Глава7.
Кэролайн смотрела на меня, широко раскрыв глаза. Её удивление было настолько откровенным и очевидным, что я было смутился. Борис подошёл к ней и взял за руку:
-Кэр, мне нужно кое-что тебе объяснить.
Она кивнула, всё ещё не отрывая взгляда от моего лица. Я бросил взгляд на Бориса. В машине мы договорились, что он расскажет Кэролайн всё, как есть. Другого выхода, по сути, не было.
-Пошли, - друг потянул её в соседнюю комнату.
Парочка скрылась. Надеюсь, мы не совершаем ошибку.
Я посмотрел на своё отражение в зеркале. Трудно передать, сколько неприязни я порой к нему испытывал. Нет, не оттого, что я был некрасив – я, простите за недостаток скромности, хорош собой. Мне это прекрасно известно. Скорее просто оттого, что это был я. Иногда я себя ненавижу.
В голову вновь начали прокрадываться воспоминания. Нет. Хватит. Нельзя позволять брать им вверх. Но тут какая-то часть меня встрепенулась: «Кто ты без своих воспоминаний?!»
К счастью, объявился Борис. Кэролайн шла следом. Я заметил, что она довольно забавно выглядит беременной. А ещё я заметил, что в голове у неё определённо происходят какие-то невероятно сложные мыслительные процессы: редкость видеть Кэр со столь напряжённым, задумчивым выражением лица – пытается осмыслить сказанное Борисом. Я бросил на него вопросительный взгляд. Он только пожал плечами и покачал головой.
Наконец Кэр посмотрела на меня, открыла было рот, желая что-то сказать, и вдруг закусила губу, сдержавшись. Молчание затягивалось. Первым не выдержал Дэрб:
-Раз уж всё так сложно, может, выпьем?
Я закатил глаза к потолку. Гениально. Кэролайн обернулась к нему:
-Сложно? Что именно сложно?
-Ну, как что? Ты беременна, Макс бессмертный. Или это, по-твоему, просто?
-То, что я беременна, - в её голосе почувствовалось раздражение, - очень даже просто! Что тут сложного? А то…
-Ну да, очень просто! – перебил Борис.
-А то, что он… - она запнулась. - …ненормальный – вот это - это совсем не просто!
Я почувствовал себя не ахти как ущербно. Оказывается, я ненормальный. Хотя нормальным меня вряд ли назовёшь. Ну да ладно, это же Кэр – что с неё возьмёшь? Тем более, объем её мозга на данный момент проигрывал перед внушительными размерами живота, так что… Теперь я почувствовал себя немного сволочью, и мне сразу стало легче.
-Твой живот раз в сто сложнее его ненормальности, как ты говоришь! – выпалил Борис.
В компании этой парочки я когда-нибудь сойду с ума.
-Что?! Не смей оскорблять мой живот!
Нет, наверное, я уже сошёл с ума.
***
Спрингсон ещё раз проверил содержимое бумажного пакета.
-Что ж, мистер Уисдем, здесь всё необходимое.
Я кивнул.
-Благодарю.
Аллан улыбнулся своей профессиональной улыбкой.
-Я, признаться, давно ждал вашего звонка. Больше года. Уж подумал, не случилось ли чего.
-Что вы, Спрингсон. Не забивайте себе голову ерундой. Но, честно говоря, я даже не рассчитывал получить документы так скоро. Профессионал. Вы знаете своё дело.
Аллану явно было приятно, его щеки залил лёгкий, едва заметный румянец.
-Я польщён, сэр, - он протянул мне конверт. - Но не стоит похвалы. Я просто люблю своё дело. Разве нужно что-то большее?
***
Итак, пакет, который я нёс подмышкой, означал, что сегодня вечером мне предстоит выполнять обещание и напиваться до чёртиков. А ещё он означал, что мне девятнадцать.
Время порой кажется мне замкнутым кругом, из которого мне никак не удаётся выбраться. Жизнь, словно сцена, на которой сменяются декорации и актёры, но сама идея представления остаётся та же. Все слова были уже когда-то кем-то сказаны. Немного иначе, немного в других обстоятельствах… Всё, что происходит, старо, как сам мир. Суть происходящего всегда всё та же.
Неужели, ничего нельзя изменить?
Я почувствовал себя фаталистом. Я почувствовал, что уже когда-то прокручивал все эти мысли в голове. Я когда-то уже думал обо всём этом… Но когда? Когда?! Я остановился и прикрыл глаза, силясь вспомнить. Или мне кажется, что всё это уже было? Или просто так должно быть? Словно кто-то невидимой рукой писал мою жизнь и складывал обстоятельства воедино. Словно я видел это всё когда-то во сне… Какие-то смутные образы прорезывались сквозь пелену сознания, но я никак не мог их словить. Тщетно. Быть может, потом…
Я стоял посреди дорожки в одном из городских парков, но редким прохожим не было до меня дела.
Погода хороша для осени.
Кажется, за мной наблюдают. Я поймал на себе взгляд девушки, сидящей на скамье, метрах в десяти от меня. На губах играет лёгкая, едва заметная улыбка. Она поспешно отвела глаза, но продолжала улыбаться.
Нет… И это тоже когда-то было… Когда-то… Когда-то давно. Какое странное ощущение.
Я постоял немного в раздумье. Хотя, кажется, я только и делаю, что думаю.
-Господи милостивый! – услышал я сбоку и обернулся.
Широко раскрыв глаза, на меня смотрела какая-то пожилая женщина.
-Мэм?
Она шагнула ближе, взяла меня за локоть и заглянула в самое лицо.
-Максим? Нет-нет… разве это возможно? Или… - женщина, казалось, была в смятении.
Но она меня знает. Сквозь наложенный отпечаток времени стали проступать знакомые черты. Она смотрела на меня, словно ожидая чего-то, стояла в каком-то оцепенении, смятении. Я её узнал. Моё сердце было заколотилось, на память пришёл 1947 год.
Я был в числе людей, желавших посмотреть на принцессу Элизабет и её молодого супруга – герцога Эдинбурского. И 19 ноября, среди толпы, расположившейся у Вестминстерского аббатства, я познакомился с Элизабет. Она не была принцессой. Она была красива настолько, насколько, я думаю, может быть красива настоящая англичанка. Элизабет Райэнс, которая с невыразимым восторгом отзывалась о своей тёзке, будущей королеве Великобритании.
Элизабет была разговорчива. За один вечер она рассказала мне столько историй из своей жизни, что ближе к полуночи мне показалось, что я знаю её довольно давно. Ей было восемнадцать или девятнадцать. Элизабет была не одна. Она познакомила меня со своим старшим братом, Генри, если не ошибаюсь, и его супругой.
И 20 ноября мы стояли рядом на Трафальгальской площади. Мы стояли так близко, что я ощущал лёгкий аромат её кожи. Элизабет была счастлива. Как же сияли её глаза! И вот, среди давления толпы я почувствовал, как кто-то взял меня за руку. Я почему-то сразу повернул голову в сторону Элизабет и встретил её взгляд. Её лицо было словно озарено улыбкой. И тогда в моей душе за долгие годы что-то встрепенулось. Я забыл всё. Я забыл смерть отца, потерю матери, забыл, как смотрел на меня, лёжа в постели, в последние минуты жизни Джордж; забыл, как убивался по Кэтти, моей первой и единственной жене, которую положили в больницу для душевно больных оттого, что она сошла с ума, прожив со мной в браке шесть лет и решив в конечном счёте, что я продал душу дьяволу. Я забыл, как попал с другом под обстрел в первой мировой, как он умирал в агонии, истекая кровью, у меня на руках. Я забыл, сколько боли мне всё это приносило. Я забыл, что дал себе обещание никогда, ни при каких обстоятельствах, не привязываться к людям. Я всё забыл. Я просто потянулся к Элизабет, Элизабет потянулась ко мне, наши губы встретились… встретились бы, если бы я не отклонил голову в сторону, к её уху, и не сказал самым невинным образом: «Правда, сегодня необычный день?» Она немного растерялась, кивнула, но ещё долго не отпускала моей руки.
Оказалось, мы снимали квартиры в одном доме. Элизабет пригласила меня на чай в тот же вечер. Поначалу я нередко бывал у Райэнсов как друг. Потом всё чаще и чаще по ночам стал думать о Элизабет и о том, какая это муха укусила меня на площади, что я чуть не натворил делов. Ещё я думал о Кэтти. Вспоминал, как больно терять близких. А вновь зарождавшееся чувство всё глубже и глубже пускало корни. Так прошёл месяц. Я начинал осознавать, что это больше, чем просто влюблённость или увлечение. И мне стало страшно. Боль… Вот уж что мне хотелось чувствовать меньше всего. Тогда я решил положить конец всему этому. Не сразу, постепенно.
Я около недели вовсе не заходил к Райэнсам, не искал встреч с ними, но и не избегал. Зарождавшиеся сердечные томленья уж вовсе поутихли. Но однажды вечером Элизабет сама навестила меня…
Негромкий, какой-то неуверенный стук в дверь. Я нехотя закрыл массивный том Льва Толстого и отложил на столик, такой же старый, как и кресло, в котором я сидел. Поднялся и пошёл отпирать.
-Можно войти? – в глазах Элизабет читалась не то тревога, не то беспокойство, не то что-то ещё.
-Да, Элиз, конечно.
Меня не удивил её визит, не застал врасплох, сердце предательски забилось чуть чаще.
Элиза вошла и остановилась посреди комнаты. Я затворил дверь и улыбнулся.
-Добрый вечер.
-Да, да, добрый! – она улыбнулась в ответ. – А я уж вовсе забыла поздороваться с тобой, так хотела тебя увидеть.
-О, успокойся, это не страшно. Присаживайся. – Я указал на кресло, которое только что покинул. – Может, чаю?
Элизабет присела на самый край. Я заметил, что она немного не такая, как всегда.
-Не откажусь от чашечки. Но только в твоей компании.
Толстого пришлось убрать со столика на книжную полку. Его место заняли две чашки на блюдцах, сахарница и тарелка замечательных вафель.
-Ты давно к нам не заглядывал, - произнесла Элиза, размешивая ложкой сахар.
Я пожал плечами и, стараясь выглядеть как можно беспечнее, ответил:
-Да всё никак не получалось заглянуть. То, признаться, не было желания, то забегаюсь где-то…
Она улыбнулась, но как-то… неуверенно.
-С трудом верится, что ты можешь где-то забегаться. Зачитаться, увлечься прогулкой или что-то ещё – да… Но забегаться. Ты не из суетливых.
-Не из суетливых? Что ж, посчитаю это за комплимент.
Мы долго говорили о музыке. О литературе. Об искусстве. Немного обсудили новый фильм Жака Турнёра «Из прошлого».
Элизабет почти сразу после нашего знакомства поразила меня своими такими похожими на мои взглядами на жизнь, сходными вкусами. Нет, они не были одинаковыми, но близкими; порой казалось, что мы с ней словно дополняем друг друга. Я это чувствовал. И Элиза, судя по всему, тоже.
В тот вечер, как не противился мой разум, чувство этой близости не раз пробуждалось во мне. Это была почти любовь. Почти, если бы я не противился этому чувству. А я противился. Возможно, кто-то из неисправимых романтиков, каким неоднократно называет меня Борис, возмутится, дескать, как это так: противиться любви? Любовь не терпит противоречий, она не подвластна им. Так-то это так, не могу не согласиться… Ну да ладно, об этом после.
Уж давно была ночь, когда Элиза, после некоторого молчания, сделав глубокий-глубокий вдох, начала:
-Знаешь, а ведь… Не пойми меня неправильно. Я чувствую такую близость по отношению к тебе… У меня в груди словно бенгальские огни зажигаются.
У меня внутри тут же зажёгся было свой бенгальский огонёк, который я поспешно притушил. Чтобы не проникаться разговором, я попытался думать о крахмальном клейстере, железных опилках магниевом порошке и хлорате калия. И о том, как из всего этого сварганить бенгальскую свечу.
-У меня такое ощущение, будто мы… созданы друг для друга. – Глаза Элизабет излучали тепло. Щеки покрыл едва заметный румянец, она замолчала, ожидая моей реакций.
Бенгальский огонёк внутри уже не искрился, но не потух, тлея и испуская тепло, похожее на тепло, исходящее из глаз девушки. Тепло, щекочущее всё внутри, там, за грудиной, где-то рядом с сердцем. Будто это сама душа трепетала в предвкушении какого-то чуда.
Мысли и чувства в голове запутались, словно нити из двух разных клубков, и я лихорадочно пытался их распутать, решая, что же мне делать и как поступить.
-Просто, мне кажется, такое чувство невозможно испытывать одному. Не взаимно. – Полушёпотом продолжила Элиза.
Вот он, момент. Момент выбора. Момент, когда нужно принять решение, которое может изменить мою жизнь. Нет, наши жизни. Взять счастье, не побоявшись возможного разочарования, насладиться им, не пререкаясь к цене, которую, быть может, придётся заплатить за него (а скорее всего придётся) или… или оставить всё как есть? Попытаться начать новую главу или же продолжить писать старую?
-Элиза, ты… Ты очень красива. Ты замечательная и умная. Весёлая. – Не напрягайся, Макс, не напрягайся. Расслабься. Ты должен определиться. Просто говори. Это же так просто – всего лишь сказать.
Я знал, что ничто не выдавало тогда того волнения, всех переживаний и сомнений, что одолевали меня, пока я говорил. Но мне хотелось скрыть их не от чужих глаз, а от самого себя. Прежде всего, от самого себя. Не бывает тени без света.
-Ты прекрасна, Элиза, и … и мне тоже очень хорошо, когда ты рядом. Я…
Она положила руки на столик и придвинулась ближе, смотрела мне прямо в лицо, взглядом проникая в мои глаза, так, словно пыталась прочесть в них что-то.
«Я люблю тебя! Люблю! Говори же, говори!» - рвалось чувство.
«Нет, нет… Не нужно. Не пытайся. Это ведь вряд ли закончится так, как вам обоим хотелось бы,» - настаивал разум.
«Твоё счастье в твоих руках! И только в твоих. Неужто отпустишь?»
«А боль. Её боль. Твоя боль. Уверен, что сможешь сделать её счастливой?»
-Ты… - Элизабет всё всматривалась в мои глаза. Сейчас или никогда. Нужно что-то решать.– Скажи, неужели ты не чувствуешь то же самое?
К моменту, когда девушка закончила говорить, я уже принял решение. Это произошло как-то спонтанно, резко. Просто в какое-то мгновение разум возобладал над всей той суматохой, что творилась у меня в голове и жёстко, властно произнёс своё «НЕТ!», которое послужило точкой всему. И всё утихло.
Я попытался расслабиться. Получилось. Выбор сделан.
-…Скажи, неужели ты не чувствуешь то же самое?
-Нет. – Ножницы разума бесстрастно разрезали нити из клубка чувств, освобождая от них нити того, что принято называть “здравым смыслом”. Действительно, а к чему распутывать? – Прости, Элизабет, но… не чувствую. Есть ощущение близости, но… я никогда не смогу полюбить тебя.
Я лгал самому себе. Я уже почти любил. Оставалось просто отдаться чувству, принять его, позволить ему стать частью себя. Какая-то часть меня всё ещё пыталась сопротивляться. Но это было уже несущественно.
-Никогда? – тихо переспросила Элизабет.
-Никогда. – Я покачал головой.
Молчание. О чём ты думаешь, Элизабет? Что за мысли блуждают в твоей голове?
-Что ж… - она едва заметно понурила голову.
-Элизабет…
-Всё… нормально. – Выговорила она. Так, как говорят, когда к горлу подступает тот предательский комок.
Ещё немного, и, казалось, она заплачет. Нет! Я всё сделал верно. Так лучше. Для нас обоих.
-Элизабет, прости. Но… Наверное, это не в моей власти. Ты молода, это пройдёт. Влюблённость. У тебя всё впереди.
-Не нужно, Макс. Всё хорошо.
Она подняла голову и посмотрела на часы.
-Скоро полночь… Что-то я засиделась. – Элизабет попыталась улыбнуться.
-Твой брат, верно, уже беспокоится?
-О, нет. Он знает, где я. Но всё же мне пора.
Уже в дверях Элиза тяжело вздохнула:
-Это не влюблённость. Это… нечто большее. Спокойной ночи.
Это была одна из тех ночей, когда я не спал вовсе. То и дело меня посещали сомнения, смешанные с отчаянием, что я совершил большую ошибку. И я смутно понимал, что, если захочу, то всё ещё могу её исправить, что Элизабет Райэнс оставила мне шанс. Но разум непреклонно твердил о правильности принятого решения.
Пару дней спустя я съехал с квартиры. Сбежал. Сбежал, потому что боялся воспользоваться своим шансом. Потому что не бывает тени без света. Чем ярче свет, тем чётче и контрастнее тень. Чем больше счастье, тем несчастнее ты можешь стать. Я попросту испугался.
---
Воспоминания вихрем пронеслись в моей голове. Нужно что-то делать.
-Вы… - я помедлил. – Вы, верно, Элизабет Райэнс? – я вопросительно посмотрел на неё.
Она в замешательстве качнула поседевшей головой.
-Мне отец рассказывал о вас.
Она внимательно смотрела в мои глаза. Что ты ищешь там, Элизабет? Нет, ты вряд ли найдёшь там что-то, кроме сожаления. Я просто обязан тебе солгать.
-Ты сын Макса Уисдема? – она желала убедиться, правильно ли поняла.
Я кивнул и тепло улыбнулся.
-И… и он рассказывал обо мне?
-Да, мисс Райэнс. Немного. Говорил, что редко встретишь на своём пути такого друга.
Она едва заметно нахмурила брови.
-Друга… Да, мы с ним были хорошими друзьями… - Потом Элизабет снова начала всматриваться в моё лицо.
-Ты невероятно похож на отца. Вы с ним словно две капли воды… Похожи. Словно вижу перед собой его… Даже… - Она помедлила. – Даже взгляд, я уверенна, у тебя такой же…
-О, вы далеко не первый человек, который говорит, что я весь в отца. – Я сделал вид, что смутился.
Она немного помедлила.
-Значит… Значит, он всё же нашёл ту, которая смогла покорить его сердце… Твоя мать, верно, очень хорошая женщина? – она грустно улыбнулась.
-Видимо, да. – Ни черта я не нашёл, Элизабет. Ни черта.
-Что ж… Но… Как же тебя зовут?
-Максим. В честь отца.
Она улыбнулась своей светлой улыбкой, такой же, казалось, молодой. Вот что было неподвластно времени.
-Ты передавай отцу привет от меня. Хотя… - она посмотрела куда-то вдаль. - Хотя нет. Не передавай. Не говори, что меня встретил… Это, пожалуй, уж ни к чему… Нечего ворошить прошлое – его уж не вернёшь.
Я наблюдал за Элизабет. Сначала в голове блуждали какие-то смутные, бесформенные догадки.
И тут меня словно пронзило. Неужели она… всё ещё меня любит? Меня начало наполнять какое-то странное, нелёгкое чувство.
Элизабет, зачем я встретил тебя сейчас, когда воспоминания прошлого и без того то и дело терзают меня? Зачем ты явилась, такая реальная, такая живая, почему именно сегодня и именно здесь?
Элизабет… Прости, Элизабет! Прости, если когда-то я сделал тебе больно! И… Прости, что я сделаю это вновь. Сейчас. В последний раз. Прости, Элизабет. Но с тем Максимом Уисдемом нужно покончить раз и навсегда.
Я пожалел, что заговорил с ней. Я мысленно проклял себя за то, что наговорил лишнего. Хотя, кто знает. Быть может, так даже будет лучше. Нужно покончить с этим раз и навсегда.
-Сожалею, мисс Райэнс, но даже при всём желании… Отец с матерью разбились в автокатастрофе. Вряд ли я смогу ему что-то передать.
Пока она осмысливала услышанное, я поспешно добавил:
-Уже шесть лет. Мне тогда было тринадцать…
-Бедный… бедный мальчик… - прошептала Элизабет. Глаза её стали влажными…
***
Борис без сознания валяется на диване. А если какое-то сознание в нем сейчас и есть, то оно плавает под двумя бутылками коньяка.
Волосы его торчат во все стороны. Рот чуть приоткрыт. Лицо безмятежное. Одна нога в тапочке и закинута на спинку дивана. Левая рука свисает так, что почти касается пола, правая заложена за голову.
На полу, собственно, пустые бутылки и стакан. В стакане ещё немного осталось.
Я тянусь к нему. Ну же, совсем чуть-чуть… Есть! Тут задница соскальзывает с кресла и впечатывается в пол.
-Чёрт…
Хорошо хоть стакан не уронил. Я залпом выпиваю остатки коньяка.
Почему Дэрб вырубился, немного не осилив вторую, а я ещё в сознании. Была ведь третья, да? Третья? Или все-таки четвертая?
Я поворачиваю голову. Под креслом стоит три пустых и одна на четверть полная бутылки. Пойти, что ли, повеситься?
Я покрутил стакан в руке.
Ещё немного, и жизнь потеряет весь смысл: я даже нормально напиться не могу, до потери сознания. Всё. Допиваю, что есть, и если ничего, то буду отрезвевать в петле, пока кто-то не снимет. Там я наверняка потеряю сознание, я помню, так уже было.
Дотягиваюсь до начатой бутылки, хватаю за горлышко. Пытаюсь подняться на ноги. Ух, иногда нелёгкое это дело – подниматься. Теперь нужно налить коньяк так, чтоб он попал в стакан. Иначе он выльется. Главное, не спешить… Тут нужна точность. Не промазать. Руки не слушаются. Дело дрянь. А, ладно…Отбрасываю стакан в сторону, и он катится куда-то назад. Запрокидываю бутылку и пью прямо с горлышка. Слава тебе, время! И будь ты проклято!
Пусто… Пусто. Верёвка должна быть в подвале.
Моё тело вдруг перестаёт совершать какие-то полувращательные движения. Я замер. Диван с Борисом поплыл по комнате. Шкаф у стены решил их догнать и тоже поплыл… только… только… в другую… сторону.
Не надо, так ты их не догонишь…
Перед глазами мелькнул потолок… кто-то что есть силы ударил меня по спине и выхватил бутылку. Послышался треск разбитого стекла, а голову пронзила острая, режущая боль…
Нет, шкаф, не догонишь… Но вы встретитесь в другом конце комнаты…
***
-Вставай! – Кэролайн пнула меня ногой.
Я с трудом открыл глаза.
-Тише, ему, кажется, нехорошо, - Борис склонился надо мной, внимательно вглядываясь в моё лицо.
Глаза закрылись, я попытался их разомкнуть, но они словно не слушались. Чёрт возьми! Что произошло?
-Ну и?
-Кэр, отставь нас пока.
-С чего это вдруг?! – Боже, зачем же она так взвизгивает… Как же отяжелела голова.
-С того.
-Ты же сказал, что вы понемножку.
-Я не так сказал.
-Да мне чхать! Объясни мне, как можно выдуть шесть бутылок коньяка за вечер?! Дорогого коньяка!
Вставьте ей кляп в рот. Я хочу тишины. Борис, сделай хоть что-нибудь…
Борис взялся объяснять ситуацию. По мере того, как он говорил, я вспоминал вчерашний вечер. Или не вчерашний… Когда это всё было? Какой сейчас день, месяц и год? Год… Девяносто первый, должно быть. По крайней мере, был девяносто первый. Месяц… Кажется, ноябрь. Число… Число не помню… Но, вроде как, конец месяца… Я стал внимательно слушать Бориса.
-…и мы решили напиться. Открыли по бутылке. Он быстро выпил свою и отключился в кресле. Хотя, я не помню, чтобы он когда-нибудь отключался от спиртного. И не помню, что бы он ещё когда-нибудь глушил коньяк из бутылки. Я, вроде, допил своё… и заснул на диване.
-А перед этим ты пел и мешал мне телек смотреть, - заметила Кэр. - Пришлось звук громче делать.
-Ладно, ладно. Понимаешь, получается, он проснулся и пригубил ещё четыре бутылки.
-Ему после такого полагалось сдохнуть, не находишь? Это ненормально. – Ого, кажется, я слышу неприязнь в её голосе.
-Судя по всему, после пятой бутылки его окончательно отключило. Я проснулся, а он валяется посреди комнаты, руки в стороны, а бутылка, видно, вылетела, когда он падал или когда уже упал. А ещё он стакан разбил. Опять же, когда падал, ударился об него головой.
-С чего ты взял?
-На осколках у него под головой следы крови. Вот… Смотри.
-Господи… И он живой?
-Как видишь.
Кто-то опустился рядом приподнял мою голову.
-Можешь убрать осколки из-под головы? – я услышал голос Бориса.
Кусочки стекла неприятно зазвенели, касаясь друг друга. Лица коснулась прядь волос и, щекоча кожу, ушла в сторону.
-Может, перенесём его на диван?
Перенесём? Кэролайн, видно, не в своём уме.
-Я сам. – Что?! – Убери лучше в сторону бутылки, если хочешь помочь.
Борис подхватил меня за плечи, приподнял и поволок по полу. Никогда бы не подумал, что диван так далеко. Друг осторожно уложил меня. Голова коснулась чего-то мягкого. И снова, снова сквозь туман стали прорезываться осколки прошлого.