Я старалась учиться хорошо, так как знала, что папе стыдно будет перед первой своей учительницей за неуспехи своей дочери, ведь и старший брат не опозорил родителей, учась у Александры Васильевны. Я запомнила её в коричневой кофте с широкими карманами, в чёрной длинной юбке. Широколицая, открытая, ясноглазая, с гладко зачёсанными и прибранными в узел русыми волосами, с негромким голосом (не помню, чтобы она повышала голос до крика), она была для меня олицетворением всего мудрого и ясного, что было в мире. Я боготворила эту немолодую добрую женщину, которая по-матерински относилась к своим ученикам, мудро сочетая требовательность с любовью. Помню свой позор, который я, не умея иначе закрыть свой стыд, залила горькими слезами.
Мне очень трудно давалась таблица умножения. Вообще, я думаю, что таблица умножения в начальных классах – это первое понимание ребёнком того, что наука – дело непростое, и то, что раньше запоминалось, потому что осознавалось, сейчас не прокатывало. Таблица умножения - это первая зубрёжка, которой немало предстоит в школьные годы! Я как раз не понимала, как это – учить наизусть то, что не понимаешь. Я считала в уме довольно быстро, но недостаточно быстро, чтобы шпарить таблицу умножения, как будто ты её выучила. Я понимала логически, как происходит процесс умножения, но то, что я должна выучить её, как стихотворение (стихи укладывались, кстати, очень легко в мою головку), меня как-то уничтожало и не нравилось мне.
Правда, в дни болезни можно было бы и поучить. Помню отражение своего лица в зеркале, истыканного зелёными веснушками - болела ветрянкой - и думалось: как же я в школу-то пойду, такая смешная и страшная? На больничном со мной никто, конечно, и не сидел - не было это принято, да и не давали, наверное, больничных по уходу за детьми-школьниками. В те же дни моей болезни у нас проводили электричество. Жителей деревни предупредили заранее, чтобы дома кто-нибудь был. Помню, что отец, решив, что я достаточно взрослая уже, чтобы объяснить электрикам, что к чему, нарисовал карандашом отметки на стене и потолке и велел мне добавить словесные объяснения. Чтобы не забыть сказанное отцом, я добавила карандашом на обоях, что есть что...Растолковала пришедшим работникам, что к чему, и невдомёк мне было, что, сделай они так, как я подписала, выключатель был бы под потолком, розетка - у входной двери, а патрон с лампочкой - у русской печки... Смеялись родители вечером, и таблицу умножения никто с меня не спросил...
Учился в 4 классе мой двоюродный брат, сын тётки Анисьи, который и подсказал мне выход из ситуации. Учился Генка плохо, таблицы не знал, обходясь как-то без неё, хотя четвероклассники казались мне чуть ли не академиками. Потому-то, хоть и неважно Генка учился, как авторитет, он был убедителен. Я взяла, по его совету, маленькую книжечку для приёма молока молокосдатчиками – таких книжечек было много у мамы на маслозаводе – использованные, они выбрасывались, но места для письма там было ещё достаточно, и мама позволяла мне брать исписанные книжечки для игры. Графы книжечки аккуратно заполнила таблицей, а на уроке, когда Александра Васильевна спросила меня – а спрашивала она с места – я встала и, придерживая рукой книжечку так, чтобы в щель крышки парты были видны цифры, бойко отчиталась. Мудрая учительница неторопливо подошла ко мне с лёгкой улыбкой - а я, парализованная её спокойствием, не могла даже рукой шевельнуть – и, достав мою руку с книжечкой, покачала головой и просто сказала: «От тебя, Валя, я этого не ожидала». Этой фразы мне хватило на всю жизнь. Да ещё отец, узнав об этом, поговорил со мной. Но что было разговаривать со мной, когда моё сердечко уже познало цену унижению и позору!
Продолжение
http://www.proza.ru/2012/04/17/1542