Москва - Симферополь. Нет наших отцов, которые отдали жизнь свою, чтобы мы, щенки, наблюдали за созданием этой новой трассы, новой эпохи, нового развития спирали жизни. Абсурд. Сначала разрушение - потом восстановление. До сих пор голоса: мамка, млеко, яйка, звучат в моих ушах. Но это потом, когда пленным дали более спокойное существование и доброе взаимоотношение с жителями нашего поселка, которые сами не доедая, жалея, подкармливали их.

*****    
      Бывший поселок  холодный. Змиевское шоссе. Сейчас  эта трасса из булыжников заасфальтирована и носит название проспект Гагарина. Место моего детского и юношеского проживания - район мясокомбината, где уже развитое движение транспорта: троллейбус, автобус, такси. В прошлом это глушь. Приезжие на  поезде в Харьков,  не могли добраться до холодного края, обочины Харькова.   Ямщики отказывались везти их в этот, богом забытый,  уголок.
Извозчики  в основном были сосредоточены в центре города. Они были пароконные, одноконные, их по местному называли «ваньки», выезжавшие в город и в взимавшие за свои труды 20 коп. за поездку из конца в конец. Расценки были: для пароконных – 15 коп. и 10 коп. для «ваньков». Сообщение конечно же было дорогим и не по плечу людям из холодных  краев. В старом Харькове, с его невылазной грязью, у  людей малосостоятельных не было своих экипажей. Зато дворянство, высшее чиновничество, купечество – все имели собственные экипажи.  К услугам остальных были извозчики, не желавшие посещать эту дыру.   Грязь по колено, отсутствие света, бандитизм, деревянные чурбаки вместо переходов – словом, натуральный северный край. И в памяти всплывают слова, оставшиеся из обихода прошлых поселений. Некоторые даже чисто Харьковские, по которым нас узнают  в других городах. Шо, Раклы, Марка, Северский, Жевержеев и т.д. По разным сведениям, источником которых для меня были воспоминания стариков, я передаю вам эту информацию. Однако не отрицаю, а тем более и поддерживаю исторические сведения о Харькове историка Богалея. Кто был более правдив среди представителей писательских ремесленников, не мне решать. Чья легенда или версия  интереснее, то и есть правда. Для понимания исторических событий, я для вас отпечатал несколько страничек из оригинала исторической справки Богалея, которую приложил в конце своего опуса, в разделе       «политика».
    Однако, возвратимся к  событиям дней  уже из нашего  времени.
      По Бурсацкому спуску, из бурсы святого Ираклия,  это недалеко от  зала органной музыки, сейчас там выход метрополитена «исторический музей», толпой несутся отпущенные с занятий голодные студенты.  Они ненасытной толпой, как саранча, по деревянному мосту через реку «харьков», стремительным потоком летят  на благовещенский, ныне центральный рынок, хватая по дороге с торговых прилавков, кто яблоко, кто пирожок, кто помидор или огурец. А торгующие бабки, обхватывая и прикрывая свою продукцию, истошными голосами, с ударением на последний слог кричат – ираклы,  т.е.   мол, студенты из бурсы святого Ираклия. Так и появилось это укороченное слово, раклы, объясняющее ненасытное, безудержно  хамское, будущее поповское сословие, носившее в  душах  стариков оттенок презрения к этим  молодым людям. Хотя есть и другие версии о рождении этого Харьковского сленга. Якобы бабки, прикрывающие свой товар, кричали Гераклы, с ударением на последний слог, укорочено те же раклы. Кстати, имя Ираклий, является производным от имени Геракл.  И, наверное, эти студенты были не самые глупые неучи в нашем сообществе. Но это в миру.
     В отношении «марки», даже сейчас, иногда старики, ожидая трамвай и вытирая, слезящиеся от старости глаза спрашивают, а это какая марка трамвая? Дело в том, что в Харькове, в пору их молодости ходили конки, хозяевами которых были различные компании.  По Клочковской и Московскому проспекту ездили конки Бельгийской компании, по Свердловой - компании Франции,   На каждом вагончике, запряженном парой лошадей, был прикреплен фирменный знак компании, так называемая фирменная марка. Следовали они от Южного вокзала по разным направлениям, и жители, по этим маркам определяли, куда им необходимо направиться, по какой улице будет следовать определенная марка трамвая, т.е. конки, ведомой лошадьми. Отсюда и вопросы стариков, какая это марка трамвая.  Наиболее полно осветил историю Харьковской конки, которой исполнилось 125 лет, в своей книжке « История Харьковского конного трамвая», А.Ф.Ивченко, мой родственник, которому перевалило за 80, и дай Бог, проживет еще столько же. На тот момент лошади были единственным источником тягловой силы. На Конной площади по линии Тарасовского переулка, не выступая проезда переулка Власовского был устроен парк  Харьковской конно-железной дороги на 153 лошади,, превревратившийся через 50 лет в трамвайный трест. Но лучше всего о трамвайной эпопее  можно прочитать исторический очерк А.Ф.Ивченко – История Харьковского конного трамвая с 1882 г. По 1919 г.
     На Полевой улице находился санитарный трест  города и на его территории были конюшни и располагались цепочкой в ряд телеги.  Конюхи проживали напротив сантреста, на Сычевском переулке и Золотых въездах. Первом, втором и третьем. Их называли «золотарями», так как они выгребали длинными черпаками из сточных ям и сортиров «золото», которое очень мерзко пахло, при наполнении баков, и жители мгновенно разбегались при появлении их обозов. Там же были и телеги для сбора и вывоза мусора, а так же перевоза грузов  жителям.  Каждое утро пустые и вычищенные  телеги, запряженные лошадьми, выезжали из сантреста, для зачистки города от мусора, который накапливался, благодаря жизнедеятельности горожан. Мы, мальцы, бежали вдогонку за телегами, и просили ездовых мужиков подвести нас до школы. Не дай Бог без разрешения вскочить на телегу. Не глядя назад, они щелкали кнутом  и, черт возьми, как-то попадали нам по спине. Их путь пролегал по улице Державинской, как раз мимо школы, и мы радовались, что ехали, свесив ноги с края телеги и болтая ими в воздухе, укорачивали свой путь не пешком, а едучи. Перед въездом на Державинскую стоял ларек, в котором продавалась всякая мелкая всячина, в том числе и водка, и лошади останавливались возле него, ожидая, когда их хозяин закатит в себя столбовые двести грамм и не даст ей кусок посоленного хлеба, предварительно занюхав им принятую водку. Караван телег продолжал свой путь, а мы наблюдали, как жирным рукавом тулупа конюхи вытирали с губ остатки алкоголя и крошек хлеба, оставшиеся на губах, причмокивая ими от удовольствия. 
     Конный базар. Рынок. До сих пор не потерявший своего названия. На нем действительно торговали живностью. Я застал то время, когда производилась на этом рынке торговля лошадьми и коровами, и козами, и овцами. От Балашовской железнодорожной станции, мимо  гастронома предпринимателя Жевержеева, снабжавшего продуктами и необходимыми товарами обихода жителей холодного края, (сейчас это Коминтерновский район) через территорию мыловаренного завода, рядом с велозаводом, пролегала узкоколейка, по которой на конный базар завозили уголь, керосин, лошадей и прочие атрибуты, необходимые для проживания жителей района. Когда рынок реорганизовывали, приводя его в санитарный порядок, и сносили разные ремонтные мастерские и  покосившиеся от времени  деревянные киоски, громадные жирные крысы бегали по рынку, потеряв свои кровные гнезда, и не могли найти какую - нибудь щель или нору, чтобы запрятаться от гула и треска ломаемых строений. А мы, пацанва, бегали за ними с палками и нещадно колотили их. Они, повизгивая от боли и страха, метались между нами и, мотая длинными хвостами вдруг ощетинившись, становились в позу агрессии, оскалив мелкие зубы,  да так, что теперь мы, со страхом отбегали в сторону. Санитарная служба города травила их, и долго еще витал в воздухе гнилостный запах разлагающихся трупов крыс, забившихся в щели еще не снесенных сарайчиков, в последней агонии. С этого рынка на телегах, ямщики развозили жителям домой приобретенные громоздкие товары,  уголь и прочее, что невозможно было нести в руках. В моей памяти еще звучит визгливый сигнал дудки реализаторов  керосина, проезжающих по улицам. Почти как сегодняшняя продажа воды  из цистерн на шасси автомобилей. Долгие и частые сигналы клаксона, и люди, приученные к этим сигналам, как собаки Павлова, бегут с пластмассовыми бачками занимать очередь для приобретения пайки воды.
      На телегах, проезжающих по улицам холодного края, железные помятые бочки с надписью белой краской - керосин. Пищит дудка водилы конной тяги, которую он достает из-за кушака засаленного тулупа, мятую и седую от постоянного пользования и времени. Телега останавливается, и жители поселка с бидончиками спешат пополнить домашний дефицит  горючего топлива. Керосинка, керогаз, примус, буржуйка с мокрыми дровами,  с удовольствием кушали этот продукт перегонки нефти, отдавая нам тепло и свет. Керосиновые лампы, чадя, высвечивали светлые пятна на темных  стенах, и мерцающий фитиль лампы делал живыми эти пятна, бегающие по потолку  и стенам помещений. И игра этих пятен завораживала и вызывала какое-то внутреннее беспокойство и растерянность. Мне почему-то кажется, что новое поколение не сможет объяснить, чем отличаются друг от друга керосинки, керогазы, примуса. Как и патефон от граммофона и радиолы. Просто потому, что не сталкивались с этими раритетами. Не держали в руках, не заправляли  и не пользовались ими, оставляющими на руках и одежде, на длительное время, вонючий запах керосина. Шум работающего примуса, как гул мотора  самолетика, тревожит тишину маленькой кухоньки и языки пламени, раскаленные до синевы,  нагревают будущий обед или ужин. А патефон, сквозь шум и треск заезженной и заигранной пластинки, и тупой иглы, царапая виниловый и хрупкий диск, доносил до нас далекий  и мягкий бас Шаляпина. И эти вечера ностальгической памятью воскресают в дремоте сегодняшних дней. 
       А потом появились электротрамваи, с открытыми тамбурами и металлическими перилами по бокам дверей, за которые цеплялись и повисали на них люди, не попавшие в глубь вагона из-за тесноты. Догоняли на ходу трамвай и вскакивали в тамбур молодые, накачанные ребята, да и мы, дети, старались от них не отставать и с шиком повисали на колбасе. Так называли прицепной вагон, имевший сзади выступы по краю, и на которые мы становились ногами, цепляясь руками за свисающую лестницу, ведущую  на крышу вагона. А во время проведения футбольных матчей было весело наблюдать за обсыпанные трамваи людьми, как пчелы при роении вокруг матки.
      Но то ли дело сейчас, в век полного сервиса. Троллейбусы, трамваи,  метро, такси. И номера на каждом виде транспорта. Однако я был обескуражен, когда, прослужив три года в армии, вернувшись домой, не узнал родного Харькова. Дома, пятиэтажные, девятиэтажные, двенадцатиэтажные.  Из-под крыла самолета – Харьков как на ладони. Боже мой. Как все изменилось. Но детство свое изменить и забыть невозможно. Это одна из временных вех, которая как заноза сидит в тебе и постоянно о себе напоминает, то ли в жизни наяву, то ли в виртуальных  снах.


*****
      Уже 6 лет. Почти все понимаешь. В этот год ушел из семьи отец, оставив четверых детей на плечах матери. Затем ушли из жизни брат и сестра. Осталась  сестра да я, самый младший и самый понятливый   ребенок в семье. Наверное, поэтому и самый желанный и любимый.  К тому же мне, воспитанному как  атеисту, иногда было непонятно, почему  изредка все же смотришь куда-то далеко в высь с мыслью, что все-таки несуществующий бог, как отец, которого никогда не видел, наверняка  знает о тебе. Как это приятно сознавать, что иногда, какие то силы поддерживают тебя и не дают упасть.

   На месте выстроенного сейчас оперного театра, в парке Шевченко, по  улице Сумская, стояли просторные полуоткрытые  деревянные беседки, с обвивающими их по деревянным рейкам жасминовыми лианами и растущими кустами мимозы, источающими тонкий аромат, и в которых отдыхали вечерами горожане, играя в шахматы, домино и шашки, выдаваемые стареньким дежурным, в залог под какой-нибудь документ.  За беседками располагался ряд лотков с мороженым и газированной водой. Из сифонов раздавалось шипение и в стеклянные граненные стаканы, стоимостью семь копеек, отраженных на днищах ценой, с пузырьками и брызгами, шипя и пенясь, впрыскивалась сладкая газированная водичка. Возле этих лотков стайками кружилась детвора, тянущая своих родителей, чтобы они вновь дали возможность вкусить эту шипящую жидкость и влить ее в, уже и так, переполненные животы.  Напротив беседок располагался макет города Харькова. Маленькие домики вокруг стеклянной речушки, разрезающей город пополам, зажигаясь по вечерам малюсенькими игрушечными окошками,  и  узенькие улочки между домами освещались крошечными фонарями. И, в подсвеченной, в  наступающей вечерней темноте казалось, что этот сказочный город живет, и что сейчас, вот-вот, по этим улочкам пройдет игрушечный народ. Я, шестилетний малыш,  держась за мамину руку, пытаюсь найти свой дом, среди огромного количества этих крошечных домиков, и пускаю слезы, пока мама не подводит меня к месту, из которого  видна  наша улица и наш дом.
    Я ненавидел праздники первого и девятого мая. Перед этими праздниками, за пару месяцев до этих великих событий, раз в год, мама покупала мне новые дешевые туфли. Я был бесконечно рад покупке обуви и тайком целовал и гладил их блестящие бока. Они имели своеобразный запах, вид, цвет. Цвет новизны и нетронутости. Но была одна особенность в жизни этой обновки. Туфли не росли. А мое тело с изумительной скоростью росло, и вместе с ростом тела рос и размер стопы. И когда радостные и счастливые люди толпами шли на площадь, для прохождения рядами в демонстрации своей любви к хозяевам города, стоящим на трибунном возвышении и махающим пухленькими ручками муравьиному потоку там, внизу, с флажками, бантиками и шариками  в руках, я, как наездник, проскакавший сотни верст и только что слезший с лошади, раскорякой от боли обнимающих и давящих ногу новых туфлей, полз за улыбающейся от гула и гомона, счастливой толпой демонстрантов. И дойдя с людским потоком до здания госпрома, быстро снимал с ног колодки, изобретенные инквизиторами, под названием «испанский сапожок». Я ложился на уже зазеленевшую травку, на склоне задворков городского зоопарка, и слюнями стирал кровь, выступающую из лопнувших волдырей, натертых кандалами новых туфель. Вот где прячется настоящее счастье. Не было более приятного ощущения, чем босиком идти по колдобинам и острым камешкам домой, неся под мышкой распаренную обувку,  держась за теплую ладонь улыбающейся в  сочувствии  матушки. Я невольно вспомнил модное в то время  «армянское радио», с их вопросами и ответами:
- что такое удовольствие?
- удовольствие, это когда бьешь молотом по пенису.
- так, где же удовольствие?
- удовольствие, когда промахиваешься.
     И дорога домой уже не кажется  длинной и волдыри на ногах  почти не досаждают, и ты понимаешь воочию это удовольствие, примеряя на себя юмор от «армянского радио». А самозащита, привитая жизнью и  мамой, или мое внутреннее понятие законов жизни, не давали долго задумываться над этими  мелкими неприятностями. Но если бог и существует, в чем я, как атеист, сомневаюсь, он простит мне мое видение судьбы, как простил его я, осознав и приняв как догму  свою непростую, наполненную сложностями  жизнь. Но не прощу ему свою боль и безысходность в том, что происходит и, наверное, будет происходить со мной, и с моей семьей в наше время, в эти двухтысячные, с хвостиками, года. Та же бедность и боль бытия. Чушь собачья. История повторяется вновь.
     Я сам начал становиться на ноги. Забитый до одури в школе, урка, с  постоянными драками за авторитет, сам на сам, и даже с группой себе подобных, что позволило мне выжить. Неизвестно, кем бы я был, если бы не действия всевышних сил.   
      Меня выгнали из школы, 7-го класса, за отвратительное поведение. Кто и как мог оценивать поведение послевоенных пацанов, потерявших своих отцов.  Безотцовщина. Гнетущее это слово до сих пор коробит меня. Большое спасибо матери, ей, как первой комсомолке города Харькова и друга наркома Постышева, после того, как меня выгнали из школы,   удалось пристроить чадо в ремесленное училище. Одежда, обувь, постель, еда. Если вы этого не ощутили или не знаете, чем это пахнет, то грош вам цена в базарный день, как человеку. Это присказка. Это фраза из лексикона живущих в то, послевоенное время взрослых и ребят.  Нужен был отрыв. Отрыв от бандитской этики, чтобы ощутить удовольствие окунутся в мир книг и знаний, быть нормальным человеком и иметь нормальные отношения с обществом. А еда? Тот, кто никогда не голодал,  не поймет состояние души хлопчика, у которого тонкая животная ткань прилипала к хрящикам спины. Ремеслуха нас кормила. Во-первых, это отсутствие голодной икоты, а во-вторых - громадное желание двигаться вперед и  что-то сделать, не сознавая  пока еще, что именно. В прошлом, при Сталине, наверное,  люди, определяющие политику государства, были из нашей среды. Которые, тоже выжив, дали нам, мальцам, путевку в жизнь.  Многим своим соратникам Сталин не вложил мозги в их черепные коробки. Однако  многие люди, родившиеся и выросшие на периферии, бежали из глубинки в город, в котором все-таки была возможность избежать голода, медленно наступающего на село, и находили свое счастье, становясь горожанами. Но, прежде чем достигнуть этого счастья, они испытывали немало жестоких разочарований. Они внутренне понимали, что тот, кто всегда был обделен - легче довольствуется малым.    Смерть Сталина и горькие стенания и плачь людей, сидящих у круглых бумажных тарелок – репродукторов, ждущих сообщений о состоянии больного лидера Великой страны СССР, теряющих символ счастья и надежды. Но все это  было. Каждый год, к новогодним весенним  праздникам, происходило снижение цен на продукты и товары широкого потребления. Уверенность в завтрашнем дне, бесплатное образование и лечение, крыша над головой, отсутствие коррупции и взяток, работа и отдых, пионерские лагеря и многое другое, что давало нам уверенность в завтрашнем дне, и надежду войти в прекрасное будущее. Каждый год средняя семья имела возможность провести отпуск на море. На каждом заводе висели объявления - требуются  рабочие. Безработицы не существовало. Везде нужны были рабочие руки и инженерный персонал. Была возможность пожаловаться на несправедливость и притеснения, и эти вопросы мгновенно решались, и негодяи наказывались.               Это было!
       Я не имею права давать оценку событиям прошлого и винить строй, которого я, ребенок, еще не знал. Была ли социальная справедливость, или ее не было, не мне судить. Я не судья. Кому-то она была не по нраву, а кто-то искренне поддерживал существующий порядок – это на совести историков, которые зачастую лгут, зарабатывая на желтизне фактов  зеленые купюры. Еще раз повторяю, я не судья. Все имели крышу над головой и стремились к созданию справедливого общества.  Сейчас к власти пришли денежные дегенераты, не знающие цену куску хлеба. Зарвавшиеся снобы, беспардонные, наглые, бесцеремонные, безкультурные мажоры и полуграмотные люди. Они заботятся только о своем благе и им глубоко наплевать на развитие нашего общества, и существование себе подобных человечков. Они свое хамство и наглость передают, и своим детям, и своим внукам. И меня это очень сильно огорчает. Что вырастет на поле, которое не вспахано и не засеяно? Овсюг и осот. Ненужный никому, паразитирующий бурьян. Недоразвитые морально ребята, начиная от губернаторов и кончая низами местного самоуправления, делают «под себя». И сладу с ними нет. МАФИЯ. Нет развития. Экономика разваливается. Многие предприятия прекращают рабочий цикл.   Все покупается и перепродается, даже то, что возведено и построено руками сотен тысяч людей, и имеющих право на свой кирпичик в здании общественного имущества. До смешного дошло обращение ваучеров в акции предприятий, и которые до 90% находятся в руках одного-двух человек – дирекции и представителя коррупционеров. Пример – Харьковское ООО  завод «Электромашина», на котором из 15 миллионов акций, всего 15 тысяч находится у пенсионеров, в том числе 240 акций и у меня. Остальные у Лазаренко. Это родственник известного вам бывшего парламентария, проживающего вне родной Украины.  Как простое быдло может защищать свои права? Я уверен, в других ООО аналогичная картина по всей Украине. 
    У каждой истории свои имена героев и связанные с этим  политические события. Они могут быть или заляпаны черной краской, или подняты до уровня постамента с визерунками золотых желудевых или миртовых листьев. Сталин не подпускал  это наглое сословие негодяев к руководству страной.  Но я не об этом. О выше сказанном потом.   Если дадут.

*****
         В школу  пошел в 6-ть лет, уже умея читать, писать и считать.  Шестилетний возраст оставил в воспоминаниях еще одно неизгладимое пятнышко в моей жизни. В школе были разные преподаватели. И те, которые не нюхали пороха, и те, кто прошел войну от А до Я.  Они очень сильно отличались друг от друга отношением к нам, детям. Уроки украинского языка, в том числе рисования и графики, называемую, наверное, сейчас ИЗО, вел учитель, вернувшийся с войны. Его обезображенное лицо, как маска ужасов, пугало нас. Окончил театральный институт и ушел в армию, где и получил подарок в свое тело, как подарок на память о войне, осколок снаряда. Рисовал он отменно. Украинский язык знал безукоризненно. Благодаря нему я научился сносно рисовать и достаточно чисто говорить и писать на украинском языке. Но более всего его фраза, которую я пронес через свою жизнь, поразила и запомнилась не только мне, но и моим школьным сотоварищам. «Дети, мать дала вам жизнь, а это не шутка. В Индии был установлен в прошлом закон, по которому неверные сыны, оскорбившие мать, или принесшие ей страдания, обязаны были изжарить яичницу на своих ладонях. И даже тогда они оплачивались лишь одной третьей тех страданий, которые вынесла мать, давая им жизнь». Потом, по прошествии лет, я узнал, что эта притча принадлежит индийскому философу, жившему тысячу лет тому назад. Конечно, нас забавлял послевоенный недостаток нашего учителя. Его перекошенное лицо – одна часть лица неподвижна, а вторая часть лица, полная мимики - пугала нас. Но когда его мужская рука гладила наши жесткие отростки волос, мы всем сердцем понимали его слова и чувствовали доброту, исходящую от него. Из травмированного осколком глаза постоянно вытекала слеза, но когда он говорил о чем-то своем, внутреннем и очень серьезном, слезы наворачивались и в наших глазах. Это был настоящий учитель и друг. Наш БОГ. Я, как ни странно, помню его и сейчас. Иван Данилович Радченко. Наверное, от слов - Рад чему-то. И мы, уже не хлюпики, а семилетние взрослые особи, слушали его, открыв рот, о человеческих судьбах, об исторических событиях, невольно вдыхая аромат этой самой жизни и будущих обязанностях перед ней. Перед нами всплывали яркие картины военных баталий и отрывки, чьих-то судеб. Наверное, тогда зарождалось начало первых азов той жизни, которая у каждого из нас своя. Ничто не приходит или проходит просто так. Где-то есть свое начало, а где-то обязательно конец. Пока это только начало. Это как экскурс в прошлое, мое милое и одновременно тоскливое, ностальгическое  детство.
     Первый класс. Классная учительница смотрит на меня задумчиво – загадочным взглядом и ласково произносит: Женечка (не просто Женя), к тебе пришли. Это отец. Громадное оконное стекло в коридоре школы. Громадная и тяжелая рука на плече, а голос мягкий и ласковый.
- Ты поедешь со мной?
- Зачем.
- Я куплю тебе велосипед.
- Нет.
- Почему?
- Мама не хочет.
- А как - же я? Ведь ты и мой сын.
- Не хочу.
- Поехали со мной.
- А я люблю маму.
- Наверное, это она тебе сказала, чтобы…
- Нет, я сам, и я ее не брошу, как это сделал ты.
- Значит, она все-таки настроила тебя против меня.
- Нет, я сам.
- Возьми.
      В мои руки опускается громадный кулек серого цвета. Я иду в класс. Сажусь за парту и пытаюсь втиснуть кулек, врученный  отцом, в эту маленькую щель в парте. Мне это не удается и кулек рвется. Содержимое кулька – виноград, халва, печенье, конфеты, пряники и многое другое, вываливается на пол. Я плачу. Стою и плачу и не могу остановиться. Не из-за порванного кулька и рассыпанных сладостей, а от чего-то более серьезного и пока не понятного мне. Наверное, тогда и началось мое возмужание и понимание сложной жизненной действительности. Даже сейчас невозможно оценить и проанализировать чувства, хлынувшие со всех сторон, и не дающие мгновенно решить эту задачу со многими неизвестными. Учительница, Анна Алексеевна, морщинистого  лица которой я уже и не помню, обнимая меня и, гладя по стриженой налысо голове, уводит из класса, вытирая льющиеся из меня слезы носовым платком. Я прижимаюсь к ее плечу и медленно успокаиваюсь.  А стихотворение, которое написано для нее, уже не сможет найти своего адресата. Я благодарен моему армейскому сослуживцу, тоже писавшего стихи, Гриншпуну, который помог отредактировать это стихотворение, и в его редакции оно заиграло как долголетнее вино, процеженное сквозь марлю времени.  Жаль, что ее уже нет.  Как и многих других, которые меня  жалели, любили и поддерживали в этой злой и гадкой, по тем временам жизни.  Жизни на выживание.      
     Учительница литературы искренне помогала мне осваивать языковые барьеры и находить удовольствие от знакомства с классикой. Это она пыталась убедить меня на наличие поэтического дара, заставляя писать стихи, корявые и неуклюжие, и якобы в способностях, которые я, к сожалению, так и не стал в дальнейшем развивать.
    Ночами, открыв поддувало печки, я «поедал»  романы. И при мерцающем свете догорающих в топке углей, всю ночь,  или грустил,  или смеялся вместе с героями удивительных романов. Я жил их жизнью и был одним из них. Отцами по жизни стали Дюма, Твен, Лондон, Грин, Ремарк, Гоголь и многие, многие другие, которые появлялись в моей библиотеке впоследствии, и которыми я восхищался, становясь хоть на час одним из героев этих произведений. Но, возвращаясь к оценке своих учителей, не могу не отметить, что иногда мне  не хватает мозговых извилин памяти, чтобы вспомнить кто, зачем, за что и почему. На одних есть обида и на них за пазухой еще прячется камень горечи и обиды, а кому–то я обязан своим образованием и воспитанием. Действительно, всех не упомнишь.   

      Учительница русской литературы в 6-м классе дала задание написать в стенгазету стихотворение. Первый  в моей жизни заказ. И я благодарен матери, за то, что она сохранила этот мятый, пожелтевший и сморщенный от времени листок. Смешно и наивно. Я не изменил ни единой  буквочки,  ни строчки, ни пунктуации в этом опусе, посвященном  критику Белинскому, которому исполнилось в то время, не помню сколько лет.


    Что так давно Белинский завещал.

Великий критик правильно писал
И видел он на много лет вперед
Что самой образованной страною
Россию сделает великий наш народ.

Завидовал он правнукам своим
Что в это время жить им суждено
Что строить и творить свободно
Большое право им дано.

Другой теперь Россия стала
Не нищая, отсталая страна
Державой мира, мужества и щястя
Россия называется моя.

На службе у народа атом
Ракеты в космос запустили
И сделал это русский человек
Великий человек его России

И все сбылось в эпоху коммунизма,
Что так давно Белинский завещал.
Как бы хотелось правнукам его,
чтоб он теперь Россию увидал

      Учительница не стала поправлять и корректировать это стихотворение, и оно в таком виде попало в стенгазету. Мои сотоварищи по школе подтрунивали надо мной, а мне было стыдно и неловко, поскольку писалось не от души, да еще к тому же с партийным пафосом, внедряемый преподавателем и  от которого меня тошнило. Больше я не писал, вплоть до службы в армии, где меня потом и прорвало.    А о плохих людях и памятных извилинных листов, мозговых записных книжек, о жизненных ситуациях, связанных с их сообществом, и сохранить не захотелось. Достаточно. Я не хочу перешагивать через пороги времени.  Всему свое время.

*****
     Музыкальные желания рвались из меня и из моего друга Гурьева до такой степени, что  мы решились в пятом классе на беспрецедентный, для нашего возраста, шаг - записались в школьный духовой оркестр.  Николаю дали, как сейчас помню, трубу корнет-пистон, такую из себя, блин,  всю блестящую и золотистую,  а меня хотели усадить за барабан, от чего я категорически отказался, представив себя идущим по городу с красным пионерским  ошейником и Тимуровским барабаном на перевязи,  тыкающего палочками в шкуру убиенного, когда-то, какого-то животного. Руководитель оркестра, усатый и высокий мужичек, постоянно, наверное, по привычке размахивающий руками, покачав головой, молча указал пальцем на одиноко стоящий в углу комнаты, увешанной и установленной инструментами, громадный музыкальный инструмент под  поэтическим  названием контрабас. Вслушайтесь в звучание слогов. Контра. И сразу перед глазами  революция, Аврора, и бегущие солдаты, и моряки, гордо рвущие тельняшки на груди. И слово Бас.  Шаляпин, блохи, судаки с кумой, Гнатюк и т.д. Мягкое и приятное звуковое, низкочастотное объятие. Поэтому мы сразу поверили друг - другу и обнялись для знакомства. Он был моего роста и вполне упитанный.  Четыре зуба колков, торчащие из грифа,  не портили его довольно забавный, четырежды зубастый  вид, представленный тонкой осиной талией грифа и раздавшимися в ширину пухлыми бедрами деревянной деки. Он принял меня в свою компанию сразу, и отозвался на мою протянутую руку глухим и обволакивающим, словно мягкое одеяло, голосом струн. А я гладил его по лакированным бокам и, представлял себе крутую сцену, на которой я веду музыкальный диалог со своим новым другом и мы радуемся наступающей новой жизни и ждущим нас чудесам бытия. Была единственная неурядица в общении с инструментом, это его отсутствие у меня дома. Руководитель, понимая мое состояние души, разрешил взять инструмент домой с условием приноса его на репетиции. Конечно, я был счастлив представившейся мне возможностью, и понес его домой, гордо перебросив моего нового друга через плечо.     Улица Державинская, по которой каждый день я ходил в школу, была не очень длинна. Это только по утрам,  для меня, с неохотой идущим на занятия, она была бесконечной, а по вечерам, после занятий, короче пути не было.  Сначала мой друг был легким, но после ста метров, вес его почему-то увеличился в несколько раз, а еще через сто метров, его объятия стали невыносимы. Благо была зима, и скользкая дорога подсказала мне мысль о волочении моего, уже уставшего друга за собой, как санки. Что и было с успехом произведено.  Продолжалось это действие по времени недолго, где-то около месяца. Руководитель заметил неблагополучность в теле контрабаса, и его усы приподнялись выше ушей.  Он осматривал контрабас, шипя и сплевываясь, и крутил свое, и так уже красное, от натуги, ухо. Наверняка его переполняло чувство радости видеть контрабас и меня, цветущих и здоровых, лакированных братанов.  Там, на деке, образовалась дырочка, появившаяся в боку контрабаса, от соприкосновения его тела с дорогой, по которой его, как труп, таскали по усыпанному и обрамленному снегом и льдом асфальту. Ему не удалось долго сопротивляться перед  издевательствами трущей его дороги и, конечно, у него образовалась каверна в боку. Я смотрел на синеву носа брызгающего слюной возмущения маэстро и молчал. Я понял, что мы не подходим друг другу. Больше я оркестр не посещал, потому, что и мой, стонущий от боли друг контрабас, и руководитель оркестра не пожелали продолжать дружбу со мной. Однако это не помешало потом, в более зрелые годы,  продолжить дружбу с  братом контрабаса,  электронной  бас-гитарой, и с которой мы нашли общий язык, и которая выручала меня на свадьбах, концертах, танцах.    Я вспомнил эту историю, когда после армии, уже руководителем музыкального ансамбля в клубе «Металлист», был приглашен на должность штатного гитариста в джаз-банд, под управлением Слатина, во дворец «Строителей»  в начале проспекта Гагарина. Дековая классическая гитара, без усиления, была как шутка на паперти, с просьбой о подаянии. А когда заболел контрабасист, я принес бас гитару с усилителем на репетицию и забабахал импровизацию в поппури на темы советских песен, репетируемую Слатиным. Не по нотам, написанным в партитуре, а свое видение в аранжировке опуса. Благо я теоретически был подготовлен, а практики мне хватало  для того, чтобы разбираться в гармонии и отличать септаккорды от  нонаккордов и держаться тоники любого произведения. А тем более это нравилось музыкантам, играющим со мной в одном коллективе. Больше Слатин листков с нотами мне не давал, а я играл так, чтобы тоника произведения определялась устоями бас гитары и ритмом ударных, и украшалась  синкопами остальных дудок. Прошу простить меня за сленг  лабухов, живших музыкой и сердцем, и за то, что снова нарушаю ход событий,  отпущенных мне судьбой, интервалом  времени мелких событий, осколков истории, и  за то,  что я снова отвлекся.
второй парадокс.
      46 мужская средняя школа. Школа взросления и возмужания и понимания кто есть кто. Учитель химии, Кардончиков, был препорядочной сволочью и который, благодаря этой черте характера, впоследствии стал директором этой школы. Это он выгнал меня из школы, как не пытался помешать этому Иван Данилович Радченко. Это он, меня, вместе с Колей Гурьевым,  моим единственным и настоящим другом, впоследствии погибшим на подводной лодке, убрал из школы, заставив забрать документы и катиться к чертовой матери, после окончания 7-го класса.
       Как интересна судьба людей. Я эту 70-ти летнюю Кардонческую гниду, страдающую апломбом и маразмом, потом опекал, поддерживал и содержал от имени государства, будучи впоследствии начальником отдела социальной защиты населения. И даже в 70 лет апломб у него не исчез. Он не помнил меня. Но моя обида ушла на второй план. Может быть, утешал я себя потом, он оказал мне неоценимую услугу, бросив меня в этот жизненный омут,  в котором я не захлебнулся. Может быть, благодаря его скотству, я получил 3 высших образования и стал уважаемым человеком, грамотным специалистом, кандидатом технических наук, депутатом различных уровней.
     Молодыми мы пытались уверять себя, что именно с нас, юных, начинается мир, как в свое время считали наши отцы, и наши деды. Потом мы попадаем в такой же жизненный круговорот, демонстрируя такие же привычки, и продолжаем делать такие же ошибки, как наши предки. И самое интересное случается тогда, когда кто-то из нас пытается вернуть себе молодость – что запрещено природой. Это говорит о наступающем старческом и умственном  маразме. Все мы относимся к разряду людей с запоздалым созреванием и, достигнув полной зрелости, и найдя равновесие в жизни, не стремимся из него выйти. И даже самый современный тест на тупость не даст гарантии, что человек дозрел или достиг этого равновесия, и что,  перестав быть глупым школяром, он стал шедевром матушки - природы. У каждого из нас обязательно должна появиться возможность, как бы, отойти немного в сторону и взглянуть на прошедшие фазы жизни. С такого расстояния, с которого отдельные деревья сливаются в сплошной лес - наше гражданское сообщество, живущее по законам, обязательным для всех без исключения, но нарушаемые им по разным, как объективным, так и нет, причинам.   И только тогда начинаешь понимать, что человек - это не только физико-химический биологический аппарат, но и комплекс тончайших и хрупких датчиков определения чувственно-психологических процессов, происходящих в душах каждого индивидуума в отдельности.
      77 женская средняя школа. Девчачий пансион, как мы ее называли. Нам один раз в год разрешали посещать эту женскую цитадель. Нас водили на, так называемый, праздничный бал. Новогодние праздники. Страшно грустное воспоминание. Рваные ботинки. Штопаные и перештопанные штаны. А о рубашках и говорить не приходилось. К чему это я. В нашем классе училось и не такое нищее отребье, как мы, мальцы, оставшиеся без отцов, или брошенные ими в разгар послевоенной жизни, когда заработной платы матерей хватало только на хлеб, картошку и селедку, продаваемой в больших бочках и стоившей в тот период копейки, как и заработная плата простых людей. В школах учились «бандюги, урки, подлюги», как их называла школьная элита, и чему мы, конечно, перечисленные выше, обязаны были незабвенному и любимому Кардончикову, директору мужской средней школы № 46 по Плехановской улице. А теперь можно представить себе отличников и «хорошистов», сыновей высокопоставленных родителей с крутым достатком, в галстуках и накрахмаленных рубашках, Гузманы, Стельмахи, Авербахи, Шендеровичи и другие, впоследствии сменившие свои фамилии на Ивановых, Петровых и Сидоровых, поскольку в то время это было модным политическим решением. Но это никоим образом не относится к нации евреев, как таковой. Среди них достаточно умных и достойных людей, которые так же как русские и украинцы сражались на фронтах, делили пополам последнюю краюху хлеба и невзгоды бурной жизни. И среди русских и украинцев попадались негодяи.
  Через два года эти школы, разнящиеся по половым признакам, объединили, и руководство школ заставляло  родителей приобретать единую для всех форму одежды. А до того нас, «отребье», в количестве 12 человек из класса эти снобы презирали, но одновременно боялись и нашей сплоченности и непримиримости к «врагам отечества». Имея представительных родителей и зарубежных родственников, эти детки блистали кремами, одеколонами, одеждой и конечно знаниями, что особенно нравилось «педикам», как называли мы педагогический персонал. В то время в школах существовали тройки, впоследствии – родительские комитеты и эти тройки, родители из обеспеченных семей организовывали, как подачку, раздачу рубашек, ботинок, трусов и прочих шмоток, бывших в употреблении и ранее носившихся их детьми. В то время мы тайком плакали  и преднамеренно пропускали эти вечера «счастья», ссылаясь на недомогания и болезни. Сейчас я понимаю их жаркий порыв к облагодействованию, но тогда…
    Мы носили парусиновые туфли, которые натирали зубной пудрой белого цвета зубной щеткой. Эта обувь была  как повседневной, когда становилась черной от пыли и грязи, и выходной, когда натиралась этой белой зубной пудрой. Парусиновая обувь имела один единственный, но существенный недостаток. Стельки в этих туфлях наклеивались казеиновым клеем, за неимением в то время других клеев. Этот клей варился из костей и жил животных до вязкой густоты, и перед употреблением разогревался, как столярный клей. Наши ноги, естественно, потели от беготни, и этот пот вступал в реакцию с этим жиотным клеем и выделял омерзительный запах, от которого избавиться практически возможности не было. Мы поджимали ноги под себя, набивали туфли бумагой, но этот запах нас преследовал повсюду, поэтому очень часто мы ходили, по сезонной возможности, босиком, пряча туфли в торбы, вместе с учебниками. Портфели и ранцы были только у детей из обеспеченных семей. Поэтому нас называли босяками.     Я бы и не вспоминал вчерашний день, если бы из наших, «драных и рваных» босяцких рядов нашего класса, не вышли в строй нашего общества достойные, по моему, люди. Коля Гурьев – орденоносец, погибший на подлодке им «Ленинского Комсомола», Жека Глагольев, ставший кумиром джазовых представлений в Америке, Юра Николаев – главный инженер крупного предприятия, ваш покорный слуга Жека Рекушев, представитель исполнительных и депутатских органов в городе Харькове и многие, многие другие, или  не дожившие до наших дней, или рано ушедшие в небытие. Вырываваясь из стен школы у нас был только один путь – или ремеслуха, или зона. Школа нас отторгнула благодаря Великому в своей глупости и несменяемому асу злокозней - директору Кардончикову. Но, одновременно, благодаря этому негодяю мы получили возможность взлета и исполнения наших мыслей, желаний и возможностей.   

 
*****
        Мастера ремесленных училищ были из нашей среды. Грамотные специалисты и человеки. Наши названные братья и отцы. Лотин Владимир Сергеевич, мастер нашей группы, впоследствии ставший директором ремесленного училища №5, несмотря на молодость, где-то под тридцать, остался нашим кумиром и названным отцом на всю последующую жизнь. Мы стали мыслить другими  категориями и задумывались не только о своем благе и имидже, но и о будущем нашей страны. Не хотелось, что бы это было воспринято как пафос.  Мы были так воспитаны.       Сейчас, с точки зрения своих прожитых лет, и удивительно полноценной интеллектуальной жизни, понимаю следующее: если я качественно и искренне живу для себя, семьи, детей -  благо не только для меня, но и для Родины, страны, в которой я живу, на которую тружусь и которой горжусь. И, к сожалению, надеялся, что это взаимно.      Однако геноцид в нашей стране принял необратимые формы. Погибает Украина. Уничтожение стариков и не создание природной возможности молодым воссоздавать потомство.… Более глумливого воздействия  со стороны всех ветвей власти не создавала еще ни одна империя. Кто виноват? Поищи ответ в разговорах народа на кухнях. Но все  молчат в тряпочку,  ожидая, что вот придет барин, он все рассудит. Я пережил и красные флаги, бог дал мне увидеть и бело-синих и сине-красных,  и оранжевых, и даже увидеть голубые, представители  которых, Господи, меня уже пытаются поиметь. Эти неграмотные рвачи и  хапуги. Хотя Украину они уже «поимели». Экономический развал, нищета, падение нравов молодежи и возвратившиеся  бандитизм и воровство. Государство - это мы с вами, весь наш народ. И если мы это терпим, то мы с вами достойны этого правительства, которое мы же и выбирали. А теперь ешьте и не подавитесь. Вспоминаю с горечью слова таможенника из фильма «Белое солнце пустыни».            За Державу обидно!

     Утро. Выпускник  ремесленного училища № 5 пересекает весь город, торопясь на работу. Два года учебы за спиной и он уже «мастер». В карманах ни шиша. Утром чай, вечером  тоже чай. Днем – тормозок, данный матерью. Он определяет прожиточный минимум. Кусок хлеба и жареное, или вареное, яичко от куриц, пока еще бегающих по подворью родной Сычевки в послевоенных частных хибарах на далекой, пока глухой еще, холодной окраине Харькова. Тяжело обществу. Молча зализывает раны, оставшиеся после войны и, кряхтя, строит и поднимает экономику страны. Восстанавливает разбомбленные строения и разглаживает скомканные от горя  души населения. Но нет и в помине упаднического настроения, и люди все-таки иногда и улыбаются, надеясь на завтрашнее счастливое будущее, и которое с надеждой ожидали наши предки, и которое теперь ожидаем и мы, и даже, может быть, будут ожидать наши потомки.  Ну не мы, так наши дети или внуки, а может быть и правнуки, когда -нибудь увидят этот остров «Утопия» Томаса Мора.
       После окончания Отечественной войны страна залечивала не только раны нанесенные войной, но и смягчала горечь памяти  людей. Подрастающая  молодежь нашей эпохи слишком рано вступала в жизнь. Но она уже была готова к этому и быстро созревала. Юность не страшилась ответственности за произведенное по своей воле, своим разумом, опираясь на патриотизм, без подсказки старшего поколения,  без понукания  начальственных слоев. Вот именно в это время вырос и я. Морально и физически. Окончив ремесленное училище, я получил диплом слесаря,  т.е. стал мастером.   
       Проезд в троллейбусе, через весь город, от мясокомбината до завода ХАЗ, авиационного завода, на который меня направили работать, составляет 28 остановок. Каждая остановка равна четырем копейкам. Мой бушлат ремесленника каждый раз вызывает жалость у кондукторов, которые клянут всех и вся, теребя каждого входящего, требуя оплаты за проезд, и одновременно мягко подталкивают меня бесплатно пройти дальше, в середину салона, в упругость нагретого от теплых тел воздуха, чтобы я смог, уцепившись за поручень, досмотреть свои сонные химеры о красивом и счастливом будущем, и проснуться от сонной дремоты  возгласом – авиазавод, и выскакиваю наружу, не забывая сказать  этим мягким и усталым от жизни, повидавшим много горя людям, спасибо. Иной раз  во сне,  лица этих добрых людей, как слайды  моего прошедшего  детства, всплывают в моем альбоме мозговой памяти.


ЮНОСТЬ

      Иногда приятно взглянуть на себя со стороны, минуя зеркало. Зеркало может только подсказать о твоей небритости, или смущенно указать на отсутствие бицепсов и наличие приличного животика, или отметить синенькие мешочки под глазами и кучерявость отсутствующих волос, или потухший от старости взгляд слезящихся глаз, или темный загар почерневшего и сгорбившегося, от неумолимо быстро скользящего времени, твоего силуэта. Но оно не может отобразить внутреннего загара, который и делает нас такими разными людьми. Загара, приобретенного знаниями, опытом, трудом и загара самобытности, вложенной в тебя генами родителей и матушкой природой, которая наделяет определенное количество потомков Адама и Евы удивительными качествами таланта. Кому–то она дает возможность изумительно танцевать, кому–то прекрасные вокальные данные, кому-то вложила в руки музыкальные инструменты и т.д. Во мне этого всего было понемножку, как сдоба в тесте, но я не воспользовался возможностью развить, что-либо одно, поэтому юность моя прошла под девизом: «Интересно все и сразу». Опекали меня тетки - музы и феи. Каждая из муз, поцеловав меня в детский лобик, отдавала мне крохотки своей любви. Каисса, дунув на меня, дала возможность стать кандидатом в мастера по шахматам. Мельпомена ввела меня мир искусства. Эрато провела меня коридорами любви, хотя после рассматривания Камасутры, на старости лет я понял, как мало я знаю.  Клио и Талия тоже не забыли меня.  И только остальные музы смотрели на меня сквозь пальцы, не вмешиваясь в мое развитие, однако и не мешая мне находить красоту в моей наступающей и развивающейся жизни.   
     Я никогда не был ни пионером, ни комсомольцем, ни членом какой-либо партии, поскольку вожди этих организаций боялись моей непредсказуемости и моего иронично-злого языка и, соответственно, старались держать меня на расстоянии от участия в их «великих свершениях».  Сорокалетние дяди и тети, «молодые» комсомольские вожаки пытались учить нас уму разуму, проводя свой отдых в баньках и ресторанах, с девочками и водочкой, и их оргии длились до самого утра.   С большой радостью, только что бы от меня избавиться, комсомольская организация дала  характеристику в духовную семинарию, в которой, по юношеской глупости, мне захотелось учиться. В то время без этой бумажки, рекомендации комсомола,  в Бурсу не принимали, так как преподавателями в Бурсе были сплошные члены компартии.

 третий парадокс 
    Для меня тогда это было историческое событие, потому, что я нечаянно ознакомился с  содержанием этой четко написанной характеристики. Оказывается я положительный, степенный, начитанный, характерный, обязательный, уважительный, умный, и т.д., а в самом низу этого документа, как рекомендация к действию: желательно ограничить лидерские и организаторские способности, а также понизить ораторский пыл. Во как! Указание поповскому персоналу к действию. Действительно, с моим характером я продержался там всего четыре месяца, и был отчислен «Попашей» за внедрение атеизма в епархии. Но я благодарен комсомолу хотя бы и за это. Однако, имея сейчас за плечами достаточные лингвинистические познания и кое – какое скудное образование, до сих пор не могу понять, что все-таки означало слово в характеристике – характерный. Какое качественное понятие оно имеет? Ну, бог с ними, очень умными комсомольскими ребятами того времени. Хотя сегодня я принимаю это больнее, чем вчера, потому, что все они, работники комсомола и партийные работники, все без исключения, стали рвачами и негодяями,  отбирая последнюю копейку у народа, стали (теперь я могу применить это слово)  характерными хабарниками и захребетниками  нашей сегодняшней жизни. Меняя свою политическую окраску, они отбирали народную собственность, возглавляя коммерческие структуры и госаппарат и, сливаясь в дружеских и родственных объятиях с криминалом, делали и делают свое общее грязное дело, под себя. Рыба гниет с головы. Но и об этом потом, поскольку я  своими извилинами нахожусь еще в  юности, а не под голубыми знаменами маразморегионов. Наверное, хватит и о парадоксах, потому, что вся наша жизнь состоит из одних парадоксов.    Это отнюдь не потому, что  бью себя кулаком  в грудь как обезьяна, пытаясь доказать, что непревзойденный, и громила, и умница, и Кинг-Конг, и вообще…


 *****
    Нас было семь человек, одного примерно возраста, проживающих на родном  Сычевском переулке.  Саша Гурьев, Виталик Черножуков, Шурик Кулаков,  Виталик Сторожев, Коля Поляков, я и  брат Николая, Валентин Поляков.


Я у них был лидером не потому, что был наиболее начитанным, и на голову выше по развитию. Просто я пользовался уважением и, наверное, чувством уверенности, что не подведу их в трудную минуту, как герои Джека Лондона, о которых я им рассказывал.
  Я рассказывал им о том, что сам прочитал, и что было для меня совсем понятным, но для них это были сказки, о которых они хотели слушать часами.  Это истории, обрамленные в сутану прошедших событий и выставленные на обозрение вам, уже потомкам. У каждого из моих друзей  своя биография, свой жизненный путь и не мне судить, что было в их жизни правильно или не правильно.
И молодыми щенками, лежа на зеленой траве и наблюдая за движениями облаков, подложив под головы руки, мы упивались свободой мысли   в обработке фигур, создаваемых облаками, а я в это время рассказывал им римские и греческие мифы и был уверен на тысячу процентов, что они мысленно создавали и превращали эти фантазии,  трансформируя все это  каждый  по-своему,  легенды и мифы, в свой сказочный, и только им знакомый и близкий мир, до которого можно было подать рукой. И, между прочим, я этому  был искренне рад. 

      Шурик Кулаков «подзалетел» и вынужден был жениться на девушке Вале, старше его на три года, с которой он встречался. Свадьба была скромной и быстрой, оставив на память ряд фотографий, фиксирующих это событие, а нам, шестнадцати - летним  хлопчикам было  не интересно на этой бесшабашной и алкогольной свадьбе. Взрослые отгородились от нас алкоголем, распевая веселые песни, а мы гурьбой, вывалившись из хаты, пошли по Державинской на стадиончик чулочной фабрики, где и расположились на зеленой травке, в предвечерней туманной дымке и под гитару пели свои песни, присущие нашему возрасту. Два молодых милиционера подошли к нам, когда я пел «сиреневый туман», очень модную по тем временам песню, и приказали прекратить песнопения. Мы пытались возражать им и объяснили, по какому поводу собрались здесь. Но милицейский апломб и чувство вседозволенности и власти, преобладало над правилами этики и порядочности. Была вызвана черная машина и нас сапогами под зад затолкали в этот воронок  и привезли в участок на Плехановской. После долгих препирательств все были отпущены, а я, отстаивавший свои законные права на свободу по Конституции, и самый «ишь ты, какой  грамотный, ах ты гаденыш», был оставлен в камере. Утром состоялся суд, на котором судья, страшная карга, с бородавкой на носу,  и сильно курящая мадам, крикнула из кабинета: - старшина, заводи следующего. Не выслушав меня и не разговаривая со мной, она произнесла речь, из которой следовало, что я, находясь в стадии опьянения, жестоко избил милиционера, оказывая сопротивление мастеру спорта по самбо, распевал злобные, похабные, не комсомольские песни. И игрой на гитаре «мешал на поле стадиона чулочной фабрики спокойно спать, в девятом часу вечера, жителям города Харькова». Во как! Я мешал жителям спать на стадионе. Ни больше, ни меньше. Я попытался возразить: - но я… Она ответила: - мотня. Пятнадцать суток.  Старшина, заводи следующего!  И была моя голова обрита под ноль, и познакомился я с нарами, и пришлось мне увидеть живых клопов и ощутить их ночные поцелуи, и расчесывать ногтями свое зудящее тело, и увидеть настоящих урок, и  попробовать  баланду, и научится правильно мести улицы в 5 часов утра. А радовался я только одному, что какому нибудь дворнику я дал лишних пару часов поспать в мягкой постели и помог нашей милиции моим арестом выполнить план по поимке преступников, злодеев, бандитов и расхитителей социалистического имущества. И ни наши родители, ни профсоюзы с работы наших родителей, не смогли сломить правильный, апломбный,  вонючий дух нашей доблестной милиции и судебных органов, оберегающих   наше радостное и счастливое детство,  и  вершащих  высшую «справедливость». И  я так же понимаю, что сегодняшние дни мало чем отличаются от вчерашних дней по оценке  работы как судебных, так и правоохранительных органов.
     1-го Мая я был осчастливлен  15-тью сутками, а 15 -го  Мая,  в 6-ть часов утра гордо, светя своей лысой головой, топал в грязной одежде и порванных  башмаках домой, и нес в карманах, щелях и складках своей одежды клопов, как награду за честный свой труд на благо милиции и  самого справедливого суда в мире.
   На душе было тепло и спокойно от мысли, что я впервые на практике сам понял  - любая власть -  это насилие!


*****
      Футбольные баталии, происходившие между улицами или поселками, собирали множество поклонников и фанатов любого возраста. Заброшенное футбольное поле чулочной фабрики на улице Державинской, перпендикулярной улице Плехановской, собирало по воскресеньям множество народу. Все, и стар и млад, жаждали крови.  Нет, это не то о чем вы подумали, хотя в этом тоже был некий смысл, потому, что и проигравшие и победители в послематчевых разборках, доказывали на кулаках кто и как, во время этих игр, был неправ. И более всего именно за эти периоды нас и любили наши поклонники  и фанаты. Стенка на стенку, в которую втягивались знакомые, друзья и родственники. До разбитых носов, ушей и треснувших бровей, все мы искали истину взаимоотношений. Самое интересное, что не было ни проигравших  и побежденных, и победителей, а была общая эйфория, снимания со своих плеч какого-то вожделения быть первым. Нет, этого не было.  Поколение моего возраста, наверняка помнят свои юношеские и, уже достаточно взрослые года.  Это все прошлое.
         Как лидер нашей  Сычевки, я ходил на  встречи с лидерами других улиц и поселков, договариваясь о днях и времени встреч и проведений состязаний. Меня знали в нашем хулиганском Коминтерновском районе, уважали и не обижали,  хотя я никогда и ничего не боялся, отстаивая свои права и права своих соплеменников, и  что в последствии сослужило хорошую службу, когда я стал играть на танцплощадках, войдя в мир взрослых.
    В этих встречах  меня всегда просили быть голкипером. Это сейчас слово голкипер означает вратарь, а тогда это было модным словечком, и это был единственный человек, являвшийся последней опорой в матче. При своем высоком росте, физруки наперебой выхватывали меня в свои секции, и благодаря этому, я достиг определенных успехов, получив первые разряды по волейболу, легкой атлетике, велоспорту, стрельбе из мелкашки, и т.д. Наверное, вы помните слова из   фильма того времени, «Эй вратарь, готовься к бою, часовым ты поставлен у ворот. Ты представь, что за тобою, полоса пограничная встает».  Поясняю вам, почему эти встречи происходили на пустырях, на заброшенных площадках. В городе Харькове была единственная футбольная команда «Локомотив», представленная в высшей лиге и игравшая с противниками пару раз в месяц на стадионе «Авангард». И естественно, на стадион нас не пускали. Там были свои правила и своя пропускная система. Юниоры и ГТО появились в Харькове много позже. Этот стадион переименовали в стадион «Металлист». Конечно, были и другие стадионы, но на этот, родной, нас не пускали.  Остальные дни поклонники футбола проводили на этих заброшенных полях, наших аренах битв гладиаторов юношеского возраста. В чем смысл их посещений?  Конечно, это адреналин, которого в те годы не хватало послевоенным  людям, и ребятам, боящихся родителей и боли, но желавших доказать, что они не хуже соседских пацанов. И, естественно, горячо накричатся,  и поболеть  за своих. А, между прочим, вам известно какие были в то время мячи? Ха-Ха! Кирза, искусственная кожа,  чуть ли не металлическая ткань, остающаяся в мастерских после изготовления сапог, в виде кусочков, шла на изготовление красавцев мячей. Эти мячи, попадая вам в щеку или в лоб, оставляли выпирающими швами приличные отметины, которые в последующие годы очень медленно стирались с лица. И вечера или ночи, когда разорвавшиеся и лопнувшие мячи мы  сшивали, действуя шилом и иглой, пропуская дерюжную нитку в швы, остающиеся  в мячах, и вставляли в них вновь склеенные камеры.   И эти вновь сшитые рубцы мяча оставляли отметины в памяти и на лице  шрамы, как  от настоящих гладиаторских битв.

*****
     Самым большим поклонником наших поединков был дядя Яша. Нет,  не с точки зрения посещений этих встреч. Он их  физически посещать не мог, в виду отсутствия ходячих частей тела. Его ноги остались лежать в земле далекого неизвестного германского городка, закопанные с другими частями тел наших солдат, которые по счастливой ошибке Ареса, греческого бога войны, все-таки сумели вернуться в родные пенаты из этого кровавого месива отечественной войны, может быть без рук и ног, но живые, к своим близким и родным. Его месторасположение, дяди Яши, было напротив моего дома. Он почему-то  благоволил ко мне и постоянно, обнимая меня, когда я приседал рядом с ним на корточках,   говорил: - сынок я с тобой, дайте этим гадам.  Я знаю, я уверен, вы победите, я с вами, помни об этом. За меня. За Родину. За Сталина. Вперед. Не подведи...
       Каждый день, начиная с семи утра, он на своей коляске, нет, не правильно, точнее, на своей подставке с колесиками, встречал очередной, наступающий день. И страшно пил. Да, ему приносили кто водки, кто самогон, а кто покушать, но суть не в этом.  Он страдал. Наверное, каждый из нас проходил этот жуткий период, когда моральная боль достает до самого нутра, даже больше чем физическая, и когда невмоготу смотреть на этот суровый мир глазами человека, у которого в душе более ничего не остается, как тихо уйти в мир иной, где ни проблем, ни злопыхателей, а только одно спокойствие и лад. К сожалению, а может быть и к счастью, человек цепляется из последних сил за надежду, что завтра все будет хорошо и все станет на свои места. Завтра. Завтра. Завтра.  И это каждое завтрашное утро, в виде теток с нашей улицы, кланялись ему, крестясь и вытирая слезы, проходили мимо, говоря, дай тебе боже здоровья.  Мужики, проходя мимо него, говорили чуть в сторону, но от души: - спасибо, брат. Но вся улица Сычевки и соседние, Переездная, Полевая и Стрелецкая, ждали выхода на девятое мая, праздник победы над Германией,  с утра, этого события. Собирались посмотреть на чудо, которое я, как малец, забыть не могу и не хочу. Человек около полста собиралось на улице, и молча ждали выхода этого человека. Вы понимаете, о чем я говорю? Выхода этого безного инвалида, артиллериста, цыгана, смешливого, умного и тоскливого парня,  потерявшего ноги на этой проклятой войне. Сто метров улицы. Всего сто метров. Обычная стометровка для спортсмена,
Десять - двенадцать секунд и слава.  И стометровка без славы в течение часа…      
     Когда я пишу об этом, у меня киснут глаза, и я ничего не вижу. А затем, протерев свои очки, я пытаюсь продолжать. Из ворот дома выходит красавец парень, увешанный орденами и медалями, бывший кавалерист, любивший лошадей, а затем артиллерист, роста где-то под два метра, и без костылей, без поддержки, проходит до конца улицы. Это не надуманный  Маресьев. Это история, которая рядом с тобой, и которую можешь пощупать руками и увидеть своим юношеским взором, и которую придумать нельзя. Это наше прошлое, от которого отворачивают свои взоры люди, наделенные властью, и которым дали им жить, хорошо жить, эти реликты, и которых, к сожалению, уже нет рядом. Он возвращается к своей калитке, пройдя всего, каких то сто метров, где его поджидает жена, бывшая медсестра, спасшая его на поле боя и не отдавшая чертям и шакалам забрать его тело и душу. Она подхватывает это, уже почти невесомое тело на свои маленькие ручки и, отстегивая на ходу страшные и тяжелые, как оковы, протезы, которые падают возле ворот, обагренные кровью его истертых конечностей,  несет в дом. Все молчат. Мужики похнюпившись, женщины вытирая слезы. Я боготворю всех женщин, которые бескорыстно отдают свою душу семье и заботятся о семейном уюте и очаге домашнего счастья. И глядя на маленькую медсестру, понимал, какую тяжесть вынесли и выносят на плечах наши милые женщины. Сколько нужно сил и упорства выдерживать на своих хрупких плечиках бесконечный и неподъемный  груз бытия.  А вечером он снова, черт возьми, цыганская его душа, появляется у палисадника на своей подставке с маленькими колесиками, с перебинтованными обрубками ног, с выступившими сквозь марлю красных цветов пятнами. И улыбается, и поет свои цыганские песни под гитару, и дуновение его души настолько приятны и знакомы, что думаешь, эх, сейчас свернусь в прошлом и развернусь в  настоящем, чувствуя, что его желание защитить свою родину ценой собственной жизни не было надуманностью и фальшью. И своей нелогичной  и нелепой бедой, все-таки  нашло отклик в душах людей его окружающих и жалеющих его от чистого сердца. Это он дал мне толчок для любви к музыке. Это он дал мне первые азы игры на гитаре и понимание душевного состояния человека через музыку. И вся Сычевка сползается  вечером к его дому со своими харчами, какие у кого есть, и как дань его жертве за нас, медленно  и тихо, сносят ему эти  последние, может быть для своей семьи крохи, к этому алтарю мужества и бескорыстия.  Громадные слезы, как сосульки свисают из его глаз, и он молчит и толпа молчит, смотрят друг на друга, и на него, а мы, мальцы, стоим в стороне и плачем. Мне  очень тоскливо было передавать это бумаге. Нет ничего более обидного для нас, сегодняшних, видеть то, что государственный аппарат забывает о людях,  давшим им эту жизнь и позволивших им жить шикарно, но забывшим, кому они за это все должны. И мне за это стыдно и больно, понимая, что должники высвечиваются и проявляются негативом на пленке истории. И я развожу руками, сжимая кулаки в бессильной ярости...


ОТРОЧЕСТВО

     Привет тебе, привет, моя доблестная, ободранная, срамная Армия.  Очаг страстей, вони, подлости и в еще  большей степени отщепенства нашей жизни. Орган, одновременно и воспитующий, и разлагающий молодые, не сформировавшиеся еще, молодые души. И что рыба гниет с головы, я уяснил для себя, однозначно, с вонючих  портянок. Понял я это, отслужив положенные конституцией и приказами министра обороны, три, вычеркнутых из жизни года. Так уж сложилось, что когда нас призывали защищать родные пенаты, это звучало как доброволие. Мы и понятия не имели, что на самом деле ожидает нас. Тем не менее, я уже курсант и тысячи проблем остались за спиной. Это я, «мастер», окончивший ремеслуху, не пионер, не комсомолец, не член партии «комунестичегокуда», стал учиться защищать свою родину. Люблю историю, которая преподносит сюрпризы, связанные с воспоминаниями и сравнениями. И сегодняшние события очень напоминают наше прошлое. То же самое, только другими словами и подтекстами.
   Однако, сегодняшние дни постоянно проводят параллели сравнений с историческим прошлым. Губернаторы, председатели всех уровней и мастей, головы, мэры, «пердизенты», депутаты, независимо от их званий и названий, все так же защищают свои собственные интересы, интересы и карманы своих детей и внуков. Ребята, стоящие у руля власти, не желая плохого для своих отпрысков и себя, заставляют защищать их кланы моим здоровьем и моими руками. В свое время я получил ответ на мой депутатский запрос, подписанный президентом Кучмой. Обычная отписка. «Пердизент Украины, на Ваш депутатский запрос сообщает следующее…» И смешно и обидно. Документы подписываются не глядя, так как наш лидер страны их даже не читал. А дяди и тети, готовившие эти документы, зачастую полуграмотны и работают в аппаратах по протекции и семейным связям.

                *****
   Для своей семьи я отсутствовал целых три года. Моя мать, в мое отсутствие, перенесла инсульт, а я не имел возможности ей помочь и поддержать в последние годы ее жизни. Абсурд. Я ненавижу вас, протолкнувшихся к корыту власти, не потому, что вы нехорошие дяди и тети, а потому, что, воздействуя на умы молодых ребят, возвращаете общество к, исторически уже описанным, кабале и рабству. Самое неприятное в этой ситуации, что ваша когорта неуязвима. Я с искренним уважением вспоминаю исторические справки Богалея. Все снова повторяется. История возвращает нас на круги своя, меняя только названия.  В ваших руках судебные органы, зависимые получением квартир, земель, и всевозможных льгот, прокуратура и силовые структуры, якобы защищающие наше спокойствие и благополучие, и эта гребаная армия, защищающие вашу неприкосновенность.  Вы когда-нибудь обращали внимание на то, что сотрудники прокуратуры, налоговой полиции, органов милиции, судьи, ездят на дорогих машинах, которые при их зарплатах приобрести невозможно? Трех-четырех  этажные коттеджи, «малэсэньки хатыночки», если помните изречение нашего первого президента. Ежедневно обедающие в дорогих ресторанах и отдыхающие где-то там, в теплых и прекрасных странах.  Выводы делайте сами. Все это я понял, только тогда, когда прожил свои, уже ушедшие в никуда, и пропавшие  70 лет. Но, возвращаясь к армейским будням и, связанные с этим воспоминания, спешу сообщить следующее.         Подмосковье. Переславль – Залесский. Школа сержантов связи. Место рождения потешного флота Петра первого, на знаменитом озере Плещеево, где находились дачи наших великих вождей, и  на берегу которого  снимались известные фильмы: Война и мир, Петр 1, и многие другие. Я ходил по этой малюсенькой макетной старой деревянной Москве, среди маленьких игрушечных домиков и будто с высоты птичьего полета рассматривал фигурки воинов, зданий и сооружений. Пожар в Москве времен Наполеона. Сгорающие как спички дома, и клубы дыма, поднимающиеся над макетным городом.     Впечатляющая картина. А за окраинами Переславль-Залесского  торфяные болота, на десятки  километров влево и вправо, и далеко – далеко. И тоже горящие, но изнутри, и мы солдаты, привезенные на эти торфяные болота, пытались тушить эти пожары. Ни техника, ни наши руки и желания, не могли остановить эти процессы, разгоравшиеся под землей, под верхним, подсохшем слое болота. Мы могли лишь только снижать уровень горения, но не остановить этот процесс.  А на том берегу озера Плещеево,  живописные дачи – дворцы.  Дачи наших вождей. Сталина, Андропова, Хрущева, Брежнева. Это только сейчас дачи стали принадлежать «сильным мира сего» - нашим «нардбздепам». Действительно живописные места, которые созданы природой не для нас. Прискорбно. Прозябая в наших хибарах, думаешь, эх, твою мать. Почему этим клопам - отщепенцам и глистам, паразитам нашего общества, дано беспредельное право быть судьями над жизнью ни в чем не повинных людей. Неужели этот верховный судья, наш  и их  Бог, позволил этим хорошим и добрым, и любимым нами дяденькам,  вершить судьбы людей, которые тоже произошли от Адама  и Евы. Это глупость и тупость наша,  позволившие соглашаться с этим. И я, этот  старенький, и может быть глупый человечек, презираю их. От души. Чтоб вы насытились этой голубой, на сегодняшний день, вашей свободой  и нашей  кабалой. Будьте счастливы, если сможете, и подавитесь этим. Наверное это высказано очень зло, но что поделать…
      Майор,  представляющий органы защиты народа от иноземных посягательств, нашей родной и любимой Совармии, по политической ориентации,  майор Митусов сказал мне искренне, от души,  слова: - я тебя, страшная сволочь, отправлю служить к белым  медведям. И от слов которых я рассмеялся. Это было  связано с сознанием, что там, где живут белые медведи, никаких воинских частей нет, и быть не могло. Конечно, то, что я привнес в армию новые слова, слегка обескуражило и обидело  офицерский состав. Понятно, кому  может понравиться звания «Поллитруха» вместо политрука, или  «Замкомзада», вместо замкомвзвода, или «Комотчасти», вместо комчасти и так далее. Обиду их я и сейчас осознаю и принимаю, однако…         Каждую субботу, вечером, в местном кинозале проводились показы фильмов, на которые нас, солдат, будто  слонов, гурьбой водили в зал,  как на водопой. И не важно, что в трех тысячный раз смотрели поистине изумительный фильм про Чапая. Да бог с ним, с этим  Амоном  того времени, с этим  солнечным богом израильской империи, суть в другом. Мне до сих пор приятно вспомнить слова Чапаева, врезавшиеся в память, «где должен быть  командир», и уже вся часть повторяла хором мои слова - в жопе! Хохот и тишина, и все ждут, а кто сейчас из офицерского состава  крикнет: - курсант Рекушев - на выход!  Я сейчас улыбаюсь этим детским воспоминаниям. Но тогда! Стадо солдатских мустангов впускали в стойло зала в одни ворота,  а остальное плебейское офицерское общество и их родственные и семейные ветви, заносились в другие. Ну и что с того, что я над этим офицерским входом приколотил табличку «вход только для белых». Я что-то нарушил? Однако майор Митусов в течение получаса рассматривал меня, как амебу под микроскопом пытливого ученого, и многоязычно изрек: -………..   Я надеюсь, всем понятна тирада военного политрука, которой  я не хочу пачкать писчую бумагу. Для этого существуют туалетные рулоны  описивания и уничтожения нежелательных словесных отходов подобного  творчества.
       В то время в моду входили представления КВН, клуба веселых нахалов, как с моей легкой руки, и не мене легкого в то время языка, и  по детски надеялся,  как  будущего космонавта, вырывались подобные изречения. С предложением о проведении которых,  я и обратился,  к  своему непосредственному начальнику, то есть к сержанту. Он, опасаясь, что я, что нибудь опять  смогу отчебучить, естественно, доложил об этой инициативе  своему непосредственному начальнику – командиру взвода, который в свою очередь обратился к своему непосредственному начальнику – командиру роты, который в свою очередь, обратился к своему, непосредственному начальнику, командиру полка, который в свою очередь обратился к своему непосредственному начальнику – командиру части. Как вы думаете, для чего я вам все это рассказал? Только лишь с моей точки зрения. С точки зрения маразма. Когда у меня уже поехала крыша от этого уставного денегератизма, его величество, командир части,  соизволило взглянуть на меня далеко не как майор Митусов на амебу, но более серьезнее, чем как на таракана на космическом корабле. Я стал во фрунт перед очами его величества, уже зная заранее, что дни мои сочтены дисбатом. Каково же было мое удивление, когда это животожелеобразное и мерзоколыхающее создание, впившись в меня маленькими свинячьими глазками просипело: - ты знаешь, сынок, может быть это и хорошо. Разрешаю.    Я онемел. Это же, сколько нужно было инстанций, для того, чтобы сделать для солдат маленький праздник, и для них же,  увидеть, что рядом с ними такие же люди и может даже менее ущербнее, чем они. Обделаться  и не вытереться.      
      Конечно, я пропускаю подробности этих подготовок. В каждой роте я переговорил с харьковчанами, из соседних взводов, которых было немало, и с которыми, я был знаком, Гриншпун, Козырев, Кручаков и многие другие, и мои братаны из взвода, составляющие список из  22 человек, который у меня сохранился. Я перед выпуском из сержантской школы написал шуточную присягу с детским и мягким, на мой взгляд, юмором, и все двадцать два сослуживца нашего взвода оставили свои адреса и скрепили их подписями.   А я изготовил местные печати, изговляясь ночью над резиновой подметкой сапога, со скальпелем в руках, вырезая клише заголовка и печатей, и ударял этим печатным клише, слюнявя на этом местном резиновом шедевре чернилами, и  впивался в этот бумажный документ изо всех сил, изготовленными печатями. 22 листка присяги, получили сослуживцы нашего взвода перед расставанием и разъездом по точкам дальнейшей службы. Я, конечно, приведу этот документ для подтверждения этих событий, для того, чтобы вы, мои друзья по армейским будням,

фото

вспомнили обо мне и  сказали, Жека, мы тебя не забыли и  любим.   Правда, чернил на языке не осталось. Но если появится в этом необходимость, то я готов еще раз вымазать синей штемпельной краской свой язык для большего доказательства, что это действительно было на самом деле.
Вы помните курсанта Рекушева, с синим языком, который, проходя мимо офицеров, отдавал честь, высунув этот сине-штамповальный языковый аппарат до самой шеи, получая за это удовольствие наряды вне очереди?        Поскольку масштаб этой присяги не стыкуется с масштабом книги и не позволяет ознакомиться читателю, что же там написано, я приведу этот текст печатными буквами, чтобы и вы могли представить себе, что же там было написано:

В правом верхнем углу:  Кто не был, тот узнает.
                Кто был, тот проклинает.
                Плохая жизнь,
                коль молодость  в шинели,               
                а юность перетнута ремнем 

                А помните?!

     Мы, стойко выдержавшие все тяготы и  лишения нашей 10-ти месячной службы, перенесшие пять тревог, два стихийных бедствия, перечистившие пять тонн картофеля, передраившие десятки гектаров полов, вынесли бодрость духа и ясность мысли, не ослабевшие из-за приема в наши ненасытные утробы продуктов солдатской кухни, так красочно и ярко описанных в нашем меню, висевшем у входа в нашу зазнобушку.   
      В нее мы вскакивали «пулей» с девизом: «щи да каша - пища наша!». Чтобы божья пища свободно проходила в наши пересохшие глотки, мы по утрам, за 10-ть месяцев, съели 6 кг. 140 гр. сливочного масла. Оное же способствовало изучению нашего «хлеба», под которым мы чуть не сложили наши буйные головушки. Изумительные фильмы, образца 40-х годов поднимали наш боевой дух. Утренняя закалка на свежем воздухе при 30*ти градусном морозе, сделала наши мускулы стальными, как глина. Но мы с честью вышли из этого испытания и шли вперед с лозунгом: «или грудь в крестах, или голова в кустах!»    А посему, для восстановления в памяти прожитых вместе дней и ночей, а так же дней, прожитых вдали друг от друга, во время прохождения дальнейшей службы, дабы поделиться воспоминаниями и впечатлениями мы, для обмывки трехлетней службы, т.к. мы  все были великими трезвенниками, клянемся!
2-я присяга.
    Клянемся, встретиться в г. Харькове, у памятника павшим революционерам (Вечный огонь) в 1967 году, в день нашего праздника, 23 февраля, в 16-00.
Скрепляем присягу подписью и оттиском перста.
    Мы, ниже подписавшиеся:        Далее идет список ребят, их фамилии, имена и отчества, с подписями и домашним адресом. Каждый из нас получил на память этот листок.
     Слева, в нижнем углу печать,  солдат - лучший друг человека. Справа,- балетно-пехотная  83 уч. группа. 

    Ребята,  братаны,  а может быть и ответите мне, пережившему свои шестьдесят лет, вашему другу, если еще живы, который не предавал, и который защищал вас, чертей, в часы недоразумений. Я покрывал вас своим языком, и от имени вас, защищал от дегенаратизма службы, как от бомбы, которую я своим языком готов был  взорвать  в любую минуту. Я надеюсь, что те ребята, которые сохранили эту присягу, сможете ответить мне. 
    Возвращаясь к предыдущему повествованию, отмечаю, что мы и создали это КВН-овское чудо для солдат,  сотоварищей нашей части, примерно из шестисот человек. Это я для того, чтобы не открывал военной тайны о количестве человек в школе. Наши письма прочитывались под микроскопом первого отдела, и жирными штрихами зачеркивались выстраданные мысли и слова, направленные родным и близким.
     Как не вспомнить события на Кубе, когда всю часть выстроили на плацу, и зычный голос командира части довел до нас ситуацию о событиях в родственной нам коммунистической державе, на острове Свободы.
    Часть! Равняйсь!  Смирно! Добровольцы на Кубу, шаг вперед!  Замерла часть. Ни один сапог не стукнул на приглашение нашего атамана. Минута молчания, а затем, в морозном воздухе прогремело. Повзводно, марш-бросок,  30 километров. Выполнять! Бегом, марш!
    Стадо баранов, ведомые упитанными, и увешанными портупеями  командирами, рванули в синеву раннего утра, пугая одиноких галок, сидящих на высоких и голых деревцах, припорошенные снегом. Смешливое эхо сопровождало наше показательное,  бегущее шоу. Ху!  Ху!  Ху!  Из наших бегущих, молодых глоток вырывался пар. А вместе с паром эхо оставляло последнюю  недосказанную букву  нашего фольклора.
       Задание выполнено, и вновь выстроена наша часть в ожидании появлении царя-батюшки.
     Часть! Смирно! Добровольцы на Кубу, шаг вперед! И снова морозное молчание, и снова ласковое предложение продолжить бег, но уже 50  км,  и в противогазах. Возвращаемся почти на четвереньках, хромыми, уничтоженными физически и морально, и с мыслями, далеко не праведными. Нас элементарно, физически,  сломали. Поимели, не спрашивая согласия.
        Часть! Смирно! Добровольцы на Кубу, шаг вперед! И тысячи сапог  впились в землю. И свою задачу выполнил генералитет.  И Россия выполнила свой международный  долг.  И наши кубинские братья могли спокойно заснуть, для продолжения защиты своей родины от этих мало известных и незнакомых нам,  американцев, нашим согласием сложить свои головы там, за далеким и чуждым нам, океаном. 
      Возвращаясь к вечеру, связанному с проведением КВН, сообщаю, что вся часть была на пределе ожидания. Я не был тамадой, отнюдь, однако практически участвовал в самом процессе подготовки. Я не мог чего-либо не организовывать или  не быть участником, каких либо событий. (Фиг вам, чтобы стоял в стороне от событий). 
      Произошел конфуз во время происходящих событий проведения состязания КВН. Бог наделил меня сумасбродным чувством карикатуризма. Я искривлял все, что видел и слышал. Ну, извините, уж я такой, какой есть.
Итак, когда между ротами возникла игра карикатуристов, за пару минут изобразить красками  мысли об озере Плещеева, я имел неосторожность на большом листе ватмана нарисовать берег озера и сидящую на валуне большую, красивую и прекрасную задницу девушки. С длинной косой, с сарафаном до пояса, и черт меня дернул, с лицом жены командира части, повернутой на сто восемьдесят градусов и обращенную своим взглядом в зал. То, что я сделал, вызвало гомерический хохот в зале. Минут десять зал невозможно было узнать.  И икали  от хохота и не могли остановиться. Ухмылялись даже офицеры, пришедшие с женами, дочками, и девушки, работавшие в части,  а я молчал и внутренне радовался, сколько же нужно было бы лекарств, чтобы насытить это количество людей весельем. Мне тогда показалось, что хватило  одной искорки юмора. Пусть даже, может быть, и слегка пошловатой.  Вечер КВН был  скомкан, а я  впоследствии был отправлен, как и  сказал майор Митусов, к белым медведям в Забайкалье, о чем  нисколько не жалею.
    Жена командира части перед моим отъездом попросила подарить ей на память этот шарж, и я с удовольствием его отдал со своим первым в жизни автографом в стихотворной форме, по ее просьбе, и который записан во второй книге.
     Искренне был рад, что у женщин из нашей части не было в мою сторону косых взглядов и жестов, или обид на мои незлобные шутки, хотя я каждой тыкал, а не выкал, отпуская шуточные стихотворные каламбуры – комплименты, вызывая на их лицах улыбки. Я их всех любил, независимо от возраста и сословия, а они отвечали мне тем же, четко зная, что никогда их не сдам, даже под пытками. Они не обижались и  друг на друга, деля меня как цветок или конфетку, и со смехом поддерживали придуманную мной сказку о себе, юноше - золушке, тихом и страстном поклоннике женских чар, ищущим свою принцессу, щупая и пробуя каждую на зуб, меряющим каждую  на свой кирзовый, солдатский сапог.  И это есть хорошо! А мои белые медведи приняли меня с любовью и радостью.


*****
      Какое красивое слово - Забайкалье. Казарма, построенная Екатериной Первой, до сих пор стоит там не только как памятник истории. Это был в свое время форпост обороны. Не было и нет там деревьев, а только одни сопки, сопки, сопки,  богом забытый край, куда Екатерина привезла  громадные стволы сосен, из которых и была построена эта казарма. Однако и там были ростки жизни, далеко не  глупые и имеющие право на существование - буряты. Я имею в виду и Читинскую область, и полустанки, и эту нацию бурятов, которые этот край окружали и жили в нем.   Нас, пятерых солдат,  привезли на этот полустанок под рудокопным  названием Оловянная. Я был принят на довольствие и занял старшинскую должность, так и оставаясь простым солдатом. Но  эта казарма иногда снится мне как символ защиты когда-то, нашей страны.    В этой цитадели, которую строили двести лет тому назад,  то ли от татар, то ли от монголов, то ли от других басурманов, не знаю,  нам было хорошо и уютно.  И эта фортеция, построенная Екатериной, стоит до сих пор, напоминая, что где-то рядом проходит две границы, с Китаем и Монголией. Между толстыми бревнами сосенных стволов, наполненных паклей и еще какими то наполнителями, проступали моховые разводы и грибные зачатки, которые мы, вместо зарядки, выскребали штыковыми ножами. И стоит это красивое и мощное, старое здание, как оплот нерушимости границ и незыбленности права защищать свои рубежи от нашествия варваров.
    Я не мог болтаться без дела из-за своего характера егозы и, конечно, «сколотил» маленький ансамбль из трех человек. Барабан, контрабас, гитара. Инструменты, естественно, мы выполнили сами. Фанерная бочка со штативом, прикрученным к ее боку, и с привязанной к верхнему днищу бочки струной. Сей аппарат, представлял собой  низкочастотный  акустический прибор, который, благодаря разному изменению наклона  штатива,  изменял натяжение струны и давал возможность извлекать звуки разной высоты на  низкой частоте, то есть, контрабас. Вторая фанерная бочка, с натянутой шкурой какого-то животного, сейчас и не вспомню, и штатив с металлическим подносом из столовой, представляли собой ударную установку.        Ну и конечно гитара, вырезанная  из некрашеной деревянной доски, с колками из болтов и звукоснимателем от телефонных трубок, подключалась к усилителю клубной киноустановки. Микрофонами служили ларингофоны, снятые из шлемов танкистов. Этим ансамблем мы, с разрешения командира запасного командного пункта, в котором я проходил службу, капитана Чернышева, играли в малюсеньком клубе, проводя танцевальные вечера, неся в массы культуру далекого, для жителей почти Сибири, запада. Глубинка, которая никогда такого не видевшая, а только слышавшая, что есть такие ансамбли как Биттлз, Роллинг Стоун и другие, валом валили на эти вечера. Яблоку негде было упасть. Танцевали даже снаружи, забывая о холоде. Но черная зависть есть у каждого, и только ее размеры определяют суть человека. Черноусый старшина, сверхсрочник по хозяйственной части, вроде и молодой мужик, но туповато-глуповатый, постоянно пакостил нам. То посылал в наряды одного из нас перед танцами, то подрезал струны на гитаре и шкуру барабана, то запирал инструменты в каптерке, а сам удалялся домой с ключами, к своей жене, делая вид, что все в порядке, и он здесь не причем.  На его пакости мы мало обращали внимание, так как местная молодежь прибегала к командиру и не просила, а требовала: - Командира, давай-ка  оркестру! И все становилось на свои места. Но злую шутку со старшиной я все-таки сыграл, о чем нисколько не жалею. Двери домиков, в которых проживали жители поселка Оловянная,  открывались наружу.  Мы ночью, втроем, наделали по большому перед дверью домика старшины, и спокойно удалились в казарму. Напомню вам, что в Читинской области морозы достигают иногда и под 45 градусов мороза. Но поскольку воздух сухой, мороз незаметен,  только и успевай растирать нос и уши. Когда  утром старшина попытался выйти из дома, дверь не открылась, так как путь ей преградила ледяная  гора  дерьма, вмерзшая намертво  в деревянное  крыльцо. Ему более ничего не оставалось делать, как открыть окно, выбраться наружу и топором вырубать эту застывшую дерьмобетонную сваю.  Он, как скульптор, обрубывал  топором кусочек за кусочком эту мраморную стелу, тем самым уничтожая нашу скульптуру, наш ваятельный шедевр. Осколки от его рубки разлетались по сторонам, а громадная часть осколков сыпалась на его бушлат, шарф, шапку. Закончив свой нелегкий труд художника по камню, он направился на службу в  часть. Поскольку в казарме было тепло, кусочки дерьма, попавшие в разные места его одежды, начали таять  и выбрасывать в атмосферу казармы вонь. А я  зубоскалил, под хохот сослуживцев, подначивая, как умел. И что он испытатель новых видов дезодорантов, и что у него неправильно работает желудок и его надо переналадить, и что иногда, хоть раз в год, необходимо подмываться, и что апробирование новых видов ядов, для тараканов, необходимо проводить не на солдатах, а дома, вне казармы, на жене и т.д.   После этого случая к нам он больше не приставал, да и мы его больше не задевали.
       Я там, в Забайкалье, прожил целый год, пока проезжавший мимо капитан, начальник вновь создающегося ансамбля песни и пляски Забайкальского военного округа не был осведомлен, что, дескать, есть неординарный парень, который хорошо играет на шестиструнной гитаре классику, но, кроме того, он еще и говорливый и юморной хлопчик. А, может быть, командир части, в которой я служил, хотел от меня просто избавиться. Но моя судьба была решена.      Нас в ансамбле было тридцать человек. Двадцать мальчиков и десять девочек. Ансамбль был только - только создан в Борзе, а затем переехал в Читу, и разместился  в маленькой и уютной Читинской гостинице. Все, конечно, долго присматривались  друг к другу. Начальник ансамбля,  выпускник суворовского училища, красивый, молодой музыкант, окончивший консерваторию, и  уже  женатый мужчина. Его дочка, пятилетняя девочка, сидя спиной к фортепиано обнимала свою  «дочку», замазюканную куклу. Она имела абсолютный музыкальный слух и, баюкая свою милую неживую кукольную доченьку, безошибочно произносила ноты, которые я ей наигрывал на фортепиано.  Что потом с ней стало, мне неизвестно, но, наверное, судьба, наградив ее этим дарованием, наверное, не посмела нанести ей душевную травму, которая могла, может быть, связана с последующими жизненными неурядицами в развитии последующих поколений.  Начальник ансамбля был счастлив и не скрывал своего восхищения  абсолютным музыкальным слухом своей дочери. А я, мысленно вглядываясь в будущее, в свою завтрашнюю жизнь, думал о том, что когда нибудь и в моей жизни появится такое чадо с косичками, которым, может, даст бог, мне  будет, чем гордиться. И которую я буду тащить за маленькую ручку, и которая, в свою очередь, будет тащить за собой маленькую куклу – дочку и вытирать ей простуженный носик.    
      Сначала жили в отдельных номерах гостиницы, пока все, наконец, окончательно не принюхались друг к другу и разошлись попарно в свои номера. Я приглянулся симпатичной, тоненькой девушке из танцевальной группы, по имени Нюра, и хоть я сопротивлялся из последних сил, она перешла в мой номер вместе с вещами. И стали жить совместно. Она хорошо готовила, а мне было приятно, что кто-то заботится обо мне, оторванному от дома и родных, шалопае. Полный конфуз я получил, когда  Нюра захотела познакомить меня  со своим отцом.  Бурятские семьи отличаются от российских своей непредсказуемостью, непринужденностью, взвешенностью и жизненной силой. Они знали, чего хотят, потому и выживали в этих нелегких условиях, безлесых и утыканных сопками сизых  просторах.
     Отвлекаясь,  должен вам сказать, что байкальский омуль, вылавливаемый в чистейшем и глубочайшем озере на планете, озере Байкал,  этот страшно дорогой деликатес готовится очень оригинально.  Рыбаки,  вылавливая эту рыбу, брата семейства сиговых, закапывают ее в земляные ямы или бочки и  ждут, когда она загниет. Но парадокс в том, что чем больше она гниет, тем больше она пахнет, и тем более она дороже, уже на перерасчет зеленых. Она становится маслом и, одновременно, валютой. И если не обращать внимания на этот запах, который со временем выветривается, то  это поистине деликатес, вывозимый за границу.  И этот смрад свеже-гниющей рыбы, которые привозили девчата, сопровождал наш ансамбль, который разъезжал с концертами. А девчонки, танцовщицы, половина из которых были  бурятки, принося нам эту рыбу, улыбались и радовались, смеясь, когда у нас возникали рвотные свойства от этого запаха, и мы гурьбой бежали  в туалет, чтобы рассказать туалету наше отношение к этому продукту  и оставить свое итого, уже не знаю чего, этому белому красавцу, унитазу.  Мы рычали  в него,  а он своим белозубым ртом  принимал в себя все, что мы отдавали, и хохотал  спущенной и клокотавшей водой.
      Когда Нюра захотела познакомить меня со своим отцом, я упал в обморок, шутки для, а она искренне радовалась, что я воспринимаю неадекватно эту информацию. Получив увольнительную, мы с ней поехали на полустанок  Стеклянная, в ее родные пенаты, где ее отец пас отару овец.  Среди сопок приютилась замызганная, старая и пахнущая кизяками юрта, а рядом машина.  Волга. Белоснежная, блестевшая  никелем и наворотами.  Полуседой хозяин юрты с раскосыми, как у китайца глазами, сидящий на корточках у входа в юрту, мешает грязным пальцем в  стакане водку, как я понял у них это обычай знакомства,  протягивает мне и поясняет: - нака командира выпей, наша обычая дорогой гостя.    Мы, артисты, в офицерском обмундировании ч/ш.  и с портупеей, действительно выглядели как офицеры, но с погонами без  линий, определяющими взаимоотношения с  офицерским сословием. А он продолжал: - у вас тама, однако, харашо. Шелковеси, занавеси, прожухтора. Ты, однако, к моей Нюрка ходить ходи, любить люби, но вокруг юрты раком гонять не надо. Если она тебе не будит лубить, я тебе свою камчатку дам, ты ее трахни три рази по зада и пусть она вокруг юрта бегает, пока ты ее не пустишь к себе в юрта. А если будет малчик, он будет са мной, я ему буду папа, а девка не надо, повтори  еще, я разрешаю, пока не будет мальчика, и я тебе отдам все, что у мине есть. 
      Я откровенно был рад этой простоте, не требующей чего-либо невозможного.  Господи, дай мне возможность увидеть то, что  будет завтра, и прости за все, что я рассказываю.  Двадцатилетние мальчики и девочки, до этого ли нам было, что бы рассуждать на семейные и бытовые темы. У нас на уме были репетиции, концертные выступления и немного секса. Нам некогда было думать о завтрашнем дне. Но где-то там, внутри меня, оставалось неясное желание узнать, что же там впереди, в этом неясном и непонятном будущем. Очевидно, что можно было бы выявить некоторые закономерности завтрашнего дня и даже построить некие модели развития общества. Мы устроены так, что это будущее интересует нас с точки зрения прекрасного завтра:  лекарства для продления жизни, объемное телевидение, мысленное общение друг с другом и многое, многое другое, что называется желаниями и фантазиями человечества. Но другая сторона медали, о которой мы меньше всего думаем – появление забот, тревог и колоссальных усилий, для выполнения задуманного. Будущее таит в себе не только блага цивилизации, но и появление незапланированных опасностей, возникающих в процессе их достижения. Смею отметить, что это будущее, о котором я вскользь сказал, уже испытало на себе и оптимизм, и безрассудную слепую надежду, и безысходное отчаяние. Да, оно чревато кризисами, которые прогнозировать невозможно, и, естественно, связано с понятием индивидуальности. Но это ведь завтра. А мы, молодые особи, все жили настоящим. А книгу судеб еще никому не удавалось прочитать, потому, что в ней сплошные чистые листы. Да, к тому же, и прячется она неизвестно где.


*****
      В Борзе был запланирован первый концерт нашего ансамбля. Выпускной, так сказать. Высшее военное руководство должно было принять нашу подготовленную программу, дать ей оценку и добро для проката ее по Забайкалью, нашим братанам по службе, разбросанным по этим точкам, где кроме нас, никто и никогда не посещал и не будет посещать солдатскую братию, оторванную от дома и затерявшуюся в бесконечных просторах Забайкальской  вселенной. Коротко опишу фабулу предполагаемого концерта. В глубине сцены солдатская группа на привале. Кто читает, кто пишет письмо, кто подшивает подворотнички и т.д. То есть, большой солдатский привал. Ну и, естественно, идут танцы, вокал, стихи, репризы, сольные  и хоровые номера. Справа в углу, в глубине сцены, стоит макет ракеты и в конце программы раздается сигнал тревоги, ракета взмывает вверх и взвод с песнями  уходит. Занавес закрывается. Все просто. Поскольку в автобусе, который должен был развозить нас по точкам, места было мало, реквизит должен был быть компактным и занимать мало места. Я предложил командиру ансамбля сделать ракету из обручей, обтянутых парусиной и которая могла складываться как садок для рыбы, точнее как гармошка, и этот сложенный пакет помещался в проходе автобуса. А чтобы создать видимость настоящего взлета и выхлопов сгоревшего горючего, предложил прибить десяток коробок с зубным порошком к сцене и привязать верхние крышки коробков к днищу ракеты. Нос ракеты  на   тросике тянули за кулисами вверх. Ракета взмывала, веревочки раскрывали коробочки с зубным порошком и эта белая, поднимающаяся пыль, создавала видимость выхлопных газов. Просто, до гениальности.         Мой выход на сцену был четвертым, но мандраж первого в моей жизни выступления на большой сцене сотрясал меня до дрожи. Тряслись пальцы и судороги сотрясали мое тело. В этом состоянии я просто забыл прибить коробки с порошком к полу. Начался концерт. Видя мое подавленное состоянии, Володя Кустов, акробат и мой товарищ, низенького роста, смешливый и ловкий, уже выступавший на большой сцене, посоветовал принять сто грамм для храбрости и не обращать ни на что внимание, что и было с его помощью осуществлено. Подошел мой выход. На сцене установили стул и я с гитарой, подталкиваемый начальником ансамбля выкатился на сцену. Плюхнулся на стул и поднял глаза в сторону зала. И испугался. Миллионы глаз засветились светлячками из зала. Сквозь туманную, полупьяную дымку я увидел зрителей, очень внимательно следящих за мной. Трясущимися руками я положил гитару на колени и задрожал, услышав: - полонез Огинского, исполняет… Дальше я уже ничего не слышал. Пьяный туман медленно обволакивал меня. Минуты две, которые мне казались вечностью, стояла тишина, сквозь которую до меня донесся голос из за кулис капитана:  - начинай, сволочь, удавлю. Я, почти не соображая, смахивая крупные капли пота, свисавшие на моем носу и капающие на гитару,  начинаю играть, автоматически, этюды Каркасси, как обычные тренировочные упражнения. Закончив, поклонился и ушел со сцены. За кулисами никто не смеялся, только из зала доносилось:  ха-ха, оригинальная трактовка полонеза, но все равно интересно.  Я присел, на какие то ступеньки и, прикрыв  лицо руками, зарыдал.  Провал. Полный провал. Вдруг меня кто-то обнял. Начальник ансамбля, этот молодой капитан, чуть-чуть старше меня, присев рядом со мной, сказал: - с крещением тебя, Женька. А первый блин, он всегда комом. Это точно, поскольку я, когда пек блины, всегда убеждался в этом.       Но на этом конфузы первого выступлении ансамбля не завершились. Пустил петуха вокалист Виктор Ломакин,    драматический тенор, затем солист хора, Виктор Кочкин,  лирический тенор, забыв слова третьего куплета, молодец, хоть вывернулся, начал своими словами, речитативом, и не в рифму  рассказывать, что там, в песне должно было случиться, и хор, улыбаясь, поддакивал ему не по теме и не в унисон. А  Володька Кустов, акробат, выскакивающий  на сцену из-за кулис в танцевальную группу, сделав сальто, мягко приземлился не на ноги, а на задницу, и на четвереньках уполз со сцены,  и, наконец, под окончание программы, когда прозвучал сигнал тревоги, взметнулась вверх ракета и из ее днища  посыпались коробочки с зубным  порошком.  Хохотнули в зале и раздались крики: - Ура, придумано новое твердое горючее для ракет. Теперь мы можем не заправлять ракет, ну и т.д. зубоскальство на эту тему.
    Пошел занавес. Багровое лицо капитана, взрыв эмоций, вороньи взмахи крыльев – рук и словесная лузга. Он подбежал к этим коробкам, и сияющими, начищенными до блеска сапогами, изо всех сил ударил по этим коробкам. Они полопались, и эта мелкая белая пудра взметнулась вверх и как снег осыпала стоящих на сцене артистов, моих друзей, но  особенно досталось капитану. А в это время занавес пошел вверх, для выхода на поклон. Гомерический хохот стоял в зале. Белоснежное изваяние капитана и осыпанные пудрой мои сотоварищи, произвели  этот взрыв эмоций людей, находящихся в зале. Занавес опустился. Весь ансамбль сгрудился на сцене в растерянности, не зная, что делать. Это нельзя было назвать провалом. Это был крах. Немая сцена, как по «Ревизору». В это время на сцене появился генерал-лейтенант, начальник Забайкальского военного округа. Улыбка не исчезала с его лица. Похохатывая, он сказал: - а вообще ничего, ха-ха, есть замечания, но можно считать, ха-ха, что дебют ваш неплох, за исключением, мелких деталей, ха-ха, которые мы с вами завтра и обсудим. А сейчас я хочу поблагодарить вас, ха-ха, за пробный концерт. Так держать, мои хорошие артисты и, ха-ха,  артисточки. Самое главное сделано. Ансамбль состоялся.  Лукаво окинул всех взглядом и, похохатывая, удалился.  Нельзя, однако, забывать, что нам было всего по двадцать лет, и почти  70% состава ансамбля впервые вышли на большую сцену.     Разбор полетов происходил в танцевальном зале гостиницы, где мы расположились полукругом.  Меряя своими шагами паркетный пол, капитан  скреб свой затылок и приговаривал: - все. Это все. Каюк.  Ну вас всех… Мы молча наблюдали за ним и молчали. А что можно сказать еще в этой ситуации, когда жизнь нашего ансамбля висела на волоске. И черт меня дернул сказать следующую фразу: - товарищ капитан, а давайте мы откажемся все выступать и разъедемся в свои части. Он побагровел и сказал: - я всю свою жизнь положил на то, чтобы  солдаты, оторванные от дома и семьи, могли получить хоть частичку спокойствия и удовольствия, не забывая, что о них заботятся.  Я, окончив суворовское училище, не имея родителей, был в шкуре солдата и очень хотел, чтобы они  не считали себя ущербными в этой жизни.      Минут пять продолжалось глубокомысленное молчание, прерываемое топотом по паркету его сапог, а затем, махнув рукой, он ушел на встречу с генерал- лейтенантом, начальником Забайкальского военного округа. Его не было довольно долго, но вернулся он сияющий, как начищенный сапог.   
      И все потом было прекрасно, и ансамбль прокатывал свою программу по точкам, и мой неудачный дебют забылся, как кошмарный сон,  и все «набивали свои руки» опытом, так необходимым в будущей жизни, пока не пришла пора возвращаться домой, к родному очагу, через тысячу лет моей юности.

          Мои ансамблевые друзяки пришли проводить меня на дембель, в Читинский аэропорт и, расположившись  на  летном поле, дали прощальный концерт. Были задержаны вылеты самолетов, собралась приличная толпа из отлетающих пассажиров и провожающих, а также весь летный состав маленького Читинского аэродрома. Как я этому был рад, и искренние слезы висели на моих глазах. И я не стеснялся своей сентиментальности, хотя и было стыдно за свое проявление чувств. Убегающая, и обнимающая меня в последнем поцелуе, золотая юность. Тосты, поцелуи, объятия. И, наконец, я был, «потяжелевшим» от прощаний, загружен в самолетик. И взлетели. Прощай ЗабВО, прощай Забайкалье, прощай красивейшее озеро Байкал, прощайте сопки, прощай моя юность, которая навсегда осталась за плечами армейской жизни, и которую больше никогда не вернуть. Прощайте любимые. Прощайте Стеклянная, Оловянная, Борзя, Чита, да и все остальные   военные «точки» в глубине сопок и за сопками. Последний раз, махнув крылом над бескрайними просторами прошедшей юности, самолет исчез из поля зрения моих дорогих сослуживцев, принеся мне ласковое и воздушное  спокойствие.      Приземлился самолет, пронесший меня через просторы  нашей земли из далекого Забайкалья, из Читы, с пересадкой в Москве, на крыльях скорого свидания и ожидания встречи с родными и близкими, в Харьковском аэропорту.
      Явился домой я нежданно, не сообщая о своем прибытии, и не давая повода для волнений и суматохи. Офицерская форма ладно сидела на моих раздавшихся в ширину плечах, и портупея подчеркивала стройность фигуры, ростом в метр восемьдесят. Начищенные хромовые сапоги блестели от бликов ярко–белого снега. Распахнутый бушлат открывал вид на ряд всевозможных цацек, как знаки доблести и отваги в виде различных медалек и значков, выдаваемых в нашей доблестной и уже, слава богу, далекой и, надеялся, забытой Советской Армии. 30 декабря 1966 года, день в день между призывом и демобилизацией,  по прошествии 3-х лет, выброшенных из юности, я появился у порога моего дома. Тишина и спокойствие царили на родной Сычевске. Раннее утро, и на улице ни души. Старое, покосившееся от времени крыльцо, встретило меня скрипом залежалого снега и полупрогнившых досок. Постучав в  серое от инея окошко я отошел на несколько шагов от дверей. Натужно заскрипели с трудом открываемые двери и на пороге появилась не молодая и красивая женщина, пышущая здоровьем, проводившая  меня в армию, а старуха, с седыми и редкими волосами, без зубов, и, шамкая сквозь выпуклые и блеклые губы, радостно вскрикнула, перед вслед прокатившемуся по морозному воздуху эху, - Женька, Женечка, сынок!!! Рванули перепуганные вороны с деревьев. Затявкали и завыли собаки за  заборами. Захлопали соседские калитки от этого эховского  набата и любопытные носы начали высовываться из соседних домов. Громкое эхо приветствий и материнской любви разбудило спящие сердца моих друзей, знакомых, соседей и вскоре в хате негде было яблоку упасть. А вновь приходящие старались хлопнуть меня по плечу, да побольнее, пока мое плечо самовольно, без моего вмешательства не стало прятаться, забиваясь в угол комнаты, чтобы его не достали, в порыве радости и страсти, вновь входящие в избу. Разноголосый шум перекатывался волнами по комнате и нескончаемым потоком касался моих ушей, а я сидел молча и счастливо улыбался, изредка смахивая непрошенные слезы со своих щек. И вот прошедшая, моя святая юность, с натугой перетянутой ремнем, осталась там, в далеком  Забайкалье, ну и возврата к прошлому уже, пожалуй, мы больше не найдем. Перечитываю написанное и отмечаю для себя, даже не желая этого, получаются почти рифмованные фразы моего  повествования. Естественно, крутой стол до утра. Расспросы, ответы, воспоминания, ахи и охи, фотографии и многое другое, что мысленно разделило вчера и сегодня.


*****
     Медленно наступала пора взросления. В первую очередь необходимо было наметить план действий в моей начинающейся гражданской жизни. Что делать дальше? Задачу эту помог решить двоюродный брат, Татарченко Леня. Он тогда работал преподавателем математики на факультете мехмата в Университете. Он произнес: - в первую очередь тебе надо окончить школу, т.к. у тебя аттестат отсутствует, а затем поступать в институт. Я помогу тебе подготовиться.   Что и было произведено. Занятия проходили ежедневно по вечерам, за круглым столом в моей комнате и запомнились они мне с точки зрения постоянно разбитого носа, который после неудачных решений всевозможных задач и упражнений, ударялся в стол от подзатыльников брата, этого вурдалака, жаждущего крови, и которая действительно появлялась после встречи моего носа с деревянной поверхностью стола. Но эти занятия для меня не прошли даром. Я перерешал все задачи и примеры учебника  Ларичева, и кроме алгебры я освоил тригонометрию и планиметрию, и даже добрался до высшей математики, теории поля, интегралов и т.д., а так же химии, физики, истории, литературы - предметов, необходимых для сдачи экзаменов в высшее учебное заведение. Затем элементарная сдача экстерном экзаменов школьной программы и получение аттестата и подача документов в институт радиоэлектроники. На все это ушло шесть месяцев, о которых я вспоминаю с тоской и ужасом, как о каторге.
     Экзамены в институт я сдал с первого захода. На экзамене по литературе, за два с половиной часа я написал поэму на двенадцати страницах, пользуясь метафорой об уставшем городе.  Как о человеке, после тяжелого и напряженного дня, укладывающегося в постельное сумеречное ложе между засыпающими парками, и с потухающими окнами домов, кряхтя последним трамвайным перезвоном, и наступающей темнотой и тишиной, как одеялом, прикрывая уставших одиноких путников и себя.  Принимавший экзамен преподаватель бегал потом по институту и показывал коллегам этот опус. Сейчас это для меня уже давно забытое смешливое далеко. Копии написанного сочинения нет, а в архиве института ничего уже не осталось. Ну, да это и неважно.
     По остальным предметам у меня тоже небыло проблем, за исключением химии. Здесь я был слабак. Преподаватель химии изо всех сил «тащил меня», сам отвечая на вопросы билета, а затем, посмотрев лист с оценками остальных предметов, долго колебался и трясущейся, наверное, от стыда рукой,  вывел на моем листке сдачи экзаменов жирную четверку, зачеркивая тройку, дополнительный балл от которой, помог мне быть принятым в институт, исходя из пятнадцати человек на место. Теперь можно было подводить итоги этого полугодового подготовительного марафона и произвести оценку разбитого носа и выпущенной в пылу подготовки, моей крови. Шутки ради,  можно было с гордостью говорить: - я кровью добыл это место под солнцем! И как гладиатор на арене бытия,  честно заработал студенческий билет.
      Харьковский институт радиоэлектроники был создан за год  перед моим поступлением, на базе горного института. Преподаватели были новые и даже плохо знакомые друг с другом. Преподаватель математики, Леонид Абрамович Шор, с колоссальным чувством юмора, интеллигентный старичок, опоздавших на лекцию  принимал стоя. И, радостно потирая руки, говорил: - ну, слава богу, ветер на улице прекратился и дал вам возможность, молодой человек, беспрепятственно посетить нашу обитель и лицезреть ваше одухотворенное и умное лицо, которое изо всех сил стремилось к нам на лекцию, что бы наполнить свою, пока еще пустую голову, знаниями. Спасибо утихнувшему  ветру, давшему вам и нам эту возможность.   Или,  например, неправильно решенный пример или задача, вызывали у него чувство притворной тоски и следовали слова: - на дворе идет страшный дождь, и чтобы не промокнуть, я вам предлагаю немного пересидеть в аудитории. А чтобы небыло скучно, порешайте пяток вот этих примерчиков. А после правильного решения, надеюсь, и дождь кончится, вот и пойдете догонять не  зря потраченное время. Естественно, никакого дождя на улице не наблюдалось, но на него никто и не обижался, ибо он был справедлив, и даже за то, что  иногда позволял хорошистам и отличникам реже приходить на лекции, будучи уверенным, что эти ребята на экзаменах не подведут. Политэкономию преподавал сам декан, но я практически редко посещал сей предмет, напоминающий дурно пахнущую гнилую рыбу, которая вызывала во мне тошноту, а во время сдачи экзамена по этому предмету, я с пафосом, как оратор, громко кричал: - да здравствует дело Ленина и Сталина! Карла и Маркса! Фридриха и Энгельса! Вперед к строительству коммунизма! Империалистам – смерть! Рабочим – да! На вопрос кто такой  Маркс,  ответил: - Великий экономист умер, давайте почтим его память минутой молчания. На вопрос, что вы можете сказать о Ленине,  ответил: - Великий политик умер, давайте почтим его память минутой молчания. Меня резко останавливали, боясь действительно глупого минутного  молчания, говоря,  хватит, давайте зачетку, дальше не надо. Студенты беззлобно шутили в мой адрес, но никто не решался повторить мой номер. Остальные предметы почти не учились, потому, что мы действовали, по словам, как бы классного учителя, руководителя группы: - вас здесь учат только одному - правильно пользоваться учебниками и справочниками. И от того, как вы ими научитесь пользоваться, и зависит ваше будущее, как специалистов. Поэтому большое количество времени мы проводили в пустующей лаборатории, где натирали картами мозоли на пальцах, играя в преферанс.

*****
      Богатое пространственное воображение и хорошее знание основ начертательной геометрии  позволило мне на втором курсе института оказывать своим сокурсникам помощь в решении задач и написанию курсовых по этому предмету. Я не стесняясь, за определенную таксу, чертил им сечения и разрезы, не напрягаясь и лузгая задачи как семечки. И даже соседние группы нашего потока обращались ко мне за помощью. Вскоре преподаватель «начерталки» стал узнавать мой стиль рисования и методику решений, потому, что я решал эти задачки разными способами, которые студенты не могли объяснить при сдаче курсовых и зачетов. К тому же он увольнялся, а так как замены ему небыло, он и сообщил Нагибину, декану факультета конструирования,  о подходящей кандидатуре для его подмены. Предложение преподавать начерталку, мною было принято,  и с третьего курса, в течение года я ходил на пары,  высоко задирая нос в первый месяц своего преподавания. Затем этот апломб улетучился и все, не связанное с лекциями,  отошло  на задний план, так как мне приходилось тщательно готовиться к встречам не только с положительной частью учащихся, но и  с язвительными студентами, желающих запутать эту молодую выскочку, и затем вдоволь посмеяться. В свою очередь я за словом в карман не заглядывал и вскоре меня больше не задевали, боясь хохота сокурсников в свой адрес, после данной мною мягкой характеристики и присвоением клички обидчику, которая прилипала к нему на весь курс.     После третьего курса,  перейдя на вечерний факультатив, стал работать на радиозаводе инженером – технологом и слился в объятиях с рабочим классом и с  ИТР - овской  интеллигенцией. Хотя, слово интеллигент не совсем соответствует смыслу выше сказанного, так как интеллигент, это человек, несущий добро и знание в народ.
          Даниил, мой коллега и профбосс  технологического отдела радиозавода, сообщил нам, что в Харьков, проездом из Таллинна, прибывает какой-то знаменитый гипнотизер, ученик великого Вольфа Мессинга, с единственным концертом, и на его концерт взяты билеты, поэтому желающие лицезреть это великое искусство могут подходить к нему с денежными купюрами и поцелуями от женщин. Мужчины могут не стесняться преподносить пиво, а также водку и коньяк в умеренных количествах. Желающих оказалось много, а мне не хотелось тащиться через весь город во дворец Железнодорожников им. Сталина, возле южного вокзала, и я попытался отказаться. Не тут то было. Крики: - слабо артисту, да куды ему, зеленый пузырь, молодой ишшо,  и т.д. вывели меня из равновесия  и я, не ожидая от себя такой прыти, заявил, что не хочу идти, потому, что гипноз на меня не действует, и мне это не интересно.    Я не стал рассказывать, что не далее как три дня назад, невеста затащила меня на лекцию о гипнозе. В лекционном зале на площади Советская, куда я прибыл под обильным шафэ, было много народу. Началась лекция, и под монотонный голос выступающего гипнотизера я задремал. Проснулся  от громких криков лектора: - спать! Всем спать! и сидя в мягком, уютном кресле я наблюдал за зрителями, которые сонно дергались от этих возгласов лектора. Я громко  рассмеялся, и лектор попросил меня покинуть аудиторию, чтобы не мешать пришедшим людям насладится чудом гипноза. Но я не стал рассказывать коллегам эту историю. Она была смешливой лишь для меня и моей будущей супруги, которая пыталась водить меня на различные представления и вечера отдыха в парки, и на всевозможные лекции. А я молча подчинялся, тайком отлучаясь на несколько минут, что бы насладиться алкогольными парами за стойками ближайшего бара, поднимающиеся из протянутой барменом рюмашки. А затем,  с молчаливой и радостной улыбкой, шевствовал за подругой, держась за ее цепкую ладошку, чтобы насладиться следующим  представлением или  лекцией, которыми она мучала меня, пытаясь создать из меня грамотного и умного будущего мужа.    Возвращюсь к  заводской профлетучке, на которой последовала минута молчания, а затем карусель  возгласов и ответов:
- а на сцену выйти слабо?
- ну да, делать больше нечего.
- а пострадать за коллектив?
- нет желания, вплоть до коллективного презрения.
- а бесплатный билет и литр водки?
- маловато будет.
- а женские взгляды и поцелуи?
- бесплатно не отдаюсь.
- а месяц в доме отдыха и яхта в аренду?
И я сломался и поплыл по течению. 
   
   *****
     Полно зрителей, привычная для меня атмосфера зала, шум, стук открывающихся стульев, гул, разговоры в проходах, кашель и смех, вообщем атмосфера близкая и родная.  Пошел занавес и в зале наступила тишина. Вышел из-за кулис дяденька во фраке и прочитал коротенькую лекцию о силе внушения, несколько приятных фраз о своем учителе, Вольфе Мессинге, а затем предложил переплести свои руки,  закинув сцепленные пальцы за голову, чего-то там прокукарекал и предложил расцепить пальцы рук. Не всем это удалось, и те, у кого это не получилось, были приглашены на сцену со сцепленными за головой пальцами, и гипнотизер что-то прошептал себе под нос и пальцы несчастных разлепились. Наша когорта вытолкала меня на сцену, вслед за приглашенными и я стал в общий ряд из пятнадцати, примерно, человек. Свет на сцене стал более приглушенным и в зале наступила тишина. Гипнотизер подходил к каждому и, делая какие-то крутящиеся пассы, тыкал в лоб пациента ладонью и обмякшее тело подхватывали стоящие сзади ассистенты и усаживали на стул. Я стоял в этом ряду последним и с интересом наблюдал за этой процедурой.  Наконец  подошла и моя очередь. Он что-то просипел, покрутил руками и ткнул меня в лоб. Я засмеялся. Он вторично провел руками у меня под носом и за ушами и сильнее ткнул меня в лоб. Я еще раз засмеялся. Задохнулся зал от глухих  смешков, прокатившихся по рядам. Третья попытка принесла тот же результат. Наступила тишина и все стали ждать развязки этой истории. Честное слово, отдаю должное этому гипнотизеру, который наверняка уже имел неоднократно такие нюансы в выступлениях и заранее заготовленные долгими концертами, фразы.  Повернувшись к залу, громко пояснил: - уважаемые зрители, должен вас предупредить, что гипнозу не поддаются дегенераты и алкоголики. Подошел ко мне, пожал руку, сказал: - спасибо, молодой человек, вы свободны, и подтолкнул к рампе и к выходу в зал. Прошу аплодисменты нашему герою!  Не совсем приятно было ощущать себя «героем» создавшейся ситуации после его несколько непорядочных фраз. Идя по проходу зала, ощущал ласковые шлепки по попочке и вопросы: - так кто ты, первое или второе? Конфузом данную ситуацию не считал, так как меня успокаивали две мысли – первая, что я заработал своим антре литр водки и не заплатил за входной билет, а вторая, что честно отработал клоуном свой выход на сцену, получив при этом еще и бесплатную путевку в дом отдыха, и месячную аренду яхты – класса «кармаран», находящуюся в собственности завода. Права навигатора были у меня в кармане, и я с радостью и утешением  думал о том, как буду ходить на яхте по старо-салтовскому  водохранилищу и участвовать в регатах, проводимых спорт-клубом.
     Но на этом мои приключения не завершились, так как директор радиозавода, Булычев, тоже наслышанный о моих юморных выходках, пригласил меня к себе в кабинет и обратился с вполне деловым предложением, возглавить художественную самодеятельность и создать музыкальный  ансамбль. Он шел в ногу со временем, несмотря на преклонный возраст, и, наверное, понимал, что для молодежи  необходимо не только трудовое воспитание и трудовая каторга, а и нечто другое, что могло бы расшевелить молодое поколение. Конечно, ВИА был создан и проводил вечера отдыха для работников завода, разбавляя  рутину их жизни песнями и плясками, и выступали мы на концертах в городе, и ездили на Черное море, к морякам, служащим в Морфлоте, и которые являлись нашими подшефными, и выезжали на вылазки в базы отдыха. Словом, молодая жизнь вертелась, как блоха на сковороде. Мне приходилось быть и конферансье, и музыкантом, и официальным  представителем одновременно, но я не жаловался, понимая, что это моя такая жизнь и, что так и надо.
     На сторожевом корабле, в военной  бухте под  Севастополем, куда мы приехали концертной бригадой из Харькова, я был размещен в каюте с матросами, моими сверстниками из Харькова и мы всю ночь проговорили о наших судьбах. Кто, как и почему. Вспоминали родные улицы, девушек и родных. Утром я был приглашен на завтрак в кают-компанию, где офицеры чуть-чуть постарше меня, внимательно рассматривали Харьковского гостя. Зашел капитан, все встали и присели, и завтрак начался. Вестовой матрос занес блюдо с черной икрой и все почему-то замахали руками, и он вынес это блюдо из столовой. Я сделал удивленное лицо и спросил. Почему? И вдруг они, переглянувшись, посмотрели на капитана. Он внимательно посмотрел на них, потом на меня и, улыбнувшись, щелкнул пальцами. Вестовой вернулся и, также улыбаясь, поставил это блюдо передо мной. Вы представляете себе, как я ложкой проглатывал это черное желе из икры. Меня смущало только то, что офицеры с загадочными улыбками смотрели на меня, на то, как я ем это прекрасное месиво. На второй день было то же самое. Однако, я все понял на третий день.
    Пресыщение организма этим продуктом сказалось на моем движении рукой вестовому. Не хочу. Все заулыбались, захлопали, и вестовой,  пряча улыбку,  унес это высокое и полное блюдо с деликатесом из каюты. Для меня стало понятным пресыщение чем бы то нибыло.  И это стало мне хорошим уроком.

*****
    Работая во дворце народного творчества «Металлист» руководителем оркестра, за дополнительные тридцать сребреников, в неурочное время, как было принято говорить, вдруг получил предложение от режиссера народного театра, Любовь Ивановны, фамилии уже не помню, войти в состав театральной труппы, на роль Вершинина, в пьесе Иванова, с ударением на второй  слог в фамилии, «Бронепоезд 14-69». Я попытался объяснить ей, что мне 25 лет, и играть пятидесятилетнего мужика, как-то не очень…  Она три дня, с висящей сигаретой в губах, прижимая меня к своей громадной груди, убеждала, что Баталов играл эту роль в тридцать лет, и что у меня есть великолепные данные для этой роли.      Я молча косился на ее обворожительный, тридцатипятилетний бюст, пахнущий жареными котлетами и тройным одеколоном и слушал, что  одна, влюбленная в меня девушка, без меня отказывается играть в этой пьесе, а без нее театра не будет, так как она задействована   и в других пьесах, и она очень  неравнодушна к тебе. С последним доводом я согласился, потому, что я тоже был неравнодушен к этой красавице, к которой подбивало клинья множество ребят, на которых она не обращала внимания. Я был ее мишенью и целью.
   Кстати, у меня с ней были чисто платонические отношения, т.е. массаж груди, поцелуи всех мест, и т.д. так как более ничего она не позволяла, подсмеиваясь надо мной, наблюдая исподтишка за моими душевными и телесными судорогами. Но поскольку я себя уважал, после свиданий  я гордо удалялся, оставляя ее в недоумении, почему я ухожу и не добиваюсь ее, ну хотя бы силой.   Я объяснял причину неожиданного ухода ожидающимися осадками,  в виде снега, дождей, града, ураганов и т.д. Ну, а потом, через некоторое время, мой друг затащил ее на «сеновал» в своей квартире, напоил, и женился.  А я был бесконечно рад за то, что она получила то, что хотела. С моей души упал камень, и я был рад, что не на ногу.   И через сотни лет друг мне пожаловался, что не сложилась у него с нею жизнь. Признаюсь.  Да, я был молод, но всегда чувствовал, кто и, что собой представляет каждый, и держался на расстоянии от  неожиданного.
 
фото

Во второй книге у меня есть стих, посвященный ей.    Но тогда я дал согласие участвовать в театральном представлении, и за три дня выучил текст этого мужика, Вершинина, да еще и на украинском языке. У меня остались фотографии этого сценического образа, как осколочный образец моего молодого творчества. Я слева.
   Запомнился мне этот спектакль только лишь потому,  что на его показе, в мизансцене, моя «жена» должна была идя под ручку со мной, и с корзинкой игрушек для наших детей, выйти в народ, но, услышав известие о гибели детишек от пожара, произведенного японцами, упасть в обморок. А при падении раскатить  корзинку с игрушками для детей так, чтобы юла, выпавшая из корзинки, чуть-чуть прокрутилась по сцене, для подчеркивания драматизма ситуации.

фото   
   
Однако вышло не совсем так, как планировалось. Приглашенной артистке из театра им. Шевченко, было где-то далеко за пятьдесят. Она споткнулась, уже выходя из-за кулис на сцену и, растянувшись плашмя, выронила корзинку с игрушками в публику, в первый ряд, выкрикнув при этом, наверное, от боли, ох, твою мать! Мы, находящиеся на сцене, отвернулись от зрителей, что бы они не смогли увидеть на наших лицах оскалы  улыбок. А она, ни капли не смущаясь, протянула руку со сцены к первому ряду, забрала корзину у зрителей, и демонстративно подкрутила юлу по сцене. Она, как профессионал,  честно отрабатывала свой хлеб, и откровенно говоря, ей было все равно, что думают об этом зрители в зале.  Во втором акте, когда на выстроенной дамбе моста с железнодорожной колеей мы, партизаны, проводили митинг,  я должен был крикнуть: - хлопцы, лягай на рэйки!  Деревянный поддон лопнул, и мы с двух метровой высоты, со стуком и лязгом попадали на сцену. Мне было не привыкать находить выход из любой ситуации, и я прокричал: - пацаны, ми зробылы що змоглы, пишлы в обход! Никто не обратил внимание на мои слова не по тексту, которые я выкрикнул.  Все попадавшие встали, отряхиваясь, и гурьбой за мной ушли за кулисы. На следующий день в местной газете появилась рецензия о спектакле, хорошо, мол, что в корзине, упавшей в зрительный зал не оказалось тяжелых предметов, но задуманные режиссером трюки в спектакле, очень оригинальны, особенно вновь найденное решение провести партизан, ведомых Вершининым, в обход моста, который был так наглядно взорван японцами. На телевидении несколько мизансцен прокрутили, но я, кроме угрюмой и потной своей физиономии, замазанной гримом, и хрипящим басом молодого пятидесятилетнего мужика, более с экрана  ничего не ощутил.    В газете «Красное Знамя» от 5 февраля 1970 года появилась большая статья, посвященная спектаклю. С громадным удовольствием, (теперь уже можно и расслабиться) я привожу выдержку из  этой статьи. «У этой пьесы счастливая судьба… В спектакле много недоработок, не совсем точно решенных сцен и образов.Но есть главный герой – народ, есть в спектакле горячее и страстное биение сердца народа, воли и решимости его отстоять, защитить свободу, родную свою Советскую власть.    Есть люди, образы борцов за великое дело народа, которые долго будут жить  в воображении зрителей. И это в первую очередь Вершинин, командующий партизанской армией, в исполнении артиста театра Е.Рекушева. От спокойной уверенности этого пожилого крестьянина веет силой, в нем угадывается незаурядный ум и воля.    Талантливая игра юного дарования, ему всего двадцать пять лет, заставляет поверить, что перед нами мужественный и мудрый старик, за которым идут народные массы. Этого, к сожалению, нельзя сказать об исполнителе роли председателя Ревкома… и т.д.» если бы вы знали, как приятно было это читать, зная, что проработал на этой ролью всего лишь пять дней.     Но я действительно тогда вжился в нее. Цветы, врученные мне за роль, давно усохли, и ветер разнес их по степям времени, и лишь фотографии напоминают мне мою прекрасную и незабываемую юность и отрочество. 
         Любовь Ивановна, после прогона спектакля, расцеловав меня за кулисами, сказала: - я твоя должница, и добавила фразу, которая насторожила меня: - мы теперь поставим «Лисову писню» Леси Украинки, где я вижу тебя в роли Лесовика. 
.  Ха! Там, где появляюсь я, всегда жизненные анекдоты. Я попытаюсь это подтвердить и этой пьесой.  Восемьдесят лет старику. Или 300…
Откровенно говоря, по молодости, мне было все равно кого играть, и в чью шкуру залазить, что бы изображать человеческие страдания.

фото

     У меня были слова, обращенные к Мавке, из «Лисовий писни»: - Нэ гидна ты дочкою лиса зватысь, бо в тэбэ дух нэ   гидный, лисовый…, ну и т.д. по тексту, при этом я должен был, в своей стариковской злости, своим посохом с  ударом о пол, утвердить эту цитату.    Загримировав, меня  выпустили на сцену, дав, вместо ненайденного, впопыхах, тяжелого посоха, суковатую  кривую хворостину, наскоро найденную во дворе театра.      

фото

Произнеся этот текст, вжившись в роль, я ударил о пол сцены этой суковатой хворостиной, и она, отозвавшись натужным    скрипом, спружинила и улетела в зал, откуда, под смех  зрителей, была возвращена на сцену.
   Чувствуя, что я приношу одни скандальные эксцессы и неприятности, больше на сцену в качестве актера не выходил, как не упрашивали меня знакомые режиссеры, так как постоянно попадал в халэпы, и доставлял массу неприятностей людям, которые меня окружали, и с которыми я встречался, чаяно или нечаянно, и эти халэпы становились анекдотами в моей жизни.    
    Как один из маленьких примеров смешных ситуаций, в которых я оказывался, вспомнился «культпоход» на рынок Студенческий, где, набрав продуктов, подошел к продавщице зелени, и, положив свои покупки на ее столик, долго выбирал укроп и зеленый лук, а потом, забыв свой товар у нее на прилавке, пошел домой через улицу Академика Павлова, но на середине дороги был остановлен истошным  голосом продавщицы: - мужчина, вы у меня оставили свои яйца. Заберите свои яйца назад.  Задохнулся от смеха рынок, и молодые девчата, торгующие продуктами, вытягивали свои шеи, что бы посмотреть, это кто же такой, кто оставляет свои яйца незнакомым женщинам. Но тогда, несмотря на анекдотические ситуации, сопровождающие меня по жизни, Любовь Ивановна делала жалкие потуги, внедрить меня  диктором на телевидение, однако я объяснил ей, что у меня чахотка, чесотка и сепсис, а так же сильный катар нижних выдыхательных путей, что приводит к созданию неароматизированной атмосферы для окружающих. И, конечно же, портит окружающую среду и воздух, а посему врачи категорически запретили мне смотреть в линзы съемочных аппаратов, дабы избежать кризисных явлений. На этом и завершилось мое видение прекрасного и свое, пламенное отношение к сценическому искусству.

МУЖЕСТВО

     Воскресенье. Мы играли ранним утром в домино на открытом воздухе, за столиком, сколоченным из деревянных обрубков, возле моего дома на Сычевске, со своими товарищами, когда появилось на горизонте это семнадцатилетнее создание и спросило, кто из вас Рекушев. Пауза, когда все посмотрели на меня, но промолчали. Мои товарищи имели чувство такта. Я привстал, - тридцатилетний бронтозавр, чудище, которому помешали забавляться глупой и бессмысленной доминоновой игрой, коротавшей  личное время,  и в упор посмотрел на это юное создание, сотворенное Афродитой и появившееся из городской пены. Она, наверное, догадалась, что это именно я, тот человек, который ей нужен, и это пенистое видение сказало: - я сестра своего брата. Ого! Начало хорошее, с юмором девица.  Ну, надо же, во как, коротко и гранито–подобно. Сначала я  опешил, а потом, придя в себя, проблеял больше для себя, чем для нее, не трогая ее юных чувств. Господи. Неужели? И как я рад, и что теперь делать, а нельзя ли поподробнее, и может быть Вы хоть имя брата сообщите мне. Или вы принесли мне  билеты на космический корабль, на котором я не полечу вместе с вами, и пусть оно взмывает в космические дали, но без меня, а я немного повременю с отправкой в космос, потому как сегодня я занят игрой в домино и мне, извините, не до вас.  Я за билеты на корабль, конечно,  не сказал, а только смотрел на нее и молчал. А могло ли быть такое? Чтобы я, да  стоял и молчал?!
 - Я принесла вам учебники, которые вам нужны для поступления в институт, произнесла она.
 -А я уже поступил, и учусь на пятом курсе, ответил я, – второй раз поступать у меня нет желания и  необходимости.
     Мой бог, я подрабатывал тем, что писал дипломные и курсовые работы, и чего греха таить, сдавал экзамены за  абитуриентов, получая за это некоторые дополнительные  крохи на пропитание. Я, конечно, вспомнил, что обещал одному знакомому сдать за него экзамены в институт железнодорожного транспорта. Нечмир Женя, мой тезка,  уезжая куда-то на север, пообещал через сестру передать мне оленьи рога, если я помогу ему поступить в вуз. Я не стал рассказывать и объяснять стоящему передо мной ребенку, что в моем возрасте рога мне еще никчему, и что если есть в этом необходимость, я могу наградить рогами любого   жителя  планеты мужского пола.  Но эта пигалица меня проглотила. Эта каракатица меня смяла и, как удав объяла и задавила. Минут десять мы молча стояли друг перед  другом и всматривались, думали каждый о своем, пока похохатывания товарищей не вывели нас из оцепенения. Впоследствии она стала моей второй половинкой по жизни, моей женой, самой верной и самой любимой и любящей женщиной, которой я благодарен своей судьбой и счастьем, а тогда.…Эти голубые глазенки воробушка, который, на мой взгляд, весил не более, как сорок килограммов, смотрели на меня внимательно и задумчиво, пытливо и с интересом. Рыжеватые косички торчали слегка в сторону, обрамленные сиреневыми бантиками.  Ну, канарейка, и все тут. Я от жаркого дня, обнаженный по пояс, наверное, в ее глазах выглядел  старым мамонтом, волосатым, потным и липким, и лишь потом, через тысячу лет совместной жизни она призналась, что влюбилась в меня сразу, как только увидела,  и бесповоротно. Да, конечно, я был вынужден познакомить ее с моей матушкой, что бы через нее, она передавала нужные учебники для сдачи экзаменов по определенным предметам. И эта семнадцатилетняя птичка, колибри, стала прилетать ко мне домой, чтобы якобы заботится о своем брате, который должен обязательно поступить в институт. Наивно и смешно. Я был занят другими работами, танцами и учебой в институте, и мне не хватало времени уделять ей свой день, и докладывать этому маленькому прокуратору о проделанной мной работе.  Однако она так понравилась моей матери, что та стала мне назойливо повторять, мол, ты к ней присмотрись.  Тю.  Старый дурак, которому не было дел  до  всяких девиц, и которых у меня хватало.  Однако, сдав экзамены в институте за ее брата, я надеялся, что больше, к счастью, ее не увижу. Как бы не так. Эта пигалица пришла к нам домой с громадным букетом роз, как душевное состояние от  прошедших экзаменов, потому, что ее брат был принят в институт. А у меня был день рождения.  И я поплыл. Старая, тридцатилетняя перечница, не верящая ни одной бабе, пошел на дно, сознавая, что мне еще никто и никогда, как мужчине,  не дарил цветов, особенно в день рождения. Она нашла единственные слова, которые меня достали, сказав: - с днем рождения Вас, мой милый Женечка. Мой!  Милый!  Я не вздрогнул  только лишь потому, что рядом была мать, которая смотрела на нас со стороны и улыбалась.  Ну а потом, как вынужденное ПА, я пригласил  ее на  танцевальный вечер, предупредив  заранее, что уделить ей внимание и находиться все время рядом с ней, не смогу, потому, что каждую субботу и воскресенье играю на танцах. На мотоцикле мы рванули по шоссе в сторону поселка Жихарь, где я подрабатывал на танцевальных вечерах. Поселки Бабаи, Высокий,  Покотиловка, ждали наш ансамбль и знали нас в лицо и при встречах с незнакомыми ребятами и девочками слышали в свой адрес: это они, «Сапфиры», даже  называя  имена и фамилии. Приятно было. Чем не кумиры?  Звуки нашей мощной аппаратуры доносился, чуть ли не до города Мерефа. Почти двадцать километров. И знакомые ребята рассказывали, что звуки нашего ансамбля давали возможность танцевать на перронах Харьковской железнодорожной ветки, молодым и влюбленным парам, ждущим электричек.
       Она просидела весь вечер, искоса разглядывая окружающих ее парней, отказывая им танцевать, и улыбалась, глядя на меня. А я смотрел на нее со стороны, обнимая и пощипывая струны электрогитары, играл  и думал, что это судьба, и ни один из всевышних, чертей или ангелов, наверное, не сможет никогда остановить этот роман, будь даже форс-мажорные обстоятельства. Я полюбил ее навсегда и беспрекословно.  Мое маленькое, семнадцатилетнее  сокровище, с сиреневыми бантиками и невинной душой. Мы на мотоцикле, самом модном тогда,  чехословацкой Яве 500, умчались в голубую далекую даль, находить свое неведомое и непредсказуемое счастье. И этот миг жизни, поворотный зигзаг судьбы, связал нас, совершеннолетнего и несовершеннолетнюю одной нитью, под названием Любовь. И не важно, что было потом, это свои маленькие осколочки истории большой и красивой жизни моей и моей супруги Аллочки, которую Люблю и которой поклоняюсь. И красивые дни у золотого  озера, когда я поддерживал ее, не умеющую и боящуюся плавать, и своей рукой нечаянно касался маленьких, еще до конца  не выросших грудей. А  она, чувствуя, что я возбуждаюсь, ненароком, но с любопытством, проскальзывала рукой по моим увеличенным частям тела рукой и улыбалась, когда эти мои части тела под плавками становились уж очень заметными. Ах ты, плутовка, я догадывался о твоей игре, и конечно молчал, хотя мне это было очень приятно.  Но и это уже вчера. Как это было давно и, как говорится, уже, наверное, еще один мелкий осколочек истории,   когда с возрастом,  уже  можно смело  сказать: -  Меня больше огорчает женское согласие, чем отказ.
      Коля Поляков со своей  невестой и мы, несовершеннолетняя девчушка и клыкастый старый тридцатилетний секач, провели ночь в палатке. Прибыв на Сорочинскую ярмарку поздним вечером, уже под затуманенной синевой наступающей ночи и усыпанном яркими звездочками небе, соорудили палаточный ночлег, и долго умащивались,  дурачась, тянули каждый на себя одеяла. Рядом со мной лежало невинное существо, к которому я в темноте притрагивался, гладя ее выпуклые  места, которых ни один мужчина еще не касался, и она чуть-чуть пугливо зарывалась от меня  в одеяло.  Я прикасался ее горячих мест, а она шептала: - я не знаю, не надо, я  боюсь... Ее разгоряченное мною тело хотело,  не зная чего, но она снова шептала: - не надо, я боюсь...      Ее отец, Василь Павлович, разрешив нам эту поездку, долго и нудно объяснял мне правила поведения с его дочуркой, а я терпеливо слушал, поддакивал, и заверял: -  Та вы шо! Шо бы я! Тю! Да никогда! Ни-ни!  И я честно соблюдал этику и держал свое слово и не позволял себе больше, чем это было в данной ситуации. Это она потом затащила меня на сеновал в деревне, связала объятиями и  добилась своего,  и пустила меня по рукам.   Это она, когда на кухне  коммунальной квартиры, сама присела  ко мне на  колени, и произошло то,  что должно было произойти между мужчиной и женщиной. Кровь, испачкавшая мои трусики, сказала мне обо всем, и о том, что приятно каждому мужчине, и что навсегда связало меня с этим милым созданием, не тронутым грязными руками похотливых мужчин, крутившихся вокруг нее стаями, и желавших лишь одного, добиться своего и в кусты. Извините меня читатели за, наверное очень личное, но я ведь обещал вам быть честным, а тем более это не только мой кусочек моей жизненной истории, который уже не имеет смысла прятать  в кустах, как рояль. Я сохраняю  в своей памяти эти события.  И желал бы, чтобы ни один волосок с ее головы не упал, потому, что моя милая женщина, была единственной, настоящей любовью в моей жизни и снах, позволившая забыть все, что было до этого в моей жизни.
И чтобы потом не кричали вдогонку,
есть только одна у мужчин своя страсть.
Догнать, овладеть, в утомительной гонке,
свою  и любовь, и надежду, и сласть.

                *****
      Сорочинская ярмарка, которую я знал по Гоголю,  оставила в моей памяти дополнительную страничку начала взрослой жизни. Она встретила нас  холодным утром начала дней золотой осени, которой я поклонялся. Последнее воскресенье Августа, после Спаса, когда уже виден конец  лета, а стыдливая и вечно плачущаяся осень еще боится вступать в свои права. Днем тепло – ночью холодно,  и даже в палатке, где нас было четверо, теплее не становилось от нашего дыхания. Напомню вам  изречение. Пришел Спас, готовь рукавички про запас.   
     Гудит и бушует людским гомоном громадное поле, покрытое травой и мелким, чахлым кустарником,  кое-где  пятнами покрывая этот полигон веселья. Между шинками и кабаками снует поддатый народ. На украинских тынах и частоколах развешены горщики, крынки, миски и другие гончарные изделия, рассыпанные возле маленьких деревянных, как бы игрушечных хатенок, с ослепленными бумагой окнами, окружающих высокое шапито и площадку со столбами, на верху которых кричат привязанные петухи и свисают женские сапожки  и корзинки с ликероводочными изделиями. И пытаются лезть по  этим скользким и гладким высоким столбам молодые парубки, чтобы под смех зевак завладеть этими подарками, проявляя силу и сноровку. Блестят, от выглядывающего из-за горизонта солнышка, их обнаженные, потные от напряжения тела. Смеются люди над неудачными попытками молодежи, соскальзывающей обратно на землю, но желающей дотянутся рукой до заветного подарка, для своих любимых девчат, которые в сторонке визжат от радости, когда хотя бы одному удается, чуть-чуть ли не схватить свесивший из корзинки цветастый сапожек. А из шапито доносятся смех и музыка, а после возгласов Алле-ап, слышны дружные аплодисменты. Из шинков выходят мужики нетвердой походкой и, улыбаясь во весь, широко открытый рот, смахивают с лоснящихся от сала губ прилипшие крошки белого хлеба. А из-за заборчиков доносится запах готовящихся шашлыков и поджарок. На длинных шпагатах и веревках,  подпертых рогачами, висит всевозможная одежда - обувь, шапки и шляпки, рубашки и штанишки, трусики и чулочки, и все это светится, переливается и блестит от лучей, уже широко улыбающегося и высоко поднявшегося, солнечного светила. Молодки и матроны ходят мимо узорной и яркокрасочной одежки и, чмокая губами от восхищения и от жажды приобретения,  щупают, мнут, нюхают, обнимают и целуют это красочное богатство. А развешенные бусы и клипсы, а платочки с шелковыми переливами, а туфельки, которые и Оксане не снились? Они уже забыли, что их мужья и суженые, кумовья и соседи, по третьему заходу навещают шинок, где их с улыбками и прибаутками встречают полногрудые и полногубые  Одарки  и Солохи.  А из-за поворота, заслоненного разлапистыми и высокими  деревьями лесополосы, доносятся визги, грохот барабанов, хохот и музыка, заглушающая скрип телег, которые медленно и горделиво тащат волы, отмахивающиеся от мух и оводов ушами и хвостами. И этот караван с чертями и ведьмами въезжает на широкую поляну, располагаясь полукругом вокруг мелкого прудика, с застывшей ряской. На первой телеге, на высоком табурете  расположился Гоголь, что-то пишущий в тетрадке гусиным пером и, отвлекаясь от творчества, приветливо машет публике и своей свите рукой, разбрасывая исписанные  тетрадные листки. Ярмарка началась. Я не хочу описывать эти события, так как лучше самого Николая Васильевича Гоголя, до сих пор это не удавалось никому.      Мы возвращались с этой Сорочинской ярмарки, с громадной макитрой, как приз, полученный мной за сольное выступление на малюсенькой площадке. На ней проводил «Гоголь», вместе с «Тарасом Бульбой и сыновьями»,   шутливое представление,  прямо с телеги, привезшей его и свою свиту на ярмарку. В маленьком пруду сидели полуобнаженные герои Гоголевского произведения  Иван Иванович  и Иван Никифорович, и пили чай с плавающего подноса. А я, надев на себя усатую маску Дьяка, речитативом из Салтыкова-Щедрина спрашивал: - как будем  вас судить, по совести или по закону, то  есть, а кто сколько даст. Было весело, хоть и не по теме. Толпа, собравшаяся вокруг, поддерживала хохотом мои импровизации и дружно аплодировала. И мой заплыв в холодную воду этой  лужи, был оценен театральной труппой этим  прекрасным, расписанным яркими красками,  гончарным изделием.


                *****
         Мы уезжали. Хотя была глубокая ночь, светила громадная луна и Аллочка пыталась обнять и меня, и эту макитру между нами, сидя на краешке сидения мотоцикла. Я ехал медленно, боясь в темноте за нее и макитру.   Под шуршание колес и тишину длинной скатерти-дороги она задремала. Где-то, на каком-то  повороте, я не ощутил  объятий ее рук на своих плечах и, обернувшись, не увидел ее на сидении.  Она, задремав от монотонной езды, соскользнула где-то на повороте, и мне пришлось вернуться по трассе назад, чтобы разыскать ее. Я нашел ее сидящей на обочине, обнимающей макитру и тихо плачущей. Сквозь слезы она высказала фразу, от которой у меня тоже прокисли глаза: - Я думала, что ты меня бросил, мой  любимый. Но ты здесь, и я спокойна. Несмотря на многочисленные ссадины и ушибы от падения она держалась превосходно. Мама, принимая от нее, как подарок, этот громадный глэчик, сказала ожидаемые слова. Пусть этот сувенир, как я чувствую, может быть вашим свадебным подарком друг другу. Они целовались и плакали, а я стоял в стороне и улыбался. Эта макитра еще долгое время напоминала нам о наших первых совместных шагах по жизни, и в которой мы долгое время  хранили муку,  пока разбитые от времени ее осколки, не превратились лишь в воспоминания.
         Она первая предложила создать семейный союз.  Я, улыбаясь, ответил ей: - я женюсь на тебе только в случае, если пообещаешь родить футбольную команду. На что она ответила мгновенно и радостно: - ах! Ну конечно! Да! Я согласна! Хоть сейчас!  Однако потом, после рождения первенца, она заявила: - Женюрка, может нам хватит волейбольной команды, (т.е. вместо одиннадцати оболтусов, достаточно шести). Я был вынужден согласиться.  Но после рождения второго чада, мне было высказано требование: - все, родной, трио Мареничей, и хватит. И мне пришлось согласиться и с этим. Потому, что видеть из под фартука  тайком выставленные мне дули,  не очень хотелось. На этом и остановились.    Но нет у меня  сильнее чувства, чем чувство любви к своей   ненаглядной женщине, перед которой я стою на коленях, не стесняясь этого, и которую безумно люблю. Аминь.
       Мой коллега, Олег Леонидович Салтыков, уже ушедщий из жизни, не писатель и  не певец, просто однофамилец известных людей, мой кум, товарищ и коллега по работе, подарил на свадьбу нам отличный подарок – перечень имен, существующих в нашем сообществе, из двухсот наименований на букву «Е».      Можно ли представить себе, свернутый в рулон, громадный список  имен на букву Е. И из них -  Егор, Евгений, Елисей,   которыми я и назвал своих сыновей. Однако в жизни это принесло свой негатив. Все Рекушевы стали Е.Е., что иногда приносило путаницу с перепиской и адресацией. Егор Евгеньевич, Елисей  Евгеньевич и Евгений Евгеньевич. Кстати, в свое время я делал запросы в Госархив и адресное бюро, которые четко  дали ответ, что фамилия Рекушев, на сегодня, единственная в Союзе, и более родственников с такой фамилией разыскать не удалось. Поэтому я слегка жалею, что Рекушевых   по семейному  списку так мало.

*****
      Моя бабулька, царство ей небесное, в погребе закопала бутылку яблочного вина, сделанного ею, залитую сургучом, и которая пролежала в погребе тридцать лет, ожидая рождения новой семьи. Она должна была подарить этот подарок мне на свадьбу, как символ вечности времени.  Она хранила бутылку в погребе и часто проверяла, на месте ли она. Однажды, поскользнувшись на скользкой погребной лестнице, упала вниз и я, услышав ее стоны, восьми летний мальчуган, испугался и побежал в 13-ю  больницу, в километровую даль, крича о помощи.  Да так, что мои соседи тоже бросились туда, что бы вызвать скорую помощь, а я, возвратившись  после длительной беготни из больницы, услышал спокойные голоса врачей и ее стенания: - ироды, убылы, а бутылка хочь  цила? Все улыбались, а мне уже тогда было не до смеха. Для бабушки это была своя цель, от которой она отойти не могла, и я искренне благодарен ей за это, часто вспоминая ее худенькое, смешливое и морщинистое,  личико.
     Моя будущая супруга, получив штамп в паспорте, стала поистине красавицей. Розовые щечки, лукавые и счастливые взгляды, красные сережки на покрасневших ушках и искрящийся, довольный смех.  И не важно, что мой черный костюм, был моей матушкой перелицован из костюма, сшитого до армии. Целую ночь она шила мне галстук бабочку, не зная как, и эта бабочка была мне очень дорога, так  как была полита ее слезами и кровью из исколотых пальцев.  И неважно, что туфли были утром потрескавшиеся от высохшего черного, технического  лака, которым я их на ночь покрыл. И неважно, что взятое напрокат свадебное платье все-таки удалось замарать. Важно было другое,  золотое кольцо из девяти грамм, которое обнимало ее палец,, и  который она ненароком выставляла на обозрение, «во, я кака, и что есть у меня», и которое потом вынес из дома старший сын и продал для своих нужд, и радостные вопли моих и ее друзей.  Нас встретили, как и полагается, хлебом и солью. Поцеловались с тещей и с тестем, родными и знакомыми. Тесть, Василий Павлович, сказал: - ну, шо, сынок, теперь у меня есть надежная опора. И я дуже рад, шо дочка попала в надежные руки. Хотя теща, при первом нашем знакомстве, сказала потом дочери: ой, доню, ты дывы, який же вин старый… та шо-ж ты з ним будэш робити... Ты така молоденька красуня, а вин як пэнтюх вжэ зморщэный. На что она, с большим мужеством, для своих лет, ответила: он мой, и я никому его не отдам. Я стоял за углом дома и слышал тайком этот разговор.      Сегодня, с возрастом, я их понимаю. Действительно, есть время разбрасывать камни, и есть время собирать их.      Сидя за праздничным столом,  я взломал сургучную печать с покрытой вековой пылью запотевшей бутылки, бабушкин подарок. Аллочка мне тихонько прошептала: - буду пить столько же, сколько и ты. Я усмехнулся про себя, уже предполагая, что за Джинн прячется в этой бутылке. Капельками этого тягучего нектара я только смазывал свои губы, а Аллочка проглатывала одну за другой  свою  рюмочку с этим сказочным напитком, и счастливо улыбалась, светясь счастьем окольцованной голубки. Аналогичный подарок  я сделал и своей внучке, Анжелочке, в день ее рождения, написав на открытке, что это вино, христианский «Кагор», должен быть открыт только на ее свадьбе. Эту бутылку тоже снесли в погреб, до будущей свадьбы моей внученьки, Ангелочка, пока еще только агукающей и  улыбающейся.

         Мои друзья по ансамблю сделали мне подарок, появившись на свадьбе с электронными инструментами, отодвинув в сторону гармониста,  сделав все возможное, чтобы эти события сложились в гармонию чувств, как связь мужчины и женщины, любящих друг друга, и остались в памяти, как один из этапов нашей  дальнейшей жизни. А под вечер, когда насытившиеся, напившиеся и уставшие гости перешли к десерту, моя молодая жена, достаточно вкусив бабушкин напиток, вдруг обняла меня за шею и заплетающимся языком сказала: - Женек, гони всех гостей, мне плохо. Я отнес ее отяжелевшую от алкоголя и шума в комнату, и заставил выпить литровую банку воды с марганцовкой, и изрыгнуть из себя принятое шампанское, вино и водку. Для нее мои дозы принятого алкоголя были убийственны.  Но, особенно ее свалило тридцатилетнее вино бабули, к которому она присосалась как к сладкому и тягучему сиропу. Гости, занятые водкой и танцами, слава богу, забыли для чего пришли, и наше отсутствие замечено не было. И отпаивая чаем и лекарствами свою молодую супругу, тогда только и понял, что свадьбы проводятся для родителей и стариков, но никак не для молодых. Я потом эту истину вспоминал на  свадьбах своих детей.

*****
      Витя Брусенцов, мой знакомый товарищ, и друг уже знакомого вам Саши Булычева,  «утерявшего» мои стихи, мой сборник юношеских стихов, (тезки директора завода), уходил служить в армию. Он играл на бас гитаре,  в недавно созданном ансамбле «Сапфиры». В Харькове тогда было не очень много ВИА, и музыканты знали друг друга в лицо. «Интеграл», мой «Эдельвейс», Поющие гитары», ну и т.д. еще пяток ВИА. Я тогда тоже был не вчерашний.  За чашкой кофе, с большим «Наполеоном», я согласился принять в свои руки этот ВИА «Сапфиры». Я буду искренен с вами до отказа. Сначала я познакомлю вас  с ребятами, с которыми меня связала судьба на все последующие годы. Наверное, не только меня, а и наши семьи, которые переплелись  последующей судьбой. Первое и важное лицо - политрук ансамбля. Григорий Александрович Мордовец. Он молча посмотрел на меня и сказал: - встретимся вечером на полигоне. То есть на танцах.  Это особый разговор. Я к нему возвращусь несколько позже. Второй -  соло-гитарист, мне понравился сразу.  Искренне простое, плотное  лицо нашего парня, слегка пьяного, но с мягким, увлекающим голосом, Сережа Вьюнников. Третьего, Володю, я не разобрал, поскольку  его представили  клавишником, а мне он показался ноющим и  сморкающимся красноносым  мальчиком, вечно ремонтирующим свой инструмент, лежа под ним, как под автомобилем, и четвертый, сухенький и ничем невыразительный хлопчик, ритм-гитара, просто  Гена. Гена Крутоголов, как оказалось потом, надежный и умный парень.

фото

     Брусенцов, предварительно  написавший мне гармонии исполняемого репертуара песен, которые лабали на танцах ребята, скромно удалился, оставив нас, молчащих и чего-то ждущих. Вечером должны были играть танцевальный вечер, а днем провели репетицию. Я играл с листа, даже не задумываясь о том, что будет дальше. Но для себя уже усек, кто есть кто. Ударник четко держал ритм, и было ясно, что он хороший ритмач. Ритм гитара правильно держала гармонию, уверенно синкопируя и не нарушая ритм исполняемого. А соло гитара меня поразила. Царство тебе небесное, уже ушедшему из жизни дружбану. Бог ему дал все возможное. Сережа Вьюнников. Добродушный и мягкий человек, пытающийся любую ссору сгладить, размазюкать и вытереть, как что-то наляпанное и  ненужное. Он знал почти весь репертуар ансамбля «Биттлз» и многое другое, что было нужно, для работы и в кабаках, и на свадьбах. У него был друг Сафик, который появлялся из ничего и пропадал в никуда. Постоянный фантом или, точнее, фанат ансамбля. Набравшись самогоном, залегал под забором в траве, и спал, пока мы играли свадьбы. Ночью, после завершения свадьбы, мы шли по пустой  и пустынной трассе домой, и Сережа ударял стаканом по бутылке, и из темноты, на звон стекла, откуда-то из кустов появлялось это существо, Сафик,  и, шатаясь из стороны в сторону, говорило: - я здесь, наливай. Так и загинул он, где-то на трассе, попав под одинокую машину на совершенно пустой  трассе.  И мы даже не знали, где это случилось.
  То, что я предложил исполнять все по нотам, расписывая партии, было отметено, и с общего согласия, я потом писал только гармонию, когда это было нужно, а потом и вовсе перестал пачкать нотные листы. Мы с «листа», как говорится, лабали все. И любую, появившуюся  новую песню, на следующий вечер выплескивали на танцах.

      Мы сдружились не только музыкой, мы сдружились и семьями.    Ансамбль  зазвучал  благодаря талантам каждого из музыкантов ансамбля.  Достаточно было сказать друг другу  Ля-минор или Ми-минор, и умца-умца неслось с подмостков. Только жмуриков мы не провожали на тот свет. Были и сложности, связанные с проблемами у каждого из нас, но об  этом несколько позже.

*****
      Музыкальной жизнью в городе заведовало ХОМА. Это Харьковский отдел музыкальных ансамблей. Комсомольская мразь держала руку на пульсе развития культуры в городе, и не допускала к работе группы, не исполняющие патриотические шедевры.
   Когда мы в первый раз приехали на знакомство с этой организацией, у нас в репертуаре уже были подготовлены политические «боевики и хиты» Я, ты, он, она, вместе целая срана. Или,  широка, срана моя родная. Или БАМ, снова звучит БАМ, ну и т.д. Самое смешное в том, что ни одно из произведений этой классики никогда не звучало на танцах, в кабаках, и на свадьбах. Главное, чтобы они числились в репертуарах, которые подписывали эти культребята. Надо же. Эти  мелкозернистые «ХОХМАЧИ», даже не имели музыкального образования, но верили, что раз партия и комсомол направили их на этот рубеж культуры, то от их слова зависит рассвет культуры на нашей земле. И, конечно, солнце станет ярче светить. И, конечно, родится в наших душах и душах посетителей ресторанов особое чувство любви к родине. И перестанут пить водку, и есть шашлыки посетители ресторана, и будут только слушать эти патриотические шедевры, и, комкая носовой платочек, с радостным умилением вытирать слезы патриотического счастья. Тем не менее мне приходилось сдавать им листики с программой и репертуаром проводимых встреч со зрителями, в которых были эти выстраданные партией и комсомолом песни. Ребята из нашего ансамбля, иногда, не понимая меня, ворчали, что это за идиотические бумажки ты носишь в горисполком.
 Да еще и с подписями завклубов, или директоров ресторанов, где мы проводили вечера отдыха, а не какие-то там, танцульки. Мне приходилось долго и нудно объяснять, что нам не будут выплачивать денежные средства за проведение вечеров культурного отдыха для молодежи и посетителей кабаков и, что без этих маразматичных справок нас нигде не примут на работу в музыкальные цеха  и, слава богу, хоть  Гриша, как политрук, поддерживал в этом меня.
       Часть вырученных  денег, с общего согласия, мы откладывали на приобретение музаппаратуры. Развитие техники не стояло на месте, и мы должны были идти в ногу со временем. Появлялись ансамбли, звучащие по-новому, в том числе и благодаря звуковой аппаратуре и голосовых данных солистов. ВИА «Смеричка», «Голубые гитары», «Песняры» и много других, звучащих оригинально и красиво. Почти все западняне. Они были ближе к притоку новых музыкальных веяний из-за границы, чем мы. Наступил момент, когда с «парторгом», Гришей Мордовцем, мы рванули во Львов, за приобретением колонок и усилителей «Хиват», и ревербератором «Биг-Бит». Благо во Львове проживала сестра жены, Любаша, у которой мы и остановились на постой. Она потом уехала в знойный Германский запад и ни о чем не жалела, сообщая в своих письмах о красоте потустороннего мира. Нового мира без кабалы и несусветного ханжества. Но я настолько врос корнями в землю, на которой вырос, что даже не помышлял о выезде на ПМЖ, хотя  100% -ая  возможность такая у меня была.
      Перед поездкой созванивались с Львовским маклером и надеялись приобрести аппаратуру за один день. Не тут-то было. Нас два дня просили подождать, так как аппаратура, якобы, еще не «прибыла», и мы были  вынуждены  бесцельно бродить по городу, знакомясь с Львовскими достопримечательностями. Это отдельный разговор о нашей Украинской истории, к которой мы прикасались глазами и руками. Перед поездкой супруга дала задание купить в «комке» (коммерческий киоск) золотую нить для вышивания. Я подошел к продавщице, розовощекой девочке, и спросил: - у вас есть такие нитки? Ни, нэма, ответило это существо. Походив пол часика и выпив кружку «Портера», вновь подошел к ясноглазой панночке и спросил: - будь ласка, пани, у вас е такы ниткы? И она, нисколько не смущаясь, ответила: - а скики вам треба? Уже тогда отношение к нам, восточникам, к руско-язычному населению Украины, отрабатывалось с политической точки зрения. Русофобия по-Львовски. Наконец, купив ревербератор и усилитель, вернулись домой.  Первое, что мы произвели, вскрыли «Хиват» и осмотрели внутренности. Самоделка на высоком уровне исполнения. Самопал, как принято было тогда говорить. Но мы не отчаивались, так как звучание было на голову выше существующей у нас в городе музыкальной техники и, скопировав это чудо, у меня, в домашних условиях, выстрогали и спаяли один к одному еще один клон и две голосовые колонки. А когда Гриша, на своей работе,  выточил высокие раздвижные трубчатые подставки для этих колонок и микрофонные стойки, звучание ансамбля стало просто фантастикой. Звук шел сверху, и подкрашенный реверберацией, создавал обволакивающее действие, обнимая и качая танцующие пары.    Через наш ансамбль прошло большое количество солистов. Это были однодневки,  которые спешили  на свой, праздничный вечер. Таксист,  Володя, с хорошим голосом, исполнив несколько итальянских песен, мгновенно уезжал на свой вид заработков, и Шурик, просипевший свой репертуар из пары песен, удалялся в гурт своих поклонников, принявший свое пойло, в круг визжащих от радости девочек.
     Помню «Макнамару», кличка цыгана Толика, имевшего пудовые кулаки и пальцы как сосиски. Я до сих пор удивляюсь и не могу понять, как он этими колбасками мог попадать на струны. Он жил на Основе, где располагалась большая цыганская семья, и когда мы попадали на их застолье, долго находились потом под впечатлением от их вокала. Когда они за столом пели ансамблем, родители Толика, бородатые дедушки и бабушки, братья и сестры, в свое время свободный, а теперь оседлый народ, мелодии улетали за пределы дома, и за забором их дома собирались соседи и слушали, не скрывая свое состояние души, и радуясь веселью их поэтических натур. Их песни обволакивали и заставляли смеяться и грустить, хотя их язык был непонятен.  Но все было понятно и без слов. Его, Толика, жизнь кончилась трагически. Где-то в пьяных разборках он был зарезан своим же другом, цыганом. Были и другие солисты, пока в наш ансамбль не вошел Гришин брат, Алик, со своим товарищем Юрой Криворучко, молодые ребятки, имевшие  хорошие голоса, и знающие много модных, по тем временам, песен.  Они и стали нашими постоянным участниками  дальнейшей работы.
       Однажды, после работы в ресторане, мы зашли в забегаловку, привокзальное кафе  «Арарат» на  станции Левада. Было заказано вино и шашлыки, и мы спокойно расположились в  этой, якобы, грузинской цитадели. Принесли вино «Биомицин», как в народе называли «Билэ мицнэ», пойло хуже не придумаешь, краситель заборов, но исходя из карманных капиталов оно было весьма кстати. Мы спокойно налили себе законные двести граммов из больших, на 0,75 литра, бутылок с широким горлышком, этого «священного» напитка  в граненые стаканы. Гриша, наливая себе в стакан это вино, вздрогнул. Вместе с  чарующими струйками вина, в его бокал упало тело крошечного  мышонка, со скрюченным в бублик хвостиком. Он очень брезгливый по жизни человек, и вид похороненного в вине существа исказил его лицо гримасой, и он пулей выскочил из помещения. С улицы, через открытые окна, доносились икающе-булькающие звуки, изредка присыпанные стонами облегчения.  Он возвратился слегка побледневший, но мы его успокоили, что снаряды дважды не падают в то же место.  Было разлито вино из новых бутылок, и не могу без смеха это рассказывать, в его стакан выпал новый экземпляр нашей фауны, мышонок, уже наглотавшийся алкоголем и почивший в бозе, такой себе серенький малышок. Больше мы Гришу в этот вечер не видели и сами, оставив недопитые бутылки на столе, и переговариваясь о  случившемся, разъехались по домам. Мне потом приходилось подрабатывать на винном заводе, и самому наблюдать за процессом изготовления этого продукта, где по цементному полу, с лежащими полугнилыми яблоками, бегали и мыши и крысы и тараканы, и прочая живность, находящая свое тепленькое и влажное местечко. Больше вино я не пил.


                *****
     Москва встретила меня и Григория туманной дымкой. Сиротливые, мы приехали в  центр цивилизации, за приобретением  музыкальных инструментов. Я на танцульках играл на дековой гитаре «Орфей», чешского производства, и мне очень хотелось приобрести  стоящий инструмент. Нет, не  Амати или Гварнери. Мы приобрели немецкую доску «Мюзиму», самую классную гитару по тем временам. А Гриша мечтал хоть раз ударить по классическому барабану, что бы звук этого инструмента задел за живое любого посетителя кабака или свадебных разгуляев. Кроме этого радостного чувства, мы  на свои плечи взгромоздили еще и ударную установку «Трова», Чехословатского производства. Я смотрел на мокрые от счастья глаза нашего барабанщика, Гриши, и у самого кипели в груди волны эмоций. Курский вокзал, с его бомжами и хитрющими носильщиками, оставляли гнетущее чувство неполноценности жизни. Но мы быстро приспособились к ситуации, и перебежками стали переносить двенадцать мест нашей покупки к ожидающему отхода поезду. Большой Там, малый Там, Томы и бонги, тарелки и гонги, и т.д.,  миллионы больших и маленьких барабанчиков и железок, завернутых в полиэтиленовую пленку, перетаскивали мы с места на место, приближаясь к поезду на Харьков.
      Все. Платформа. Тамбур. Купе. Едем. Сияние глаз. Мы, молодые и жизнерадостные мужчины, посмотрели в глаза друг другу, вытерли слезы. И молча ехали до самого Харькова. Не было ни слов, ни настроения, что бы объяснять друг другу сущность бытия и наступающей радости завтра.
   
*****
 Новый год обычно мы встречали друг у друга, и иногда собирались у меня дома, надеясь на утренний мороз и обильный снег, высыпающий, как всегда, на новый год. Садились за стол, не дожидаясь снега и мороза, которые сопровождают холодное время года. А утром выскакивали на свежую порошу, и забрасывали друг друга снежками. На одном из празднеств Сережа Вьюнников заснул, сидя на унитазе, запершись в туалете изнутри. Мы с Гришей пытались сигаретным дымом  вытащить его из гальюна, раскуривая сигареты, и пуская табачный дым  под дверь, сами дурманясь от никотина. Но все было бесполезно. Он крепко спал. И никакие сигналы из космоса, а тем более какие-то местные атомные петарды - бомбы, не смогли разбудить это сонное создание, пока он сам не свалился с унитаза.  Со спущенными штанами он начал бродить по комнатам в поисках нашего гурта. А мы в это время бросались снежками во дворе и бесились как дети. Брат  Гриши,  Алик, наш солист и гитарист в это время  лежал связанный под елкой. Не потому, что буйный, а потому, что мы хотели дождаться утром его пробуждения и  посмотреть на дальнейшие события, с участием  лежащего и связанного  под  елкой музыканта. Это мы  в молодости так шутили.
      Мы были конгломератом, смешным чудищем, верящим  друг другу, составляющим  единое целое.  Семьей,  поддерживающей друг друга, и не дающей упасть в злокознях  бытия.  Я вспоминал юность и отрочество, свое  прошлое, как самое удивительное и прекраснейшее мое молодое  и счастливое вчера, пока не наступила пора завершать свою музыкальную карьеру.  Молодые музыканты наступали на пятки, да и возраст уже говорил о том, что пора семье уделять больше времени, чем какой-то там музыке.

*****
     Воскресный день начался с неожиданности. Раздался звонок в дверь квартиры. Я вздрогнул и выпустил из рук тарелку, и она, ударившись о пол, рассыпалась на мелкие осколки. Нехорошее, внутреннее чувство тревоги, заставило меня вздрогнуть и подумать, что произошло что-то самое плохое. Так и получилось. Пришла большая Лара, двоюродная сестра, с Сычевки, передав сообщение о том, что маму забрали в 13-ю больницу. В нашей большой и дружной  семье, на Сычевке,  была еще и маленькая Лара, тоже двоюродная сестра, моложе большой Лары аж на целый месяц, которая потом уехала на ПМЖ в Израиль, к своей дочери, моей красивой племяннице, вышедшей замуж за дантиста-еврея, и оставшаяся там навсегда.     Обеспокоенный сообщением о матери, бросил все свои дела и поехал в больницу. В длинном и холодном коридоре, вдоль грязной, в потеках и пятнах немыслимых цветов стены, лежали бабушки и дедушки, так как больничные палаты были заняты более молодыми мужчинами и женщинами. Наверное, они нуждались в помощи больше, чем старики. И складывалось горькое впечатление о лежащих в коридоре отбросах общества, уже не востребованные и не нужные никому, выжатые работой и жизнью желтые и  сморщенные лимоны, под названием старички. Или люди, давшие нам жизнь, если так будет удобнее осознавать действительность. Но любые слова, которые можно было бы подобрать, суть сказанного не изменят.
     Среди этих, уставших от жизни и старости лиц стариков, высветилось  улыбающееся лицо матери. - Шо такое, маманя? Я, не давая ей опомнится,  задавал вопросы один за другим, что бы и самому успокоится и ей привести свои мысли в порядок. На мое плечо легла рука женщины в белом халате. Я ее узнал. Подруга матери по партизанскому отряду, где она делала нам в полевых условиях прямое переливание крови от матери мне, зараженному сепсисом при рождении. Это случилось при оккупации немцами нашего города, когда беременная мать пешком шла из сумской области в Харьков, и по дороге родила меня в антисанитарных условиях. Я узнал об этом, когда моему первенцу в роддоме, делая обязательный укол, протерев шприц валерьяновыми каплями, вместо спирта, занесли инфекцию, и у него начался сепсис, так называемое заражение крови. Грудного младенца поместили в детскую больницу, и уставший врач, отбатрачив свою смену, вышел ко мне в фойе и сказал: - молодой человек, дело плохо. Срочно нужен антистафилококковый гаммоглобулин. Его изготавливают в Одессе и Ленинграде.  Я правдами и неправдами достал этот препарат, и этим раствором лечили не только моего ребенка. Искренне был рад этому. Ведь вопрос стоял не о больших денежных затратах, связанных с перелетами в Одессу и Ленинград, а о здоровье малышей, сбитых с ног немилосердной болезнью. Одной ампулы хватало для троих детишек, то же больных сепсисом. Однако ничего не помогало. Мне открытым текстом было сказано, что, папаша, готовьтесь к худшему. Взволнованный и расстроенный я пришел к матери, и рассказал, что происходит с моим первенцем. И она поведала мне семейную историю, когда при родах, в партизанском отряде, в антисанитарных условиях в лесу,  инфекция была внесена и в меня, и только прямое переливание крови от матери, помогло мне, не спавшему и стоявшему на локоточках и коленочках, потому, что вся кожа была в нарывах. Не дослушав ее до конца, рванулся в больницу и грозно требуя, настоял на проведении процедуры переливания. Главврач долго пытался отговаривать меня и объяснял возможные тяжелые последствия этой процедуры. Я  настоял на своем и подписал все необходимые бумажки о взятии на себя ответственности, и мне ввели под лопатку какую-то заразу. Три дня меня крутило и знобило, пока иммунитет не взял верх над этими микробами. Холодный стол с простыней, на который меня полуголого положили, а рядом расположили мою малютку, которому в темечко, в детский родничок, ввели толстую иглу, берущую длинным шлангом свое начало из моей руки. А я наблюдал, как кровь, капля за каплей, входит в этот малюсенький комочек жизни, и слезы капали из моих глаз, которые пожилая медсестра стирала ватным тампоном. Через три дня я забрал его домой, уже агукающегося и улыбающегося, а главврач, провожая меня, сказал: - вы родились в счастливой рубашке.     А я вспомнил матушку с великой благодарностью, за ее воспоминание о моем  детстве, и ее жизненный совет.   
    Врач, лечащая мою маму, в свои восемьдесят лет, продолжала работать терапевтом в этой больнице. Пригласив в свой кабинет и, усадив на скрипучий и расшатанный посетителями стул, долго молча рассматривала меня, а затем произнесла:
- как ты вырос, Женюрка. Тебя почти не узнать. Ну да, ведь прошло столько быстрых и невозвратных  лет... И снова замолчала.
 - Понимаешь, продолжила она, - возраст не украшает. Твоя мама прожила достойную и яркую жизнь...
 -Почему прожила, возразил я. Она еще жива.
 - Видишь ли, продолжила она, у нее опухоль, величиной с голубиное яйцо. Ее надо показать специалисту. И чем скорее, тем лучше. Может быть, ей можно будет помочь, хотя в восемьдесят лет это... Не знаю. Но говорить ей об этом не надо. Она очень  расстроится.
    Ошарашенный тем, что услышал,  молча смотрел в ее уставшие и потемневшие  от времени глаза, и рассматривал  избороздившие ее лицо глубокие морщины. Говорить было больше не о чем. Молча поцеловал ее и вышел в этот, вдруг ставший мрачным, длинный коридор. Не показывая матери свое расстройство, шутил и рассказывал анекдоты, веселя и ее, и  лежащих рядом больных стариков, довольных тем, что их развлекают, а она искренне радовалась моему приходу и гордо посматривала на окружающих. Вот какой у нее сынок! Я успокаивал ее словами, что, дескать, все в порядке  и, заверяя, что ее уже скоро выпишут, уехал домой. Созвонился с главврачом района, о возможности проведения консультации с профессором, который занимался онкологией, и договорился с ним о дате и времени приема.
     Раннее, осенне-теплое, солнечное утро. Уже пожелтели деревья.  Яркая голубизна неба, с белыми пятнышками облаков резала глаза. Мы идем осенним парком, усыпанным опавшими листьями, от трамвайной остановки, к стоящим в его глубине, зданиям  областной больницы. С деревьев срываются желтые листы и, кружась, медленно опускаются на землю. Мама идет, улыбаясь и радуясь, и словно девочка пытается своей ладошкой схватить падающие и крутящиеся в воздухе листики. Профессор, молодой мужчина,  моего возраста, лет, примерно, около сорока - сорока пяти,  встречает нас и ведет ее в лабораторию. Минут сорок находился я в тревожном ожидании, не находя себе места, и  курил одну за другой сигареты. Наконец он выходит и, беря меня за локоть, медленно, с расстановкой говорит: - вы достаточно взрослый человек, чтобы понять то, что я вам скажу. Я не советую делать операцию по удалению опухоли. Вскрыв  брюшную полость, тем самым я дам возможность свету проникнуть внутрь тканей тела и тогда, ускоренный процесс размножения чужеродных клеток уже не остановить. Миазмы поразили соседние клеточные ткани, и у меня нет никакой уверенности и гарантии, что удастся их полностью удалить. Другие методы лечения ей помочь не смогут. Возраст. Не убеждайте меня. Нет, не надо. Дело не в денежных знаках. Даже ваши денежные средства помочь уже не смогут. После операции она проживет не более двух – трех месяцев. А так остается  возможность, при ее, пока крепком здравии и мощном сердце, прожить дополнительно два - три года.
      Мы возвращаемся  домой через парк, но ее уже не волнуют опадающие листьями с деревьев, не отвлекают шуршащие под ногами листья. Она устала, и мне показалось, что она догадывается о том, что происходит. Действительно, профессор был прав, и она прожила еще три полновесных года. За три месяца до кончины в ней пробудилась яркая память и она, когда я приходил к ней, запоем читала мне вслух  стихи, морщась и страдая от невыносимой внутренней боли. Мне казалось, что она своими стихами пытается затушить боль, горящую внутри нее.
     Я пришел к ней поздней ночью, после ссоры с женой. Присел на крылечке и тоскливо завыл волчьим стоном, на сверкающую в небе луну. Она присела рядышком со мной, обняла и прошептала заветные слова: - Все будет хорошо сыночек, все обязательно будет хорошо. Пошли в дом.     Она поставила на стол бутылку водки и сказала:
- мне кажется, и я это чувствую, что это наш последний вечер с тобой, когда можно и нужно высказать друг другу все, что тяжелым грузом лежит на наших плечах и в наших душах.
   Я ни разу в своей жизни не видел, что бы она прикасалась к алкоголю. Но, выпив столько же, сколько и я, оставалась трезвой, и внимательно, и молча, слушала меня. А я горько плакал, размазывая по щекам горькие пьяные слезы, и говорил, говорил, говорил.… Спешил выплеснуть из себя наболевшие проблемы, стараясь освободится от тяжести вопросов, возникающих в моем сознании. Она, наплакавшись вместе со мной, уснула, и я, не тревожа ее, убежал на работу. Через месяц она слегла и более не вставала. Уколы ей помогали мало, да и что за лекарство этот димидрол, и она в забытьи, уже не узнавая никого, стонала и звала свою умершую дочь, Зиночку. За ней ухаживала моя вторая сестра, Нина и перед кончиной вызвала меня и сказала, что мама пришла в сознание и очень хочет видеть тебя. Я помчался к ней и застал ее уже гладящей себя, снимающей  пылинки, существующие в ее воображении, со своего тела, и очищающейся от этого мира, перед вступлением на дорогу, уводящей в никуда. Мне были очень знакомы эти непроизвольные пассы рук, у людей, уходящих в иной мир, в свою свободу, понятную и близкую только им. Ее горячая ладонь схватила мою руку, и она прошептала: - Женечка, как я рада тебя видеть. Прости меня.  Прощай... Мутные глаза, полураскрытый рот, частое аритмичное дыхание. Я еще долго смотрел на страдальческое ее лицо и молчал. Слов небыло. А утром позвонила сестра Нина и сказала: - мама скончалась. И хотя морально я уже был готов к этому исходу, на душе было гадко и моторошно. Что-то без наркоза было вырезано из сердца, и  очень, очень больно кровоточило.

*****
      «Дерьмократические» перемены, происходящие в нашем обществе, коснулись и меня. Молодой и подающий надежды сорокапятилетний мужчина, выплеснувшийся из тысячи икринок большого болота, под названием коммунистический строй, вошел  в эту, якобы,  цветущую и благоухающую жизнь. Приехали к нам, в Харьков, задыхающиеся от смрада  и вони этого режима,  Виталий Коротич, редактор журнала «Огонек», и поэт, страдающий своим отношением к аппаратизму, и страдающий от него, в частности,  Евгений Евтушенко. И к одному и ко второму чувств особых не наблюдалось, но толпа, ведомая зовом - порвать и разорвать, искренне приветствовала петухов, закричавших раньше рассвета. После сорока пяти  просвистевших мимо лет жизнь стала монотонной и пресной. Работа, работа, работа. И этот круг  разорвать было, практически, невозможно. Но этот ветер перемен ласковой ладошкой похлопал меня по попке, и я понял, что пришла пора разрывать этот круг бытовухи.
     В то время я был приглашен на работу в УкрВостокГИИНТИз, на должность начальника лаборатории САПР. Я вас обескуражил названиями? Объясняю попроще. Украинский восточный, государственный исследовательский институт научно-технических изысканий. Не обижайтесь на аббревиатуру.  Тогда это было модным течением, которое стало модным и в наше сегодняшнее время. Так же точно в отношении САПР. Система автоматизации проектирования работ. С этими системами я был связан, еще работая на радиозаводе, а затем в институте «Метрологии», где сделал свое первое изобретение, над которым долго смеялся ученый мир «Метлорогии», как в шутку мы называли свой институт метрологии. Каждую весну, нас, стадо молодых баранов и бараних, посылали на севообороты, на жатву и на сборы колоссальных урожаев ботвы и прочих жизнерадостных  и пахучих растений.  Поскольку  у меня были права тракториста, меня с руками и ногами вырывали из рядов ученых мужей, председатели колхозов.  Честное слово, я своими глазами видел список нарядов на меня. Эгегей, моя страна! Я вам нужен. Это я, тот человек, без которого нормальная жизнь невозможна.      Более всего я приглянулся председателю селища Коломак. Для него я был  непьющий, жонатый, негулящий, говорливый, душа-парень. Во, я якый.     Он первым, весной и осенью, приезжал за мной и отвозил в Коломак на своей машине.     Коломак. Чудо старины.
      В этом поселке, почти городского типа, я и работал трактористом в весенне - летнюю страду. Обрабатывал  поля, когда-то усеянные красивейшими цветами, под названием мак. Это сейчас «низзя». Опий для народа. Маразм сверху продолжается, несмотря на, якобы, смену власти. Уничтожали виноградники, чтобы не спаивался народ. Была борьба против самогоноварения. Борьба с опием, уничтожая плантации, созданные природой и человеком.  Днем светящиеся красным цветом, а ночью, под взглядами луны и в яркости костров, вздымались лилейным цветом и сказочным запахом несбывшихся надежд и ожиданием еще не свершившихся завтрашних чудес.
   Тракт, по которому ездили мужики, возящие на волах соль из  Таврии, юга нашей родины, останавливаясь на ночлег возле этих полей природной красоты, пролегал мимо поселка без названия. Уставшие за день поездки Чумакы казалы: - оце будэмо видпочивати  коло  маку.  И появилось название селища - Коломак. Вот такая историческая легенда дала название этому поселку городского типа.         
     У председателя колхоза в стаде коров был непорядок. Единственный бык перестал заниматься своими прямыми обязанностями и, сплевывая жвачку на ходу, даже не смотрел в сторону прекрасных дам,  виляющих сиськами и хвостами.  Председатель,  насупившись, произнес: - оцэ такэ дило, шо вин  вжэ старый, а сперма дуже дорога, и скики им треба, бог зна. И тогда меня осенило, что коровы, те же самые бабы, которых покрывают  мужики. И процессы, происходящие у них внутри, аналогичны коровьим. Но, к сожалению, проходит длительное время, пока не узнаешь, что корова стельная и зачала новую, уже не яровую жизнь, а за это время процесс искусственного введение спермы быка корове неоднократно продолжается. Происходят дополнительные затраты, причем очень большие, так как сперма бычья очень дорогая. Однако, меряя щелочной баланс во влагалище женщины, можно со стопроцентной уверенностью определять беременность, т.е. так же как и стельность коровы. И наоборот. Это колоссальные деньги колхоза, не выброшенные на ветер в виде спермы  быка. Неизвестно, сколько раз производить процесс оплодотворения, чтобы точно знать стельная корова или нет.  И на этом щелочном балансе, после встреч  женщин с мужчинами, я и сыграл, предложив вводить под хвост коровы датчик, замеряющий этот дисбаланс. Это сейчас нашли возможность применять лакмусовые индикаторы для определения беременности. А тогда  в НИИ «Метрологии» был шок. Мужики в туалетах и каптерках, на перекурах издевались надо мной, пришлепывая название приборчику, который я предложил руководству. Теперь на вашей совести присобачить любое название прибору. Кто на что способен. Я очень осторожно намекну самое мягкое название, которое прилипло к приборчику, остальное вы додумаете сами. Писямер.
    Канада закупила этот патент. Директор получил премию в тысячу рублей, главный инженер получил пятьсот рублей и я пятьдесят, которые тут же были оприходованы волной моих коллег. Праздник. Но зато это была первая бумажка, висевшая на обоях туалета моей квартиры. На этой бумажке моя фамилия была внизу, после фамилий руководства. Я впервые ознакомился со справедливостью разделения лаврового венка, получив маленький листик из этого букета. Но не переживал, понимая, что если будет в этом необходимость – в магазине можно будет приобрести килограммы листов этого растения, под названием лавр, сплести веночек и носить до одурения на своей голове.

*****
       После армии меня пытались принять в сонм  коммунистической плеяды, высокопоставленные сыны нашей народной общины, нашего сегодня. Начальник отдела средств массовой  информации сказал: - я даю тебе рекомендацию в партию. Надо же! Комсомол тоже хотел видеть меня в своих рядах. Но, дав рекомендацию, умер начальник отдела, не доживший до того времени, когда можно было обняться в радости, и увидеть меня в виде нового  большого члена партийного органа.  Потом еще один старый коммунист, кстати, родственник, в беседах со мной, увидел во мне человека, страдающего за справедливость, и дал свою индульгенцию для того, чтобы я стал полноправным и полновесным членом их сообщества, ну и почил в Бозе. После этого мне больше никто не давал поручительств. Все боялись после этих событий и встреч со мной,  ухода из этой жизни. Или боялись, что я как член, что нибудь наделаю в  их органах.  А я был счастлив, потому, что в своем восприятии этой жизни и действительности,  понял, что судьба ограждает меня от этих несчастных мастодонтов нашей истории.
      ЦКБ, «центральное конструкторское бюро», которое имело громадный персонал конструкторов, работающих на оборонку, пригласило меня окунуться в мир автоматизации. Передо мной тогда была поставлена задача, облегчить труд конструкторов, и помочь им в решении их сегодняшних задач. Вы помните фамилию директора,  Булычева,  давшего мне задание поднять настрой молодежи? Я его не забыл. И, появившись, после прохождения курсов информатики и вычислительной техники в Москве, для вновь рождающейся семьи  молодых программистов, его приказом был назначен  ведущим инженером в отделе САПР, при отделе экономического планирования, и возглавил  группу подающих надежду ребятишек. Таких себе юных девчушек програмистов, у которых под ногами горела земля. Которые, отскочив от институтского станка, пытались взобраться на подножку, идущего в неизвестное далеко, поезда автоматизации. Экономический отдел возглавляла Нина Михайловна  Нижегородцева.  Сволочь, которая мне наделала в душу и не извинилась.
      Да бог с ней! Став пенсионеркой, тоже была на приемах у меня в отделе социальной помощи, и доказывала, что она престол науки, а, следовательно, должна быть в первых рядах получения жирного куска от пенсионного пирога. Я смотрел ей в глаза, а она их отводила в сторону, наверное, с детства страдая косоглазием бессовестности, или делала вид, что не помнит меня,  или не знает. Бог с ней. Я уже не могу винить ее, как страшный реликт истории, установленный в музее временной истории, бронтозавра, коммунистку,  от которой все девчонки отдела страдали. И тихонько прибегали ко мне, в отдел, чтобы выплакаться. А я, вытирая моим хорошим, молодым и красивым девчушкам платочком  слезы, обнимал и рассказывал о больших мирах, о создании разных империй, успокаивал, что благодаря вашему интеллекту и тяжелейшему мозговому труду, грядет что-то необыкновенное, а  потом наступит завтра.  Самое лучшее в вашей жизни. И будет все хорошо и прекрасно. А все, что происходит сейчас - это все мелочи, о которых не стоит даже задумываться.  И они успокоенные уходили. А потом ко мне прибегала эта карга, с криком о том, что я разлагаю коллектив своим сюсюканьем и сказками. И, что, прежде всего надо работать, работать и еще раз работать, хотя она не понимала, в чем же состоит наш творческий труд, когда тратишь безумную энергию, даже ночами просыпаясь, чтобы написать пришедшую во сне строчку программы.  И бежала с кляузами к руководству, а оно отмахивалось от этих мелочных склок и просило ее не мешать нам. Это уже сейчас созданы комплексные программы. Это сейчас, пользуясь Windows  и пр. пользователи ПК даже не задумываются о том, сколько времени и мозговых сил программистов вложены в эти продукты развития техники и технологии.
       Гораздо хуже оказалась ситуация для развития автоматизации по всей стране. Когда я, побывав в министерствах в Москве, умоляя, и стоя на коленях, убеждал, уставших от жизни и, не получивших отката и благ, этих министров, что рассвет нашего общества может быть только от развития автоматизации. Я их клятвенно заверял, что Харьков вас всех очень любит и, что если к нам приедете, то вас, наверное, не только хлебом и солью встретят, а и салютом, наверное. Может быть. Частями. Когда нибудь.
     Ну, а потом какая-то шестеренка дала сбой и пятьдесят тысяч долларов, министерство все-таки нам выделило. В первую очередь, как я полагаю, это было произведено на выставке  автоматов  фирмы «Аристо». Лучше бы я не вспоминал эти жуткие моменты своей жизни.  Оформлял  бумаги я, и представитель фирмы «Аристо». Нам достался выставочный образец. ЭВМ начала эпохи персональных компьютеров. Первые малогабаритные машины для индивидуального пользования, занимающие площадь каких-то 10 кв. метров, а не 200.  Вокруг нас крутилась молодая леди, как я понимал, потаскуха-переводчица, заглядывающая в глаза, и постоянно щупающая мою мотню. Она заскакивала в секции павильонов, к представителям разных фирм, а затем вылетала через время, растрепанная, одергивая стянутую на бедра юбку. А потом писала доносы в первый отдел, что, когда, кем было сказано. Мне было проще, зная примитивно немецкий язык, мы нашли общее соприкосновение с Гер-камараде,  и нам было очень просто на пальцах и сленге, понятном обоим, показать, что там запрятано в стальных, напичканных радиодеталями, металлических стойках. Повторяю, это были первые шаги создания персональных компьютеров. Я привез с собой «столичную», а они открыли свои бочонки с Баварским пивом.      Кто из нас тогда  был более доволен судьбой, до сих пор не знаю. Или я, получив современную ЭВМ, или они, продавая элитный, по тем временам образец, за валюту. Но утром, загрузив все двенадцать тяжелых ящиков с оборудованием в автомобиль, я убыл в Харьков. Нас встретило полпредство родного радиозавода, наделенного полномочиями принимать грузы, оплеванные печатями Совмина, в присутствии бонз, представлявших этот  Совмин. Булычева, слава богу, не было, но уже по другой причине. Ему потом сообщили по первому отделу, что ваш сотрудник, «пользуясь немецким языком», споил представителей фирмы «Аристо» и украл аппаратуру, в виде дополнительного 13-го ящика, не записанного в перечне, и которое было дополнительно доставлено немецкими фирмачами. Во, блин. Поневоле будешь суеверным. А почему знания  польского, и украинского языка, не затащили меня на панель истории?  Оказалось, что это подарок от фирмы «Аристо»,  в виде оригинальных пишущих ручек, кульков, папок и чернил, и писем господину Рекушеву, с уважением, и пожеланием быстрее развивать автоматизацию в стране. Было время недоверия СССР ко всем иностранцам и тем более, в каждом, кто контактировал с ними, видели агента иностранной разведки. Ну, а я, уложив в портфель полотенце, мыло, рубашку и зубную щетку, явился в первый отдел, скунсовский КГБевский отдел истории, где меня уже ждали рапорты и доносы на меня Нижегородцевой и московской переводчицы. Вот тебе и Нижегородцева. Я не боялся этапов в далекий Магаданский край. На севере я уже был. И там живут хорошие и порядочные люди. Однако, на другом конце стола опера, кроме пасквилей,  лежали и  благодарственные письма в мой адрес от Булычева, как директора п/я, и главного инженера ЦКБ, Кочерги, которые не усматривали в моих действия злого умысла, подрывающего престиж нашей коммунистической  державы, и действующего на благо Родины и завода. Опер рассматривал презентованные мне авторучки, с одной мыслью - найти вмонтированные средства связи, и одну за другой опускал их в свой широчайший карман, с надеждой продать их друзьям и коллегам за хорошую сумму. А я, по простоте душевной, помогал ему в проверке ручек.  Подносил ко рту,  фукая  в колпачки ручек, и   произносил: - раз, раз, проверка эфира.  Раз, раз, как слышите меня, господа? Провал! Меня взяли, с поличным…  Я был вытолкан взашей из кабинета, поймав брошенный мне вслед портфель со всем  своим арестантским имуществом. И то хорошо, что не гранату.         
    Я был директором завода в шутку, как наказание, «сослан» на базу отдыха, на Старом Салтове, сроком на три месяца, где и провел прекрасные дни, отдыхая и загорая, вместе со своей женой и детьми. Весь этот ребяческий содом был завершен, когда графопостроитель за пятнадцать минут выдал чертеж, над которым конструктор возился  пять дней. Комиссия в лице руководства ходила по лаборатории и цокала от удивления  языками, а Нижегородцева, отодвигая меня плечами и руками, пыталась безграмотно объяснять, как это все работает, показывая всем, кто здесь главный. А через время я был вызван к главному инженеру и он, смущаясь и краснея, сказал, что опыты надо притормозить, потому, что он не знает, под каким ему соусом уволить сорок инженеров-конструкторов. И что у нас не может быть безработицы. И что сверху пришла указивка.… И что линия нашей партии…, и т.д. по смыслу.
    Будучи малышом, я видел, что собой представляет наша вычислительная техника. Громадные залы Университета, уставленные шкафами со стеклянными  лампами и трансформаторами под 50 кг., дающими питание стеклянным ламповым диодным матрицам, отстукивающим плюс - минус и, наоборот, в виде битов и байтов, кусочков информации, превращающейся в перфорированные карты,   «Таро» наших судеб. Я помню, когда из окон восьмого этажа университетского здания летели вниз изжившие себя, эти блоки новейшей для того времени истории, ударяясь об асфальт и рассыпаясь на мелкие стеклянные брызги, ушедшей истории рождения информатики. Когда я преподавал информатику в ВУЗе, в первую очередь я напоминал студентам о грандиозных и сложных механизмах счета,  начиная с Абака, первой счетной доски, а  затем возвращал их взор на ПК, как громадный шаг в развитии сегодняшнего бытия. Поэтому для меня было диким слушать о преградах в развитии прогресса.
      Телевизор КВН - 49, был приобретен на  нашей улице Сычевке, молодой парой подающих надежду ученых Татарченко, моего брата и его жены, Эли, преподавателей математики и информатики в университете. Он весил около 50 кг. и был едва ли не первым в нашем холодном крае. Вся Сычевка собиралась у нас в доме. Бабушки и дедушки рассаживались  у голубого экрана, хотя он голубым далеко не был. Он был черно - белым. Серое окошко потусторонней жизни, десять на пятнадцать сантиметров, втягивало в себя народ. Это окошко в будущее, которое было рядом, и через которое  можно было, не отходя от своего дома общаться и присутствовать на посиделках   со знакомыми и не знакомыми жителями планеты. Это чудо  телепортации мысли, звуков и изображений-картинок захватывало жителей нашего холодного поселка, приобщая к течению жизни. Я, десятилетний мальчуган, которого еще не пускали смотреть это чудо телевизионной техники, тихонько приоткрывал дверцу шкафа, в котором тайком прятался так, чтобы виден был экран в отражении зеркала дверцы шкафа. И через этот малюсенький экранчик, тайком, смотрел фильм индийской философии «Бродяга», и даже запомнил мотив и слова песни в исполнении Раджа Капура,  «Абара я,  никто, нигде,  не ждет меня», и снова прятался в глубине шкафа.  А взрослые, вытирая слезы, вызванные индийской драмой, уходя, тихонько закрывали створкой шкафа окошко в мир, который был для меня неимоверным и непознанным, зашоривали меня, как лошадь, отнимая у меня мир непонятного и недосягаемого чувства прекрасного будущего, которое открывалось через эту маленькую щель электронного ящика. 
     Но возвратимся к веянию тех перемен, которые уже витали в воздухе. Работая в Укрвосток ГИИНТИЗе, я и там столкнулся с внедрением систем автоматизации по восточной Украине, которую представлял наш институт, но уже с точки зрения геологических изысканий. Возглавляя восточную лабораторию автоматизации, я получил уже второй патент, на автоматизацию изучений процессов в пробуренных скважинах, и который нашел свое место взамен обоев на стене туалета, рядом с первым патентом и свидетельствами о рацпредложениях, и в которых, как обычно, моя фамилия стояла в самом конце, после длинного списка соучастников. Смешно и грустно от действительности, гуляющей по жизни с тобой под ручку, и улыбающейся тебе  хитрыми глазенками.

*****
     Всегда, во все времена, были упрямцы, верящие в основной принцип справедливости и ползущие по времени к нему. Того принципа, что общество называло ребячеством, по определению В. Ленина. Но поскольку это ребячеством не было, в том смысле, которое закладывал в свои слова этот, уже больной человек, все это приобрело свой подтекст – непонимание человечеством основ жизни. Сегодня, на мой взгляд, более глупых книг, написанных  В.Лениным, я в своей жизни не читал. Очень и очень сомневаюсь в том, что кто-то читал труды В.Ленина, ну, хотя бы одна миллионная процента населения. Конечно, выдержки и цитаты из его трудов мы обязаны были вносить в рефераты по политэкономике, однако они были штампами, одинаковыми во всех тетрадях студентов и школьников.
     Невозможно осуждать общество за незнание, неумение и пороки. Как улитку нельзя обвинять в том, что она не умеет быстро бегать. Общество всегда право, за исключением нас, этой ребятни,  думающей не так,  как хочется обществу. Мы потому и называемся человечеством. Разумными. Гомосапиенс.
     Мы, огромные живые существа, зачастую не знаем, куда идти, чем заниматься, пока не появится  ОН, готовый решать задачи бытия за всех. Мы его ждем с глупой надеждой, как мессию.  История знала немало таких примеров. Происходит жизненный отсев идей правильного развития общества. И немало примеров его раскола, по случайностям дохождения до нас информации, называемой историей. Римская империя  как пример. Так кто он, этот сверхчеловек? Ответа пока нет. Он еще не нашелся. К сожалению. Еще не придумали попы новый миф о приходе нового сверхчеловека. И не важно, в какую тогу он будет одет. В оранжевую, или голубую.  Главное, чтобы он был  ЧЕЛОВЕКОМ.  Но такого пока еще нет, и очень сомневаюсь, что будет. И не сегодняшние руководители могут решать, куда нам нужно идти.  Эти добрые дяденьки ждут только денег в свой карман и им глубоко наплевать, что будет завтра с обществом.   И вы, дяди и тети, просиживающие на кухне, и втихомолку, что бы никто не подслушал, стираете грязное белье  наших политиков.  Проснитесь и не думайте о том, что   придет этот мессия, который сделает ваше завтра праздником, так быстро уходящей, к сожалению, жизни. Мы все смертны. Посмотрите за свое плечо в анналы истории. Это будет понятнее, чем смотреть в мир сегодняшней подлости и глупости, нарисованной еще в далеком прошлом, в обещаниях героев Салтыкова-Щедрина и Гоголя, и в образах  сегодняшних,  недалеких политиков.
     В нашей жизни полно репортеров, журналистов и прочих газетчиков и телеведущих, которые не могли предложить, или протоптать, новые дорожки развития человеческой расы. Хотя на каждом повороте они кричат и машут руками, привлекая внимание к себе, а машина истории мчится мимо них, не останавливаясь, и не подбирая этих малоприятных людей с собой.  Так и гинут они на дорогах былого, не успев обляпать проходящий транспорт жизни  комками словесной грязи. Как пример, Аласания. Телеведущий на канале «Симон». С его болезненной, как и он сам, программой  «Объективно». Глупейший и беспардонный человечек. Но парадокс в том, что он есть. Живет припеваючи, и плевать ему с большой колокольни на ростки нормальной жизни. Ростки нового. Он всемогущ со своим изуродованным взором, потому, что никто не может ворваться рядом с ним в эфир и надавать ему ответных словесных пощечин. Вторая причина глубже. Почти как в анекдоте. По черным улицам мчится черный автомобиль. За рулем, весь в черном, сидит неуловимый Джо. Он был неуловим не потому, что его никто не мог поймать, а потому, что он даром никому не нужен.  Но усатый и прилизанный кремами телевизионный манекен  гадит всем на голову, и не стесняется показывать свой невытертый и неподмытый  зад обществу, обливая словесными калом и мочой всех подряд.  И он есть. Он существует, защищенный теми, кто заказывает музыку. И общество радуется, попадая под этот дождь его словесных  испражнений. Если он, прочитав о себе правду, попытается через суд разделаться со мной,  я припас для него и храню пленку записи  из эфира, из его передачи «Объективно», в которой он меня всенародно, как депутата, обливает грязью. Но я не делаю этого по причине жалости к этой больной козявке.  С его желчью,  исторгнутой из него, для того, что бы показать свое мерзкое Я. Но зато он сегодня занимает высокий пост на телевидении, забыв все, что было раньше и хает уже других людей, за полученные 30 сребренников.. 
      Вся эта философия не для них, однодневных бабочек, пытающихся лететь на свет. Но не долетающих и падающих в огонь от тяжести вранья и желтого дерьма несуществующих или глупых фактов, из-за которых страдает наша ребятня, желающая превратить наш мир, в котором мы живем, в  мир справедливости, чести, и спокойствия. В мир, который пытались создать и предложить человечеству  Сахаровы, Солженицыны и многие другие. И таких людей обливают грязью вальяжные «аласании», и ухмыляются сквозь золотые зубы, перешагивая через трупы поверженных ими людей. Причем, взлетают на олимп своего благоденствия, наполняя и свои карманы и карманы своей семьи, которая их благославляет за мерзости, устроенные ни в чем не повинным людям. Но я больше  не хочу о мерзком.      Возможно, важнее всего является философия, которая подсказывает, как лучше  использовать ум, который есть у каждого человека. Она дает возможность понимать и правильно оценивать человеческие достоинства. Она учит, как должен действовать человек в своих взаимоотношениях с обществом и природой, окружающей его. И даже с вселенной, пока еще непонятной и непонятой человечеством. И как догму, или начало начал, необходимо уяснить себе первое. Я ничего не знаю. Второе. Я хочу знать. Это и есть  начало каждой жизни. Третьего – я все знаю – нет. На этом этапе и заканчивается существование тела и души человека.
      Через, почти сто лет существования, я сумел пронести с собой великое множество полузабытых уже, в разной степени, старомодных традиций. Я бабушку называл на Вы.  Теток величал по имени и отчеству. К коллегам и подчиненным обращался только через имя и отчество, поскольку это было привито семейным  воспитанием через традиции моих предков. Уважение к твоему визави. К человеку! Но сам не до конца сумел привить своим детям уважение к взрослым. Хотя сыновья, до сих пор, может быть в шутку,  называют меня по имени и отчеству. 
   
      С каждой убегающей секундой жизни в памяти все ярче и ярче вспыхивают страницы пройденного пути, и эти ролики прошлого становятся насыщенней и ярче, приобретая контрастность и цвет.
    Иногда я ощущаю себя большим и нелепым существом, брошенным галактикой на этот островок, под названием Земля, с целью принести спокойствие и лад в этот бушующий эмоциями  океан страстей и бурь человеческих чувств и напряжений психики. Половина жителей планеты больна. Они больны ожиданием прихода гения,  который  завтра даст им счастье. Фиг вам, пока вы это счастье не заработаете своими руками и ногами, своим трудом, своими мозгами, горлом,  и  своей жизнью. Вторая половина половины, потирая руки, считает денежные средства, полученные на нашем горе и неурядицах, связанных с прессом и глупостью начальников, пролезших к корыту власти, и их друзей, педерастов, которым наплевать, какой стороной  становиться в удобную для начальства позу.  И не только их. Но, к сожалению, я не врач, чтобы вылечить это скопище жирных от власти котов, от  их бессовестного проживания  для своего блага. И остальную часть людей, не желающую освободиться от тупости,  то же не могу излечить. Сколько средств, как моральных, так и материальных, вкладывается в каждый индивидуум, что бы воспитать из него человека.  Каким должно быть сито, чтобы потом  в его  ячейках  не застряли умные и нужные для человечества золотые крупинки настоящего здравого разума?
     Приобретая экономические знания своего третьего высшего образования, как постулат, впитал в себя тезис – экономика, движущаяся сила нашего общества. Уничтожите экономику, и вы уничтожите человека. А разве не  наоборот? Мысли, обычаи  и убеждения со временем устаревают. Меняется мир. Меняются люди. Меняются взгляды людей. Но вот постулат о всеобщей справедливости будет жить вечно. Хотя и понимаешь, что это - сказка для дураков. Однако, все-таки, утешаешь себя мыслью, что сказки сеют добро.

*****   
    Женившись, я ушел в примы. Как можно определить смысл этого слова? Сначала оно звучит как «примат», существо мужского рода, впущенное в вольер для размножения себе подобных. Затем возникает мысль о выдающемся солисте, так как прима, с итальянского, переводится как первый. Например, прима – балерина. Потом появляется мысль о батрачестве, которое добровольно взваливаешь себе на плечи. И лишь в конце, опираясь на житейскую действительность, проверенную годами, осознаешь, что примак, «приймак», животное, которое приютили и приняли под свой кров добрые хозяева. Тем не менее, двенадцать квадратных метров жилой площади, на которой мы ютились с супругой и двумя первыми отпрысками зарождающегося клана, обволакивали радостью, что есть своя крыша над головой, куда родители жены приняли меня с открытым сердцем.
     Свой, домашний очаг, в который меня пустили, грел душу. Я соорудил двухэтажную складывающуюся кровать, на которую уместили детей, и которая по утрам прикладывалась к стене, освобождая дополнительную площадь, и преобразовал погреб, с деревянной лядой в комнате, в шикарнейший кабинет. Со своим рабочим столиком и ящичками над столом, с радиодеталями. Собирая и паяя разные приборчики, я находил удовлетворение в свободе творчества и счастье, в сознании того, что у меня есть свой «кабинет». Когда становилось уж очень холодно даже в фуфайке, включал козлика и грелся, протягивая ему свои ладони, пока пальцы вновь не начинали двигаться. Закончилась эта радостная эйфория посольской нотой, когда тесть выразил свой протест моему пребыванию в погребе, в связи с порчей продуктов. Теплый воздух моего нагревателя не давал возможности долго сохраняться снесенным туда  чудо- урожаям с полей, огородов, рынков. «Кабинет» был опечатан, вместе с моим хламом, и я на время, забыл о его существовании.
    Каждые выходные дни мой дорогой тесть,  в шесть часов утра, не стучась, открывал дверь нашей комнатушки с возгласом: - а шо вы тут робытэ, а вы шо, ще  спытэ? И, посмеиваясь, удалялся, стуча костылем по деревянным половицам. Ему, одноногому старому мужику, не спалось.  А собеседников рядом не было. С возрастом я понял, что это такое, Но тогда… Соседи по коммунальной квартире еще спали и просыпались часу в десятом, звеня и цокая кастрюлями на общей кухне. Эти звуки и запах пережаренного прогорклого масла, сквозняками заносился к нам в комнату сквозь тонкую стенку, заставляя поневоле подниматься из теплой постели и выходить в жизнь, с ее правдами и неправдами.      

    Если вы еще не устали от собеседования со мной, попытаюсь продолжить. Но прежде всего, вы приготовьте себе стаканчик крепкого чая, или кофе, удобнее сядьте в кресло и продолжим.

*****
      Меня всегда поражал идиотизм властных структур, не умеющих думать. Каждый год тесть проходил освидетельствование во ВТЭКе, органе здравоохранения, на подтверждение «наличия отсутствия правой ноги», что бы подтвердить инвалидность. Как будто за год вырастет еще одна, дополнительная нога, как у тритона, этой маленькой амфибии, у которой вырастает оторванная конечность, или ящерицы, у которой отрастает оторванный хвост. 
     Приходя домой, после осмотра и подписания очередной бумажки, он выпивал стакан самогона и  смеялся, рассказывая нам этот житейский юмор, как доктора искали у него ногу, но так и не нашли. А потом горько плакал, притаившись на скамеечке во дворике, где я его находил и вел домой, не говоря ни слова. Да и он, и я прекрасно понимали, что эту житейскую дегенеративную плесень из мозговых извилин чиновников от медицины, не выведет  ни один из ядовитых препаратов. Даже если произойдут катаклизмы и речки потекут вспять.

        Возбужденно гудел разворошенный людской муравейник на улице Руставели, где мы проживали. Вместо десятка маленьких домиков планировалось строительство многоэтажного  студенческого общежития. Сновали  по хатам архитекторы и работники исполкома, производящие расчеты и подсчеты, кому и сколько жилой площади необходимо предоставить. Какое количество людей законно и незаконно проживают в этих трущобах и, основное, это - на чем можно выгадать, а с кого дополучить. Мордастый чиновник, обнюхав комнату тестя и тещи, протиснулся в нашу каморку, где находились мы с женой и двумя сыновьями, провел взглядом по животу беременной супруги, многозначительно потер ладони и изрек: - кхе, кхе, что, наверное, означало, здравствуйте. Наверное, этот прожженный хлыщ не знал с чего начать беседу. Я начал с охотой помогать ему.  Самогону?  Водки?  Коньяк? Или, ну его на фиг? Паспорта? Метрики? Визы? Нижнее белье? Бабу? Его и без того пунцовое лицо приобрело землистый оттенок. Однако быстро пришел в себя и, расслабившись, плюхнулся на   стул.
    - Юмор люблю! Сначала коньяк, потом водка. Самогон с собой. Радуйтесь, вы идете под уничтожение, - заявил он.
- Что, всех нас туда? - переспросил я, указывая на потолок, - а каким методом?
    Наверное, он не понял, что сморозил, а мне только дай пошпынять. Ну, мне это было интересно, с точки зрения, что будет дальше. Когда, глядя на мою жену, от него поступило предложение на однокомнатную квартиру, в которой можно производить потомство, я рассмеялся и сказал, что не вижу причины отказываться выступать производителем детей любого возраста в апартаментах, состоящих не менее чем из пяти комнат, или в кабинетах исполкома.  Это опудало долго  жевало свои зубы, или остатки пищи от других посещений и, икая, размышляло.  Потом оно сообщило мне, что может быть мне смогут дать даже две комнаты, если я очень попрошу, через него. Я подумал и сообщил ему, что мой независимый орган, при желании, может  оплодотворить  весь исполком, и даже город  в придачу. Только лишь с той точки зрения, что если этот предмет у исполкома не стоит, то ударение надо перенести на первый слог этого слова, и ему не стоит заниматься проблемами района, но это уже не моя  печаль. В этом случае надо привязывать ложку или карандаш к негодным органам тела, и тогда, внешне, все будет в порядке. Но  он, долго размышляя над моей тирадой, молчал. А затем утвердительно и долго чесал свои указательный и большой пальцы перед моим радостным и любопытным   взором.  Кивал головой  и нагло чесал свой искренний и  приятновыпуклый  лоб своей пятерней. Наверное, у него, кроме пальцев чесались рога, рвущиеся наружу, от изобилия кальция или  отсутствия мозговых клеток. Когда мы, насмотревшись друг   другу в глаза и, мысленно обнимаясь,  разошлись, у меня  на душе стало спокойно. Я уже  был уверен, что смогу защитить свои законные права, даже если мне придется применять недозволенные средства и приемы.

     Я зашел в огромнейшую, пустую квартиру, состоявшую из трех комнат, ободранную и заляпанную мелом и свежими красками,  прилег на пол, обнимая ее как друга, и понял,   то, что я видел до того в своей жизни, было насмешкой над жизнью человека, т.е.  тоскливым и горьким юмором. Не беда, что отсутствовали унитаз и газовая печь. Их, потом, слесарь-сантехник ЖЭКа обещал за дополнительное вознаграждение установить. Когда-нибудь. Частями.
       Когда-то  двенадцати - метровая комната казалась пределом мечтаний в жизни. Радостные вопли моих детишек перекрывали вопли моих соседей, евреев, которые были недовольны от соседства с нами, русскими. Весь этот кошмар приводил меня в состояние грогги. Я пахал! Утром, днем,  вечером, ночью.  Я пахал как папа  Карло, зарабатывая для семьи денежные средства. Днем стоял за чертежным кульманом, а по ночам разгружал железнодорожные кульманы с цементом и табаком, или ремонтировал в депо троллейбусы. В выходные дни играл на свадьбах и танцах, подрабатывая, где только возможно. Я хотел обеспечивать  свою семью, и не быть обязанным никому. И  искренне думал, что хоть немногое из удобств в жизни я честно заработал для отдельного проживания моего клана.
      Мой  тесть имел свое мнение на этот счет. Ему хотелось быть рядом с нами. Конечно, дочь  ближе, и нет сомнения, что зять - нидэ взять, а дочь ухаживала и за ним, и за своей полупарализованой матерью, моей тещей. Он зашел в нашу квартиру и сказал:- Оце я буду жити пид вами. На следующий день я побежал в исполком и сказал, что буду рад  вашему второму предложению, жить  на Салтовке, хотя там пока не было никакого транспорта, связывающего окраину города с центром. А несколько автобусов едва справлялись, перевозя селедочное человечество в своих металлических  бочках со стеклами. Я хотел жить  семей отдельно от родителей. Исполком решил эту задачу, но, боже мой, когда я получил ордер  на Салтовку, и вошел в квартиру,  умиротворенный решением этой задачи, раздался звонок, и сквозь приоткрытую дверь я увидел тестя, который сказал: - оце, сынок, я буду жити пид вами! Ему, как инвалиду, шли навстречу во многих вопросах. Но, по прошествии прожитых лет, я  нисколько не жалею, что имел рядом с собой доброе плечо, и что это было так определено судьбой. Дай бог ему покоя и тишины в его загробной жизни, и я надеюсь, что, встретившись, мы и там не обидим друг друга. Его помощь была неоценима. Он практически постоянно находился у нас и нянчил внуков, пока мы с супругой  работали.

      Институт «Метрологии», выдвинув меня депутатом в Киевский районный совет, оказал мне доверие, очень ценное по тем временам. Началась пора не только взросления тела, но и взросления мозговых клеток, напичканых информацией.
      Устав заниматься музыкой и ночной разгрузкой товаров из вагонов, а также создавать чертежные шедевры за кульманом, я переквалифицировался в ряды тайных строителей, которые все свое свободное от черчения время, посвящали лазанию по дачным кооперативам.   Савин Виктор был моим сотоварищем по «Метрологии» и компаньоном на строительстве дачных  домиков и возведении крыш на отстроенных кирпичных коробках.  Каждую субботу и воскресенье мы выезжали в садово-кооперативные общества, где для нас всегда находилась халтурка, как мы называли дополнительный заработок. Разработав свою, своеобразную технологию укладки шифера, нам не нужна была дополнительная рабочая сила. Таким образом,  мы занялись предпринимательством вдвоем. Автоматически тюкая молотками и визжа пилой и долотом на крышах, купаясь в счастливой истоме при разведении раствора, укладывая кирпичики в строения домиков, возводя стропила и прибивая обапол для укладки шифера,  мы постоянно говорили с Савиным о происходящих событиях.
Конечно, наивность нашего  политического мышления давала нам повод иметь свое мнение, как необходимо вытягивать государственного бегемота из болота.

     Затрещала командно-административная система и вместе с развалом великой державы СССР ушла в анналы истории. Кипели выборные страсти, и кухонные разговоры выплеснулись на предприятия, улицы, подъезды домов и на площади. Не остались в стороне и мы. Но сначала отступление от темы нашего политического вчера.
     Коллеги по «НИИ Метрология», зная мой неуемный характер и задорный нрав, решили, на волне перемен, выдвинуть меня кандидатом в депутаты в органы местных советов по киевскому району в городе Харьков. До этих событий, кандидат в органы власти был один, и все дружно ходили на выборы и избирали его депутатом куда-то наверх, где он и находил свою нишу и свой стул за большим столом, уставленным кучей правительственных телефонов. Нас, вновь испеченных кандидатов, было по 15-17 человек на одно место.  Новый закон о выборах дал возможность мне и коллеге по метрологии Виктору Савину перейти рубеж этой системы  и получить мандат доверия от жителей своих микрорайонов. И вот она, якобы  власть в руках. Но что делать с этой властью? Появилось желание быть полезным людям. Но это отдельный разговор.

СТАРОСТЬ

     Уходя из жизни, каждый оставляет после себя то, что произвел.  Это построенный дом, сад  с цветущими деревьями, детей, которые после тебя смогут продолжить начатый тобой путь честности, справедливости и законности, веру в то, что завтра будет лучше, чем вчера, и капельку своей совести, которая как лекарство, будет поддерживать твоих детей  в великом и красивом, но сложном и далеком будущем. Но уже без тебя.
     Анализируя свой пройденный путь, многие события, промелькнувшие мимо меня, воспринимаю с точки зрения «сегодня», как нелепое здание, выстроенное моим подсознанием и требующее капитального ремонта в логике происходящего. Скорее всего, это переход к более осмысленной жизни, когда происходят события, каждое из которых в отдельности случались и раньше, но теперь, по прошествии долгих лет, связаны воедино и приобретают совершенно иное значение. А кое с чем мне пришлось столкнуться впервые.      Мне пришлось еще раз столкнуться  с человеческой подлостью отдельных лиц, и наступающим маразмом вертикальной структуры  власти.
      Главный мент Харьковского региона, депутат ВР, взрастивший своих  двоих сынков, в последстствии занявших высокие посты госвласти в городе Харьков, коррупционеров, шагающих тропинками своего батяни, являющегося крышой всех бандитских структур в  Харьковском регионе, написал «великолепное»  предисловие к книжке «Вам  обещали».  (ISBN 966 – 95546-0-8, издательская группа «премьер») Дело даже не в том, что это произведение могло создать возможность поставить ему бронзовую статуэтку на какой - нибудь площади в г. Харькове, его демагогия до сих пор является шедевром словоблудия, которую подхватил следующий крышевник, хозяин рынка (через супругу)  «Барабашово», Кушнарев.   Я дословно приведу эту цитату, как шедевр полиглупости этого  командира всея  депутатской "бильшости" того времени, в Харьковском регионе,  Бандурко А.М.  «У нас есть всенародно избранные депутаты, которые работают в Советах. Если следовать логике, работают – значит совещаются. Итог любого совещания – принятое решение. Однако мало принять решение, его надо еще и исполнить. Для этого и существуют исполкомы. Здесь железная логика:  хороший, мудрый Совет – хорошее, мудрое решение. Сильный профессиональный исполком – быстрое и верное исполнение решения Совета.  Другими словами, кого мы избираем – так и будем жить. Живем плохо – значит,  выбираем не тех. Почему? Ответ на этот вопрос надо искать в себе. Почему я  голосовал  именно за этого, а не за другого кандидата в депутаты?  Где были мои мысли, рассудок, в конце концов, природный инстинкт самосохранения?»
   Казалось бы все правильно. А далее, с издевкой, программы всех депутатов горсовета  подряд. Смешное в этом контексте то, что представив наши программы, составленные на демократическом взлете, он не опубликовал своей программы действий как депутата, и не предоставил отчета, как по белой хронике, так и по черноте своих поступков, лежащих вне поля доступности нашего депутатского городского совета, к информации о закулисных делах. Но зато, походя, опплевал всех депутатов горсовета.  Это он криминальный папа Харькова. 
     Издательская группа  «Премьер», за внесенные, якобы им, официально денежные средства от нашего «защитника», выродила на гора сей шедевр от имени народного депутата Украины  А.М.Бандурко. На всякий случай я перепроверил текст, чтобы, не дай бог,  лишнего за нашего ушастого авторитетного бога не насвинячил. С ним шутки плохи. Отмудохают его подчиненные, исполняя полученные от него приказы, отрабатывая бабки, и концов не найдешь. Сколько раз это уже было. И даже со мной, избитым и ограбленным его ребятами.  Караул. 
   Почему это шедевр? В этом опусе, косвенно, были обляпаны черной краской типографского шрифта все депутаты городского совета города Харькова, пришедшие на волне возрождающейся  демократии, и  которых избрал народ непосредственно, а не через партии. Это только сейчас, через сотни лет,  Луценко делает удивленный вид и, якобы, пытается навести порядок среди «мусоров» в городе Харькове, а тогда…
        Министерство внутренних дел не должен интересовать конечный результат деятельности их подчиненных, поэтому мысли этих людей легко контролировать, легко направлять и столь же легко привести в смятение, что и произошло в Киеве при захвате Генпрокуратуры в нашем сегодня, министром внутренних дел, Сушко. Он, улыбающийся  перед камерами средств массовой информации, перед дураком – народом, откровенно смеясь откормленной ряхой в линзы телекамер,  рассказывает нам, что его подчиненные не захватывали институт государственной власти, и что он добрый дяденька,  дед мороз, сглаживает, как утюгом мысли нехороших жителей и представителей других структур власти, и что на футбольном поле, эти нехорошие дяденьки совсем не пытались свергнуть жизнь нашего правительства. А какого? Который платит!
     Вертикальная милицейская структура принесла свои плоды. Менты аплодируют и ухмыляются, а простые граждане, такие же дяди и тети, смеются над ними, одновременно и  презирая, и оплевывая  им  спины.       
     Когда видишь с  экрана телевизора, «благодаря Шустику», программы встреч с нашими "избранцами", особенно с Шуфричем, Герман, Колесниченко, Богословской, Симоненко, Морозом и пр., поневоле ощущаешь себя недоразвитым существом, попавшим в одну больничную  палату  с душевно больными, в дом призрения.  Парламентарии, перебивая друг друга, своими воплями  пытаются доказывать друг другу и мне, следящему за ними как врач, из своей комнаты, через окошко телевизора,  думают, что они самые умные и порядочные представители нашего общества, забывая о том, что с другой стороны телевизионного аппарата, на них смотрят люди гораздо более умственно  развитее, чем они. Здоровый цвет человечества, народ, а не депутатские отбросы. Они слушают их больной бред и смеются над происходящим цирком, в котором выступают клоуны и, о которых, зрители знают гораздо больше, чем бы это хотелось шутам из партийных списков. Особенно когда смотришь в экран телевизора на  их  улыбающиеся лица, слушаешь бесконечный бред и вранье. И средства массовой информации постоянно их вытаскивают на подиум славы, как великих политиков. Становится страшно от безысходности в нашей жизни. Впечатление такое, как будто среди 450 нардепов нет грамотных и умных специалистов. Что это? Я оставляю вам возможность самим проанализировать  сценарии, заготовленные СМИ, для оболванивания народа.   


ЧАСТЬ  ВТОРАЯ

Вступление
Экономика
Политика
Приложение
Выводы
Эпилог

ВСТУПЛЕНИЕ

   Я подошел к своей главной части своего арбуза, под названием осколок истории, которые, как предыдущие осколки дней и лет  моего существования, может быть,  слегка позабавили вас, или заставили погрустить и помыслить  вместе со мной.   Предисловие к дальнейшему разговору положено, и можно смело переходить к следующей странице жизни, как к еще одному из осколочков истории, менее насыщенным мягкой улыбкой, но философского и взрослого, по нашим понятиям, возраста.    И вскрывая этот спелый арбуз, очень надеюсь, что вы простите меня, за то, что я,  просто летописец прошедших событий, и сообщаю вам лишь свое видение, без юмора и эйфории, что же на самом деле находится в середине этой громадной и сладкой арбузной  ягоды, под философским  названием - жизнь. И, на мой взгляд, это ничто иное, как экономические и политические действия человека, пытающегося достичь высот нирваны.
  В ВУЗах все мы проходили курс т.н., Политэкономии.  Как и ранее, так и сегодня, политика и экономика неразрывно связаны между собой, и, тем не менее, я их разделил на две части, чтобы было доходчивее объяснить суть происходящего сегодня.
Я рассматриваю все происходящее со своей колокольни и, никоим образом,  не стараюсь навязать вам свое мнение. Просто, делюсь с вами теми мыслями, которые не дают мне покоя.


ЭКОНОМИКА

Стремительно приближающийся коллапс экономики и предпринимаемые государством, особенно в последние годы, неразумные, истеричные меры и методы по наполнению бюджета и спасения экономики Украины заставили меня, как экономиста, обратить внимание на эту проблему и изложить свою обеспокоенность сложившимся положением, а так же сформулировать некоторые предложения по выходу из кризиса. Хотя может быть это никому и не нужно, но, тем не менее, я  все-таки попытаюсь изложить свою точку зрения, потому, что нет сегодня настоящих экономистов в нашей стране, и это прискорбно. А Азаровы-Базаровы, бог их простит, а не народ. И я не хотел бы уподобиться человеку, который только и знает, что находит огрехи в нашем существовании. Я пытаюсь еще, и предлагать производство каких-то действий, прежде чем находить соломину в чужом глазу.
    Основная трагедия государства и причина его экономического упадка:
А) государственный аппарат думает не столько о созидании  в экономике, т.е. о создании механизмов, стимулирующих развитие и процветание экономических структур (читай своих кормильцев), сколько о контроле над ними и увеличении налогового бремени.
Б) разрастание в геометрической прогрессии бюрократического аппарата, создающего в  возрастающих масштабах  огромное количество преград (в виде различного рода часто бессмысленных согласований, разрешений, поборов) для открытия и функционировании бизнеса, делая для многих смертных,  нереальным преодоление этого барьера.
    Хотя, все это – следствие  следующих первопричин:
1. Изгнана из страны, замордована и морально растоптана элита нации – ее бесценный генофонд. В результате этого сита в стране оказался слишком  большой процент безынициативных, не умеющих брать на себя ответственность, запуганных, привыкших, что за них обязано заботится государство, людей, и соответственно таков же процент выдвиженцев из этого количества в органы управления государством. Поэтому волюнтаризм в принятии решений, наплевательское отношение к правам и свободам своих сограждан, соблюдению законов, склонность к решению проблем силовым способом – закономерное следствие морали тоталитаризма. Особенно в стране Судейства.
2. Ошибки нынешнего руководства страной, непрофессионализм в проведении экономических и политических преобразований в стране, т.к. слишком мал процент представительства в органах власти людей, реально работавших в экономике и разбирающихся в ней, а также злоупотребление властью и увлечение многими государственными служащими решениями, прежде всего своих личных проблем.
    Но, как сказал наш первый президент: «Що маемо -
 то маемо», и поэтому, невзирая на незавидную данность исправлять положение,  двигаться вперед надо.
    Сразу следует оговориться, что Украина не является страной с богатыми сырьевыми ресурсами, поэтому экономическое процветание, в связи с отсутствием экспорта сырья, возможно для Украины только за счет создания высокоэффективной, конкурентоспособной экономической модели (читай, создание условий для появления в стране высокорентабельных, процветающих предприятий). Основой процветания любого государства является сумма собираемых налогов. Существует только два способа наполнения бюджета в части сбора налогов.

     Первый – конфискат (самый простой в реализации, не требующий большого напряжения мозгов, в котором  за 70 лет Советской власти мы поднаторели и находимся впереди планеты всей), т.е.:
а) увеличение процентов налогов с дохода на право заниматься в стране бизнесом;
б) ужесточение системы штрафов за нарушение налогового законодательства.
     Второй – создание оптимальных условий для субъектов экономической деятельности, стимулирующих их развитие.

     Государство в последние годы сконцентрировало львиную долю своих усилий на 1-м способе наполнения бюджета. В результате на сегодняшний день мы оказались у разбитого корыта и итог закономерен:
1. Непомерное налогообложение, дошедшее до 90%, делающее практически нецелеобразным заниматься официальным бизнесом в стране.
2. Непомерно усложненное, постоянно изменяющееся и противоречивое налоговое законодательство, которое привело к нереальности (для подавляющего числа предприятий) его выполнения в полном объеме, сделав руководителей этих предприятий невольно реальными претендентами на тюремные нары.
3. Резкое увеличение количества контролирующих структур, а соответственно – трудоспособного населения, задействованного в системах контроля над экономикой, и ужесточения наказаний за невыполнение требований налогового законодательства.
4. Неразумное, толком никем не контролируемое, разбухание бюрократического аппарата, плодящее все большее количество препятствий для функционирования  экономики.

     Логика государства проста. Сейчас катастрофически не  хватает денег на погашение самых необходимых и уже сверхскромных  своих обязательств.  Оно, в состоянии истерии, организовывает практически продразверстку (спасибо, что еще пока без применения физического воздействия, как в 20-е годы), живя одним днем, не думая о последствиях. Поражает тупое, агрессивное упрямство, с которым государство пилит сук, на котором сидит.  К сожалению, наши государственные мужи не понимают (а может и не хотят, или не могут понять), что  экономика – это живой, исключительно сложный организм (в нашей стране еще и в тяжелом, болезненном  состоянии), и всякое непрофессиональное вмешательство, как и вмешательство никудышного врача, чревато летальным исходом. Недопустимо вторгаться в тонкую материю экономики без просчета долговременных последствий  от произведенного, руководствуясь решением сиюминутных проблем или, хуже того, политической коньюктурой.
А может это делается специально?
       Особенно хотелось бы остановиться на некоторых вопросах контроля и налогового законодательства. Никто не может поставить под сомнение необходимость контроля за выполнением всеми субъектами, экономического пространства требований закона. Однако любая крайность в реализации системы контроля может закончиться  плачевно. Позволю себе напомнить один из известных законов: система контроля, которая по своей сложности (громоздкости) становится соизмерима с самим объектом контроля, приводит к остановке этого объекта.  Думаю, применительно к нашей стране комментарии излишни. Создается впечатление, что государство уверовало в то, что основной причиной уменьшения поступлений налогов в бюджет государства является не все возрастающая неэффективность и нерентабельность предприятий и связанная с этим низкая покупательная способность населения, а ущербный отечественный  человеческий материал, который не может тотально не воровать.
      Подойдем к самой болевой точке – налоговому законодательству. Наше государство, повторюсь, взвинтило этот процент до цифры 90, практически исчерпав свой резерв. И даже при этом:
1. Требует платить налоги не по факту получения дохода, а по документально оформленному предположению, что  этот доход будет получен. Например, отгрузили товар  на реализацию, а деньги за него в отчетном периоде не получили –плати. Здесь логики (особенно у нас, где предприятия в лучшем случае еле–еле стоят на дрожащих ногах) ровно столько, сколько в том, что на предположение о возможном получении миллионного наследства от богатого американского дядюшки, потребовать уплатить немедленно 200 тысяч долларов.
2. Вводятся  уже налоги  с налогового оборота, или дохода (например, 1 процент с продажи алкогольных напитков, инновационный фонд и т.д. беспардонных и «призвезденных»  отчислений)
3.       Введен фиксированный для предприятий налог с прибыли, т.н. патент на торговую деятельность, не беспокоясь вопросом: «А предприятие прибыльно ли?»
     Пункты нововведений в налоговом законодательстве можно и дальше перечислять, но и этого достаточно, что бы понять, что наша система налогообложения полностью следует совету «Русского радио».   «Чтобы корова меньше ела и больше давала молока, ее надо больше доить  и меньше кормить» Ну а последствия, которые можно ожидать при продолжении такого «мудрого» руководства, будут соответствовать результатам из известной притчи о Ходже Насреддине и его осле: «Ходжа решил вырастить такую породу осла, который бы ничего не ел, но мог работать. Для чего с каждым днем уменьшал количество съедаемого животным овса. И когда  Ходжа добился своего – осел неожиданно для него сдох. Надеюсь, что смысл сказанного выше, дошел до вас.
      А теперь, с приходом к власти Азарова, мне вообще не хочется говорить об экономике, а тем более о налоговом законодательстве. Как говорят «приплыли»

     Обидно? Ребята, повеселимся от нашего сегодня!


*****
      Результатом такой системы  налогообложения и отношения к бизнесу стало резкое сокращение количества работающих предприятий и увеличение нерентабельных предприятий из числа работающих, а, следовательно, программируемое уменьшение в будущем поступлений от них в бюджет государства.
     Увеличение армии безработных, выстраивающихся с протянутой рукой за помощью к государственному аппарату, а значит ухудшение морально-психологического климата в стране, проявляемое в усугублении безысходности и неверии в перспективу будущего у значительной части населения, в связи с невозможностью им самим заработать себе на кусок хлеба. Развитие теневого сектора экономики из-за невозможности  для многих работать в условиях драконовского налогового законодательства; расширение  масштабов коррупции в государстве.  Логика проста.   При налогах свыше 60 процентов  (по оценкам видных западных экономистов) не возможна рентабельная работа  предприятия, т.е. оно обязано обанкротиться. Для того, чтобы  выжить, предприятие часть доходов вынуждено утаивать.  Следовательно, если государственные контролирующие органы, в обязанность которых  и входит недопущение подобных нарушений, и почему-то не обанкротившиеся  предприятия сосуществуют, значит, происходит сращивание экономических структур и государственных служащих. Отсюда эмиграция наиболее активной, энергичной и интеллектуально развитой части населения из страны, разуверившейся в скором светлом будущем, что является непростительной роскошью для государства и так остро испытывающего дефицит в таких людях, отсутствие благоприятного инвестиционного климата, так необходимого для перевооружения и внедрения современных технологий в стране.

      Вам не кажется, что ситуация беспредела, как экономического, так и политического, преднамеренно создается ребятами - депутатами, представляющими себе нас бурьяном, под названием народ, и создающими условия для уничтожения нашего общества?  Все, что создается правящим классом – геноцид. Причем расчетливый. И мои предложения – ветер, пронесшийся мимо. Но, тем не менее, я пытаюсь высказаться, потому, что наболело.    У страны нет иной альтернативы, как кардинально изменить налоговое законодательство. Т.е. пойти по второму способу наполнения бюджета – созидания, а именно: создание оптимальных условий для субъектов экономической деятельности, являющейся той дойной коровой,  от которой все заинтересованы получать рекордные удои. Все мы хотим жить в, якобы, процветающей демократической стране с прекрасными дорогами,  ухоженными дворами, высокой степенью  социальной защищенности, четко функционирующей государственной инфра -структурой, высоким уровнем жизни.
      Для всех очевидно, что все эти блага возможны только при достаточных поступлениях налогов в бюджет, поэтому любой руководитель экономической структуры  понимает, что «делиться» с государством доходами необходимо.
    Главный вопрос, – в каком процентном отношении?  А критерий здесь прост.  Процент изъятия доходов в пользу государства (процент налогообложения) должен быть таков, чтобы  оставшихся денег в распоряжении предприятия было достаточно для его рентабельной работы, т.е. предприятие имело бы возможность развиваться. Следовательно, речь идет о нахождении грани социальной справедливости во взаимоотношениях между  государством и его экономическими структурами. Вновь возвращаю вас к притче о хане, который сказал: - хватит повышать налоги, у народа больше ничего нет.   
     При достижении этого компромисса -  львиная доля предприятий полностью выходит из «тени»  (никому не хочется постоянно чувствовать себя преступником), в полном объеме  платя все причитающиеся с них налоги.  «Теневые»  деньги, легализуясь, начинают работать на свое государство. Исчезает необходимость из-за  экономической, а значит и политической нестабильности прятать деньги за рубеж:  резко активизируется экономическая деятельность в стране. А увеличение рентабельности приводит  к увеличению доходов предприятий, а значит к увеличению сумм отчисляемых налогов: увеличивается зарплата работников и количество рабочих мест в экономических структурах, а значит, растет благосостояние народа. А как  сказал дорогой нашему сердцу в прошлом классик: «бытие определяет сознание». Отсюда реанимация таких уже забытых понятий, как патриотизм и гордость за страну.
     Такова  закономерная безрадостная картина.
Позволю себе дать вам свои предложения по выходу из кризиса, посетившего нашу страну.
Предложение первое.
-общий налог с дохода (вместе с отчислениями с зарплаты) должен составлять не более 30 процентов.
-отмена НДС.  ( Смотри раздел  «политика».)    
Предложение  второе.
-прозрачное, понятное, негромоздкое, легко проверяемое и соблюдаемое налоговое законодательство.      Для чего  составляем:
    единственный (вышесформулированный)  налог с дохода, без конкретизации – НДС, налог на прибыль, инновационный фонд, и т.д.;
    единственный налог на  заработную плату.
     Опять же, без конкретизации – пенсионный фонд, фонд занятости, подоходный налог, ну и т.д., отмена всех прочих завуалированных налогов с дохода (патент на торговую деятельность, виноградарство, инновационный фонд и т.д.); 
     начисление налогов лишь по факту получения дохода (а не по первому событию – как сейчас);
     сведение к разумному минимуму процедур согласований и разрешений, а также  оплат для открытия и функционирования бизнеса, открыв  тем самым  участие широких слоев населения в созидании экономики.   
 В результате реализации этих предложений, когда  абсолютное большинство экономических структур смогут не нарушать налоговое законодательство, произойдут и последующие позитивные  изменения.    Так как  функции по распределению собранных средств в бюджет, от предприятий в различные фонды и на различные статьи  дохода (НДС, налог  на прибыль, пенсионный фонд, подоходный налог, фонд занятости и многое другое)  перекладываются на плечи государства и сокращаются до минимума  количеством обязательных налогов (т.е. упрощается бухучет).       ( Особенно это касается НДС, от введения которого ВР, все плакаты лидеров нашей страны оплеваны слюной бизнесменов и простых жителей нашего государства, так как народ это и есть государство, и имеет право высказать свое мнение, пусть даже пошловатое.)
       Это приведет в масштабах страны к огромному высвобождению экономически грамотных людей, ранее выполнявших эти рутинные функции на каждом предприятии, и к сокращению издержек на их содержание. Исчезнет необходимость  в таком количестве контролирующих структур и, соответственно, приведет   к высвобождению огромной армии экономически  и юридически грамотных специалистов, в которых так нуждается экономика нашей страны, и содержание которых ложится тяжким бременем на государство.
       Опять же, логика проста.  При сокращении нарушений со стороны  экономических структур, предположим в десять раз, в такое же, приблизительно, количество раз,  исчезает необходимость  в сотрудниках, курирующих их,  отсутствие нарушений закона  со стороны экономических структур приведет к отсутствию необходимости неофициально (читай противо-законных) взаимоотношений с контролирующими структурами. Ну и, как следствие, к существенному исчезновению базы для рассвета коррупции.  Да еще и уменьшение  количества сотрудников чиновничьих структур при увеличении рентабельности   бизнеса, а, следовательно, рост поступления денег  в бюджет  приведет к увеличению оплачиваемости госслужащих, что в свою очередь, так же будет являться мощным сдерживающим фактором против злоупотреблений чиновников. Трудно удержаться, получая пятьсот гривен, не организовывать для себя взятку, если появляется такая возможность.
      Конечно, все это  возможно лишь при подведении мощной законодательной базы с жестким контролем, за ее выполнением.  В  случае продолжения в государстве данного экономического курса, обеспечивающего бесперспективность занятия бизнесом в обозримом будущем, плюс резкое обнищание страны, создается реальная перспектива еще одной (может быть самой трагичной для государства-банкрота) новой волны эмиграции оставшейся активной, предприимчивой части населения. Подтверждением глубокого кризиса являются, и события последнего времени по регулярному отключению страны от газо, и электроснабжения. В связи со всем выше-изложенным, предполагаемые меры по выводу страны из коллапса должны реализовываться в  кратчайшие сроки. Времени у нас уже нет.
     Почти поставив точку в этом эссе, спешу сообщить, что  сегодня подоходный налог уже повышен с 13% до 15%.  Когда-то он назывался подушным налогом (с каждой человеческой души). Сейчас я назвал бы его «задушным», производным от слова задушить. Одновременно добавлен 1% отчислений из заработной платы в пенсионный фонд, с чем вас и поздравляю.       Оценка деятельности пенсионного фонда - отдельный разговор. Это еще одна банда госрэкитиров.
      Отвлекаясь, как пример к предыдущему разговору, приведу ниже расчетный лист моей супруги, с ее места работы. Комментарии, как говорят, излишни. Наглядно отбираются почти 50% от начисленной заработной платы, рабочей Аллы Васильевны.  За ее труд на благо нашей семьи  и Родины. С этого абзаца можно было бы перейти к сфере коммунальных услуг, но мне кажется, что своими экономическими подходами к решению проблем, я вас уже медленно начинаю доставать. Вы не менее моего знаете, что происходит с потребителями этих  услуг, и что остается у населения Украины на руках и в кошельке, от заработной платы и пенсии, после уплаты 200-500 гривен, в зависимости от площади проживания и количества живущих в квартире человек, за эти мифические коммунальные услуги, после повышения тарифов.     Я, наверное, совсем утомил вас своим научным подходом к жизненной ситуации. Мне очень больно, что мои определения этой ситуации  являются сном дедушки Мороза.

*****
     Все, что я высказываю, как экономист, тихо-тихо уляжется на рельсы истории,  по которым никогда не проедет поезд с плакатом – вперед! Завтра все будет прекрасно!
        Я с большим удовольствием написал бы пару аналогичных сказок о несчастном колобке, вылепленном стариком и старухой из ничего, или о козленочке, ставшим таким же козлом от управленцев страной,  пытающихся его доить, как будто у него есть то самое вымя и молоко в нем. Стыдно мне за то, что такие как  Азаровы и пр. голубые, а так же их красные коллеги все еще управляют, страдающей от них, Украиной, и их никогда не сдвинуть со своих высоких и мягких кресел. Особенно внизу, в местном самоуправлении. Хотя мы сами виноваты в этом, давая им мандат доверия, голосуя за них на выборах. Точнее не за них, а за преступные партии, которые они представляют, и членами которых они являются. Мы ведь не раз уже проходили это. Но постоянно наступаем на одни и те же грабли.

Приложение: расчетный лист среднего гражданина.

ПОЛИТИКА

     Множество секретов и странностей скрывается в нашей жизни и, честно говоря, не всегда можно оценить и понять их. Наверное, многим покажется это азбучной истиной, или самой предосудительной ересью, но я просто пытаюсь самому себе объяснить поведение людей. Невежество и культ домашнего очага, делают людей глубоко и непоправимо несчастными и, осознав это, они бунтуют. На свою беду они не понимают, что, меняя сложившийся порядок своим менталитетом, создают новую тиранию, может быть пострашнее предыдущей. Большая часть людей, даже не пробует выйти за пределы своих возможностей. За свою жизнь они так и не пытаются узнать, на что они способны, а на что - не способны. Они не знают, что им не под силу, а что они в состоянии произвести. Как бы украсилась жизнь, если бы каждый человек мог знать на что он способен. Ибо каждый индивид  знает куда больше, чем ему кажется. Простите меня за философское отступление, но оно необходимо, что бы разобраться в последующих событиях.

       Ку-ка-ре-ку прилетевших петухов из Москвы  был услышан и подхвачен ликующей толпой горожан и приезжих из глубинки жителей  Харьковской области. Всколыхнулось стоячее болото, и все начали собираться на митинги. Ква – Ква, Ква – Ква, доносилось с каждой болотистой кочки.  В воздухе витал дух перемен. Хотя мало кто догадывался, каких перемен. Все ожидали каких-то событий, не осознавая до конца, что же все-таки надо нам, этому сброду, под названием  человечество. Это живое болото булькало, пенилось и вспухало, пахло застывшим смрадом трясины, изрыгало вонь и стон больных душ. Уже клонился, пытаясь упасть с пьедестала коммунистический режим. Чувствовался в воздухе запах развала империи СССР. Конечно, при моей бунтарской натуре стоять в стороне я не мог ни морально, ни физически. Передо мной стояла дилемма. Заходить в это болото, чтобы наладить гать, или быть простым наблюдателем происходящих событий, наблюдая со стороны за происходящим, и с радостью забивать свои легкие  смрадом разлагающейся империи и квакать и квакать вместе со всеми. Поэтому я, прежде всего, для себя, попытался разобраться в этих сложных формулах бытия. 

     Смена командно-административной системы и переход к новому, основанному на экономических методам механизму хозяйствования, предполагает не столько наличие огромного количества разнообразных услуг, сколько главным образом их качество, высокие потребительские свойства, их безопасность и новейшие достижения в сфере этих услуг.        В настоящее время в сфере услуг наблюдается дисбаланс, заключающийся с одной стороны в высокой цене за эти услуги, зачастую некачественные и в неполном объеме, с другой – в отсутствии средств у потребителя. Это является как прерогативой властных структур, так и предпринимательского сектора. Властные структуры пока трогать не будем, так как это можно будет сделать несколько позже.    А вот сектор бизнеса…


*****
      Предпринимательство представляет собой дерево, которое посадили в грунт. Необходимо выждать пока оно вырастет и начнет плодоносить. Сейчас, на незрелых еще плодах прибыли, находится очень много вредителей, не дающих плодам набраться сил. Плоды падают с веток, не давая фермеру - государству заложить их в казну общечеловеческого пользования. Но хуже всего вредитель корневой системы - законодатель, который вообще уничтожает само дерево предпринимательской жизни. Анализируя фактическое состояние предпринимательства, я пришел к выводу, что общий комплекс причин, мешающих его развитию, следует разделить на две группы:

1. неподготовленность предпринимателей к практической деятельности в рыночной инфраструктуре.

2. трудности, мешающие  и тормозящие развитие предпринимательства,  как в регионах, так и в стране в целом.


      Опережающее развитие предпринимательства должно рассматриваться, как определяющее условие преодоления структурных диспропорций, и восстановление послекризисного национального хозяйства. Предпринимательству должна быть предоставлена свобода деятельности, как наиболее главному фактору будущего подъема экономики.
   Что касается первой группы причин, то приобретение теоретических знаний и практических навыков должно позволить предпринимателям преодолеть свою неподготовленность к практической деятельности.
     Относительно второй группы причин, следует выделить в первую очередь причины законодательно-правового  характера.
(НДС, акцизный налог, налог на доход, отчисления в бюджет, и пр., налоги,  регламентируемые законодательными актами, для которых не хватит места в этом эссе).    
      Все это напрямую связано с теми проблемами, которые я перечислил в разделе «Экономика».
      Кроме того, сам механизм отчислений по этим налогам такой, что вновь созданные "малые" предприятия, вынуждены в большинстве случаев входить в, так называемые, внеэкономические отношения с теми, от кого зависит реализация этого механизма. Такой поворот дела отпугивает от предпринимательства истинных цивилизованных граждан и выплескивает на поверхность  этой деятельности лиц некомпетентных, как правило, грубых, готовых ради наживы переступать законы. Должен отметить, что, в основном, эти лица, как правило, действуют в непроизводственной сфере предпринимательства, т.к. они, не имея необходимых для этого знаний и опыта, идут по пути наименьшего сопротивления. Туда, где как им кажется, этих знаний и опыта у них достаточно (рынки, лотки, мелкорозничная  торговля, посредничество и т.д.). Но это уже не цивилизованное предпринимательство. При таком положении дел порождаются мафиозно-молодежные структуры, меняется интеллектуальный уровень нации, отсутствует возможность развиваться истинному цивилизованному предпринимательству. Но для этого необходимы конкретные и весомые действия законодательного уровня, т.е. «могучей, грамотной и умной», верховной «эстрады». Парламентского Шоу-бизнеса.
     Кроме того, во второй группе причин следует выделить причины нормативно-методического характера. При этом, имеется ввиду целый "букет" нормативных и методических материалов, издаваемых советами всех уровней (района, города, области) с, якобы,  благими намерениями пополнить бюджет каждого "кораблика" в отдельности, но приводящих к еще большему объему мафиозно-коррумпированных структур и в результате этого, бюджет по объему не пополняется, но пополняется объем различного рода нарушений. Примером служит Харьков, с его городским советом и головой.  Каждый простой гражданин, я в этом уверен, уже сталкивался с этим и, наверное, не единожды.
      Дополнительно следует отметить, что  в этой группе причин следует указать на откровенные поборы со стороны районных и городских властей при выдаче разрешений на торговлю в киосках и лотках, а также поборы по реализации земли. Механизм выдачи этих разрешений (кроме аукционов) таков, что цивилизованный бизнесмен "пройти" его не сможет никогда. Необходимо пройти 15-20 инстанций, встретится с сотней людей, потеряв огромное количество времени и денежных средств, и в результате, честным путем ничего не добиться. Создается впечатление, что все госучреждения бросаются на одного бизнесмена, что бы отнять у него все - охоту торговать (сегодня единственный, пожалуй, способ избежать социального взрыва, запал которого потихоньку начинает тлеть), время, средства (которых у цивилизованных предпринимателей вначале нет, или почти нет) и т.п. Хотелось бы пожелать тому, кто "напридумал" такой механизм, самому один раз пройти по этому адову кругу. Но ответственных лиц, за созданный произвол, найти никому и никогда не удастся, пока не отпилишь гнилую голову тухлой верхушки. Но, к сожалению это не удается, по известным вам причинам, о которых выше уже говорил.

*****
      На каждом углу приходилось и приходится слышать лозунги о ключевых факторах развития  страны, нормализации нашей жизни, которая должна стать основой воли государственных и политических деятелей, ведущей к стабилизации.

О  компетентном  экономическом и финансовом руководстве.
О открытости в политике.
О целях строительства нового общества.
О справедливости и четкости в налогообложении.
О концепциях экономических направлений по подъему народнохозяйственного комплекса от региона к стране.
О социальных планах развитиях.
О поддержке социально незащищенных слоев населения.
О подвигах аппаратов управления в решениях поставленных задач и направлений.

О-О-О...

    У меня судорогой сводило рот от этого, «О», и я слушал, читал, смотрел и ухмылялся. Это сколько же глупостей, в виде политической лапши, нужно навесить на уши простых обывателей, что бы они не согнулись под ее тяжестью и восторженно повторяли весь этот бред, выделяемый нардепами.

     Возникает естественный вопрос - умны ли они? А может быть глупы мы с вами сами?


*****
         На сегодняшний день в Харьковском регионе зарегистрировано около 180 союзов, советов, собраний, фондов, ассоциаций и др. общественных организаций и политических партий. Они проводят избирательные кампании, пытаясь сорганизоваться в движения и блоки. За каждым из этих блоков стоят бизнесмены, промышленники и предприниматели. Политический раскол в среде вышеназванных, позволяет увидеть коренные различия их интересов.
       В частности, различаются предприниматели с длительным циклом развития и предприниматели с коротким циклом вложения капитала. Они находятся в полярных взаимоотношениях по отношению друг к другу.
    Первые - заинтересованы в стабильности ситуаций и в постоянных законодательных правилах,
    Вторые - например предприниматели, занимающиеся торговой деятельностью, заинтересованы в колебаниях цен, нестабильностью и изменению обстановки с лозунгом - рынок все отрегулирует. Однако опыт истории показывает: нерегулируемый рынок - хаос. Но, чтобы экономика развивалась эффективно, необходим баланс в обществе. Эти противоречия связаны с политической нестабильностью, о которой я уже говорил выше, и которая отражается и на Харьковском регионе. Как известно науке, производство и политика неразрывно связаны друг с другом. Поэтому, не всегда правильно, в ущерб друг другу определяются приоритеты. На мой взгляд, в социально - экономическом развитии нашего мегаполиса, эти приоритеты должны быть обозначены следующим образом:
- производство ТНП повседневного спроса,
- производство продуктов питания,
- производство и реализация строительных материалов,
- содействие  индивидуальному жилищному строительству,
- развитие инновационного предпринимательства,
- бытовые услуги населению.
    Экономическая ситуация в стране (регионе) напрямую связана с политическим дисбалансом. Изменение экономической обстановки возможно только путем напряженного и кропотливого труда по осуществлению экономических и социальных реформ. На это способен только блок квалифицированных и ответственных людей, работающих согласованно в парламенте, правительстве, местных администрациях. Фундаментом, объединяющим людей должно явиться образование инфраструктуры рынка, ее развитие, исходя из здравого смысла и мирового опыта, основ гражданского  общества, экономических правил и отношений, и полномочий государственных структур. На сегодняшний день в Украине, как в целом, так и в Харьковском регионе, происходит сдерживание развития негосударственной экономики.
    Реформы входа в рыночные взаимоотношения уже носят половинчатый характер, а в некоторых случаях, даже отсутствуют.
     Анализируя состояние экономической ситуации в г. Харькове, и опираясь на данные статуправления и налоговых инспекций, можно отметить, что из 144 предприятий госсектора, на 75 предприятиях произошло снижение производства. И которое составляет на сегодняшний день 52%.  Это связано с разрывом, уже, зарубежных экономических связей, инфляционными процессами в Украине, скачками цен на энергоносители и сырье, и др., субъективными и объективными причинами. Интересно отметить данные за текущий, 2000 год.
Объем реализации (по сопоставимым ценам) в госсекторе составил 18,5 млн. грн. Негосударственный сектор, представленный предприятиями различных форм собственности, а их зарегистрировано примерно около 20 тысяч, представил выручку от реализации на сумму 480 млн. грн. Сопоставляя статистические данные, казалось бы, можно сделать вывод, что негосударственный сектор экономики интенсивно занимается производством, однако, на самом деле лишь около 20% предприятий занимаются производственной деятельностью, остальные - оптово-торговой деятельностью. Но и инфраструктура  торговли поставлена на колени экономического дисбаланса. Это: отсутствие кредитных линий, замораживание денежного потока, инфляционно-временные потери и др., которые вынуждают структуры торговли входить в теневую экономику. Для устранения причин, сдерживающих развитие негосударственной сети экономики, в рамках своих полномочий, правительству необходимо решать следующие задачи:

1. Во-первых, принятие основной программы становления и развития частного предпри-нимательства, которая включает в себя:
-      формирование правовой базы предпринимательства,
-       определение системы региональных приоритетов,
- формирование системы финансирования и кредитования,
-      привлечение инвестиций,
- организация информационной и методической поддержки,
-      консолидация предпринимательского сектора,
-    разработка совместных решений по экономическим проблемам,

2.     Во-вторых, в практической деятельности должен быть осуществлен широкий комплекс мероприятий:
-      формирование элементов рыночной инфраструктуры,
-      создание единого городского реестра,
- создание кредитного фонда для поддержки предпринимательства,
-      отвод земельных участков для строительства зданий,
-      создание зон интенсивного предпринимательства,
-     стимуляция инвестиций в реконструкции и капитальное строительство,
-      создание общественно- экспертного совета,
-  создание возможности использования имеющихся производственных мощностей.

*****
     Из-за недоверия и страха простые люди, такие же, как и мыслители-социалисты, всегда и повсюду видели в торговле не только, что-то весьма не похожее на материальное производство, хаотичное и бессмысленное, но и что-то подозрительное, низменное, бесчестное и недостойное. На протяжении всей истории человечества торговцы были объектом всеобщего презрения и морального осуждения. Человек, покупавший задешево и продававший втридорога, был заведомо бесчестен. Поведение купцов противоречило обычаям взаимности, распространенным в первобытных малых группах. У недоверия, страха и враждебности по отношении к торговле есть множество причин и множество форм, в которых они находят выражение. На заре истории, торговцев часто отселяли от остальной общины. В дальнейшем торговца или купца, словом того, кто, казалось, вызывал изменения, находящегося вне видимого, привычного и понятного повседневного порядка вещей, исключали из сложившейся групповой иерархии, лишая статуса и уважения. Существуют исторические данные, что даже Платон и Аристотель, граждане города, обязанного торговле своим процветанием и ведущим положением, в ту пору – презирали купцов. Позднее, при феодализме, занятие торговлей считалось достаточно низким занятием, поскольку сама жизнь и безопасность торговцев и ремесленников, да и сохранность их товаров за пределами немногочисленных небольших городов зависели от тех, кто владел властью и мечом, и мечом охранял дороги. Главным для этих представителей их сословия, была боевая доблесть, а за это они требовали высокого статуса и высокого уровня жизни. Как  это все повторяется и в наше время, но теперь уже под новым слоганом – «крыша». Парадокс. Причиной остракизма, которому подвергались торговцы, было обладание знанием, как из ничего – не производя  новых вещей, товаров, продуктов, создавалось дополнительное богатство.
     Такие виды деятельности, как натуральный и денежный обмен, а так же различные более сложные формы торговли, организация и управление, переброска товаров с целью их продажи в других местах, в соответствии с уровнем прибыльности, и по сей день не всегда считается настоящей работой. Многим по-прежнему трудно понять и признать, что количественное увеличение имеющегося запаса физических средств существования и жизненных удобств зависит не столько от видимого преобразования одних веществ в другие, сколько от процессов их перемещения, благодаря которому изменяется их относительная значимость и ценность.
     Здесь важно понять, что рынок не производит предметы потребления, а лишь передает информацию о них, и это важная функция, которую играет распространение информации, ускользающую от людей, подверженным предрассудкам и отсутствием знаний. Они принимают фактическую информацию о физических объектах как само собой разумеющееся, и не обращают внимание на роль, которую играет относительная редкость различного рода предметов при определении их ценности. А ценность устанавливается в ходе обмена различных товаров и услуг. И в этом аспекте  реклама, зачастую  глупая и беспардонная, навязывает до оскомины товары, которые залеживаются в подсобных помещениях и не пользуются спросом. И СМИ пользуются этим, получая денежные вознаграждения за прокат роликов о нужной и ненужной продукции, что бы обеспечить свое существование. Сейчас  время, отведенное на рекламу, гораздо больше, чем само эфирное время. Народ плюется, но пока еще молчит, потому, что нардепам это выгодно, наполняя свои карманы дензнаками.
    Возвращаясь к оценке второй группы причин и поборов власти, напоминаю, что земельный побор еще гаже, так как незаконен.  Земля, на которой мы проживаем, является общим имуществом и не может продаваться, как не может продаваться воздух, которым мы дышим.
Я принципиально не хочу затрагивать вопрос о наживе и спекуляции лиц, владеющих информацией о земельных ресурсах и имеющих право подписей и печатей о продаже земли, или сдаче ее в аренду. А тем более о перепродаже земельных ресурсов.
    Особенно оригинальна оплата за 1 кв. метр площади земли, на котором стоит киоск. За эти поборы необходимо наказывать виновных по причине, что в действующем законодательстве отсутствует оплата за землю, на которой размещен киоск, как временное сооружение. На мой взгляд, это ничто иное, как государственный рэкет. Если производится аукционная продажа киосков и мест под них, то необходимо под нее подвести и правовую и экономическую базы.
   А хитрость в этом вопросе проста, т.к. есть государственный аппарат, но так же есть  и громада, решающая свои меркантильные интересы. Хотя по сути это одно и то же, но действующая по своим подзаконным актам.

 Еще один Парадокс!
    Примеров незаконных, необдуманных и неумных, а точнее, глупых решений местных советов, по отношению к предпринимательству, можно привести бесчисленное множество, и если эти решения не будут изменены, цивилизованного развития предпринимательства город не получит и казна будет слабеть, а не наполняться, что наблюдается уже сейчас.  Будет прибавляться работа правоохранительным органам (хотя им это то же на руку, т.к. приносит свой, дополнительный личный доход), уже сейчас работающим на пределе своих возможностей, как физических и технических, так и  профессиональных.
      Казалось бы, Украина, как государство, в полной мере обрела политическую независимость и международный статус, став  полноправным членом мирового сообщества. Но, как показал мировой опыт, ни в одной стране мира, проводившей радикальные реформы, не удалось повторить чью-либо, пусть даже самую успешную, модель социально-экономического развития. Поэтому на Украине реализуется собственная, тупая до одури, но своя, Украинская модель. Уже сейчас очевидно, на очищение и облегчение чьих карманов, в первую очередь, она направлена. И граждане пока это терпят. Но до каких пор?
      В свое время, когда я работал в Харьковском  горисполкоме председателем «комитета по промышленности и предпринимательству», варианты из разработанной мною  "программы поддержки предпринимательского сектора" не деля на восток и запад, производимое в наши дни, нашли применение в г.г. Днепропетровске, Луганске, Львове, и что мне очень приятно, актуальны и сейчас.   
 В разделе «экономика» я обещал возвратиться к  НДС (налог на добавленную стоимость) Почему я высказываюсь в адрес депутатского корпуса ВР так резко? Ответ на этот вопрос лежит в плоскости взаимодействия властных структур и слов «рука руку моет».

                *****
      Жители 522 микрорайона в городе Харькове, являясь моими избирателями, обратились ко мне с просьбой защитить их законные права и интересы, как потребителей услуг акционерных компаний в лице Облэнерго и Укртелекома. Как депутат Харьковского городского совета, изучив соответствующие законы Украины и ответы от должностных лиц этих компаний, я пришел к выводу, что эти организации дважды снимают НДС с жителей не только 522 микрорайона, где проживает 38 тысяч жителей, а и всего города и области, включая и всех вас, дорогие друзья.
     Дело заключается в том, что в постановлениях Кабинета Министров Украины устанавливаются предельные тарифы  разного рода работ и услуг. Однако ловкие чиновники из названных акционерных компаний еще раз обкладывают всех потребителей налогом на добавленную стоимость. Вызывает удивление позиция, занятая  третьей властью государства – судебной, которая, «забыв» о требованиях законов Украины, отстаивает корпоративные интересы монополистов.
     От 522 микрорайона по данному делу в киевский районный суд, по моему совету, было подано около 300 исковых заявлений, от групп по пять граждан, с требованием восстановить их законные права, снять неправомерно начисленные сборы под видом НДС в размере 20% и возместить нанесенный им ущерб. Что ж, ситуация двояка – суд может встать на защиту крупных монополистов, а может встать на защиту интересов и простых граждан. Итак, что же происходило на самом деле?
     Граждане получают определения суда со следующими требованиями. По ходу дела я буду их комментировать.
1.Исковые заявления должны быть индивидуальными.
(А как же нормы статьи 104 Гражданско-процессуального кодекса Украины, дающие возможность подавать коллективные исковые заявления и жалобы?)
2.Судьи требуют подавать исковые заявления по месту нахождения организации – ответчика.
(А  как же право граждан подавать исковые заявления по месту жительства?)
3.Судьи требуют предоставить справки из ЖЭКа с места проживания истца.
(А  разве паспорта с отметкой о прописке недостаточно для судьи?)
4.Судьи требуют представить в суд письменный договор каждого истца с ответчиком.
(А как же устная форма договора, ведь не у всех жителей есть договора с Укртелекомом и Облэнерго, хотя жители оплачивают услуги  этих организаций?).
(А когда вы едете в метро,  что, то же  заключаете письменный договор?  Но ведь существует и статья 42 Гражданского кодекса Украины, закрепляющая устную форму договора?)
5.С целью затруднить гражданам разрешение этого вопроса в суде, Киевский районный суд требует уплатить государственную пошлину, представляя это дело не как отношения по защите прав потребителей, - но как имущественные правоотношения.
(Но ведь все отношения по защите прав потребителей являются имущественными, поскольку как сказано в самом Законе Украины «О защите прав потребителей» вытекают из нарушения именно имущественных прав граждан, потребляющих товары, работы и услуги).
     Вот ведь какая интересная ситуация, когда люди за защитой своих законных прав обратились в     независимую третью ветвь власти – судебную, с просьбой восстановить законность во взаимоотношениях с акционерными компаниями Облэнерго и Укртелеком.  Киевский районный суд, судьи которого сами являются гражданами и сами вынуждены выплачивать незаконно начисляемые средства, становится на защиту интересов указанных монополистов, да при этом еще не полностью соотносит свои действия с требованиями действующего законодательства.
    Возникает закономерный вопрос – насколько независим суд от акционерных компаний-монополистов. А если это так, то как же статья 126 Конституции Украины, где прямо говорится, что «независимость судей гарантируется Конституцией Украины» и о том, что  «влияние на судей каким бы то ни было образом, запрещается». Следовательно, дело не только в этом. А, вы, наверное, тоже догадываетесь –  что, сколько и где оседает? И кто этот бедлам защищает.
   А как же быть простым гражданам, которым в соответствии со статьей 8 Конституции Украины гарантируются права на судебную защиту? Самое смешное, что и апелляционный суд  нашел закавыку в этом деле. Якобы, был нарушен срок подачи апелляции,  умышленно «забыв» про   выходные дни, которые не входят в этот срок.
    Депутаты нынешнего созыва уже не отвечают за граждан, сбросив ответственность на партии, которые они представляют, то есть в никуда. Отмахиваются от нас, как от назойливых мух.
   Такого беспредела мне еще не приходилось видеть, хотя я насмотрелся за свою жизнь достаточно и прочел достаточно литературы по этому поводу.   
    Так что вы теперь скажете о правовом государстве, которое мы строим?  Или уже построили!?
         Это не создание общества правовой и социальной защищенности личности, общества высокой культуры, морали и нравственности.
          Это не создание высокостабильного демократического многонационального государства с развитой экономикой и системой производственных отношений.
           Это нравственный геноцид, в  полном объеме его понимания!
   Очень тяжело осознавать, что в этой ситуации ничего сделать невозможно, из-за тупости "народных" неграмотных избранцев-депутатов. Кухарки, за которых практически никто не голосовал, т.к. голосовали за пятерку лидеров партий, расписанных СМИ яркими  голубыми, красными и оранжевыми красками, борцов. Борцов, за эту самую, туманную и эфемерную справедливость, (которая после выборов просто забывается), а не за личности, находящиеся в списках представителей от этих партий, которых мы даже не видели. И, о которых наш народ практически ничего не знал. И, которые получили мандаты благодаря денежным взносам на проведение пиар-компаний.
И, чем больше был взнос, тем выше по депутатскому списку они находились.
    Особенно это наглядно просматривается в Харьковском городском совете, начиная с мэра и его друга, секретаря горсовета и остальных участников этого голубопопого  сборища, под названием, якобы, местное самоуправление. Если в недалеком прошлом депутаты,  избранные всенародно  жителями какого-то  округа, несли ответственность перед  избирателями, за принятые ими решения, то сейчас для них – «спрос не бьет в нос». Депутатская ответственность за округ, который они в свое время представляли - отсутствует полностью!    Одним  из «тяжелых» примеров действий городской власти является создание КП «Жилкомсервис» и сдача коммунальных предприятий города в концессию.(продажа) Я не буду говорить об истинной цели создания этого параллельного ЖКХ–овсковского клопа, сосущего денежную кровь из карманов потребителей за мифические услуги, и направляемую,  «понятно, в чей карман» денежного потока, а скажу о радостном событии – создании  шедевра власти в виде договора с потребителем.
    Этот документ не выдерживает никакой юридической и логической  критики. «Потребитель» не сможет воспользоваться ни одним из основных  предоставленных ему прав. Мне не хочется приводить подробный анализ этого документа. Каждый человек, прочитав договор, сможет сам проанализировать сей шедевр, и посмеяться вместе со мной. Поставив у себя счетчики горячей и холодной воды, лично убедился в беспардонном грабеже населения, при помощи тарифной сетки, отбирающей у граждан города в три-четыре раза больше денежных средств, за мифическую поставку несуществующих услуг. И ведь платят несчастные и  обманутые граждане. И молчат. Молчат, потому, что не знают как бороться с паразитами и какое лекарство применять для уничтожения микробов, появившихся в теле общества.


*****
      Драматизм ситуации в настоящее время в стране, на Украине и в Харьковском регионе в том числе, заключается в том, что любые меры, которые могут способствовать оздоровлению экономики, связаны с тяжелыми последствиями. Например:
-для власти  жизненно необходимо стабилизировать гривну, но тогда нужно сократить бюджетный дефицит, урезать госрасходы на социальные программы, повысить налоги.
-нам крайне нужна либерализация цен, и в целом экономики, под которой понимается существенное сокращение госзаказа и централизованного распределения ресурсов. Однако, это влечет за собой рост доходов населения, параллельный рост цен,  а следовательно раскручивание инфляции, что и происходит в настоящее время. Вот и получается замкнутый круг. Так что же делать, мои дорогие соплеменники?
    Мои родные, близкие и знакомые, плюйте в  ласковые лики вашего выбора, не подавайте им рук, не пищите от радости, когда их  дорогостоящая голубая законодательная утка с их голубыми, дорогими для нас умственными испражнениями, вынесут на площадь, и не становитесь на колени, чтобы лобызать их. Голубоглазые и голубопопые, вами выбранные добренькие ребятушки, не ваши друзья или родственники по обществу. Это отбросы общества, которым вы поклоняетесь. Это фетиш.  Это каменные идолы. Это  испражнения, которые дурно пахнут. Это денежные мешки с руками, ковыряющимися в ваших карманах, извлекая из них последние копейки, и смеющиеся вам в лицо. Будьте, наконец, людьми, мои родные соплеменники, и встаньте  с колен. Настало время прекратить выдавать мандаты любой из партий, бьющей  себя в грудь и готовую толкать паровоз неосуществимых желаний и несбыточных надежд о справедливости. Хватит производить «темные» выборы и обворовывть нас их высокой заработной платой, пенсией и льготами, из расчета 1.173.630 гривень в год на одного депутата. Нельзя, чтобы голубизна беспредела запачкала ваши, пока еще нормальные, человеческие души.  Конечный результат - есть цель, которую поставила перед ними парламентская власть, коалиционное большинство. Определить цель - дело гражданских властей, а дело милиции - достичь этой цели наивыгоднейшим применением имеющихся в их распоряжении средств. Цель нелегитимного правительства, под крышей тоже нелегитимного коалиционного ВС, сформулирована четко: уничтожить противника. Однако превышение полномочий, вмешиваясь в порученное дело незаконным образом, приводит к вопиющей несправедливости по отношению к народу, который они, якобы, представляют.
     Сложившаяся ситуация противостояния структур власти не сулила стране ничего хорошего, но, пользусь массовым распространением паранойи среди членов коалиции, эта когорта горе-политиков убеждает народ представить планы президента химерой. После длительных согласований и договоренностей, Президент дал согласие на проведение в жизнь главного действия по замене существующей своры коррупционеров на более порядочных депутатов и партий, за которой пойдет народ при условии, что все обеспечат формирование общественного мнения в нужной плоскости и согласии. Хотя понимаю, что это не рецепт выздоровления власть имущих. Однако, вновь повеяло голубым морозом и комгнилью, в виде оппозиции… И, если я все-таки пойду голосовать, то единственный шанс остается у меня,  голосовать против всех. Хотя, если честно ипризнаться, кто его знает, что произойдет в этом  случае…
   Не самое страшное в нашей жизни то, что  касается наших мозговых  болезней. Куда страшнее, когда никто и ничто не сможет остановить группу людей, защищенных неприкосновенностью, которые напичканы полномочиями, проверять, отбирать, перевирать и делать свои измышления о правильности или неправильности действий согласно законодательства, казнить или миловать. Этот четкий, отлаженный механизм, созданный клевреточной паразитирующей парламентностью, совершенно не представляющий общий организм народа, принимает решения бестолочной депутатской большевизной, отстаивающей свои интересы и карманы, и представляет себя как общий «чих» народа. После воплей с трибуны парламента лже – Никонов, берутся за работу оплаченные ими ученые. Исследуется все до мельчайших подробностей, и на гора выходит, якобы общее мнение, о том, что, да, предприятия должны быть государственными, но в аренде у частных лиц, которые могут быть отобраны в любую минуту, а кладбища должны быть частными, но общими. Что парикмахерские - это для народа, а бани  у предпринимателей, но не для всех. Шутка. Но самое смешное в том, что такие и подобные им маразматичные  законы принимаются. И даже на ура.    Какими же низменными чувствами пронизаны эти решения, сколько гадости и глупости должно быть в головах этих горе депутатов, если это не преднамеренно. Земля, по которой мы ходим, на которой стоят наши дома, на которой стоят здания заводов и фабрик, возведенных  руками народа,  все это продается и сдается в аренду на  неисчеслимое число лет, с целью, чтобы именно нашим внукам и правнукам они не достались. Они, как коты, слизывают вершки со сметаны доходов общества. Так было, так есть и, наверное, так и будет.
      Я не знаю, почему депутаты не догадались продавать воздух, которым мы дышим, недра земли, в которых нас закопают, как ушедших в мир иной. Вода, которую уже сейчас, продают с машин и не знаю, дадут ли мне, при прощании с нашей землей,  глоток бесплатной воды и воздуха, и не осознаю,  сколько моим родным потомкам придется платить за нее. С телевизионного экрана уже пролетела информация о приватизации водных ресурсов. Или я безнадежно отстал от жизни, а все уже расхищено и распродано? Или я страдаю маразмом и непониманием. Если встречается настощая, полноценная жизнь, человеческая, в полном смысле этого слова, а это иногда  бывает, то наши высокие и раскрашенные народные  представители – павлины, тщательно, реакционно, взвешивают эту единичную жизнь на своих весах. Иногда реакция бывает яростной и враждебной, а иногда, зачастую, незаметной, но не мене опасной. Все разумные существа, объединяющиеся в коллективы, характеризуются определенными социальными способностями, которые необходимы не только для существования их как рас, но и для нормальной деятельности их общин. Это и уважение к закону, и понимание значения совместного труда, и долга по отношению к другим, и эмоции, и сочувствие и нежность, и многое, многое другое, которое не оценить и не взвесить на весах исторических событий становления человечества. Кто сможет оценить свою, или чью-то жизнь? А сколько стоит моя жизнь?    Что же касается различий между востоком и западом, это надуманность, проклятая народом, но почему-то постоянно вытаскиваемая из «потных и вонючих» штанов наших очень «любимых» депутатиков-политиканов. Конечно, сюда можно было бы отнести характеристики более глубокие, но менее очевидные. Всевозможные инстинкты, семейные обычаи и многое, многое другое, что гораздо труднее раскрыть и понять. И это самая страшная трагедия государственного аппарата. Всю свою жизнь я нес в себе единственный девиз:- "не относись к другим так, как ты не хочешь, чтобы относились к тебе". Почему же этот аппарат относится к нам, простым людям,  с таким презрением?        С высоких трибун доносятся до нас с экранов телевизоров выступления  неграмотных, не умеющих связать пару слов  парламентариев, начинаемые словами: - народ, поверьте мне! Я это знаю, … и т.д. Каждый из 450  нардбздепов думает, что его выступление – самое главное и веское в нашей жизни  и,  что если мы, народ, не пойдем за ним вслед, по тропинке, обозначенной его фикалиями, мы перестанем быть человеками. А как же остальные, оставшиеся еще в живых 42 миллиона, из 52 еще вчера,  жителей Украины, наверное не менее обеспокоенные ситуацией в стране? А как же я? Что, каждый из нас  не имеет право сказать те же слова: -поверьте мне!?  Люди, я… и т.д., и вся словесная белиберда после этих предисловий. Я вспомнил старый анекдот, когда встретились  двое, американец и русский. Американец сказал: - у нас в стране свобода слова. Вот я могу выйти на площадь перед Белым домом и крикнуть, долой Рейгана, и мне за это ничего не будет. Да, сказал россиянин, у нас тоже свобода слова. Я тоже могу выйти на Красную площадь и крикнуть, долой Рейгана и мне за это тоже ничего не будет.
      К чему я это? Анекдотическое словоблудие и последующий за этим маразм принимаемых решений, приветствовалось на протяжении веков, и не нашему поколению заткнуть рот  этим фонтанам бессмысленной чепухи и парадоксов.  Но ведь СМИ поддерживает этот поток испражнений, а значит, что,  и там почти все больные люди? Уж не знаю, что и подумать.
       С одной стороны, журналисты – среди которых и  наши дети, которых мы родили и воспитали, и дали возможность грамотно донести до слуха матерей и отцов правду, а  с другой стороны,  это выходцы из палаты №5, А.П.Чехова, как бараны жующие зеленые  банкноты из рук благодарных хозяев, и ждущих приказов: - На место, Фасс, Молчать, Лизать, Писать, Голос! И ведь прыгают и лижут руки и задницы кормящих, и пишут пасквили и лозунги, оправдывая негодяев за их непорядочные действия.
         Куда же подевалась порядочность и чистота души наших глашатаев? Тяжело без душевной боли напоминать вам это.

*****
   Теперь можно опуститься по лестнице политического управления на этаж ниже, в коридоры местного самоуправления.
      Семейственный  депутатский клан Касьяновых. Папа, сынок и теща. Бывшие коммунисты, затем социалисты, а теперь крутые бизнесмены из партии регионов. Хотя старший, решая все проблемы сыночка, открывая ногами и купюрами двери кабинетов властных структур, убеждает всех, что он простой инженер с завода «Электробритва» и никакого отношения к бизнесу не имеет. Действительно, его трудовая книжка  хранится в отделе кадров, но на заводе его никто не видел. Прихватив, при разделе трудового имущества граждан города между партийными шакалами нашей жизни, трамвайную и троллейбусную остановки, у метро «студенческая», он сдает в аренду эти помещения для киосковой торговли и снимает приличные рентовые пенки с лохатых арендаторов, пришедших из науки, заводов и школ, бывшую нашу элиту производителей прогресса, вынужденную продавать свои мозги и руки таким способом, ради собственного выживания и выживания своих семей. Выбросив книги из общественной библиотеки, собраной жителями 522 микрорайона, организовал в этом помещении сауну и кафе, и объявил всем, что он перестал быть коммунистом, и что социалистические ветры несут его в прекрасное завтра, а с приходом капиталистических регионалов, став голубым, заверил, что нет большего счасья, чем носить знамена Кушнарева и Януковича, и подтираться этими бело-голубыми платочками, и носить на боку кожаную торбочку, набитую банкнотами, пахнущими потом трудовой интеллигенции, сброшенной на обочину жизни, в клоаку истории.  Ну да, ведь пословицу, деньги к деньгам – блохи к собакам,  еще никто не отменял.  Как же ему хотелось стать князьком в 522 микрорайоне и вдыхать воздух власти. Как хотелось ему, чтобы холопы микрорайона низко ему кланялись и радостно кричали – ура барину!      
      Телефонный звонок Касьянова старшего, мне домой, слегка удивил и насторожил. Он пригласил меня, беспартийного, депутата горсовета, и Дворова, депутата райсовета от компартии, к себе домой на рюмку чая, дескать,  посидим, поговорим о житье-бытье и наметим планы нашего сосуществования в родном 522 микрорайоне под поэтическим названием «пески». Название это он получил от наносного песка на территории бывшего свинарника, Липчанского совхоза. Собрались втроем, выпили, поговорили, а потом, через несколько месяцев, у меня была встреча с начальником РОВД Киевского района, Славой Картавых, на которой мы разговаривали на повышенных тонах, и он, в порыве мелочной злости, достал из стола кассету с пленкой  и, размахивая ею в воздухе, высказался. – «Что, думаешь я не знаю, как вы, депутаты, поносите нашу работу,  и что говорите о нас, бухая по квартирам водку». Он с гордостью приводил цитаты в адрес доблестной милиции, сказанные за столом у Касьянова. – «Это хорошо, что наш внештатный осведомитель записывает эти разговоры, а то был бы вообще беспредел», - без устали повторял он.
 К этому добавить было нечего.
     Почему к дерьму слетаются мухи и сползаются черви, почему к вонючему и гадкому прилипают люди еще более гаже, чем они? Бывшая учительница, Жердева,  весьма похожая на базарную бабу  телом, душой, и повадками став, непонятно как, в 11 лет участницей войны, подсидела старого, больного и немощного председателя совета ветеранов, заняв его место, и управляемая и направляемая Касьяновым, который поддерживал ее зелеными купюрами, начала кипучую деятельность по оплевыванию демократического депутатского корпуса в микрорайоне и восхвалении Касьянова. И появились листовки с надписями: «Касьянов наш, а Рекушев – законченный алкаш», «Долой аморального негодяя Рекушева – давай святого Касьянова», ну и так далее, примитивный пиар.
     Написав донос в РОВД о, якобы моей коррупционной деятельности, Касьянов радостно потирал руки, гаденько улыбаясь при встречах,  надеясь, что суд аннулирует мой мандат депутата или отправит меня в «места не столь отдаленные». Однако суд полностью меня оправдал, и свалить ему меня не удалось, пока не пришел в микрорайон настоящий денежный мешок, купивший всех и вся.  Касьянов долго лизал задницу этому кандидату, но тот держался на расстоянии, зная гнилое нутро Касьянова.  А бывшая учительница, Жердева, его компаньонша, получая чаевые от него,  при встречах выкрикивала мне и моей семье вслед: - чтоб вы все сдохли, чертовы комуняки и сволочи, Рекушевы и Дворовы. А я, защищая людей от  социальной несправедливости, усмехался в свои усы и искренне жалел глупую и беспардонную гадюку, получающую яд интриг от серых и пустых  пузырей, надменных демагогов Касьяновых, толстых и пузатых отца и сына, депутатов Киевского района в г. Харькове. Семейственный депутатский подряд, если считать и тещу младшенького. И до сегодняшнего дня ничего не изменилось. Пасквили и доносы из под  пера старшенького Касьянова и Жердевой  в мой  адрес, до сих пор летают птицами в разные инстанции, несмотря на то, что мне уже под семьдесят и политикой давно  не занимаюсь. А младшенький уже стал депутатом Люботинского городского совета от партии регионов.
     Вот ведь какая закономерность! Чем ты порядочнее, тем больше уязвим. Ты сложнее, глубже и духовно богаче? Значит, ты беззащитен и обречен. Приходят неведомые пузатые серые нахалы и пытаются перевернуть твою жизнь! И для этого им не нужны никакие достоинства, все заменяет врожденное бесстыдство,  свинство и денежный кошелек.
     Но это жизнь, а люди слабы и их нельзя за это осуждать, как улитку, не умеющую быстро бегать.
         Возможно это был инстинкт самосохранения, который заставил меня обходить эту ядовитую жабу, квакающюю на всех перекрестках жизни и прыгающую на грудь любого, кто пытается сказать о ней правду. Она вонючая  и скользкая, и после нее остаются  у людей душевные ожоги. И самое главное, что все  мы козявки, и не можем вытащить эту больную занозу, защищаемую региональной партией, из тела заболешего организма  общества.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Давайте ознакомимся и проанализируем вместе один интересный документ, составленный на фактах двухсот-летней давности.
Д.І. Багалій Історія Слобідської України
Видавництво «Основа» Харків 1980 р.

СОЦІАЛЬНИЙ УСТРІЙ І СУСПІЛЬНІ СТАНИ
Подібність і ріжниця у суспільних станах Гетьманщини і Слобожанщини.
Тодішні стани — посполіти, цехові, козаки — компанейці й підпомошники, державські піддані. Одбутки підданих.
Соціальні реформи центрального уряду за часи цариці Анни.
Соціальна реформа цариці Катерини II.

Подібність і ріжниця у суспільних станах Гетьманщини і Слобожанщини. Соціальний устрій слободсько-українського суспільства нагадує нам Гетьманщину. І се не дивно, бо була загальна основа утворення суспільних станів у всього народу. А слобожани не звідки як з Гетьманщини принесли на нові місця основи свого національного життя — свої стародавні українські звичаї. У Слобожанщину, як ми бачили, приходили вже з початком розділення на стани. У Харків прийшла ватага козаків, але воєвода Офросимов про них казав, що се були «мужики деревенские»; очевисто, багато, їх справді належало до поспільства. У другі городи теж разом з козаками приходили "пашенные мужики" як їх обзивають по-свойому московські приказні люди. Бачимо ми серед переселенців і міщан. Не бачимо тільки шляхти — родового дворянства, але маємо козацьку старшину, з котрої потім виробилося і шляхетство котра з самого початку стала заселяти свої маєтності посполітими людьми. Ріжниця між Гетьманщиною і Слобожанщиною була в тім, що на землях Лівобережної України до повстання Богдана Хмельницького жило чимало шляхти і були вже шляхетські маєтності, а в дикому московському полі їх зовсім не було. Там, як ми знаємо, не було ні шляхти, ні московського боярства, і тільки московський уряд видав грамоти Бєлгородській церкві та деяким служилим людям на те, щоб займатися промислами у сих просторих, хоч і безлюдних місцях. Але й се право було скасоване, коли явилися сюди справжні поселенці-українці.
Повстання Богдана Хмельницького козацькою шаблею скасувало соціальну неправду, яка царювала у Польщі і в її українських землях. На чолі повстання стали козаки, а їх підтримували й другі стани українського народа — міщани, посполіти. Головна мета повстання й була в тім, щоб знести привілеї станів, щоб не було тієї безодні, котра отділяла тоді шляхту од посполітих, панів од кріпаків. І ось тоді всім захотілося попасти у козаки, бо козак був вільний чоловік, доволі заможний і забезпечений землею. Таким побутом до козаків наближалися і міщани, й поспільство, бо усі ті три стани займалися й хліборобством і промислами, а міщани теж несли військову службу по містах. Ріжниця була між ними не в юридичних правах, а головне у кріпацтві, котре викувала шляхта і котре було скасоване разом з другими привілеями і разом навіть із самим шляхетським станом Богданом Хмельницьким. На дикому полі слобожане могли спочатку виконати свій соціальний ідеал, себто скасувати привілеї станів. І вони справді тоді немов злилися у козаччині всі — до неї прилучилося і міщанство, і поспільство. Тодішні стани — міщане, козаки — компанейці і підпомошники, державські піддані. Але коли і у Гетьманщині дуже швидко почали виділятися і складатися ріжні стани, у козаки записувалися заможні, а біднота залишалася у поспільстві, то теж саме ми бачимо і у Слобожанщині. І тут деякі міста, як, наприклад Харків, зробилися центрами торгівлі та промислів, і тут було немало міщан та цехових, але значна частина слобожан залишалася у поспільстві, бо землеробами вони були колись і в своїй рідній країні, їх і тут записали у стан «пашенныхъ крестьянъ». У Харкові в 60-х роках XVII ст. воєвода Ситін знайшов 4 сотні козаків, 6 сотен міщанських, 18 міщан і 1 сотню «пашенныхъ крестьянъ». У 1670 році «пашенныхъ черкасъ» у Харкові було 1423 чоловік та родичів їх 678 чол. Іще згадують московські документи про «ПЕШИХЪ пашенныхъ черкасъ городовой службы»; се й були козаки городової служби, або міщане, промисловці та землероби.
На великий жаль, ми маємо тільки московські назвиська ріжних станів українського населення. Тільки слово «міщане» нагадує нам про сей стан українського народу. Населення Харкова і інших міст ділилося на козаків полкової служби (харківців полкової служби по реєстру полковника Донця було 1402 чол:) і міщан; до міщан прилучалися ще цехові і «пашенные крестьяне». Із виданого мною документа 1685 р. видко, що харківці городської служби ділилися на міщан, на чолі котрих стояв війт, і цехових, над котрими стояли цехмістри: «Бьють чоломъ,— писали царям харківці,— харківці городової служби українці — війт Мусій Ільїн та сотники-Іван Погребняк, Яків Захарновський, Данило Малинка, Василь Сліпченко, Васильєв, та цехмістри — Василь Помазин, Леон Здоровець, Мартин Іванов, Лаврін Васильєв, Гораська Іванов усім городом до одного чоловіка». Цехи були і в Правобережній Україні, і в Гетьманщині — звідтіля слобожане перенесли їх і в Слободську Україну, склавши їх на зразок тамошніх. Ми маємо дуже цікаву установчу грамоту бєлгородського воєводи на цехи у Слобожанщині. Ось її зміст: по указу царя Олексія Михайловича воєвода бєлгородський Гр. Гр. Ромодановський звелів харківським градодержцям — воєводі Г. Ц. Грецову і полковнику Григ. Донцеві для загального спокою, для усякого мійського порядку, для государської служби, для поширення у цехах церемоній, для величньої краси у церквах Божих, для здобуття ладону, свічок, образів, дзвонів і усього потрібного для церкви усім городським і повітовим мешканцям заложити цехи і обрати для них старшину. Тоді ж по указу государя дозволено було городським і повітовим ремесникам кравецького ремесла (кравцям і кушнірям) заложити спільно укупі цех і бути у ньому цехмістром харківському обивателю Дем'яну Давидову з тим, щоб він із своєю цеховою братією мав суд у ділах сього ремесла по стародавніх звичаях, як се бувало у них вже й раніше.
Судитися вони повинні були на підставі тих артикулів, котрі у них раніше були написані, і ні в чому од них не одхилятися. Але суд їх не міг торкатися до карних діл. Більш усього ж вони повинні піклуватися про прикрасу церков Божих. А в погонщики їх не велено було висилати до царського указа. Ся грамота була написана у Харкові у 1671 р. і на неї воєвода зробив такий припис: «Бути в цеху до указа, усяку городову государеву службу служити, податки платити справно, цехмістру в суди і розправу (по карних ділах) не входити, а про усякі діла давати звістки воєводі».
З сієї грамоти видко, що: 1) цехи Слобожанщини були міцно зв'язані, як се було і в Гетьманщині, з брацтвами, 2) вони були як в містах, так і по повітах, себто містечках і по селах, 3) цехмістр разом із цеховими братчиками мав право судити в цехових справах свого ремесла, окрім діл карних, 4) сей суд (а значить, і цехи) існував вже давно,— куди раніше 1671 р.— на підставі стародавніх звичаїв або, як то кажуть, «звичаєвого права» і 5) судити вони мусили по писаних артикулах, можливо, по екстрактах з міського магдебурського права, котрі примінювалися у Гетьманщині. Се моя гадка, але вона має під собою деяку основу. У 1685 р. у Харкові було 5 цехів з цехмістрами, імення котрих ми тільки що зазначили. У цехах дуже яскраво виявилася «старочеркасская обыкность» слобожан, бо й вони трималися більш усього на стародавніх звичаях, а не на писаному установчому праві, і та грамота, котру ми тільки що виложили, стверджує те, що було вже у народньому житті. Але головним станом були все ж таки козаки. Вони поділялися на виборних козаків, або компанейців, і на підпомошників їх. У початку XVIII ст. вийшов приказ набрати козаків-компанейців, а у поміч їм підпомошників їх. Перші повинні були самі нести військову службу, а другі — допомагати їм грішми чи харчем; таких було по 2, 3, 4 чол. або 5, 6, 7 і 8 бідніших з них. Старшина теж мала по 6,10 або 20чол. Виборним козакам підпомошники допомагали провіантом та грішми на покупку коней, амуніції, одежі (убрання), рушниць і на усяку військову потребу, але тільки для дальньої служби і не на кожний рік. Окрім того, підпомошники давали провіант і фураж армейським полкам, достачали хури і приймали участь у роботах задля держави; інші замість грошової підпомоги й провіанта працювали на старшину — возили їй сіно та дрова і були у неї погоничами. З підпомошніків вибірали і компанейців. Так було установлено по документу 1726 р. Надрукований мною «Екстракт о Слободських полках» підтримує сю звістку і відносить сю установу на 1700 р. В 1700 р., говориться там, по жалованних грамотах з Розряду велено в Слободських полках бути: у Сумському 1230, в Охтирському 820, в Харківському 850, в Ізюмському 250, в Острогозькому 350, всього 3500 козаків, і вони вибрані з козаків і з міщан і записані в книгах, котрі потім були одіслані в Розряд з Бєлгорода в 1700 р. князем Я. Ф. Долгоруким. А решті козаків велено помагати отим виборним козакам в службі і положено на них підпомогу по їх українському звичаю, так щоб ті виборні козаки тією підпомогою були озброєні і в походах запасами забезпечені і недостатків у них ніяких не було. А грошей, що було положено в 1697 р. по карбованцю на чоловіка, не брати і окрім тієї кінної служби нікуди їх на служби не посилати і тягарів і хур у них без указу і без грамот з Розряду нікому не брати.
 Далі в «Екстракті» говориться, що немає звісток про те, скільки було у кожному полку козаків-компанейців до 1700 р. Тут маємо цікаву звістку про український звичай в улаштуванню козачої служби; звертає на себе нашу увагу й те, що у 1697 р. був положений, але у 1700 р. скасований оклад в один карбованець з кожного. Підпомошників повинно було брати вп'ятеро-шестеро разів більше, ніж компанейцев. Компанейці, або виборні козаки, нагадують нам реєстрових українських козаків за часів Польщі. Се була немов козацька аристократія. І справді, хоч усякий з підпомошників і міщан міг зробитися компанейцем, бо компанейці й комплектувалися з сих двох станів, але для того, щоб служити у конних компанейцях і виступати у походи, треба було мати деякий достаток. Харківський полковник Хведір Донець у 1705 р. записав усіх міщан міста Харкова у козаки — одних у компанейці, других у їх підпомошники. Воєвода подав звістку про се в Розряд і додавав, що тепер нікому буде виповняти тих відбутків, які колись несли «черкасы городовой службы», себто міщане. Що міщане охоче перейшли в козаки — се свідчить, що їх міщанські відбутки справді були тяжкі.
З другого боку, міщане таким побитом визволялися від воєводського присуду, котрий для них був завжди тяжким. Воєвода ж через те лишився майже зовсім без підлеглих йому людей, бо у Харкові тоді було усього 177 великоросійських служилих людей (39 рейтарів, 46 солдатів і 92 чол. дітей боярських городової служби), і то частина їх була вибрана у драгуни, інші розійшлися, а деякі поумирали. Не дивно, що при таких обставинах можливо було поставити питання про скасування воєводської влади у Харкові, що й було зроблено у 1706 р.
Поспільство яко окремий стан у Слобожанщині ми бачимо з самого початку її заселення. У Суджу, наприклад, прийшли разом козаки (62 чол., дітей їх, родичів 66, усього 128 чол.), міщане (105, дітей і родичів 114, усього 219) і «пашенные мужики» — себто посполіти (533 чол., дітей і родичів 50, усього 1043). І вони із 102 місць—Правобережної, Лівобережної і Слободської України — більш усього з Прилук, Ніженя, Конотопа, Ічні, Ромен, Гадяча. Вони оселилися у Суджі яко вільне поспільство, незалежне ні од яких державців. Так було і в інших місцях, се були вільні посполіти. Але частіше поспільство селилося на землях державців — і тоді се були їх піддані. Походження таких панських сіл, деревень та хуторів зв'язано з заселенням Слобожанщини.
Панами-державцями були, з одного боку, козацькі старшини, а з другого пізніше — російське та чужоземне дворянство. Треба, одначе, до сього додати, що такі слободи з підданими були і у козаків, але у них було більш хуторів, з котрих потім виросли слободи. З першого погляду, здається дивно, як то могли з'явитися панські слободи з підданими, коли кожний переселенець міг зробитися зовсім вільним козаком і земельним власником. Але се залежало від того, що козацький стан, особливо козаків-компанейців, потребував великого достатку. З другого боку, державці давали своїм слобожанам усякі вільготи на якийсь там час — на так звані урочні літа, тобто робити теж саме, що і центральний уряд, котрий давав вільготи на 10—15 років. В козаки трудно було вписатися безсемейному або малосемейному переселенцеві, котрий прийшов у Слобожанщину без худоби і грошей. Ті, що були посполітами у Правобережжі, йшли на сі панські слободи, бо не хтіли міняти плуга на шаблю, свого звичайного діла на нове трудне і одповідальне. Державці ж, особливо спочатку, не вимагали дуже великих зборів та податків з підданих і давали їм за їх послушенство багато земель та угодів, бо був тоді безмірний земельний простір, і земля була дешева, а робочих рук, щоб її обробляти, було дуже мало.
От декілька звісток про походження державських слобід. Слобідка Артемівка була осажена відомим нам полковником Іваном Сірком в дачах мерехвянської сотні на р. Мерехві на полковій землі в двох верстах од Мерехви; він поселив тут 20 дворів вільних «черкас», зайнявши ліса версти на 3. Сю слобідку Сірко отдав свойому зятеві мерехвянському сотнику І. І. Сербину у віно за дочкою. Харківський полковник Г. Донець мав на р. Удах деревню з державським подвір'ям, хазяйством, челядью — себто прислужниками і підданими; була у нього ще слобідка Водолажка теж з українським населенням. Мурахвянський мешканець Микита Уманець мав у 6 верстах од Мурахви село Микитівну, де було до 100 дворів. У Охтирському ж полку було дуже велике село Рясне, або Давидове, у котрому було більше 400 дворів. Воно належало до полковника Миколая Матвієва (його було вбито під Чигирином), а потім воно перейшло до жінки його, котра проживала в Богодухові. От сі всі оселі були засновані у XVII ст. Небіж гетьмана Самойловича гадяцький полковник Михайло Васильєв осадив у Сумському полку на землях лебединських слободу Михайлівку, і за неї була дуже довга позва між полковником і лебединцями. Лебединці про се писали так: «А він, Михайло, утім селі город збудував без государева указу, і в тому селі у нього, Михайла, поселено чоловік 800 і більше, і на государеву службу нікуди не ходять, окрім того що на нього, полковника, працюють і тим селом їм, лебединцям, у землях і в лісах і у всяких угодах тісноту й розор роблять великий, а вони, лебединці, на його государевій службі в полках бувають повсякчасно з переміною, а жити їм нічим. А озерами, де ловили вони рибу, він, Михайло, заволодів і ліси повирубав, і з тих риболовлей і з усяких угод їх виганяють і бьють і грабують неводи і коней пооднімали і володіти їм у тих урочищах нічим не дають; щоб великий государь пожалував їх — полковникові гадяцькому земель їх і сінних покосів однімати у них заборонив». Сей документ дуже гарно пояснює нам, через що поспільство йшло на слободи у підданство козацьких старшин, а не записувалося у козаки — за таким вельможним паном, як гадяцький полковник та ще й гетьманський небіж, їм жилося, звісно, спочатку, поки ще не вийшли урочні літа, безпечніше, ніж лебединським козакам, котрим вони не давали користуватися їх козацькими угодами, хоч права їх стверджені були царськими грамотами.
Цікаво, що тут державцею являється полковник гетьманського регименту. Старшина у Гетьманщині давно вже почала заселяти прихожими підданими свої слободи. Гадяцький полковник зробив тільки спробу заселення у Слобожанщині і, як бачимо, вельми удачливу, щасливу, бо слободсько-українська старшина робила теж саме, і трудно було найти лебединцям справедливу управу на гадяцького полковника серед своєї козацької старшини, особливо на небожа гетьманового. Гетьман і сам, нівроку, широко займався придбанням грунтів та послуговував у сьому ділі й родичам. Сам пан полковник гадяцький казав, що дістав у Лебединському повіті собі «помістьє» од царя Олексія у 1676 р., призвав туди українських слобожан і населив ними Михайлівку. А лебединський сотник Супрун заняв ліс і угоди. Далі, одначе, виявилося, що до нього перейшли українські переселенці з Задніпрянщини, котрі раніше жили у тутешніх пушкарів без дозволу царя. Гетьман Самойлович заступився за свого небожа перед центральним московським урядом і писав, що його небіж поселився двором на своїй «помістній» землі і осадив село з дозволу бєлгородського воєводи князя Г. Г. Ромодановського і його, гетьмана, і заселив його українськими поселенцями; тепер він прохав у царя для свого небожа жалованної «вотчинної» грамоти. Вотчина грамота на вікі вічнії ствердила би володіння гадяцького полковника, і про такі грамоти завжди побивалися українські старшини. Гетьман хоч і зробив вказівку на те, що й він дав дозвіл на осаду села, але він ніякої влади у Слобожанщині не мав і такого дозволу давати не міг; тим-то і хотів він усе покрити царською вотчинною грамотою, хоча се «помістьє» не було ні дідівщиною, ні навіть батьківщиною сього пана власника, бо його батько й мати тільки проживали у Лебедині, але сієї маєтності там не мали. У XVIII ст. вийшов указ мати дозвіл на осажування слобід, і без сього й володіння не почиталося правним. Очевисто, що явилася потреба уладнати се діло по закону. І справді, у білопольській сотні Сумського полка у дер. Павлівці, у селах Кризі та Ворожбі поселилося без дозволу 10 великоросійських поміщиків і призвали на свої землі і поселили 53 двора українців-слобожан; українці мали тоді вільний перехід з одного місця на друге, якого не мало великоросійське поспільство (крестьянство). Сі слобожане прийшли у Сумський полк з малоросійських і задніпрянських міст та містечок, записалися у козаки, але по убожеству свойому не могли нести козачої служби і пішли у кріпаки до білопольських поміщиків.
І як виявилося, що поміщики були «великоросійської породи» і не мали права ні на землі, ні на їх заселення, їх виселено, а кріпаків-українців у них одібрано і повернуто у козаки та міщане. Се діялося у 1682 р. У XVIII ст. державці, щоб затвердити за собою землі й підданих, брали листи на дозвіл їх осажувати. У 1737 р. капітан Бульський прохав установчу комісію Слободських полків дозволити йому поселити на своїх землях і угодах слобідку у 100 чол. українців, «щоб повнити службу і мати робочих для млина і винниці». Се було дозволено йому, аби тільки у нього не вийшло з-за сього з ким суперечки. Цікаво, що слобідка заселялася не тільки для того, щоб підтримати службу, але й задля того, щоб підтримати хазяйство — не хліборобство, а промисли — млин та винницю. Цікаво, що се був капітан, значить, служба його була не в Слободських козацьких полках, а в армійських. Як появилися у Слобожанщині слободи з підданими українцями не у слободської української старшини, а у великоросійських штатських та військових урядників, може показати закликання на слободу сенатора і генерал-майора Тараканова. Він писав, що йому незабаром одведуть землю і на сю землю запрошував слобожан у підданство. «Вільні черкаси,— писав він,— можуть приходити туди без усякої опаски заздалегідь і на річці Калитві, де була станиця Дьогтева, в надійному місці, в гирлі річки Липової за лугом і лісом селитися містечком гарними прямими вулицями і меж річок у самому кутку залишати місця, де б можливо було зробити кріпость. а перед кріпостю щоб залишили місце по, обидва боки сажнів по 100, де повинна бути збудована церква і комори задля торгу; а подвір'я щоб займали не великі — довжиною по 20, а впоперек по 15 сажнів, бо в степах треба жити тісніше; а вільготи дається на 3 роки; а як людей збереться доволі, тоді за порадою кращих і взагалі за згодою усіх тієї слободи людей буде положений легкий чинш, як і у інших слобожан ведеться, а панщини ніякої не буде; усі млини мусять бути панськими, а займати їх й поправляти їх треба буде усією слободою; шинкам бути посполітих людей й панським; суди судити отаману з кращими людьми по українському звичаю; осадчому бути Михайлу Тимохвієву Семенцову, Якову Романову і Бакаю, а як осадчим, так і отаманам і осавулам і усім посполітим людям захожих людей розпитувати, щоб вони були вільні українці, щоб під личиною українця великоросіяне не проскочили, а великоруських людей і донських козаків без пашпорта жадного не приймати і ні одного дня не держати; також хто з українців явиться злочинцем, тих за се жорстоко карати і, обібравши, із слободи висилати; а як в слободі являться великоросійські біглі люди або хоча і з українців, але злодії, за таких усією слободою платити штраф. Слободу сю найменувати Олексієвською». Сей призивний лист дуже цікавий, бо на таких менше, ніж за сотниками. На жаль, ми не знаємо, скільки підданих було тоді у інших полках, а коли у одному Харківському було 11232 чол. тоді в усіх п'яти полках їх буде, мабуть, уп'ятеро або учетверо більше — себто од 45 до 56 тисяч чоловік. Значить, стан підданих посполітих у першій четверті ХУІІІст. вже доволі поширився: збільшилося й число державців-старшин та інших панів-поміщиків.
Тепер ми звернемо увагу на другу четверть XVIII ст. і подивимося, яка була численність ріжних станів у Слобожанщині у 1732 році. Беремо, сей рік через те, що маємо за сей рік перепис 4-х Слободських полків Хрущова. Він дає нам повний документальний матеріал про тодішнє соціальне становище Слободської України. З сього матеріалу, мною виданого, досі ще ніхто не користувався, окрім тільки тієї частини його, котра належить до міста Харкова. Усіх мешканців у Харківському полку тоді було 37756 чол. мужського пола; в тому числі українців 36258 і великоросіян 1498; у Охтирському — 41186, у тому числі великоросів тільки 22 чол.; у Ізюмському — 31183 (115 великоросів); у Сумському — 42931 (14 великоросів); у 4-х полках 153056 чол. мужського пола. Українці поділялися на такі стани: 1) козаки виборні, або компанейці, і їх підпомошники, 2) козачі підсусідки, 3) козача старшина, 4) поспільство, або піддані, 5) цехові люди, або ремесники, 6) духовенство, 7) великоросіяне та чужоземці.
Подивимося тепер, які стани були в тодішніх головних містах, містечках, селах та хуторах. Минемо поки що Харків, бо він виділявся серед інших міст складом свого населення, і про сей склад ми будемо оповідати у послідньому розділі. У Охтирці було 4684 чол. Вони поділялися на такі стани: полкової старшини з дітьми і робітниками 84 чол., рядових виборних козаків 1251, козачих підпомощників 2827, сусідів і робітників у козаків 94, робітників на подвір'ях 39, шинкарів з дітьми 8, робітників на подвір'ях 193, підданих з дітьми і робітниками, попів, причта 132, учителів 4, в шпиталях 4, на табачній фабриці майстрів, українців і великоросіян, 43. У Сумах було 3818 чол. мужського пола: полкової старшини з дітьми і робітниками 115, козаків 610, сусідів у них 190, підпомошників 2704, попів з причетниками 37, учителів 12, старців 13, шинкарів 26, робітників на подвір'ях 98, великоросіян у своїх будинках 14. У Ізюмі було 1465 чол.: козацької старшини з дітьми і робітниками 84, козаків 249, сусідів у них 13, робітників 175, підпомошників 782, попів з причетниками та робітниками 63, робітників на подвір'ях козацької старшини 69, мельників 3, шинкарів 9, учителів 13, старців в шпиталях 13, ченців Святогорського і Зміївського монастирів 9, великоросіян, котрі переписані з козаків в ландміліцію, 83. Чомусь ми не бачимо у жадному з сих полкових міст цехових ремесників, але вони були, мабуть, у стані козачих підпомошників і у інших станах, наприклад, робітників.
Звернемо тапер увагу на склад населення тодішніх сотенних міст, містечок та інших осель. Ось, наприклад, містечко Вовче Харківської сотні (тепер Вовчанськ): усього 221 чол.; сотенної старшини (сотник, підпрапорний, писар) з дітьми і робітниками 14, рядових козаків 114, сусідів у них 6, робітників 5, підданих сотника 51, попів з причетниками 10, шинкарів 2, двірників, робітників, стадників, винників-, мельників при хуторах 19. Підпомошників тут не було — були тільки у козаків сусіди та робітники. Другу значну частину населення складали піддані сотника. Далі бачимо звичайні невеличкі стани робітників на хуторах і таке інше.
Сотенне містечко Соколов: сотенної старшини 15, козаків 174, сусідів у них 8, робітників 19, підпомошників 548, великоросіян, котрі служать по грамотах 14, мельників 5, попів з причетниками і з робітниками 35, учителів 4, убогих у шпиталю 2, на хуторі хуторян 15, усього 839. Салтів (сотенне містечко) козаків 83, сусідів у них 3, робітників 21, підпомошників 409, робітників 4, попів з дяками 4, усього 524; се чисто українське сотенне містечко по складу своїх станів. А ось біля самого Харкова село Основа: козацьких підпомошників 31, подвір'я полковника Квітки — з 4 двірниками підданих його 263, попів з причетниками 8, мельник 1, шинкарів 8 (у одному шинку). Тут одна половина села козацька, а друга — панська, старшинська. А окрім козаків та поспільства тут жив тільки піп з церковним причтом та був. панський будинок. Село Гаврилівка: там було 43 козака, 103 підпомошника і троє з церковного причту,— се чисто козацьке село. А ось деревня Березівка сотника Ондрія Голуховича — в ній панський двір та 154 чол. підданих; се чисто панська поміщича оселя. Слобідка Троїцька Аркадіївської пустині: монастирських двірників 3, підданих 120; се монастирська державська оселя з підданими українцями: Хутір Протопопівка підпрапорного Ос. Зашелевського — підданих 54, мельників і скотарів 7. Слобідка Єрошевка полкового обозного Ковалевського — підданих 119. Маленький хутір Тарасівський пересічанського сотника Ф. Ковалевського — 9 підданих у 3 дворах і 3 мельників у 1 дворі. От такими були по соціальному складу населення оселі на Слобожанщині.
Виданий мною перепис слободських полків дає змогу обрахувати, скілько було у кожному полку усякого стану людей. Я обрахував числа по усіх полках і ось що вийшло: у Харківському полку козаків 17644, із котрих 5871 виборних і 11773 їх підпомошників (не включаючи сюди їх сусідів та робітників), великоросіян, котрі служили по грамотах в козаках, 186; великоросіян, котрі служили в козаках, але були перечислені у ландміліцію у подушний оклад, 1761, а підданих усяких державців . 15322, не включаючи сюди робітників на хуторах та подвір'ях. У Харкові були ще цехові та великоросійські купці й разночинці. У Охтирському полку було 7373 козака, 18195 підпомошників, 9162 підданих і 14 великоросіян, котрі служили в козаках. У Ізюмському полку — 3550 козаків, 11423 підпомошника і 9280 підданих, 104 великоросіянина, котрі служили у козаках, і 11 переведених у ландміліцію. У Сумському полку — 3695 козаків, 13918 підпомошників і 18476 підданих. Усього в чотирьох полках було 20489 козаків, 55309 підпомошників і 52240 підданих. Більш усього виборних козаків було у Охтирському полку, найменш — у Ізюмському; більш усього підпомошників було у Охтирському полку, найменш — у Ізюмському, більш усього підданих — у Сумському, найменш — у Охтирському. Підданих у всіх 4-х полках — трохи менше, ніж підпомошників, але Далеко більше, ніж козаків. На кожний полк приходилося середнім ліком по 5122 козака, по 13825 підпомошників і по 13060 підданих. Сі числа дуже цікаві. Вони виявляють нам, чим була Слободська Україна з соціального боку у другій четверті XVIII ст. Се була наполовину козацька країна, а наполовину вже поспільська, бо підданих у ній було тільки трішки менше, ніж козаків. У одних оселях козаки жили разом з поспільством, у других — осібно. Панських сіл, слобід та хуторів було вже дуже багато. Значить, вже в ті часи зложився стан державців-панів, котрі володіли землями і підданими і являли з себе той соціальний стан, з котрого витворилося потім слободсько-українське дворянство. Володіла підданими, одначе, не одна українська старшина, духовенство і дехто з козаків (зовсім мало), а й великоросійські поміщики й волохи, і вони, як ми бачимо, у 1723 р. набрали дуже багато маєтностей. Найбагатшими державцями й земельними власниками у Слобожанщині із слободсько-українських старшин були Квітки, Донці-Захаржевські, Кондратьєви, Шидловські, Осипови, Голуховичи, Нестерови, Ковалевські, Черняки, Защелевські, Куликовські, Лесевицькі, Надаржинські, Єфімови, Перекрестови, Карпови, Поливоди, Бугаєвські, Боярські, Федорови, Бистрицькі, Данилевські, Лесеневичи, Капустянські, Пештичі, Двигубські, Сошальські, Картаві, Семичеві. З великоросіян та волохів: кн. Крапоткін, Дунін, Дашкови, Безобразови, Матюшкини, Кантемири, Реткини, кн. Голіцин, кн. Юсупови, Кигичи; особливе місце займає харківська поміщиця велика княгиня Лизавета Петрівна (потім цариця); з Гетьманщини — Полуботки, Лизогуби, Чарниші.
Сей список дуже неповний, бо я брав тільки тих державців, котрі володіли не менш, як сотнею підданих. Окрім того, тут зовсім немає панів, котрі володіли підданими в Острогозькому полку, бо нема перепису сього полка Хрущова у 1732 р. (може, він і є, але його не знайшлося в архиві Харківської Казенної Палати; а цікаво було б його десь розшукати).
Я видав реєстри колишньої слободсько-української старшини й інших осіб, котрі мали підданих, по всій Слободсько-Українській губернії у 1767 р., коли прийшлося слободсько-українському дворянству вибірати представників у Катеринську комісію для утворення нового уложення. Тоді й злаштували реєстр, у котрому показано, скільки хто мав за собою підданих. Слободсько-українська губернія поділялася тоді на п'ять провінцій, як колись було п'ять Слободських полків; кожна провінція ділилася на комісарства, як колись полк на сотні. Сей реєстр показує нам, скільки з Слободських полків у новій губернії залишилося власників землі і підданих, скільки сі власники мали підданих. Із сих власників і утворилося слободсько-українське дворянство. Треба до сього додати, що декотрі з старшин зовсім не мали підданих, але яко старшини приймали участь у сих дворянських виборах, хоча вони ще не були такими дворянами, якими були їх російські товариші, і змагалися тільки, щоб їх записано було у російські дворянські книги.

Я не буду перелічувати усіх сих дворянських фамілій — вони надруковані в моїх «Матеріалах», я тільки визначу серед них тих, котрі мали не менш сотні підданих. У Харківській провінції їх було 33 чол.*; в Ізюмській— 40**; у Охтирській — 27***; в Сумській — 46****; у Острогозькій — 12***** у п'яти полках таких панів-державців, у которих було більше сотні підданих, було тільки 148; більш усього було їх у Сумській провінції, далі йшли Ізюмська, Харківська, Охтирська і Острогозька. Але між ними були такі магнати, котрі мали по декілька тисяч підданих. У Харківській провінції: гр. Гендрихов мав 1206 підданих, полк. М. Куликовський — 878, майорша Шидловська— 1325, кн. Кантемирова — 643, Спичинська — 2131, Щербінін — 1858; у Сумській: Кондратьєв —5958, Анисимов (по жінці Кондратьєвой) —5071, Савич — 709, сотн. Савич — 1631, Лизогуб—-708, Куколь-Яснопольський — 622, Полуботок 1523, кн. Голіцин — 4514, духовник цариці Дубянськи — 1792, кн. Шаховський — 797, фон Волькенштейн — 652; у Охтирській: Надаржинська — 1315, Подгоричани — 642, Осипова— 1791, Коновницин — 905, Абаза — 808; у Ізюмській: Захаржевська — 2614, Краснокутська — 1283, Шидловська — 747, Данилевський — 622, Заруднев — 854, Сошальський —605; у Острогозькій: бригадир Тевяшов — 2657, полковник Тевяшов — 4256, Татарчуков — 961, Єрошевський — 847. Усіх тих, котрих зачислили для виборів . у комісію немов би то на правах дворян, було 602; 71 у Острогозькій. провінції, 127 у Харківській, 149 у Ізюмській, 144 у Охтирській і 111 у Сумській. Деякі з них зовсім не мали ні підданих, ні великоросійських кріпаків, ні навіть маєтностей. Але з усіх них утворилося слободсько-українське дворянство. Його походження, як ми бачимо, було таке ж саме, як і дворянства малоросійського — Лівобережної України. Ріжниця була, здається, тільки у тім, що серед слободсько-українських дворян було трохи більше російських поміщиків, ніж серед малоросійських дворян теперішньої Чернігівської та Полтавської губерній.
Досі ми давали звістки про численність ріжних станів в Слобожанщині і про їх походження і зріст. Тепер нам треба звернути увагу на питання про усякі їх одбутки, бо від сих одбутків залежала і їх численність. Переходити з одного стану у другий ще було можливо вільно: посполітий міг перейти в козаки, але не усякий мав спромогу одбувати козацькі одбутки, котрі потребували, щоб чоловік був досить заможним хазяїном або мав у себе робітників.
Яка ж була військова, служба у козаків? Козаки повинні були при потребі виступати в похід озброєними, содержуючи себе на свій власний кошт. Вони справді приймали участь у всіх походах, котрі ми бачимо у Російській державі в другій половині XVII і у перших 65 роках XVIII ст.: у повстання гетьманів Виговського й Брюховецького, Орлика; у січах з Турцією і Кримом. В царювання Федора Олексійовича у 1677—1678 рр., коли турки та татари обложили Чигирин, боронили його козаки Сумського й Охтирського полків на чолі з полковником Давидовим; слободські козаки приймали участь в поході на Крим кн. Голіцина, в Озовських походах Петра (у Острогозькому полку дома залишилися тільки старі та малі), в поході кн. Долгорукого на Перекоп. Полчане мусили достачати провіант та хури не тільки для себе, а й для російських полків. Настала велика шведсько- російська війна — і в ній слобожане теж прийняли участь. Карл XII спустошав Охтирщину, і Петро Великий робив розпорядження про оборону Охтирки, Харкова і інших міст. Два роки тисяча слободських козаків на чолі з харківським полковником Григорієм Семеновичем Квіткою воювали в Персії. З 1709 по 1734 р. на зміну їм посилали нових. В царювання Анни слободські козаки ходили у Литву підтримувати Саксонського курфюрста, котрий домагався польської корони; ходили вони і в Крим у 1736 р. в походи Мініха, там вони стратили багато козаків і старшини в січі при Чорній Долині і повернулися додому тільки для того, щоб знов іти оберігати гряницю од татар. У 1737 і 1738 рр. їм було безмірно тяжко: для походу 1738 р. од їх вимагали — од кожного з п'яти полків — по 1000 чоловік з старшиною; кожному козакові треба було дати амуніцію і по два надійних коня, провіанта на 5 місяців з хурами і погоничами, проводарів на байдаках по Дніпру і на Тор, 12 000 волових хур. Окрім того, слобожане повинні були годувати російські полки на зимових квартирах, давати провіант і фураж. Все те слобожане повинні були вистачати під пострахом тяжкої кари — навіть смерті. Укупі з сим слобожане мусили скомплектувати і содержувати з своїх же козаків драгунський полк. Слобожане тоді тисячами почали переселятися на Дін і в інші місця. У 1739 р. слободських козаків погнали у Молдавський похід. У 1746 р. в царювання Лизавети Петрівни їм треба було виступити в поход за гряницю Росії і прийняти участь у боротьбі за австрійську спадщину, підтримуючи право Марії Терезії; до сього діла у них було стільки інтересу, скільки до позаторішнього снігу, а у 1757 р. вони билися біля Грос Егернедорфа проти Фридриха Пруського і поверталися додому ледве не пішки, загубивши од недостачі корму всіх своїх коней. Се була справжня імперіалістична політика, од котрої дуже солоно приходилося слобожанам. Окрім сих походів слободські козаки знемогли і тратили сили у так званих «командіраціях». Козаків почали засилати вже не тільки воювати, але й на усякі земляні роботи яко простих робітників. У 1697 р. їх вислано, щоб поновити Кизикерменську кріпость, а з 1719 р. їх почали висилати на «канальні роботи» — себто проводити Ладозький канал. З кожних семи дворів брали по одному робітнику. Замість козацької зброї слобожане мусили брати з собою тепер заступи, лопати та сокири. У Петербурзі їм видавали дуже злиденний провіант, а його повинні були оплатити їх земляки; Канальні роботи велися до 1723 р. і знищили слобожан не менш, ніж татарські напади, про котрі ми казали раніше.
Люди гинули од суворого клімату, од хвороб та недостатків, а ті, що залишилися дома, знищувалися од тих зборів, котрі вони мусили на них вистачати. Мерло людей на сих проклятих канальських роботах багато: у одному тільки 1721 р. вмерло 260 козаків. У 1728 р. посилали козаків у Персію, у Гилянський похід. Далі почалися їх «командірації» у Саратов, у Бахмут. У 1731 р. почалося будування Української лінії На кілька сот верст у степу треба було викопати широкий рів та висипати високий вал, будувати кріпості, редути та редани, копати колодязі там, де не було річної води, гатити гатки, де були болота, прокладати широкі дороги і мостити для війська мости.
Полчане повинні були достачати з 10 дворів по одному робітнику, на кожних 10 робітників дати одну хуру, а на ватагу в 50 чоловік ще й плуг з волами. Вони повинні були узяти з собою на три місяці провіанту, сокири, лопати, мішки, щоб носити в них землю, зброю, навіть гармати, щоб боронитися од татар. Будувалася лінія і в 1732, і у 1733 р. Се був найтяжчий одбуток для слободських козаків, котрі намагалися ослобонитися од неї усяким робом — заможні давали хабарі, убогі кидали оселі й тікали світ за очі од сієї каторги. Коли слобожане під спекою гарячого сонця копали рови, насипали вали та будували кріпості, їх власні ниви залишалися незжатими.
«Посіяли, поорали,— каже пісня,— да нікому жати: пішли наші козаченьки лінію копати». «їхав козак за лінію — та й вельми надувся; їде козак із лінії — як лихо зігнувся»,— каже друга пісня, зложена у Гетьманщині про лінейну роботу козаків Лівобережжя. Зимою було холодно, а літом треба було готувати новий наряд, людей та провіант на лінію. Лінію збудували, але і після того «командірації» на неї не переводилися; треба було її захищати і поновляти. І ось ті козаки, котрих туди силоміць висилали, утікали з дороги, утікали з самої ненависної їм лінії. Не дивно, що випали такі нещасливі роки, коли більшість козаків була у розгоні. З Петра Великого служба козаків зробилася занадто суворою. Улітку, коли починалася жнива та косовиця, треба було одбувати «компаменти» — військові збори. У царювання Анни з полків виділили регулярні роти, в котрих була вже справжня армійська муштра, а потім і регулярний гусарський полк, регулярному строю почали навчати і усіх козаків — все те віддаляло козака — хазяїна і землероба — від його хазяйства, з котрого він жив і содержував своє сімейство.

ВЫВОДЫ
Анализируя историческую справку Богалея, поневоле сравниваешь прошлое с нашим сегодня.
Что изменилось? Практически ничего. Только названия и имена изменись, да слог написанного. А подневольность как была, так и осталась. Председатели, Мэры, Губернаторы, Депутаты, Генералы, Полковники различных ведомств и т.д. хапают все подряд. Нужны ли вам примеры из сегодня? Сомневаюсь. История повторяется?
Так что же делать, мои соплеменники?
На мой взляд, существует три варианта решения всех политических проблем.
1. смириться с происходящими событиями и оставаться простым быдлом, который наши паны нагло и скрупулезно грабят и обирают.
2. не голосовать и не выбирать сильных мира сего, не давая им возможности размахивая мандатами,  творить беспредел и дерибан, защищая свои карманы.
3. вновь возвратиться к идее революционного переворота, заменив одних бандитов на других,
более мягких и справедливых, как это уже было, после 17 года.
Хотя, если откровенно, лучший способ защитить свои права – жестокий переворот, при котором воры должны сидеть в тюрьмах, а не в парламенте. Но, как я уже ранее говорил, еще не пришел благородный мессия, готовый взвалить на себя груз ответственности за подобные шаги и помочь многострадальному народу обрести покой.
Жизнь коротка. Не забывайте об этом.
ЭПИЛОГ

Невозможно писать из-под уже исторического груза, напрягаясь и причесывая свои мысли в нужную сторону. Однако понимаешь, что этот бесконечный труд, на мой взгляд,   необходимо когда- нибудь завершить, поставив последнюю точку в эссе, и окончательно забросить его на полку истории и небытия, чтобы никогда более не возвращаться к нему и не ворошить в своей душе пожелтевшие страницы времени. И хотя мне есть о чем вспомнить и что сказать вам, опускаюсь на нашу грешную землю из облаков натужной философии, чтобы сохранить чистые бумажные листики и для вас, мои соплеменники. Поэтому, большое спасибо за ваше терпение, читая эти корявые строчки воспоминаний неоконченной  моей жизни, среди большого количества и ваших осколков истории,  которые остаются в вашем сердце фантомом прошлых событий. Спасибо за терпение и прощайте.
    Но если вам захочется узнать больше, чем написано в этой книге, и вам покажется интересным  то, что я произвел на свет,  пишите мне и я продолжу. У меня есть, что рассказать.  Если буду жив…


СОДЕРЖАНИЕ:

   Часть первая                стр. 
Об авторе…………………………………………...2               
Предисловие   …………………………………...…7
Детство   …………………………………………..10
Юность  ……………………………………….…..52
Отрочество   ………………………………………66
Мужество  …………………………………….….115
Старость  …………………………………………173
   Часть вторая
Вступление  ……………………………………….179      
Экономика ……………………………...…………180
Политика  ………………………………………….195
Приложение  ………………………………………227
Выводы  ……………………………………………252
Эпилог     ……………………………….…………..253

Харьков, Ак.Павлова, 311А, кв. 60
Рекушев Евгений Тимофеевич
67-05-35