Принято считать, что в деревне у всех много родни. Были родственники и у нас. За рекой жила в своём доме тётка Анисья Прохоровна, папина сестра от первого брака бабушки Анны Никоновны. Тётка Онисья души во мне не чаяла. Крупная, статная, похожая на медведицу, неторопливая в движениях, она, казалось, и создана была для самостоятельной жизни. Нелегко жила она свою трудовую жизнь, полную лишений и тревог. В войну она осталась молоденькой вдовой, поэтому вскоре после войны родила для себя дочь, так и не выйдя больше замуж. Она всё умела. Сколько помню, держала корову, овец, большой огород, на котором всегда был полный порядок и чего только не росло; была заядлой рыбачкой – мне приходилось бывать с ней на рыбалке: часами она могла стоять, не шелохнувшись, в реке с удочкой. А уж про мев, которых она ловила шутя, каким-нибудь пологом, сооружённым шутейно, из подручного материала, и говорить нечего – мевы у неё не переводились: и свежие, и сушёные, и солёные – всего было вдоволь у тётки. Лесовая – всегда с грибами и ягодами, даже в плохой год. Я любила ходить к ней в гости, ощущая её тепло и заботу. И она умудрялась напечь к моему гостеванию разнообразной вкуснятины. Ведь недаром говорят, что дети чувствуют, кто их любит.
Единственное, что я не могла выносить – это ночёвки в доме тётки. Вроде всё хорошо, пока день на улице и солнце светит. Но вот сгущаются сумерки, а потом и вовсе темень наваливается. Я гляжу, напрягая зрение, далеко, в сторону своего дома, и мне кажется, что я вижу, как мерцает огонёк в нашем окне, там, за рекой. Тихо начинаю подвывать. Тётка уговаривает меня успокоиться. Я продолжаю выть. Устала за день тётка – работа в колхозе не из лёгких, набегаешься за день. Но тоскливый вой кого хочешь выведет из себя. Тётка начинает одеваться, чтобы отвести меня домой. Хлопает кольцо в воротах – это отец прибежал, не вынеся разлуки со мной, понимая, что я буду реветь. Наверное, родственные души чувствуют друг друга! Я бросаюсь к нему, как будто мы не виделись не с утра, а по крайней мере, не меньше года. Тётка обрадованно снимает обувь – не надо тащиться два километра по грязи и темноте. Так и не ночёвывала я ни разика у тётки, смеялась над этим уже став взрослой, и с ней же, беседуя на эту тему. «Тоску надо снять с тебя! - говаривала мне тётка не раз. – Как жить-то в чужом месте будешь, когда время придёт?» Сама она, выданная первый раз замуж молодёшенькой в чужую деревню под Карпогоры, прибегала сначала на выходные и на праздники домой, а потом и вовсе сбежала от мужа, не вынеся тоски. Поэтому понимала тётка меня прекрасно. Она сама многое умела делать: и боль снимать, и лечить, а заговоров у неё в запасе было великое множество. И самое главное – всё это держала она, как в хорошей кладовой, в своей памяти.
У тётки двое детей - дочь Галина, несколькими годами старше моего брата Коли, и сын Геннадий, несколькими годами старше меня. Галя имела с детства физический недостаток – недослышала, но общительная, коммуникабельная, всегда с улыбкой, приветлива. Мама взяла её на работу на маслозавод, где Галя проработала большую часть жизни. С мамой они очень близки – Галина частенько приходила к нам ночевать, и они с мамой о чём-то шептались, секретничая. Мама умела хранить тайны, поэтому ей можно было доверять. Генка учился так себе, ни шатко, ни валко, не прилагая больших усилий и не считая учёбу важным делом в своей жизни. А когда я стала его догонять (он остался на второй год в очередном классе, и в 7 классе мы должны были учиться вместе), он бросил школу, пошёл работать. Ростом он был высокий, здоровый, красивый парень. Женился на девушке моложе меня, на сестре моей детской подружки Машеньки Патракеевой, Аннушке. Но жизнь почему-то не заладилась, и вскоре они расстались, и Генка уехал из дому. Последний раз я видела его на своей свадьбе, куда он приезжал с моим старшим братом. Мясорубка и альбом для фотографий, подаренные им, всё ещё функционируют, а Генки нет на свете несколько лет: так и умер на чужбине от тяжёлой болезни.
Именно тётка Анисья и пыталась свести меня с тёткой Офимьей, сестрой бабушки Анны Никоновны. Но не получилось у нас. Папу Офимья Никоновна почему-то не привечала, с тёткой ещё общалась, не распространялись её ласки и на детей нелюбимого племянника. Я же и не придавала этому значения, мне хватало родни и в соседях, которые были мне роднее родни. Хотя ведь были у тётки Офимьи и дочери, и внуки, значит, у меня тоже могли быть родные мне люди, но родными они не стали. Встретимся – не узнаем друг друга.
Сестра отца Мария умерла молодой от туберкулёза. Овдовев, её муж, Фёдор Михайлович Кувалдин, высоченный могучий великан, привёл двух своих сыновей, Николая и Альберта, к тётке Анисье, попросив её приглядеть за ними. Он работал на лесозаготовительном участке, и кто, как не родная тётка, приглядит за детьми лучше? На выходные он приезжал в гости, навещал детей. Дело молодое, оба в силе, в соку, вот уже и тётка Анисья носит под сердцем сына от Фёдора. Генка вылился очень похожим на отца. И дядя ожил, радовался, нянчась с новоиспечённым сынком. Галя уже большая, они ровесники с Альбертом. Колька, старший, живёт у нас в доме, он испытывает большое влечение к общению с дядей Петей (моим отцом). К тому же с рождением Генки в доме тётки стало тесновато. А мой брат Коля очень рад Кольке Фёдоровичу. И для меня Фёдорович станет эталоном мужской красоты и привлекательности, благородства и умения общаться. Я вся обмирала, когда он обращался ко мне с какой-нибудь незначительной просьбой или словом, называя меня ласково Валенькой. Малёха, я ощущала себя королевой, когда он был рядом. Наверное, это была первая любовь, не осознаваемая мной реально…Они с Аликом очень разные были: Алька жёсткий, суровый, а Коля – ласковый, внимательный. Даже отношения с тёткой после ссоры своего отца с ней Коля сохранил добрые, с Галей продолжал общаться, Альку же как отрезало. Перестал он быть родным им по крови и по душе. Я захожу иногда к Алику, когда бываю в Сосновке, но той близости, что была между нами с Колей, нет. Хотя, справедливости ради, стоит отметить, что у Альки очень славная жена, Алла, она компенсирует некоторую прохладу со стороны моего братана своей заботой и уважительными хлопотами.
Я не знаю, какая кошка пробежала между дядей Федей и тёткой Анисьей. Ведь у каждого своя правда, и это так. Кто-то говорит, что дядя Федя влюбился, изменив тётке Анисье. Кто-то вспоминает, что, узнав об измене, тётка Анисья стала разделять детей: своим повкуснее и пожирнее, а племяннику – наоборот. На чужой роток не накинешь платок. Вряд ли тётка стала бы так поступать, ведь дети в любом случае не виноваты, а тем более, сироты. Не стану осквернять память ушедших в иной мир подозрениями и предположениями. В жизни случаются и похлеще дела и проблемы. Но факт есть факт – жизнь их развела.
Вскоре Фёдор Михайлович женился на Анфисье Михайловне, и они переехали жить в Сосновку, забрав детей с собой. Кроме выплачиваемых алиментов, Анисье с сыном Фёдор не помогал, не искал общения с ним, и вот эта тёткина обида мне, как женщине, очень понятна. В семье Кувалдиных друг за другом появились трое детей: Володя, ставший и моим одноклассником, и школьным товарищем-другом, и братом; Валя, смуглая кареглазая красавица, и Юра, по возрасту ближе уже к младшему моему брату, с ним и общается. Как сумел принять все эти изменения мой отец, я не знаю: трудно быть между молотом и наковальней! Попробуй разруби этот гордиев узел: с одной стороны – сестра любимая (брателко – так ласково называла тётка Анисья отца), а с другой стороны – надо и выбор зятя уважать. По сути дела, не были нам родственниками Кувалдины Фёдор Михайлович и Анфисья Михайловна, это Коля и Альберт, дети Фёдора и Марии, папиной сестры, нам двоюродные братья. Но по факту – не было в Сосновке дома, где бы принимали нас так сердечно и искренне, как в доме дяди Феди. Я приезжала на выходные вместе с Вовкой из Суры, где мы жили в интернате, и мне, как и сыну, оказывались те же почести и приём: топили баню, кормили, поили, укладывали спать на чистую постель. Знаю, что такое же радушие ждало и любого члена семьи моих братьев, и каждого из нашей семьи.
Давно нет на свете ни дяди Феди, ни тёти Анфисы, но так же радостно смотрят на меня глаза Вовки или Вали, когда мне приходится с ними встречаться(младший, Юра, живёт в Вологодской области, и я не видела его много лет). Тётя Анфиса не разбирала внуков, ей одинаково дороги были сын Николая, к сожалению, рано ушедшего из жизни, и дети Алика, и дети Володи и Вали. При встречах с тёткой Анисьей я, разобравшись в их взаимоотношениях, деликатно опускала какие-то моменты, не затрагивала болевые темы, хотя чувствовала порой, как обидно тётке наше гостеванье у Кувалдиных. Как радовалась тётка моим приездам домой на студенческие каникулы! А я уж каждый раз не премину забежать к ней, отметиться, и вижу, как хлопочет она, как приятно ей моё внимание. Мы долго болтаем с ней, она пытается выведать у меня о женихах. Но женихов у меня пруд пруди, а замуж пока идти не за кого, вот и рассказываю тётке про всех с краю, а она только головой вертит, осуждая меня: роешься, мол, как в навозе, небаско ек-ту! Но я же шучу, тётка! И мы смеёмся. Мне легко с ней общаться. Хотя я знаю, что отношения мамы с ней далеко не безоблачны, но пока не придаю этим отношениям значения.
Тётка, тётка… Не успела я забежать к тебе в больницу, когда ты лежала там перед своей кончиной - съел тётку рак -, а собиралась! Не успела, потому что застряла машина в Услонах, и я, слава Богу, хоть успела на самолёт в аэропорт в Сульце – билет ведь был на руках. Уже в Архангельске была, когда получила известие о смерти тётки. На похоронах не была, но всегда навещаю её могилу в нечастые дни приезда на родину. Мир праху твоему, тётка! Успокоилась твоя душа, обиженная, искорёженная многими человеческими несправедливостями. С Галей, живущей на родине, встречи тёплые и регулярные. Мы с ней хорошо понимаем друг друга, она рада видеть меня.
В пору моего детства в Сульце жила ещё одна сестра бабушки Анны Никоновны – Настасья, слывущая мудрой, знаткОй, умеющей заговаривать от болезней, отводить огонь во время пожара. Но о ней речь пойдёт ниже, так как роль её в моей жизни такова, что стоит отдельной главы.
Продолжение http://www.proza.ru/2012/04/17/1520