"об одном из" современников Пушкина уже упоминалось- это
Святой земли русской Серафим Саровский. О нём мы ещё не раз,на страничке нашей,
вспомним! Однако стоит и о журнальной стороне жизни Поэта ввести повествование.
И, конечно, это тоже будет - "Со-Временник"..
___________________________________________
По разным причинам, о которых можно только догадываться, вопрос о заглавии пушкинского журнала не становился объектом пристального внимания историков русской литературы и журналистики. Между тем этот вопрос вызывает отнюдь не праздный интерес. До сих пор неизвестно, на каком этапе подготовки к изданию «Современника» возникло именно такое заглавие. Заглавия предполагаемого издания нет в письме Пушкина Бенкендорфу от 31 декабря 1835 г., в котором поэт испрашивает разрешение «в следующем, 1836 году издать четыре тома статей чисто литературных (как-то повестей, стихотворений etc.), исторических, ученых, также критических разборов русской и иностранной словесности; наподобие английских трехмесячных Reviews»3. Также его нет в двух черновых вариантах письма Бенкендорфу, послуживших основой для письма от 31 декабря: «Итак, я хотел бы быть издателем газеты, во всем сходной с “Северной пчелой”; что же касается статей чисто литературных (как-то пространных критик, повестей, рассказов, поэм и т. п.), которые не могут найти место в фельетоне, то я хотел бы издавать их особо (по тому каждые 3 месяца, по образцу английских Review)».
Просьба Пушкина принята к рассмотрению 10 января, а 14 января Бенкендорф вступает в переписку с министром народного просвещения Уваровым, не особенно утруждая себя переформулировкой пушкинского определения издания: «Камер-Юнкер Титулярный Советник Александр Пушкин просил разрешения издать в нынешнем 1836 году 4 тома статей: чисто литературных (как-то повестей, стихотворений и пр.), исторических, ученых, также критических разборов русской и иностранной словесности, — наподобие английских трехмесячных Reviews. Его Императорское Величество, на таковую просьбу г. Пушкина, изволил изъявить Высочайшее свое соизволение с тем, чтобы означенное периодическое сочинение проходило по установленному порядку чрез Цензурный Комитет»5. Уваров отвечает Бенкендорфу: «О высочайшей Государя Императора воле, сообщенной мне Вашим сиятельством от 14-го сего января за № 154 относительно предполагаемого Титулярным Советником Пушкиным издания в роде английских Reviews, я вместе с сим предписал здешнему Цензурному Комитету к должному исполнению»6. Около 15 января «Пушкину становится известно, что царь дал согласие на издание ежеквартального литературного сборника, который сам поэт и все окружающие начинают именовать журналом»7.
17 января предписание Уварова о разрешении Пушкину издавать четыре тома статей получено цензурным комитетом. Заседание цензурного комитета, на котором слушалось предписание Уварова, назначено на 21 января. 18 января Пушкин пишет председателю цензурного комитета М. А. Дондукову-Корсакову письмо, в котором, по-видимому, просит о том, чтобы ему дали возможность выбрать для своего журнала цензора, с которым ему легче будет работать. Письмо не сохранилось, о нем можно только в самых общих чертах судить по ответу Дондукова-Корсакова. 19 января кн. Дондуков-Корсаков пишет официальный ответ на просьбу Пушкина: «Во исполнение сообщенного мне высочайшего разрешения на издание предполагаемого вами журнала, еще до получения вашего письма, я назначил цензором оного господина Крылова, к коему уже можете вы, милостивый государь, отсылать ныне статьи, долженствующие быть напечатанными в предполагаемом вами издании»8. Как предполагает С. Л. Абрамович, председатель цензурного комитета не вполне искренен: письмо написано в воскресенье (в неприсутственный день) и, видимо, А. Л. Крылов назначен цензором после письма Пушкина. Своим письмом Дондуков-Корсаков пресекает попытки Пушкина поторговаться по цензурным вопросам9.
Как мы видим, в официальной переписке название «Современника» нигде не фигурирует. Оно, видимо, не возникает ни на заседании Санкт-Петербургского цензурного комитета 21 января, ни 27 января — на заседании Главного цензурного управления. Однако запись в дневнике А. В. Никитенко датирована 20 (!) января: «Цензором нового журнала попечитель назначил Крылова». И ниже: «Весь город занят “Выздоровлением Лукулла”. <…> Государь чрез Бенкендорфа приказал сделать ему строгий выговор. Но за три дня до этого Пушкину уже было разрешено издавать журнал вроде “Эдинбургского трехмесячного обозрения”: он будет называться “Современник”»10.
И здесь мы сталкиваемся с проблемой источника сведений А. В. Никитенко о заглавии пушкинского журнала. Первое печатное объявление об издании «Современника» появляется только 3 февраля в «Северной Пчеле»: «Александр Сергеевич Пушкин, в нынешнем 1836 году, будет издавать литературный журнал под названием СОВРЕМЕННИК. Каждые три месяца будут выходить по одному тому». 12 февраля первый раз объявили о подписке на «Современник» «Московские ведомости», а 14 февраля — «Санктпетербургские ведомости». Позднее объявление появилось и в прибавлениях к «Ведомостям», а около 9 марта программное объявление о «Современнике» подано в цензуру и на следующий день приобщено к «делу о разрешении г. Пушкину издавать журнал под названием “Современник”»11. Сомнительно, что А. В. Никитенко мог знать о названии журнала от самого Пушкина: отношения между ними были довольно прохладными.
История с заглавием пушкинского журнала несколько проясняется при обращении к журнальным замыслам кн. П. А. Вяземского. В статье «Взгляд на литературу нашу в десятилетие после смерти Пушкина» Вяземский, скептически оценивая деятельность Пушкина в качестве издателя «Современника», пишет: «Он <Пушкин> впоследствии, когда запряг себя в журнальную упряжь, сердился на меня, что я навязал ему название “Современника”, при недоумении его, как окрестить журнал»12. К сожалению, не сохранилось никаких других свидетельств, подтверждающих то, что Вяземский «навязал» Пушкину такое название. Однако заглавие «Современник» впервые возникает в письме Вяземского Жуковскому от 8 ноября 1827 г.: «Радуюсь, что мой “Современник” пришел тебе на вкус; но жалею, что мои современники мне не под стать. Кому же, как не тебе, быть главою такого предприятия? По крайней мере, Пушкину. Мне, пожалуй, и откажут в позволении издавать журнал. Вас посовестятся…»13.
Как справедливо указывают Т. И. Краснобородько и Л. П. Лобанова14, в середине 1820-х гг. Вяземский и Пушкин начинают говорить о собственном журнале, вовлекая в обсуждение Бестужева, Катенина, Жуковского, а чуть позднее — Баратынского. Однако самые разные обстоятельства второй половины 1820-х гг. (сотрудничество Вяземского с «Московским Телеграфом», а Пушкина с «Московским вестником», нелады Вяземского с Катениным, следствие по поводу «Андрея Шенье» и «Гавриилиады», доносы на Вяземского с обвинениями в разврате и проч.) мешают осуществить замысел.
В связи с возникновением «Литературной газеты» и активным сотрудничеством в ней Пушкина и Вяземского мысли о собственном издании были оставлены. Но ненадолго. После закрытия «Литературной газеты» Пушкин замышляет издание «Дневник. Политическая и литературная газета», но вскоре охладевает к замыслу, осознавая невозможность в России политической газеты, отличной по курсу и содержанию от «Северной пчелы»15. Хотя весной 1835 г. замысел возрождается. Пушкин в переписке с Одоевским обсуждает планы по изданию приложения к ежедневной политической газете. В начале апреля Пушкин пишет Одоевскому: «За кого вы меня принимаете? Я слышал раз Дурака в Москве, и больше не буду. Его надо слушать, однако, чтобы порядком побранить в [Review] <в рукописи зачеркнуто> Летописце. Итак, подпишитесь, князь! извольте заплатить, Ваше сиятельство, стерпится — слюбится. Не скупитесь. А когда-то нам свидеться?»16. Ср. в письме Одоевского Пушкину: «Заглавие “Летописца” может быть такое: “Современный Летописец политики, наук и литературы, содержащий в себе обозрение достопримечательнейших происшествий в России и других государствах Европы, по всем отраслям политической, ученой и эстетической деятельности с начала 3-го (последнего) десятилетия 19-го века”»17.
Но и от этой идеи Пушкин вскоре отказывается, как и от замысла издавать альманах. См. письмо Пушкина Плетневу от начала октября 1835 г.: «Спасибо, великое спасибо Гоголю за его “Коляску”, в ней альманах далеко может уехать; но мое мнение: даром “Коляски” не брать; а установить ей цену; Гоголю нужны деньги. Ты требуешь имени для альманаха: назовем его “Арион” или “Орион”; я люблю имена, не имеющие смысла; шуточкам привязаться не к чему. Лангера заставь также нарисовать виньетку без смысла»18.
Обращаясь к издательским замыслам Пушкина середины 1830-х гг., трудно определить, то ли мы имеем дело с колебаниями между разными типами изданий (политическая газета, альманах, журнал или ежеквартальник), то ли с неопределенностью авторского проекта. Политическую газету издавать невозможно, альманах как форма уже устарел, разрешение на журнал вряд ли будет получено (кооперация с Одоевским не обещает ни поправления финансового положения, ни редакторской самостоятельности). Остается ежеквартальник. С одной стороны, получить на него разрешение легче, чем на журнал. С другой стороны — этот формат пригоден для реализации издательских амбиций Пушкина. Счастливое сочетание этих двух условий и вынуждает Пушкина остановить свой выбор на ежеквартальнике.
Новый тип издания требует своего названия. Несомненно, Пушкин лукавит, когда пишет Плетневу, что любит имена, не имеющие смысла. Название «Арион» или «Орион» годится скорее для альманаха; точнее, оно пародирует альманашные названия. Название «Дневник» актуализирует второе значение слова «журнал», но при этом требует от издания большей оперативности. С таким названием издание не может выходить раз в три месяца. Слово «летописец» имело для Пушкина вполне конкретный смысл, который не вписывался в проект его издания. (Укажем здесь на летописца Пимена из «Бориса Годунова» и на «последнего летописца» — Карамзина.)
Пушкин остановился на названии, которое когда-то было придумано Вяземским. Вопрос о том, когда и при каких обстоятельствах это произошло, остается нерешенным. Позволим себе осторожное предположение. За десять дней до подачи прошения на издание «четырех томов статей» Пушкин был, как почти всегда по субботам, у Жуковского, где Вяземский читал письмо к нему А. И. Тургенева о новейших европейских событиях, политических и литературных. Вяземский пишет в письме Тургеневу от 29 декабря: «Я читал твое письмо в субботу у Жуковского, который сзывает по субботам литераторскую братию на свой олимпический чердак. Тут Крылов, Пушкин, Одоевский, Плетнев, барон Розен etc., etc. Все в один голос закричали: “Жаль, что нет журнала, куда бы выливать весь этот кипяток, сочный бульон из животрепещущей утробы настоящего!”»19. Вполне вероятно, что речь на этом вечере могла зайти о пушкинском проекте, и Вяземский вспомнил придуманное им когда-то заглавие. Не исключено, что всеобщее одушевление стимулировало скорейшее воплощение замысла «Современника».
http://www.ruthenia.ru/document/528657.html
***
Первое выступление Пушкина-журналиста в периодической печати относится к 1824 г. В мае этого года в «Сыне отечества» (№ 18) появилась присланная из Одессы полемическая заметка Пушкина - его «Письмо к издателю «Сына отечества». Этой заметкой Пушкин начал борьбу с реакционной прессой, выступив против журнала Каченовского «Вестник Европы» и его ведущего критика Михаила Дмитриева.Журнал Пушкина «Современник» просуществовал всего только один 1836 год. Все четыре обещанные подписчикам части были выпущены в свет. Пятый том, или первая часть следующего 1837 года, вышла уже после гибели редактора-издателя журнала.
Можно предположить, что большая часть литературного материала этого пятого тома была заготовлена еще самим Пушкиным. Дата цензурного разрешения на этом томе та же, что и на четвертом, вышедшем при жизни поэта: 11 ноября 1836 года.
Книголюбы, собирающие «прижизненную пушкиниану», всегда ставят рядом на полку комплекты «Современника» 1836 и 1837 годов. Пушкина давно привлекала мысль об издании собственного печатного периодического органа, который явился бы независимой трибуной для него и его литературных соратников. Такая трибуна стала необходима ввиду прекращения в 1831 году «Литературной газеты» Дельвига и обострившейся полемики с булгаринской «Северной пчелой». Пушкин считал, что уже один факт появления такого печатного органа лишит Булгарина и Греча той монополии, которой они пользовались как издатели «Северной пчелы», единственной в те годы частной газеты. Кроме того, Пушкин надеялся, что издание своего журнала или газеты может создать ему прочную материальную базу, что для него в то время было чрезвычайно важно. Летом 1831 года Пушкин начал хлопоты о разрешении издавать политическую и литературную газету. В своих письмах к Бенкендорфу и в официальной записке, представленной в Третье отделение, он выражал готовность подчинить указаниям высшей цензуры «направление политических статей» в своей газете. Хлопоты, в которых Пушкину помогали В.А. Жуковский и старый «арзамасец» Д.Н. Блудов, бывший тогда министром народного просвещения, затянулись. Только осенью 1832 года поэт получил согласие Бенкендорфа на издание газеты.
Но ни денежных средств, необходимых на издание, ни соответствующего опыта для ведения газеты у Пушкина не было. Это заставило его обратиться к Н.И. Гречу, как опытному редактору, с предложением быть его соиздателем, с тем, конечно, чтобы он оставил булгаринскую «Северную пчелу». Поэт хотел, как говорится, «убить двух зайцев сразу» -- получить делового помощника и внести раскол во враждебный лагерь. Этот план Пушкину не удался. Греч, сообщивший Булгарину о своих переговорах с поэтом, от участия в газете отказался. Тогда Пушкин обратился к Н.И. Тарасенко-Отрешкову. Литератор, автор статей по экономическим вопросам, делец-предприниматель, близкий к Третьему отделению (о чем Пушкин, конечно, не знал), Тарасенко-Отрешков, обладавший небольшим капиталом, охотно согласился организовать издание газеты и взять на себя всю редакционную работу. В сентябре 1832 года Пушкин выдал Тарасенко-Отрешкову полную доверенность на редактирование газеты, устройство типографии, закупку бумаги и проч. Было придумано для газеты название: «Дневник. Политическая и литературная газета», и, как образец, отпечатан пробный номер -- всего одна страница, набранная неряшливо, заполненная отрывками, взятыми из современных газет. Образец этот сохранился до наших дней в единственном экземпляре. Но к этому времени Пушкин стал крайне пессимистически смотреть на свою будущую газету. На вопрос М. П. Погодина о программе и направлении газеты поэт не без раздражения ответил ему (в середине сентября 1832 года):
«Какую программу хотите Вы видеть? Часть политическая -- официально ничтожная; часть литературная -- существенно ничтожная; известие о курсе, о приезжающих: вот вам и вся программа. Я хотел уничтожить монополию [Греча и Булгарина] и успел. Остальное мало меня интересует. Газета моя будет немного похуже Сев[ерной] пчелы. Угождать публике, я не намерен; браниться с журналами хорошо раз в 5 лет, и то Косичкину, а не мне. Стихотворений помещать не намерен, ибо и Христос запретил метать бисер перед публикой; на то проза -- мякина». Очень верно угадала затруднения и настроения Пушкина его сестра Ольга Сергеевна Павлищева, которая еще весной 1832 года писала своему мужу:
«Мой бедный брат готов осквернить свой поэтический гений и осквернить его единственно для того, чтобы удовлетворить насущным материальным потребностям; но судя по тому, что он мне рассказывал, описывая свое ненадежное положение, Александр иначе и поступить не может. Но куда ему, с его высокой, созерцательной, идеальной душой окунуться в самую обыденную прозу, возиться с будничным вздором, прочитывать всякий день полицейские известия, кто приехал, кто уехал, кто на улице невзначай разбил себе нос, кого потащили за уличные беспорядки в часть, сколько публики было в театрах, какая актриса или актер восторгался [возбуждал восторг], болтать всякий день о дожде и солнце, а, что всего хуже, печатать да разбирать бесчисленные побасенки иностранных лгунов, претендующих на политические сведения, черт с ними! Гораздо лучше предоставить все эти пошлости Булгарину и Гречу». Хлопоты Тарасенко-Отрешкова были, по ряду причин, неторопливы, а Пушкин с каждым днем все более охладевал к задуманной газете. Ему стало ясно, что в условиях цензурного гнета, усилившегося после июльской революции и польского восстания, он, как редактор «Дневника», обязанный высказывать мысли только угодные правительству, ничем в сущности не должен отличаться от Булгарина. Газете не будет предоставлено и тени независимости. А нужна ли Пушкину такая газета? Зимой 1832 года П.А. Плетнев извещал В.А. Жуковского, находившегося в то время в Швейцарии: «Издание газеты, о которой так хлопотал Пушкин еще при вас, едва ли приведется в исполнение, хотя ему и дано на это право». Гоголь в письме к И. И. Дмитриеву 30 ноября 1832 года сообщал о Пушкине: «Газеты он не будет издавать,-- и лучше! В нынешнее время приняться за опозоренное ремесло журналиста не слишком лестно и для неизвестного человека; но гению этим заняться значит помрачить чистоту и непорочность души своей и сделаться обыкновенным человеком».
За две недели до этого Греч со злорадством, но не без чувства облегчения, писал своему компаньону Булгарину: «Все обстоит благополучно. Пушкин образумился и ни журнала, ни газеты издавать не будет». От газеты Пушкин действительно отказался.
Другие мысли в это время завладели поэтом. В письме Плетнева Жуковскому есть такие строки: «Он более роется теперь по своему главному труду, т. е. по истории, да кажется в его голове и роман копошится». Только весною 1835 года Пушкин решил возобновить хлопоты о собственном периодическом органе. Сохранился черновик его письма Бенкендорфу такого содержания: «В 1832 году его величество соизволил разрешить мне быть издателем политической и литературной газеты. Ремесло это не мое и неприятно мне во многих отношениях, но обстоятельства заставляют меня прибегнуть к средству, без которого я до сего времени надеялся обойтись. Я проживаю в Петербурге, где благодаря его величеству могу предаваться занятиям более важным и более отвечающим моему вкусу, но жизнь, которую я веду, вызывающая расходы, и дела семьи, крайне расстроенные, ставят меня в необходимость либо оставить исторические труды, которые стали мне дороги, либо прибегнуть к щедротам государя, на которые я не имею никаких других прав, кроме тех благодеяний, коими он меня уже осыпал. Газета мне дает возможность жить в Петербурге и выполнять священные обязательства. Итак, я хотел бы быть издателем газеты, во всем сходной с «Северной пчелой»; что же касается статей чисто литературных (как то пространных критик, повестей, рассказов, поэм и т. п.), которые не могут найти место в фельетоне, то я хотел бы издавать их особо (по тому каждые 3 месяца, по образцу английских Кешелуз [обозрений])».
Но черновик этот так и остался черновиком. Беловое письмо Бенкендорфу, посланное 1 июня 1835 года, уже не поднимало вопроса об издании газеты и журнала: Пушкин ходатайствовал лишь о предоставлении ему на три-четыре года отпуска в деревню для творческой работы. Как известно, это ему разрешено не было. Но Пушкин не оставлял мысли об издании, если не газеты, то хотя бы журнала, проект которого уже намечался в приведенном выше черновике письма Бенкендорфу. Пушкин решил начать собирать материал, для задуманного издания. Форма его еще не была окончательно выработана, поэтому весьма любопытно письмо поэта к Плетневу, написанное около 11 октября 1835 года:
«Спасибо, великое спасибо Гоголю за его Коляску, в ней альманак далеко может уехать; но мое мнение: даром Коляски не брать; а установить ей цену; Гоголю нужны деньги. Ты требуешь имени для альманаха: назовем его Арион или Орион; я люблю имена, не имеющие смысла; шуточкам привязаться не к чему. Лангера заставь также нарисовать виньетку без смысла. Были бы цветочки, да лиры, да чаши, да плющ, как на квартере Александра Ивановича в комедии Гоголя. Это будет очень натурально... Начнем альманак с Путешествия, присылай мне корректуру, а я перешлю тебе стихов. Кто будет наш ценсор?»
Пушкин, в обход цензуры, стремился освещать в своем журнале социально-политические вопросы. Стоявшая на страже цензура, особенно бдительно следившая за «Современником», чинила всяческие препятствия поэту. А.В. Никитенко записал у себя в дневнике (17 января 1836 года): «Цензором нового журнала попечитель назначил А.Л. Крылова, самого трусливого, и следовательно, самого строгого из нашей братии. Хотели меня назначить, но я убедительно просил уволить меня от этого: с Пушкиным слишком тяжело иметь дело».
В апреле того же года Никитенко записывает: «Пушкина жестоко жмет цензура. Он жаловался на Крылова и просил себе другого цензора, в подмогу первому. Ему назначили Раевского. Пушкин раскаивается, но поздно. Раевский до того напуган гауптвахтой, на которой просидел восемь дней, что теперь сомневается, можно ли пропустить в печать известие, вроде того, что такой-то король скончался». Привлеченный Пушкиным к сотрудничеству в журнале поэт-партизан Денис Давыдов весьма своеобразно отвечал ему по поводу своей статьи, изуродованной цензурой: «...эскадрон мой, как ты говоришь, опрокинутый, растрепанный и изрубленный саблею ценсуры, прошу тебя привести в порядок: -- убитых похоронить, раненых отдать в лазарет, а с остальным числом всадников -- ура! и сново в атаку на военно-ценсурный Комитет. Так я делывал в настоящих битвах,-- унывать грешно солдату -- унывать грешно солдату -- надо или лопнуть или врубиться в паршивую колонну Ценсуры»
И Пушкин «врубался». Во время «битвы» с цензурой он потерял «убитыми» собственную статью о Радищеве, «Записку о древней и новой России» Карамзина, «Два демона» Тютчева и переводную статью о «Применении системы Галля и Лафатера к изображениям пяти участников покушения на жизнь Луи-Филиппа». «Израненными и изрубленными» он вывел на страницы журнала «Хронику русского» А.И. Тургенева и «Прогулку по Москве» М. Погодина, «Взятие Дрездена» и «О партизанской войне» Дениса Давыдова, «Не то, что мните вы природа» Тютчева. Были, разумеется, у поэта и победы в этих «боях». Почти без единой царапины он провел свои произведения: «Капитанскую дочку», «Пир Петра первого», «Путешествие в Арзрум», «Скупого рыцаря», «Полководца» и многое другое. С почетом привел к победе гоголевские «Коляску», «Нос», «Утро делового человека». Кроме старых своих соратников -- Вяземского, Жуковского, Давыдова, Языкова, Баратынского -- Пушкин позвал на помощь молодых поэтов Тютчева и Кольцова, впервые по-настоящему познакомив с ними читателей. Привлек и героя войны 1812 года -- Надежду Дурову. Главными «неприятельскими силами», стоявшими против Пушкина, были министр народного просвещения Уваров, ненавидевший поэта за только что напечатанную на него сатиру «На выздоровление Лукулла», и «правая рука» министра по цензурному ведомству -- Дондуков-Корсаков -- тот самый «князь Дундук», заседавший по пушкинской эпиграмме «в академии наук» отнюдь не по научным своим заслугам. Кроме них существовали еще и Бенкендорф, все Третье отделение, и, наконец, сам Николай I. Пушкин был опытным бойцом и стратегом, но и ему пришлось туго. Он писал Денису Давыдову: «Тяжело, нечего сказать. И с одною ценсурою напляшешься: каково.же зависеть от целых четырех? Не знаю чем провинились русские писатели... Но знаю, что никогда не бывали они притеснены, как нынче...». Кроме цензурного фронта у Пушкина были еще и другие «фронты», на которых приходилось вести жаркие битвы. Прежде всего «журнальный триумвират» в лице Сенковского, Булгарина, Греча. Журнальное предприятие Пушкина стояло у них поперек горла. Они боялись Пушкина. Мы знаем, что Смирдин, издатель журнала «Библиотека для чтения», предлагал поэту пятнадцать тысяч отступного, чтобы он отказался от «Современника». Пушкин не согласился. Первый бой пришлось дать из-за статьи Гоголя, напечатанной в первом же номере «Современника» под названием «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 г.г.». Гоголь принял самое ближайшее участие в составлении первого номера журнала, взяв на себя даже типографские и редакционные хлопоты. Статья его, носящая программный характер, била по булгаринской клике и по Сенковскому и его «Библиотеке для чтения», в особенности. Статья Гоголя была напечатана без подписи. Нет имени Гоголя и в оглавлении журнала. Однако в 1954 году литературоведу В.Г. Березиной удалось обнаружить в Петербургской библиотеке им. Салтыкова-Щедрина уникальный экземпляр первого тома «Современника», в котором последние 24 страницы набраны и сверстаны иначе, чем во всех известных, обыкновенных экземплярах. В этом уникальном экземпляре отсутствует очень важная заметка, заключающая раздел «Новые книги», а. в оглавлении тома полностью указано имя Гоголя как автора статьи «О движении журнальной литературы». «Современник» должен был появиться на свет почти накануне премьеры гоголевского «Ревизора», и Пушкин понимал, что может сделать с Гоголем за эту статью Сенковский, да еще при поддержке Булгарина. Для Пушкина это было тем более ясно, что прослышавший о статье в «Современнике» Сенковский, убежденный, что автором ее является Пушкин, уже объявил войну еще не вышедшему журналу на страницах «Библиотеки для чтения». И Пушкин решил этот удар целиком принять на себя. Он задерживает выпуск журнала, перепечатывает последние его 24 страницы с двоякой целью: ему нужно вставить в конец раздела «Новые книги» принципиально важную для него заметку и изъять имя Гоголя из оглавления. Это было сделано, и все «громы и молнии» обрушились на голову поэта. Не желая, однако, дальнейшей войны с «Библиотекой для чтения», Пушкин в третьем томе «Современника» помещает «Письмо к издателю» за подписью «А. Б.», в примечании к которому отмежевывается от авторства статьи «О движении журнальной литературы» (не выдавая, разумеется, Гоголя) и говорит, что она «не есть и не могла быть программою Современника». Не понявший всех этих «шахматных ходов» Пушкина Гоголь обиделся на поэта, прекратив свое ближайшее участие в «Современнике». Пушкин понимал, что для издания «Современника» помощи верных его друзей -- Жуковского, Плетнева, Вяземского, Дениса Давыдова -- недостаточно. Он понимал также, что выбранное им направление журнала, по существу продолжавшего «Литературную газету» Дельвига, рассчитанное на ограниченный круг образованных читателей, никогда не завоюет ему широкие круги подписчиков, какие имеет «Библиотека для чтения». И Пушкин решает пригласить для ближайшего сотрудничества в «Современнике» молодого В. Г. Белинского. Это приглашение могло бы состояться во время последней поездки Пушкина в Москву, но, по ряду причин, встречи поэта с критиком не произошло. Пушкин вернулся в Петербург, не повидав Белинского. Поэт писал 27 мая 1836 года своему другу П.В. Нащокину: «Я оставил у тебя два порожних экземпляра Современника. Один отдай кн. Гагарину, а другой пошли от меня Белинскому и вели сказать ему, что очень жалею, что с ним не успел увидеться» .
В конце октября или в начале ноября Нащокин сообщил Пушкину из Москвы: «Белинский получал от Надеждина, чей журнал уже запрещен, 3 тысячи. Наблюдатель предлагал ему 5. Греч тоже его звал. Теперь, коли хочешь, он к твоим услугам, я его не видал, но его друзья, в том числе и Щепкин, говорят, что он будет очень счастлив, если придется ему на тебя работать. Ты мне отпиши -- и я его к тебе пришлю» .
Вот, собственно, все документальные данные по этому вопросу. К ним можно добавить, что Пушкин у себя в «Современнике» (в книге третьей) написал о Белинском: «Он обличает талант, подающий большую надежду. Если бы с независимостью мнений и с остроумием своим соединял он более учености, более начитанности, более уважения к преданию, более осмотрительности,-- словом, более зрелости, то мы бы имели в нем критика весьма замечательного». Эта характеристика была дана очень молодому Белинскому.
Намерение пригласить Белинского в свой журнал Пушкин осуществить не успел. Почти одновременно с письмом Нащокина, сообщающего о согласии Белинского участвовать в «Современнике», поэту на стол положили подлое анонимное послание, в котором говорилось: «Кавалеры первой степени, командоры и рыцари светлейшего ордена рогоносцев, собравшись в великий капитул под председательством высокопочтенного магистра ордена, его превосходительства Д.Л. Нарышкина, единогласно избрали г-на Александра Пушкина заместителем великого магистра ордена рогоносцев и историографом ордена».
Так начался последний акт жизненной трагедии великого русского национального поэта. Ровно через три месяца пуля Дантеса поразит Пушкина.
Весть о гибели Пушкина заставила его друзей и соратников по журналу -- П.А. Вяземского, В.А. Жуковского, А.А. Краевского, В.Ф. Одоевского и П.А. Плетнева -- просить разрешение на продолжение журнала «в пользу семейства покойного».
Выходной заглавный лист пятого тома журнала извещал читателей, что отныне издание это именуется: «Современник, литературный журнал А. С. Пушкина, изданный по смерти его...», и следовал приведенный выше перечень фамилий друзей покойного поэта.
Участники и их публикации в журнале «Современник» П.А. Вяземский (1792-1878)
Поэт, журналист и литературный критик, один из главных участников литературного общества Арзамас. В молодости отличался независимостью взглядов, оппозиционными настроениями, острыми и резкими суждениями.Один из ближайших друзей Пушкина. Знал Пушкина еще ребенком в московском доме его родителей и одним из первых оценил его поэтический талант. Личное их знакомство началось 25 марта 1816, во время посещения П. А. Вяземским, Н. М. Карамзиным, В. А. Жуковским и др. лицами Царскосельского лицея.В годы ссылки Пушкин поддерживал с Вяземским переписку как личного, так и литературного характера. Вяземский выступал в печати с рядом критических статей о Пушкине. Пушкин высоко ценил Вяземского как критика и полемиста, с большим вниманием он относился и к его поэтическому творчеству. В 1836 П. А. Вяземский принимает деятельное участие в "Современнике".Как близкий Пушкину человек, Вяземский был в курсе событий семейной жизни поэта. После дуэли находился неотлучно в квартире умирающего друга. Смерть Пушкина была для Вяземского личным горем.
«Чье сердце любило русскую славу, поэзию, знало Пушкина не поверхностно, как знал его равнодушный или недоброжелательный свет, но умело оценить все, что было в нем высокого и доброго... кто умеет сострадать несчастию близкого, тот может ли не содрогнуться от участи, постигнувшей Пушкина, и не оплакивать его горячими сердечными слезами?»
П. А. Вяземский - А. Я. Булгакову, 9 февраля, 1837
Вяземский принимал участие в посмертном издании "Современника" и сочинений поэта и пропагандировал творчество Пушкина за рубежом. Пушкин очень любил Вяземского, считался с его литературными оценками и замечаниями; к нему обращено около 80 писем поэта и множество стихотворных строф: "Судьба свои дары явить желала в нем", "Язвительный поэт, остряк замысловатый", "Сатирик и поэт любовный", "Так море, древний душегубец", "Любезный Вяземский, поэт и камергер", многочисленны упоминания о нем в других произведениях, а также отзывы в критических статьях и письмах.
Вяземскому принадлежат интересные мемуары, хранящие драгоценные свидетельства о годах, проведенных рядом с Пушкиным.
П. А. Плетнев (1792-1865)
Поэт и критик, профессор российской словесности, впоследствии -- ректор Петербургского университета; друг Пушкина и первый помощник его в литературных делах. Познакомились они еще до окончания Пушкиным Лицея; в годы михайловской ссылки поэт постепенно передал ему посредничество в издании своих произведений. Переписка их насыщена делами литературными, издательскими, финансовыми, практическими.
Плетнев был «правой рукой» Пушкина в журнале «Современник», а после гибели поэта продолжил издание, по определению И. С. Тургенева, «унаследовав» журнал от Пушкина.
Плетнев становится постоянным и преданным поверенным во всех литературно-издательских делах Пушкина. Связь с опальным поэтом привела к возникновению секретного следствия о Плетневе. Он принимал участие в издании «Литературной газеты», затем журнала «Современник». Актом признательности со стороны Пушкина явилось посвящение Плетневу IV и V глав «Евгения Онегина» (1828) -- а затем -- и всего романа (в 1833, при его отдельном издании).
После смерти Пушкина Плетнев в числе т. н. литературной «складчины» (Жуковский, П. А. Вяземский, В. Ф. Одоевский, А. А. Краевский) издает «Современник» в пользу семьи поэта. С 1838 по 1846 выпускает журнал уже самостоятельно. Здесь Плетнев пытается продолжить пушкинские принципы: привлекает к изданию писателей, связанных с прежним «Современником», печатает рукописи поэта, материалы о нем. Однако «исключительно литературное» направление журнала, стремление занять нейтралитет в разгоревшейся полемике славянофилов и западников не способствовали популярности. Ближайшим другом и помощником Плетнева в этот период становится Я. К. Грот, обширная переписка с которым имеет большую историко-литературную и мемуарную ценность.
Центральной статьей Плетнева в пору издания «Современника» стал его разбор «Чичиков, или “Мертвые души” Гоголя» (1842). Плетнев, введший Н. В. Гоголя в н. 30-х в литературные круги Петербурга, становится к к. 30-х его помощником в литературно-издательских делах: он помогает цензурному «прохождению» «Мертвых душ», позднее редактирует и издает «Выбранные места из переписки с друзьями». В статье о поэме Гоголя Плетнев подчеркнул погруженность писателя в мир действительной жизни, указал на приоритет жизни над вымыслом («не вымысел важен, а жизнь»). В разборе прозвучала мысль и о том, что первый том поэмы лишь начало, «вступление к великой идее о жизни человека, увлекаемого страстями жалкими»). В пору, когда за Гоголем установилась прочная репутация чисто комического писателя, это акцентирование «серьезности» и глубинной философичности поэмы было весьма актуально. Не случайно статья понравилась Гоголю более всех др. разборов поэмы.
[Напомним ещё здесь, что, спустя десятилетие, а именно] в 1847 г. вместе
с И.И.Панаевым редактором-издателем журнала становится
[другой наш со-Временник] Н.А. Некрасов (28.11.1821 - 27.12.1877)
http://otherreferats.allbest.ru/literature/00130351_1.html
***