начало:http://www.proza.ru/2012/04/16/1145
«Кругом песок, песок, песок…»
Глава вторая
1
Большой город жил своей жизнью. Очень скоро Вадиму надоели бесцельные блуждания по осеннему, малознакомому городу, в котором редко до армии приходилось бывать (вспоминались лишь поездки с классом в цирк или театр). Мать с утра до вечера пропадала на работе, поэтому Вадим решил снова проводить время в обществе книг – библиотека в доме матери была собрана хорошая. Читал всё подряд, но потом особо увлёкся специальной литературой. Его интересовали песчаные бури, которые упорно преследовали его во снах. Много интересного узнал он об этом.
Песчаные бури – самумы – с давних пор были овеяны мрачной известностью. Недаром они носят название: самум – значит «ядовитый», «отравленный». Самумы действительно губили целые караваны. Так, ещё в начале XIX века самум засыпал песком две тысячи человек и тысячу восемьсот верблюдов.
Самум очень опасен. Мелкая песчаная пыль, которую поднимает сильный ветер, проникает в уши, глаза, носоглотку, в лёгкие. Потоки сухого воздуха воспаляют кожу, вызывают мучительную жажду. Спасая жизнь, люди ложатся на землю и плотно закрывают голову одеждой. Случается, что от удушения и высокой температуры, доходящей нередко до пятидесяти градусов, они теряют сознание.
Вадим даже сделал выписки из путевых записок венгерского исследователя Средней Азии А. Вамбери: «Утром мы остановились на станции, носящей милое название Адамкирилган («место гибели людей»), и нам достаточно было взглянуть вокруг, чтобы увидеть, что название это дано недаром. Представьте себе море песка, идущее во все стороны, насколько хватит глаз, изрытое ветрами и представляющее собою, с одной стороны, ряд высоких холмов, лежащих грядами, подобно волнам, а с другой – как бы поверхность озера, ровную и покрытую морщинами ряби. Ни одной птицы в воздухе, ни одного животного на земле, ни даже червяка или кузнечика.
Никаких признаков жизни, кроме костей, побелевших на солнце, собираемых каждым прохожим и укладываемых в тропинку, чтобы легче было идти… Несмотря на томительную жару, мы принуждены были идти днём и ночью, по пять-шесть часов кряду. Приходилось спешить: чем скорее мы выйдем из песков, тем меньше опасности попасть под теббад (лихорадочный ветер), который может засыпать нас песком, если застанет на дюнах… Когда мы подошли к холмам, то караван – баши и проводники указали нам на приближающееся облако пыли, предупреждая, что надо спешиться. Бедные наши верблюды, более опытные, чем мы сами, уже чувствовали приближение теббада, отчаянно ревели и падали на колени, протягивая головы по земле, и старались зарыть их в песок. За ними, как за прикрытием, спрятались и мы. Ветер налетел с глухим шумом и скоро покрыл нас слоем песка. Первые песчинки, коснувшиеся моей кожи, производили впечатления огненного дождя…»
Особенно опасны в пустынях Азии песчаные вихри. Они достигают порой огромных размеров. Горячий песок нагревает воздух до 50 градусов и более. Воздух с силой устремляется вверх. Если при этом соседние участки по какой-то причине окажутся нагретыми в меньшей степени, то здесь образуются завихрения. Поднимаясь по спирали вверх, вихрь увлекает за собой массы песка. Над землёй образуется вращающийся песчаный столб. Сметая всё, он несётся вперёд, увеличиваясь в размерах. Бывало, что за одним таким вихрем следуют несколько других. Много часов кружат они по пустыне, сталкиваются, рассыпаются, рождаются вновь.
За час-полтора до того, как поднимется беспощадная буря, яркое солнце тускнеет, заволакивается мутной пеленой. На горизонте появляется маленькое тёмное облако. Оно быстро увеличивается, закрывая голубое небо. Вот налетел первый яростный порыв жаркого, колючего ветра. И уже через минуту меркнет день. Тучи жгучего песка нещадно секут всё живое, закрывают полуденное солнце. В вое и свисте ветра пропадают все остальные звуки. «Задыхались и люди, и животные. Не хватало самого воздуха, который словно поднялся кверху и улетел вместе с красноватой, бурой мглой, уже совершенно покрывшей горизонт». Так русский путешественник XIX века А.В. Елисеев описывал бурю в пустынях.
Незаметно для себя Вадим перешёл к личным воспоминаниям. В Афганистане ему не раз пришлось испытать, что такое песчаная буря.
Ещё в Термезе, где находилось их подразделение перед отправкой в ОКСВА, у самой границы уже чувствовалось дыхание Афганистана. Оттуда в любое время года, иногда по несколько дней кряду, дул жгучий ветер «афганец», особенно ощутимый летом. Возникал он незаметно. Прозрачный горячий воздух постепенно мутнел и желтел, солнце, как при затмении, покрывалось тёмной густой пеленой из мельчайшей серо-жёлтой пыли, сорванной с полей и пустынь Афганистана. С трудом можно было различить ладонь своей вытянутой руки. Сёк лицо мелкий раскалённый песок. Ветер дул так добросовестно, что пыль проникала даже сквозь плотно закрытые окна жилищ.
Песчаные бури порой начинались незаметно, и картина до их наступления могла выглядеть весьма идиллической. В первый раз это случилось вскоре после прибытия на постоянное место службы в Афган: прямо на территории военного городка Семенович, шагающий в свою палатку, попал под внезапно налетевший песчаный вихрь. Это продолжалось несколько минут, но Вадим просто заблудился. Оказалось, что он ушёл в сторону на несколько сот метров. От таких «фокусов» он просто растерялся, а потом даже рассердился на себя – растяпа! А как же он будет воевать, если эти «сюрпризы природы» застанут в разгар боя?!
Последующая служба подтвердила – надо быть начеку, ведь песчаная буря может и жизни лишить зазевавшегося человека. Год прошёл в этом отношении для Семеновича более-менее нормально.
В середине следующего знойного лета часто случались дни, когда не сильный, но не прекращающийся ни на минуту ветер поднимал с земли массу мельчайшей пыли. Прозрачный горячий воздух постепенно превращался в молочно-жёлтую дымку, средь бела дня наступали сумерки, и в автомобилях включали фары.
В то июльское утро сборы были не долги: бронежилет на себя, в «лифчик» на бронежилете - четыре гранаты и три магазина, четвёртый – пристегивается к автомату. Подразделение разведчиков вылетело на очередное задание. Раннее утро. В сумеречном свете все лица солдат кажутся по-особому мужественными и суровыми. Легко понять их состояние. Предстоит не прогулка за город, а выход в район предстоящей засады, правда, сначала надо выяснить это место, встретившись с одним из полевых командиров, перешедшим на сторону правительства. Задача не из лёгких… А ведь это – повседневность службы разведчиков.
Мужество, непременное свойство мужчины, приходит к молодому человеку не сразу. Да и не каждый обретает его – стоит откровенно это признать. Для иных на многие годы затягивается процесс возмужания. В Афганистане же на это уходит несколько месяцев, а порой и недель. Потому лишь, что опасно? Да нет, не только в этом дело. Робость перед реальным боевым испытанием для человека естественна, но она проходит после первого же удачно проведённого боя. И приходит опьяняющее, а потому и коварное на первых порах чувство бесстрашия оттого, что проверил себя: не трус, не хуже других.
Но это ещё далеко не мужество. Оно же явится само, исподволь, потом, когда солдат начинает постигать бой не только как острое ощущение, но и как работу, где нужна спокойная сметка, выносливость, внимание и дисциплина, умение точно выполнить любой командирский приказ. Явится как сумма выстраданных и обретённых нравственных качеств, как некий неписаный кодекс, сообразно которому человек научился думать, чувствовать, поступать. Примеры тому просты.
В Афганистане разведчикам часто приходилось ходить в горы. Не на экскурсию, а с боями, причём альпинистской подготовки у многих нет. Но даже в острокритических ситуациях не было случая, чтобы оставили в горах раненого. Такой незыблемый закон мужской воинской чести. Наибольшее наказание по этому, навсегда уже вошедшему в сознание закону – не взять человека на боевые действия. Это переживается особенно тяжело, словно, на день, сняв с человеческих плеч равномерно поделённую ношу опасности, его лишают доверия.
За год в разведроте сросся, сдышался, сплотился коллектив, стал семьёй, в общую боевую жизнь которой, как патрон в обойму, вкладывалась каждая отдельная жизнь. И стала афганская земля со всеми её бедами и радостями – частицей, личным делом каждого разведчика.
2
Вертолёт вибрировал, и, казалось, мелко сотрясал весь этот настороженный, лишь на малое время затаившийся в тишине мир. Рассвело быстро. Край плодородной долины с линейной геометрией дувалов и дехканских полей начал загибаться вверх, переходя в безводное бурое плоскогорье. Ни человека, ни деревца, ни дороги не удавалось разглядеть на нём. Но люди, видимо, там были, и лётчики обоих вертолётов знали это, ведя попеременный отстрел ракет, чтобы обезопасить машины от душманских «подарков» класса «земля – воздух». Потом перед глазами, на сколько только хватал взор, открылась безжизненная на первый взгляд пустыня.
Неожиданно заговорил бортовой пулемёт в кабине, глиссада снижения стала неимоверно крутой, мир стремительно повернулся набок, промелькнула петля дороги, на обочине которой валялась покрытая копотью техника, и разведчики, распушив винтами облако жёлтой пыли, буквально рухнули с небес на небольшую глинистую площадку. Справа на небольшом плато виднелись развалины кишлака, кое-где оттененные деревьями.
Высадив разведчиков, не останавливая винтов, вертолёты тут же взлетели. И сквозь оседающую пыль проступили два «бэтээра», от которых навстречу разведчикам поспешили два афганских офицера. Поздоровались, назвали себя, крепко пожимая руку командиру группы разведчиков капитану Денису Казачок. Махнули рукой, приглашая прилетевших разведчиков занимать место на броне. БТРы, выпустив клубы чёрного дыма, помчались к видневшемуся вдалеке кишлаку. Через несколько минут уже въезжали в кишлак. Несмотря на раннюю пору, лавки-дуканы – уже были распахнуты. Бедно на их витринах, всё больше брелки, зажигалки, безделицы, но как пестрит в глазах от заморских наклеек. Седобородые старцы в ветхих одеждах сидят возле дуканов: похоже, они и вчера были на этом месте, словно и не покидали на ночь свой пост.
Блеск безделушек и нищета этих старцев. Машина, идущая навстречу «бэтээрам», тормозит у дукана, из неё выскакивает молодой афганский офицер, суёт старцам буханку хлеба. Машина трогает, старики сидят в ожидании следующего подарка от сердобольных земляков.
Из переулка выкатывает гурьба мальчишек. «Бачата», как называют их тут, бегут за «бронёй», машут.
-Бакшиш… Бакшиш, - доносятся их слова.
Это они клянчат презент, подарок.
А в памяти Вадима вспыхивают рассказы, слышанные здесь от старослужащих. Сколько раз бачата, мышью шмыгнув к стоящим машинам, прикрепляли к бензобакам «липучку»; проходит время, и она зажигает, рвёт бензобаки. Они делают это не со зла, а за бакшиш, обещанный им душманами, но разве от этого легче?
Женщины в парандже… Торговцы арбузами, похожими на российские тыквы… Восточные краски, незнакомая речь. И вдруг – крик петуха. Будто домом пахнуло. Сердце Вадима сжимается от нахлынувших чувств. Значит, всё у них будет нормально – говорят, добрая это примета, если петух поёт на дорогу.
Расступилась последними чахлыми деревьями улочка, отстала от бронетранспортёров. Перед взором открылась долина, окаймлённая зубчатой стеной далёких гор.
Виноградники, виноградники… Широко разметались они по долине. Благословенна лоза, только солнцем пахла она, символом радушия, гостеприимства были её тяжёлые гроздья. Виноград здесь – хлеб насущный, жизнь. Но ворвалась война в эту жизнь, и настороженно, хмуро смотрят сейчас виноградники, не солнцем пахнут их ягоды – они с привкусом пороха.
Семенович с капитаном Казачок сидят на броне головной машины. Командир с переводчиком старшим сержантом Рамилем Тилеповым у первого люка, Вадим – за башней. На броне безопасней. Если ударят из гранатомёта, можно скатиться с неё, занять оборону. А возможность обстрела тут…
Поворот, и два БТР пошли по прямой, как стволы пулемётов, дороге.
Молчаливо вокруг, пустынно. Всё будто оглохло от настороженной тишины. Из шагнувшей к асфальту «зелёнки» затаённо глядят пустыми глазницами окна покинутых караван-сараев. Ещё недавно здесь полыхали бои – душманы насмерть держали каждый из них. Но и сегодня стрелковым огнём оживают стены, ощетиниваются гранатомётами. Зачастую это делает отряд, с главарём которого у разведчиков назначена встреча.
Впереди что-то темнеет. Это сидит на обочине человек. Он, завидев бронетранспортёры, встаёт, подпускает их метров на пятьдесят и машет рукой. В другой руке автомат.
Подъехали к нему, остановились. Моторы машин продолжают работать. Вадим выхватил взглядом вмиг изменившуюся картину: на броне БТРов только они с капитаном да переводчик. Шевельнулись башни, поводя пулемётами, в открытых бойницах – глазки автоматов. Разведчики сработали без команды, заняв свои позиции. Но каждой клеточкой, каждым нервом своим ощущал Семенович, как и на них уставились пулемёты, они наверняка на прицеле не одного гранатомётчика. Вот такая она тут, дипломатия.
Капитан Казачок с переводчиком спрыгивают с БТРа, идут к связнику. Оружие капитан не берёт. Минуты две-три они о чём-то толкуют. Связник молод, плечист, на голову выше ростом советского офицера, держит АКМ за цевьё, как пушинку. Он резко вскидывает автомат и делает три одиночных выстрела. Из «зелёнки» звучит отзыв – дважды стреляют тоже одиночными выстрелами.
«Зелёнка» расчерчена на квадраты дувалами. Два дувала идут параллельно, как коридор, выходят к дороге. Через несколько томительных минут ожидания из этого коридора бесшумно, как тени, появляется группа вооружённых людей. Их шестеро: кто в чалме, кто в папахе, лицо каждого закутано цадаром – покрывалом, которое афганцы носят, перекинув через плечо. Они окружают капитана, говорят с ним. Наконец он зовёт Вадима. Тот быстро подходит. После успешного захвата группой Семеновича английского «блоупайпа» около трёх месяцев назад, капитан теперь всегда берёт Вадима в наиболее ответственные выходы. Вот и сегодня он поручил находиться при нём неотлучно. Вадим очень старался оправдать доверие своего командира роты.
Как выясняется, один из людей в группе – помощник главаря. Одежда на нём новее, богаче, чем у остальных душманов, цадар – шёлковый, шапка, поверх которой повязана чалма, - шита золотом.
Их ведут к проходу между дувалами. Остаются позади БТРы, остаётся дорога, которая сейчас кажется полосой безопасности и надёжности. Один БТР даже немного проезжает вслед – может, им помощь нужна? Нет, не нужна, больше того, продолжи он ещё немного движение – и могут испуганно заговорить автоматы. Трое «шурави» прибавляют шаг, стараясь не отставать от афганцев. Впереди – тёмный тоннель коридора. Раскидистые кроны деревьев укрыли сверху высокие глиняные стены.
Здесь снова встреча. Трое перегородили тропинку.
-Он, - коротко говорит капитан.
3
Один из незнакомцев, среднего роста, в богатой чалме и кроссовках, обутых на босую ногу, открывает лицо. Этот молодой, красивый афганец с жидкой чёрной бородкой и длинными, до плеч, волосами и есть главарь отряда. Вадим представлял его почтенным, седым.
-Проходите, - говорит афганец после приветствия.
И снова шаги в неизвестность. Наконец их вожатый останавливается у круглого проёма в дувале. Прибывшие «шурави» ныряют в него, как в омут.
Они сели в винограднике, на земле, под усиленной охраной душманов. У главаря трое телохранителей, у его помощника – двое. Да ещё человека четыре бесшумно, как падают опадающие листья, отступили к дувалу. А Вадим – только один телохранитель своего командира, правда, есть ещё переводчик. Не равноценный расклад. Но они сами пошли на эту встречу.
Говорят, что по здешним обычаям, если главарь подал тебе обе руки и трижды прикоснулся с тобой щекой к щеке, то никто из членов отряда законов гостеприимства не нарушит. Но зачем тогда такая охрана, они-то свои автоматы оставили в БТРе? Вадим сказал это главарю. Тот широко улыбается, а его телохранитель, тот, что всё время «пасет» Семеновича с правой руки, смеётся глазами. Глаза у него чёрные, маслянистые, большие, как сливы. Он смотрит на кармашки «разгрузки» на бронежилете Вадима. Там гранаты. А он про них совсем забыл.
Другой телохранитель, видимо, по знаку главаря кладёт подле Семеновича свой автомат и беззаботно отходит в сторону. Что ж, и за такое доверие ташакур – спасибо.
Вадим вспомнил, что знакомые десантники, которые бывали высоко в горах, рассказывали про овринги – «висячие тропы». Висит овринг над бездонной пропастью, этот мосток в одно бревно шириною, держится на сухих арчовых ветках да на колышках. И нужно пройти по нему от одной отвесной скалы до другой да ещё с полной выкладкой. «Будь осторожен, путник! Ты здесь как слеза на реснице», - говорят тем, кто ступает на «висячую тропу».
Вот и их разговор с руководителем банды, будто ходьба по оврингу. Чувствуешь себя, как слеза на реснице. Вадим заметил: чуть-чуть проявляет недовольство главарь, вспыхивает подозрительностью, и тут же напрягаются телохранители, крепче сжимают оружие.
Но капитан Казачок словно не видит этого. Говорит спокойно, с достоинством, взвешенно. Он не уступчив, когда главарь принимается торговаться: ладно, мол, мы не будем трогать ваших людей и машины на дорогах, если вы дадите человек пятьдесят, чтобы они помогли нам расправиться с соседней, враждующей с нами бандой, расширить зону нашего влияния. Так, дескать, не пойдёт, качает головой советский офицер, мы не воевать сюда пришли и не временных поблажек себе просить, а разговаривать серьёзно, найти язык взаимного понимания на долгое время вперёд.
Разговор ведётся у закройки огромной деляны. Она очерчена дувалами, образующими букву «П». В случае чего разведчики окажутся меж четырёх огней. Справа, слева и сзади из-за дувалов ударят душманы. В лицо – наши с бронетранспортёров. Вот тебе и молодой главарь, позицию-то он выбрал выгодную для себя.
Главарю двадцать пять лет, руководит отрядом два года. Помощник на три года младше его, в Пакистане он подготовлен для проведения террористических акций исключительно против советских офицеров. Сейчас он не в форме: во время недавней перестрелки пуля ударила рядом, и каменной крошкой ему поранило правый глаз. Глаз слезится, он часто промокает его краешком цадара. На тяжёлом, прыщеватом лице у него страдание и покорность. У главаря же – любопытство: он впервые вот так говорит с «шурави».
Их отряд воюет восьмой год. Вооружены хорошо, есть автоматы, крупнокалиберные пулемёты, гранатомёты. Об остальном оружии они говорят уклончиво: мол, слава Аллаху, всего в достатке.
-А правда, - спросил Вадим, - что того, кто промахнётся из «Стингера», убивают?
-Не сразу, - отвечает помощник главаря. – Если по неопытности промахнулся, на первый раз прощаем.
-Как у вас наказывают провинившихся?
-В тюрьму сажаем, меньше платим.
Но эти вопросы попутные. Бразды правления разговором находятся у командира разведроты. Он сообщает: кстати, мол, выполнили вашу просьбу, приготовили тетради и ручки для детей членов отряда, что живут в кишлаках, скрытых в «зелёнке». И медикаментами, как просил на прошлой встрече связник, им помогут.
-За тетради спасибо, - кивает главарь. – Мы нашли учителя, откроем школу. И лекарства позарез нужны. А то у нас доктор есть, но без лекарств он как без рук.
Его губы трогает лёгкая улыбка.
-Сказали бы мне полгода назад, что я буду сидеть с «шурави» и говорить о школе – не поверил, - качает он головой.
-А разве это плохо? – спрашивает капитан Казачок.
-Да нет… Когда люди думают о школах, им некогда думать о войне.
Дальше – разговор о предстоящей встрече с командованием части, о связи, о том, что до этой встречи отряд не сделает ни одной вылазки.
Вадим очень гордился своим капитаном. Тот глубоко знает традиции, религию местного населения. Да и как иначе. Если не знать их, то можно даже на проявлении самых искренних чувств шею свернуть. Он сам убедился в этом. Спросил, например, помощника главаря о здоровье его жены (главарь холост). Переводчик Тилепов не переводит, говорит:
-Нельзя о жене, обида кровная.
Он во многом неуловимо похож на капитана, старший сержант Тилепов. Смелый, выдержанный, хладнокровный. Капитан всегда говорит о нём, как о брате: все тяготы и опасности его трудной службы с ним делит, случалось, и сержант прикрывал собою капитана от пуль.
Рамиль родом из Душанбе. Награждён орденом Красной Звезды. Мечтает после армии поступить в институт военных переводчиков, выучиться и вернуться в Афганистан новую жизнь строить.
…Главарь банды, очевидно, проникся к разведчикам доверием. Они и не заметили, как постепенно исчезла охрана. Неизвестно, что происходило у него на душе, но он долго колебался, наконец, попросил карту.
-Здесь завтра ночью будет идти караван из Пакистана, - сказал он, ногтём отмечая тропу. – Большой караван, с оружием. Поторопитесь. А сейчас вам надо быстро уходить – не забывайте посматривать на небо. Приближается песчаная буря. Это очень опасно.
Душманы быстро, будто призраки, растворились в «зелёнке».
Действительно, в последний час наступила особенно утомительная жара и духота. На небе чёрные тучи сбивались в плотный облачный покров, скрывающий солнце. Порывы бешеного ветра поднимали тучи пыли и разный мелкий мусор. Ненадолго показался просвет на небе, и солдат обдало горячим воздухом, словно из жерла домны. Затем со свистом и воем подул порывистый ветер, неся прохладу, но не надолго, только минут на пять, а потом опять появился горячий поток воздуха.
Удивительно, но даже сверкали молнии, грохотал гром, но на землю так и не излилось ни капли дождя, и это не приносило людям никакого облегчения…
= окончание следует =
http://www.proza.ru/2012/04/19/922
На фото – Афганистан. Песчаная буря.
***