ТЕМА 5. О пассионарности отец и сын Гумилёвы

Кузнецова Любовь Алексеевна
    

Здравствуйте, уважаемые зрители!  Наша программа называется «От первого лица».

Программа представляет собой обращение к художникам прошлого в форме развёрнутого цитирования их произведений. Это обращение к первоисточникам даёт возможность воспринять представленного автора - первое лицо - наиболее полно, чему помогут комментарии к текстам и биографические сведения. Переход от одной цитируемой личности к другой представляет собой ассоциативный ряд рассуждений автора программы. Цель программы - пробуждение интереса к чтению русской литературы.

Известно, что у каждого произведения – своя судьба, своя жизнь и трудно предрешить, угадать и предположить, какою она будет.  Но  ясно, что жизнь созданного творческим человеком произведения не заканчивается с жизнью автора. Как только мы раскрываем книгу и начинаем ее читать, на первый план выступает личность  автора книги, именно она оказывает на нас свое воздействие, именно автор  - есть первое лицо   любого произведения.
   
Сегодня  первыми лицами  передачи будут Николай  Гумилев, Анна Ахматова и их сын  Лев Гумилев.
      
10 апреля 1910 года свои судьбы связали   Николай  Степанович Гумилев и Анна  Андреевна Ахматова, они   венчались  в одной из церквей  в пригороде Киева.  После свадебного путешествия в Париж, молодая чета вернулась в Россию, и осенью этого же года Николай Гумилев  отправился  в  Африку,  в Абиссинию. Это было его второе африканское путешествие,  а первое  он совершал,  оставив университет, Сорбонну, побывал в Каире и  в  Александрии.

Когда Анну Андреевну, много лет спустя, спросили, как относился Гумилев к ее стихам, она ответила: «Сначала плохо. Но я и писала плохо, беспомощно, дилетантски, а он этого не прощал. Но потом, вскоре после того, как мы поженились, он уехал на полгода в Абиссинию. В его отсутствие я писала. Все эти стихи: «…Сжала руки»… и перчатку с одной руки на другую… Вернулся.  «Писала что-нибудь?» Я ответила одним словом: «Писала». А меня уже расхвалили, и была уже башня Вячеслава Иванова. «Прочти». Я прочитала. Он сказал: «Нужно книжку делать. Ты – поэт». С тех пор он очень внимательно относился к тому, что я пишу. Иначе он не позвал бы меня с собой в акмеизм. Надо было знать этого человека! Для него никакой роли семейные отношения в таких вопросах не играли».

Когда Анну Андреевну спросили: «А почему он уехал через полгода после женитьбы?  она ответила:    «Страсть была к путешествиям. И я обещала, что никогда не помешаю ему ехать, куда он захочет. Еще до того, как мы поженились, обещала. Заговорили об одном нашем друге, которого жена не пускала на охоту. Николай Степанович спросил: «А ты бы меня пускала?»  «Куда хочешь, когда хочешь!»

В этом же  1910 году вышел третий сборник стихов  -  «Жемчужина», принесший Гумилеву  широкую популярность и славу.

А первый свой сборник стихов «Путь конквистадоров»  Гумилев издал еще за год  до окончания  Царскосельской   Николаевской гимназии.   Директором в ней был замечательный поэт Иннокентий Федорович Анненский.  Именно он оказал большое влияние на юношу,  начинающего свой путь в литературу.

Второй сборник, Гумилева изданный в Париже, назывался «Романтические цветы». Поэт-модернист Валерий Брюсов в рецензии писал:  «Стихи Н. Гумилева теперь красивы, изящны и большей частью интересны по форме; теперь он резко и определенно вычерчивает свои образы, с большой продуманностью выбирает эпитеты. Часто рука ему еще изменяет, но он серьезный работник, который понимает, чего хочет, и умеет достигать, чего добивается».
 
Иннокентий Анненский тоже написал рецензию на вторую книгу своего ученика.      Анна  Ахматова позднее писала: «Истоки поэзии Николая Гумилева не в стихах французских парнасцев, как это принято считать, а в Анненском», - далее Анна Андреевна добавляет: «Я веду свое начало от стихов Анненского».

Оба поэта признавали  своим учителем  Анненского, этого тонкого русского лирика, с обостренно чутким восприятием противоречий жизни. Анна Андреевна  считала причиной его скоропостижной смерти  отложенную публикацию его стихов. Лирика Анненского являет собой образец истинной поэтической сложности. Одно из  его стихотворений   звучало как романс в исполнении  загадочного Александра Вертинского и стало очень популярным.

Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя…
Не потому, чтоб я ее любил,
А потому, что я томлюсь с другими.
И если мне сомненье тяжело,
Я у нее одной молю ответа,
Не потому, что от нее светло,
А потому, что с ней не надо света.
 
https://www.youtube.com/watch?v=4LUrD5lT0h4

Декадент, символист, почти непризнанный как поэт при жизни,    Анненский после смерти стал кумиром и учителем акмеистов и вообще поэтов, оценивших ассоциативность как органическое следствие восприятия мира.  Как написал  Николай Гумилев:

К таким нежданным и певучим бредням
Зовя с собой умы людей,
Был Иннокентий Анненский последним
Из царскосельских лебедей. 
 
Я помню дни: я робкий, торопливый,
Входил в высокий кабинет,
Где ждал меня спокойный и учтивый,
Слегка седеющий поэт…
 
Это очень важно, кто оказывает свое влияние на начинающего поэта.
 
В 1912 году родился сын Гумилевых, Лев Николаевич Гумилев, ставший впоследствии большим ученым-историком и географом. В этом же году   Николай Гумилев в третий раз совершает путешествие в Африку, уже выполняя функции руководителя научной экспедиции Российской Академии наук.
 
Когда началась первая мировая война,  Николай Гумилев уходит на фронт  рядовым  в кавалерийский полк. Воином он был бесстрашным, смелым, дисциплинированным. Его воинские подвиги были отмечены двумя солдатскими Георгиевскими крестами,  как  он писал в стихах:
 
Знал он муки голода и жажды,
Сон тревожный, бесконечный путь,
И святой Георгий тронул дважды
Пулею не тронутую  грудь.

Гумилев   дослужился до первого офицерского звания. Таким образом,  пополнил своим именем ряды поэтов-офицеров русской армии, таких  как Гаврила Державин, Федор Глинка,  Денис  Давыдов, Михаил Лермонтов, Георгий Иванов и многих,  многих  других. 

Анна Ахматова вспоминает:  «А вот мы втроем (Блок, Гумилев и я) обедаем   5 августа 1914 года на Царскосельском вокзале в первые дни войны (Гумилев уже в солдатской форме).  Блок в это время ходит по семьям мобилизованных для оказания им помощи. Когда мы остались вдвоем, Коля сказал: «Неужели и его пошлют на фронт? Ведь это то же самое, что жарить соловьев». Блок был сильным человеком,  любил физическую работу, и  все-таки Гумилеву показалось не правильным, если поэт пойдет на войну. О себе он так не думал и пошел добровольцем.

«Записки кавалериста» Гумилева, написанные от первого лица,  печатались в газете,  и вскоре вышел очередной сборник стихов.   Одно из самых известных стихотворений о войне называется «Наступление».

Та страна, что могла быть раем,
Стала логовищем огня,
Мы четвертый день наступаем,
Мы не ели четыре дня.
Но не надо яства земного
В этот страшный и трудный час,
Потому что живое слово
Лучше хлебы питает нас.
И залитые кровью недели
Ослепительны и легки,
Надо мною рвутся шрапнели,
Птиц быстрее взлетают клинки.
Я кричу, и мой голос дикий,
Это медь ударяет в медь.
Я, носитель мысли великой,
Не могу, не могу умереть.
Словно молоты громовые
Или воды гневных морей,
Золотое сердце России
Мерно бьется в груди моей.
И так сладко рядить Победу,
Словно девушку в жемчуга,
Проходя по дымному следу
Отступающего врага.

В «Записках кавалериста»  с документальной точность описываются события войны, участником которых был Гумилев.  Это необыкновенно интересное описание сражений.   И в них есть  рассуждения, которые обращают на себя особенное внимание.

« В этот день наш эскадрон был головным эскадроном колонны и наш взвод – передовым разъездом. Я всю ночь не спал, но так велик был подъем наступления, что я чувствовал себя совсем бодрым.  Я думаю, что на заре человечества люди так же жили нервами, творили много и умирали рано. Мне с трудом верится, чтобы человек, который каждый день обедает и каждую ночь спит, мог вносить что-нибудь в сокровищницу культуры духа. Только пост и бдение, даже если они невольные, пробуждают в человеке особые, дремавшие прежде силы».

Или такие строки: «Через несколько дней в одно прекрасное, даже не холодное утро, свершилось долгожданное. Эскадронный командир собрал унтер-офицеров и прочел приказ о нашем наступлении по всему фронту.  Наступать – всегда радость, но наступать по неприятельской земле, это – радость, удесятеренная гордостью, любопытством и каким-то непреложным ощущением победы.  Люди молодцевато усаживаются в седлах, Лошади прибавляют шаг.   Время, когда от счастья спирается  дыхание, время горящих глаз и безотчетных улыбок».

Таинственным образом в этом тексте сквозит описание  пассионарности, сформулированной  гораздо позднее  сыном  Гумилева  Львом Николаевичем.  Пассионарность, по его определению, есть та   жизненная сила народа, которая собственно и делает его народом, а не толпой.  И есть  люди  -   пассионарии,  которые воплощают  эту жизненную силу.  «Пассионарность человека  -  это его органическая способность к сверхнапряжению, к жертвенной деятельности ради иллюзии  -  высокой цели».  В книге Льва Гумилева  «Этногенез и биосфера Земли» ставится много вопросов. «…Почему одни армии одерживали победы, а другие терпели поражения и отчего одни страны усиливались, а другие слабели. И, наконец, почему возникали могучие этносы и куда потом пропадали, хотя полного вымирания их членов заведомо не было».

«Все перечисленные вопросы, - пишет  доктор исторических и  доктор географических наук, Лев  Николаевич Гумилев, -  целиком относятся к теме – внезапному усилению того или иного народа и последующему его исчезновению. Яркий пример тому – монголы  двенадцатого  -  семнадцатого веков, но и другие народы подчинялись той же закономерности».
 
Лев Гумилев пишет далее:  «Даже современники-летописцы тонули в море информации, что не приближало их к пониманию проблемы.   За последние века много сведений добыли археологи, летописи собраны, изданы и сопровождены комментариями, а востоковеды еще увеличили запас знаний, кодифицируя различные источники: китайские, персидские, латинские, греческие, армянские и арабские. Количество сведений росло, но в новое качество не переходило, По-прежнему оставалось неясным, каким образом маленькое племя иногда оказывалось гегемоном полу-мира, затем увеличивалось в числе, а потом исчезало».

Есть очень интересная книга  Гумилева  «Тысячелетие вокруг Каспия»  и  много других его научных трудов, в которых содержится ряд открытий.  Это книги «Древняя Русь и Великая Степь», «Поиски вымышленного царства», «Открытие Хазарии», «Гунны в Китае», «Древние тюрки» и другие, а также научные статьи и стихотворные  восточные переводы.  Написаны  они прекрасным языком. А  чего бы можно было еще ожидать от сына двух поэтов?

Николай  Степанович Гумилев написал стихи, в которых его характер пассионария особенно четко виден. Называется  стихотворение «Мои читатели», вот отрывок из него:

………………………………….
…Я не оскорбляю их неврастенией,
Не унижаю душевной теплотой,
Не надоедаю многозначительными намеками
На содержимое выеденного яйца.
Но когда вокруг свищут пули,
Когда волны ломают борта,
Я учу их, как не бояться,
Не бояться и делать, что надо.
И когда женщина с прекрасным лицом,
Единственно дорогим во вселенной,
Скажет: «Я не люблю вас»,
Я учу их, как улыбнуться,
И уйти,  и не возвращаться больше.
А когда придет их последний час,
Ровный, красный туман застелет взоры,
Я научу их сразу припомнить
Всю жестокую, милую жизнь,
Всю родную, странную землю
И, представ перед ликом Бога
С простыми и мудрыми словами,
Ждать спокойно его суда.

Как вспоминала Е.Ю Кузьмина-Караваева о Гумилеве, «единственным достойным делом на земле он считал быть поэтом. Остальное все принадлежит к умирающей современности; остальное все временно, и сроки ему поставлены краткие  -  поэт же один творит для грядущего, поэту одному дано избавить современный мир от смерти и вынести осколки его в будущую жизнь».

Еще задолго до войны сам он формулировал так: «Я буду очень благодарен тому, кто меня напугает». «Он все время пытался найти путь, пытался влить кровь в дряхлеющую культуру последних дней. И искал он этих путей везде. Отсюда и «муза дальних странствий», отсюда и путешествия его по Африке, отсюда мечта о Синдбаде-мореходе, о конквистадорах, наконец, отсюда и ясное, героическое отношение к войне, гордость Георгиями своими солдатскими и, может быть, отсюда и смерть от чекистских пуль». (Кузьмина-Караваева)
         
После долгих перипетий войны, затем революции,  поэт возвращается в Петроград. Семейная жизнь не складывается.  Как писала Анна Ахматова:

Не недели, не месяцы  - годы
Расставались. И вот, наконец
Холодок настоящей свободы
И седой над висками венец.

Больше нет ни измен, ни предательств
И до света не слушаешь ты,
Как струится поток доказательств
Несомненной моей правоты.

***    ***

Я пью за разоренный дом»
За злую жизнь мою,
За одиночество вдвоем
И за тебя я пью.

За ложь меня предавших губ,
За мертвый холод глаз,
За то, что мир жесток и груб,
За то, что Бог не спас. 

Как писал Николай Степанович в стихотворении «Пятистопные ямбы»:

Сказала ты, задумчивая, строго:
«Я верила, любила слишком много,
А ухожу, не веря, не любя,
И пред лицом всевидящего Бога,
Быть может, самое себя губя,
Навек я отрекаюсь от тебя».

Твоих волос не смел поцеловать я,
Ни даже сжать холодных, тонких рук,
Я сам себе был гадок, как паук,
Меня пугал и мучил каждый звук,
И ты ушла, в простом и темном платье
Похожая на древнее Распятье.

Вскоре был оформлен развод с Анной  Ахматовой, и  через год Гумилев женился на Анне Николаевне Энгельгардт. В 1920 году  родилась их дочь Елена.  Они  вместе с матерью умерли от голода в блокадном Ленинграде в 42 году.
 
После революции Николай Гумилев работал в редакции издательства «Всемирная литература»,  основанного Горьким, читал лекции в институте истории искусств.  В частности, им были прочитаны лекции о творчестве Блока, который лично присутствовал на его четвертой лекции. Вышли сборники стихов.   Он много занимается  в это время переводами с французского и  английского.

 В 1919 году вышла отдельным изданием в Петрограде  книга  с мастерским переводом   древневавилонского эпоса «Гильгамеш». Статья Гумилева  «Переводы стихотворные» внесла весомый вклад в теоретическую основу переводческих принципов. Как драматург Гумилев написал несколько пьес, лучшей их которых считается «Отравленная туника».

3 августа 1921 года он был  неожиданно арестован, и в этом же августе поэта не стало.  В уголовном  деле содержатся доказательства, подтверждающие  факт недонесение им  сведений о существовании контрреволюционной организации, в которую он не вступил. « Предрассудки дворянской чести», как он заявил, не позволили ему пойти с доносом.   По некоторым данным, следователь наказал Гумилева за гордость, за манеру держаться слишком прямо и независимо.  Сам по себе факт недонесения не предполагает такой меры, расстрела, какая была применена, это утверждают юристы.   В материалах уголовного дела имеется обращение Максима  Горького с просьбой в пользу Гумилева. Но и это не помогло.

Автор прекрасных и сильных стихов Николай Гумилев долгое время  не был известен советским читателям,  с его творчеством знакомились тайно, по уцелевшим книгам.
 
Вот стихотворение Николая Гумилева, в котором  сквозит определение акмеизма, данное Мандельштамом: «тоска по мировой культуре». 

    ФРА БЕАТО АНЖЕЛИКО

В стране, где гиппогриф веселый льва
Крылатого зовет играть в лазури,
Где выпускает ночь из рукава
Хрустальных нимф и венценосных фурий,
В стране, где тихи гробы мертвецов,
Но где жива их воля, власть и сила,
Средь многих знаменитых мастеров
Ах, одного лишь сердце полюбило.
Пускай велик небесный Рафаэль,
Любимец бога скал - Буонаротти
Да Винчи, колдовской вкусивший хмель,
Челлини, давший бронзе тайну плоти.
Но Рафаэль не светит, а слепит,
В Буонаротти страшно совершенство,
А хмель да Винчи душу возмутит,
Ту душу, что поверила в блаженство
На Фьезоле, средь тонких тополей,
Когда горят в траве зеленой маки,
А в глубине готических церквей
Где мученики спят в прохладной раке.
На всем, что сделал мастер мой печать
Любви земной и красоты смиренной.
О да, не все умел он рисовать,
Но то, что рисовал он - совершенно.
Вот скалы, роща, рыцарь на коне.
Куда он едет? В церковь иль к невесте?
Горит заря на городской стене,
Бредут стада по улицам предместий.
Мадонна держит сына своего
Кудрявого, с румянцем благородным.
Такие дети в ночь под Рождество
Наверно, снятся женщинам бесплодным.
И так не страшен связанным святым
Палач, в рубашку синюю одетый,_
Им хорошо под нимбом золотым -
И здесь есть свет и там - иные светы.
А краски! Краски ярки и чисты.
Они родились с ним и с ним погасли.
Преданье есть - он растворял цветы
В епископами освященном масле.
И есть еще преданье - серафим
Слетал к нему, смеющийся и ясный
И кисти брал, и состязался с ним
В его искусстве дивном, но напрасно.

Есть Бог, есть мир. Они живут вовек
А жизнь людей мгновенна и убога,
Но все в себя вмещает человек,
Который любит мир и верит в Бога.

       ***   *** 
«Прекрасно в нас влюбленное вино
И добрый хлеб, что в печь для нас садится,
И женщина, которою дано,
Сперва измучившись, нам насладится.
Но что нам делать с розовой зарей
Над холодеющими небесами,
Где тишина и неземной покой?
Что делать нам с бессмертными стихами?
Ни съесть, ни выпить,ни поцеловать.
Мгновения бегут неудержимо
И мы ломаем руки, но опять
Принуждены идти все мимо, мимо.
Так мальчик, игры позабыв свои,
Следит порой за девичьим купаньем,
И ничего не зная о любви,
Все ж мучится таинственным желаньем.
Так некогда в разросшихся хвощах
Ревела от сознания бессилья
Тварь скользкая, почуя на плечах
Еще не появившиеся крылья.
Так век за веком - скоро ли, Господь? -
Под скальпелем природы и искусства
Кричит наш дух, изнемогает плоть,
Рождая орган для шестого чувства.

Николай Гумилев сочинял невероятные, написанные с юмором стихи о любви.

На утре памяти неверной
Я вспоминаю пестрый луг,
Там царствовал высокомерный,
Мной обожаемый индюк.
Была в нем воля и свобода,
Был клюв его, как пламя, ал,
И за мои четыре года
Меня он резко презирал.
Ни шоколад, ни карамели
Ни ананасная вода
Меня утешить не умели
В сознаньи моего стыда.
Но вот пришла беда большая,
И стыд и горе юных лет:
Ты, обожаемая, злая,
Мне гордо отвечаешь "нет!"
Но все проходит в жизни зыбкой,
Пройдет любовь, пройдет тоска,
И вспомню я тебя с улыбкой,
Как вспоминаю индюка.
 
Фаина Георгиевна Раневская, подруга Анны Ахматовой в начале пятидесятых годов получила квартиру на Котельнической набережной и въехала туда, когда дом еще достраивался. Из окон  квартиры были видны  работавшие во дворе заключенные. Раневская рассказывала, что однажды приехавшая к ней в гости Ахматова надолго застыла у окна. Сказала, не оборачиваясь: «Вот и Лева где-то так же… « И помолчав: «Фаина! Я родила этого мальчика для каторги!»

Пройдет полгода, Льва Николаевича освободят, дело на него «за отсутствием состава преступления» будет прекращено, но в декабре пятьдесят пятого он все еще был в лагере. Арестовали его в 1949 году. Это был третий арест.  Первый в  1935-ом, второй –  в 1938-м. В перерывах между арестами Гумилев успел проявить себя как незаурядный ученый. В сорок девятом, едва освободившись, защитил диссертацию на степень кандидата исторических наук. Была осень. За два года до этого прогремел доклад Жданова. Анна Андреевна на защите сына не присутствовала. Опасалась, как бы ее «оплеванная фигура»  (так она называла себя) не повредила сыну.

Судьба уготовила Ахматовой нести на своих плечах и бремя славы, и тяжесть отчаяния. В тяжкую пору она признавалась:

А я иду  -  за мной беда,
Не прямо и не косо,
А в никуда и в никогда,
Как поезда с откоса.

Поэт Александр Аркадьевич Галич  (19.10.1919  -  15.12. 1977) посвятил памяти Анны Андреевны  Ахматовой стихотворение «Снова август». Поэт в предисловии пишет: «Анна Андреевна очень боялась и не любила месяц август и считала этот месяц для себя несчастливым, и имела к этому все основания, поскольку в Августе был расстрелян Гумилев, на станции Бернгардтовка, в августе был арестован ее сын Лев, в августе вышло известное постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград».

В той злой тишине, в той неверной,
В тени разведенных мостов,
Ходила она по Шпалерной,
Моталась она у «Крестов».

Ей в тягость? Да нет, ей не в тягость –
Привычно, как росчерк пера,
Вот если бы только не август,
Не чертова эта пора!

Таким же неверно-нелепым
Был давний тот август, когда
Над черным бернгардтовским небом
Стрельнула, как птица, беда.

И разве не в августе снова,
В еще не отмеренный год,
Осудят мычанием слово
И совесть отправят в расход?!

Но это потом, а покуда
Которую ночь  -  над Невой,
Уже не надеясь на чудо,
А только бы знать, что живой!

И в сумерки вписана четко,
Как вписана в нашу судьбу,
По-царски небрежная челка,
Прилипшая к мокрому лбу.

О, шелест финских сосен,
Награда за труды,
Но вновь приходит осень –
Пора твой беды!

И август, и как будто
Все то же, как тогда,
И врет мордастый Будда,
Что горе  -  не беда!

Но вьется, вьется челка
Колечками по лбу,
Уходит в ночь девчонка
Пытать свою судьбу.

По улице бессветной,
Под окрик патрулей,
Идет она бессмертной
Походкою твоей,

На праздник и на плаху
Идет она и ты!
По Пряжке, через Прагу –
Искать свои «Кресты»!

И пусть судачат глупые соседи,
Пусть кто-то обругает не со зла,
Она домой вернется на рассвете
И никому не скажет, где была…

Но с мокрых пальцев облизнет чернила
И скажет, примостившись в уголке:
«Прости, но мне бумаги не хватило,
Я не твоем пишу черновике…»
\«Прости, но мне бумаги не хватило,
Я на твоем пишу черновике…»

Анна Ахматова написала Реквием «Семнадцать месяцев», в него вошли стихи с 1935-го по 1961-ый годы.

«В страшные годы ежовщины я повела семнадцать месяцев в тюремных очередях в Ленинграде. Как-то раз кто-то «опознал» меня. Тогда стоявшая за мной женщина с голубыми глазами, которая, конечно, никогда в жизни не слыхала моего имени, очнулась от свойственного нам всем тогда оцепенения и спросила меня на ухо (там все говорили шепотом):  «А это вы можете описать?» И я сказала: «Могу». Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому,  что некогда было ее лицом.

Нет, и не под чуждым небосводом,
И не под защитой чуждых крыл, -
Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был.
 
Не отделял свою судьбу от народной и, некогда вызывавший Николая Гумилева на дуэль, Макс Волошин. «Может быть, и я свой жребий выну, горькая детоубийца Русь, но твоей Голгофы не покину. От твоих могил не отрекусь», - писал он из Коктебеля.

Эти люди не были безразличны к суду потомков. Выполняя свое назначение, они до конца исполнили предначертанное свыше Богом и талантом великое дело созидания духовной, творческой атмосферы, в которой живут следующие поколения.
 
В очередной  нашей передаче  мы будем говорить о величайшем поэте современности   Юрии Кузнецове. До новой встречи, уважаемые зрители! Всего вам доброго!




Публикацию адресую любителям поэзии и преподавателям литературы, которые могут провести урок с использованием моих наработок, на которые я потратила с удовольствием некоторую часть жизни. Все стихотворения (и еще раз в пять больше), знаю наизусть. Эта тема – одна из многих, которые были в авторской передаче на Первом Образовательном канале (цифровое спутниковое ТВ), в 2009 году. Если  кому-то будут полезны мои наработки, могу разместить в таком формате и другие темы. Сами передачи здесь не разместить, потому что подписала, не читая, много документов, и не знаю, имею ли право размещать ролики (скорее что нет).  Материал можно сокращать, добавлять, использовать, на меня не ссылаясь или как угодно. В интернете есть портреты, фотографии, которые могут быть использованы при чтении темы. Люблю людей, о которых делала программу, хочу, чтобы другие тоже о них знали и их любили – это мотивация.
 
      https://gumilev.ru/music/74/  - послушайте!


  ГУМИЛЁВ 2021
Владимир Елистратов
 
Он был подростково-расчетливо светел,
Был гением, словом. Хотя
Расстрела поэта никто не заметил,
И даже столетье спустя.
 
Он знал, что в словесности серых заборах
Всегда есть таинственный лаз.
Он был прихотливо-младенчески зорок,
Хотя и слегка косоглаз.
 
Не будет ему ни осанны, ни стелы.
Но тайная тянется нить:
Есть Авель и Каин. Стихи и расстрелы.
И это нельзя изменить.


© Copyright: Владимир Елистратов, 2021
Свидетельство о публикации №121121203588