28 августа 1924 года два молодых человека Иван Плотников и Иван Воробей сели в поезд. Позади осталась родная деревня, дом, лесные поляны, степные дорожки, овраги, берега быстрой реки Цыганки – места, где они родились и выросли. А впереди ждали чужие земли, неизвестные города и незнакомые люди.
Два друга Ивана жили на одной улице и росли вместе с четырёх лет. Плотников был высокий коренастый парень, бесстрашный, решительный, быстрый и ловкий. Работа кипела в его руках. Он не боялся даже самой чёрной работы. Потом и кровью, сочившейся из разбитых рук, он зарабатывал на кусок чёрного хлеба, цену которому он хорошо знал. Плотников был добряком.
Иван Воробей был среднего роста. Имел нежные черты лица и длинные чёрные ресницы, о которых мечтают все барышни, мучаются и вздыхают у своих зеркал и пузырьков с разной тушью. Приделай длинные волосы – можно легко принять его за девушку. Он был скромным, тонким человеком. Любил искусство. Как и Плотников, знал цену хлеба и был знаком с землёй с раннего детства.
Две недели тому в деревню вернулся их сосед с дальних заработков. Рассказывал, что в больших городах нынче много разных заводов. Требуются рабочие. Жить можно в заводских казармах. Заработки неплохие, да и работать нетрудно. Родные не хотели отпускать парней, но те настояли, обещали скоро приехать в гости, писать письма хоть раз в неделю и, если будет трудно, немедля вернуться домой. Матери собрали кой-какие вещи и сухари, отцы благословили сыновей в дорогу, дворовые детишки гурьбой посыпали на станцию провожать односельчан а быстрый поезд повёз парней в чужие края.
– Слышь, Воробей, ты о чём это так задумался? Долго мы ещё молчать-то будем? – спросил Плотников, которому надоело томное молчание друга.
– Да так, ни о чём. Просто думаю, будет там хоть какая-то маленькая библиотека.
Плотников закатил глаза к верху и, издав дикий рев, резко метнул головой назад. Ударившись о полку, крикнул ещё раз и, выругавшись, сказал:
– Воробушек-Воробушек! Да когда же ты ,наконец, начитаешься? Хлеба не дай – дай только в книжку поглазеть! И что вы в этих книгах находите? Только глаза портить!
Но Воробей привык к Плотникову, любил его искренне, как друга и брата, и никогда не обижался на его слова. Наоборот, его забавляла философия друга. Спустя несколько минут принесли чай, но Плотников не обращал ни малейшего внимания на посторонних. Он так разошёлся, доказывая свою точку зрения, что не заметил, как стал разговаривать на два тона выше так, что соседи стали с любопытством поглядывать в их сторону и посмеиваться над забавным Плотниковым.
– Что мне ваши книжки? Бумажки, да и всё! Мне книжка хлеба да молока не даст. А вот земля – это другое. Вспашешь, посеешь, соберёшь – и сиди себе на печи да ешь калачи! Правда, Воробушек? – заключил Плотников. Он наконец заметил чай и стал доставать сухари.
– Правда, да не вся. Посеешь, вспашешь – это всё да. Но ведь и книга-то не плохая вещь. И про историю расскажет, и считать научит, и как работать, поведает, и так, для души.
– Какое там работать научит?! Я и без книг работать умею. Сей себе да и убирай урожай. А книжка что? Бумага, да и только.
Воробью ещё ни разу в жизни не удавалось переубедить друга. Плотников был твёрдо уверен, что от книг вред да и только. По этому он и не стал спорить и перевёл тему.
– Вань, ты как считаешь, до завтрашнего утра доедем?
– Доедем, Воробушек, доедем. Денег много заработаем. Я первым делом матери вышлю, что бы долг за корову отдала. И шубку Полине куплю, а то она совсем износилась и мать волнуется, в чём зимовать будет.
Полина – это младшая из сестёр Плотникова. Их у него семеро. Иван – самый старший. Он очень любит своих сестёр. Всегда стоял за них горой. А когда сердился – ласково называл бабьим царством. У них не было отца и Ивану приходилось работать за десятерых, что бы прокормить семью.
– А потом, когда ещё заработаю, опять домой отошлю, пусть мать остальных оденет. А ещё – конфет много куплю. И леденцов, петушков там разных. Матери – платок пуховой… – Плотников опёрся на стенку вагона и на несколько минут замечтался, представляя, наверное, какие счастливые будут его девочки и как порадуется мать. Его тонкие губы расплылись в невольной улыбке и он был таким смешным в это мгновение, что Воробей и сам рассмеялся, глядя на друга. Но потом Плотников спустился на землю, сурово посмотрел на Воробья и спросил:
– А ты как распорядишься деньжонками?
– Я? – спросил тот и, немного подумав, ответил: – Ну, во-первых, их сначала заработать надо. А потом уж и тратить. Я, – сказал он, немного спустя, – куплю томик Достоевского… Ну, и матери отошлю, отцу на операцию. А если чего останется, куплю два билета в театр. Ведь в больших городах есть театры? Мне хоть бы разочек взглянуть. Хоть бы одним глазком… Знакомый один сказывал, что там на сцене живые люди ходят и Пушкина и Достоевского на память читают…
– Нет, браток. – перебил его Плотников. – Я – пасс! Какой театр? Какой Пушка?
– Не Пушка, а Пушкин. Это поэт великий. И известный во всей Руси.
– А мне – хоть великий, хоть малый. Мне-то что до него? Он мне денег не даст. Мне семью кормить надо, а не по театрам шататься.
Плотников был неумолим и его друг в очередной раз сдался, отступил, перестав спорить, считая это дело бесполезным и безнадёжным.
2
Вскоре друзья устроились. Но не на завод, как ожидалось, а на стройку, каменщиками. Казарма поразила не только Воробья, но и Плотникова. Ему доводилось жить в разных “медвежатниках”, как он их называл. Но это жилище превзошло самые худшие ожидания.
Комната, в которую подселили парней, была скорее землянкой, вкопанной в землю почти по окна. В ней уже жил один человек – страшный, заросший, бородатый, горбатый и грязный толи мужчина, толи дед – понять было невозможно. Его руки были страшные и все усыпанные ранами и лишаями. Одежда совсем худая и рваная. Глаза тускло и уныло смотрели куда-то вдаль.
Стены в комнате были чёрные, закопченные. Маленькое окно почти под потолком, величиной с тарелку, слабо пропускало свет сквозь грязное стекло. В углу стояла двухэтажная деревянная кровать, кое-как сколоченная из грубого дерева, и напоминала скорее какую-то развалюху. В углу напротив размещался топчан. Такой же древний и разваленный, как и кровать. Но, в отличии от кровати, на нём лежало что-то вроде покрывала, или, то бишь, одеяла, такого же древнего и рваного, как и всё в этой комнате. А вот и плита. Думаю, не надо говорить, что она была такая же чёрная, как земля. Возле плиты стояло ведро с углём и лежали дрова. Из ведра торчал кривой совок. Вокруг валялась зола и окурки были разбросаны по всей комнате. На плите что-то булькало в чёрном, как земля, котелке. От варева шёл едкий и кислый запах. В комнате пахло сыростью и мышами.
Толи мужик, толи дед мёртвым взглядом смотрел на прибывших, курил самодельную папиросу, от которой шёл едкий вонючий дым, всё время громко кашлял и сплёвывал прямо на пол. В стенах были проделаны какие-то большие дыры, также висела кое-какая бельевая верёвка. На ней от сквозняка болталась рваная рубаха.
Они просто остолбенели от увиденного. И, пока оставались под впечатлением, толи мужик, толи дед решил знакомиться первым. Его голос был страшным, хриплым. Но шипел, сопел и булькал.
– Кто такие? Откуда будете? Зачем здесь?
От его голоса ледяные мурашки поползли по спине Плотникова. Воробей вообще был в шоке и долго оставался недвижим. Первым пришёл в себя Плотников:
– Мы из ***нских краёв. На заработки приехали. Стало быть, вместе жить будем. Я – Иван. А это – Воробей, мой друг и брат.
– Из-з-з-здрасте. – произнёс всё ещё напуганный Воробей.
– Ясно. – сказал толи мужик, толи дед. – Значит, за смертушкой.
– Нет, –ответил Плотников, уже немного пришедший в себя. – почему за смертью. Денег надобно заработать, да родным отослать. У меня мать и семеро сестёр, у Воробья, вон, отец болен, на операцию надобно. – сказал Плотников, кивая на друга.
Толи мужик, толи дед подумал немного, затянулся, выпустил вонючий дым, откашлялся и сказал:
– Бегите отсюда, пока не поздно, пока целы. Семеро сестёр… Бегите, бегите… пока живы… А мне терять нечего.
В тот вечер он не проронил больше ни слова. Ляг на топчан, повернулся лицом к стене и уснул. И только сопенье и бульканье раздавалось с его угла.
3
– Ваня, кажется мне, что здесь убиралось где-то в 1030 году до нашей эры.
– И то – может быть. – ответил Плотников. – Думаю, тут не убиралось никогда. Здесь даже веника нету.
– Так что же, за дело, мой юный друг?
– Не называй меня так. Никакой я тебе не юный! Сто раз ведь просил! – сердито ответил Плотников и поставил ведро с водой на плиту. Они дружно принялись за уборку.
Когда вода стала тёплой, Воробей оторвал кусок тряпья, смочил его, протёр окошко и в комнату заглянул весёлый лучик. Керосинка тоже засверкала в проворных руках Воробья. Потом Плотников вылил содержимое котелка на улицу, принялся чистить его и, через каких-то четверть часа, стало понятно, что котелок был бронзового цвета. В чистый, сверкавший котелок они налили воды, положили картофель и отправили обратно на плиту. Пока готовился ужин, они кое-как отремонтировали кровать, протёрли стены, плиту, подмели и помыли пол, вынесли сор. Нашлись и несколько тарелок, чашка да надбитый стакан. Когда всё было убрано, друзья поставили на стол картошку и принялись будить спавшего сожителя. Он встал, закрутил свою папироску, поджёг её и сел за стол, не замечая даже, что его дом теперь принял совсем иной вид, резко и приятно отличавшийся от прежнего.
– Как звать-то вас? – спросил Плотников, чистя горячую картошку, которая обжигала ему пальцы и не поддавалась. Он всё время хватал себя за мочки ух и тихо ругался.
– Фёдор. А фамилия моя Егоров. Родом я из ***нской земли. Уже больше двадцати лет здесь. Видать, сдохну тоже тут.
– Зачем же так? – с изумлением спросил Воробей. Ему поскорей хотелось узнать, кто же это: мужик или дед. – А сколько вам лет?
– А сколько дашь? – прохрипел Федор. Оба молодых человека задумались. Воробей ответил:
– Думаю, лет 60. Не меньше.
Федор зашипел, засопел, захрипел. Воробей было испугался, подумал, что дед подавился. Но вскоре стало понятно, что Федор просто смеялся.
– Вот и с вами будет то же самое, если вовремя не сбежите. – ответил Федор. Потом улыбка исчезла с его губ и он добавил. – А мне ведь 36 лет отроду-то.
Воробей обронил сухарь на стол. Плотников перестал жевать и уставился на старика. Тот был настолько плох, что не меньше 60 лет ему дал бы любой человек. Молодые люди оба очень удивились и оставались в недоумении ещё несколько минут.
– Да вы ешьте, ешьте. Сил набирайтесь. Они вам понадобятся. – продолжал Федор и, достав ещё одну картошку из котелка, начал свой рассказ. – Мне было 14, когда я впервые сюда приехал. Отец всё пропивал, мать бил. Она всё время говорила: “В долгах, как в шелках”. Вот я подрос да и отправился на чужие земли, искать заработка. Поначалу очень трудно было. Я дал себе слово: заработаю немного, с долгами проститься, да и вернусь в родную деревню. А потом привык. Да и мать умерла, так и не познав счастья. А через месяц и отец отошёл, совсем запустился без матери и помер. Земляки сказывали, что избу за долги отобрали. Так что мне-то и возвращаться не было куда. Вот я и остался здесь. Здесь и сдохну, в этой дыре.
– Зачем же вы так, Федор? – встревожился Воробей. – Нет худа без добра. У вас ещё всё впереди.
Но старик уже не слышал его. Он о чём-то глубоко задумался. Стеклянные глаза его глядели, казалось, сквозь плиту куда-то далеко. И только изредка вздыхая, он курил вонючую папиросу и в эти минуты подавал признаки жизни.
Плотников собрал кожуру от картофеля в тарелку, смахнул со стола крохи и, убрав после себя, пошёл проверять кровать на прочность. Кровать скрипела, шаталась, но, всё же, держалась. Несколько минут покачавшись, он сделал вывод, который не понравился Воробью, но деваться было некуда:
– Воробушек, ты уж меня прости, но ты худее меня. Стало быть, придётся тебе на втором этаже спать. Я-то тяжёлый. Завалю эту рухлядь – на полу спать будем.
– Худее… Ты это используешь, когда тебе надобно. А так стебёшься надо мной, что худой я совсем стал.
– Да что ты, Воробушек? Ну, не серчай.
Делать было нечего и Воробей полез на второй этаж. Кровать скрипела. Она была твёрдая и совсем непригодная ко сну. Плотников потушил керосинку, лёг на свой отвоёванный первый этаж и, долго ворочаясь и ругаясь, произнёс:
– Слышь, Воробушек, завтра сена надобно будет раздобыть. А то я все рёбра себе переломаю на этой перине.
Все весело засмеялись. Даже Федор, не смеявшийся уже лет сто, хрипел и шипел, радуясь, что у него такие сожители. Стало быть, не скучно теперь старику будет.
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
– И вам того же.
Да ночь выдалась наоборот – совсем неспокойной. Плотников мысленно желал спокойной ночи своим сёстрам, Воробей читал “Отче наш”, как вдруг уснувший Федор начал храпеть. Причём это был не просто храп, это был скорее звериный рёв. От такого рёва содрогались стены, тряслись, казалось, двери и окошко. Неистовый гул стоял в комнате до самого утра. Ни одному, ни второму Ивану так и не удалось сомкнуть глаз.
Утром Федор встал первым и, как ни в чём не бывало, стал собираться на работу. Он снял с верёвки рубаху и заходился надевать её. Его кости хрустели. Рубаха была на три размера больше и болталась на нём, как лист на ветру. Плотников был зол, как оса. Он спрыгнул с кровати и согнулся вдвое. Спина ломила и болела от твёрдой кровати. Понемногу он всё же смог разогнуться и тоже стал одеваться. Последним встал Воробей. Он где-то в поезде простудился и неважно себя чувствовал.
В котелке осталось несколько картофелин и все они разом уселись за стол позавтракать. Первым заговорил Федор:
– Первый раз за последние 20 с лишком лет так хорошо спал.
При этих словах лицо Плотникова приняло такой страдальческий вид, что Воробью стало жалко друга. Но Плотников был такой смешной в этот момент, что его друг залился громким смехом. А Федор, как ни в чём ни бывало, продолжал:
– Я всю жизнь один здесь. Поселят мне кого-то, а он за два дня и сбежит от меня.
– Понятное дело! – тут же подхватил сердитый Плотников. – Это ж какое здоровье надо иметь, что б так храпеть!
Но радостный старик и не понял вовсе, что имел в виду его новый сожитель и ответил:
– Здоровье? Да какое там здоровье! Сухоты у меня. Уж более пяти лет кашель мучает. И голос совсем пропадает.
– Как бы ни так! – сказал сердитый Плотников. Но старик опять ничего не понял и довольный, жевал сухарь. Вскоре Плотников забыл о бессонной ночи и занялся расспросами о предстоящей работе. Видно было, что Федор нравился ему. Они трое сразу же подружились и все вместе отправились на стройку.
По началу работа казалась обоим Иванам лёгкой: расколол камень надвое и отнёс на общую кучу. Но, спустя час, Воробей почувствовал усталость. Непривычка, усталость с дороги и недоспанная ночь давали о себе знать. Спустя ещё полчаса, он с ужасом смотрел на разбитые до крови руки. Раны были очень велики. Они болели, ныли. В них попадали пыль, мелкие камешки и кровь, то и дело, текла ручьём. Ещё через четверть часа он с ужасом понял, что скоро свалится с ног. У него начался жар. Горячка ломила всё тело. До обеда оставалось долгих три часа. Потом он не мог вспомнить, как дожил в первый день до обеда.
Плотников оказался немного сильнее Воробья. К тому же у него не было горячки. Из рук сочилась алая кровь, оставляя на камнях красные следы. Всё тело болело. Он видел, что Воробью очень плохо. Но отдохнуть нельзя было, ведь все работники работали вместе, никто не отдыхал. Да и до конца каменной кучи было очень далеко. Федор рассказывал, что у них даже курить не принято. Перекур рассматривался, как бездельничество. Сразу же поднимался всеобщий гул и все продолжали работать. И только в обед можно было поглотать сизый дымок. Воробей знал это и держался до конца. Но, всё же, прогрессирующая болезнь вскоре свалила его на землю. Плотников подбежал к нему и старался поддержать его, да так, что б никто не заметил. Он плеснул на бедолагу немного воды и дал напиться. Воробей испачкал всё лицо кровью, вытирая со лба большие капли пота, заливавшие глаза. Но работники всё же заметили возню:
– Новенький, что ли?
– Новенький.
– Бедняга…
Кое-как дотянули до обеда.
Воробей не кушал ничего. Он просто лежал лицом в землю и тяжело дышал. Плотников съел кусок чёрствого хлеба. Федор тоже. Они с сожалением смотрели на Воробья, но помочь ему ничем не могли. Федор зажёг свою вонючую папиросу и сказал:
– Ничего. Прорвёмся.
Дым расползался в разные стороны. Он щекотал ноздри и резал глаза. Вдруг Воробей подал голос:
– Фу-у-у-у, ну и вонища… Федор, ты своими сигарами мёртвого на ноги поставишь. Христом Богом прошу, перестань…
Но обрадовавшиеся друзья уже не слушали его. Они смеялись и радовались, что Иван немного ожил.
– Воробушек!.. Живой!.. А мы-то думали…– кричал радостный Плотников. Федор тоже хотел что-то сказать, но всё это его так взволновало, что вместо слов он зашёлся приступом кашля.
После обеда работа закипела с новой силой. Камни хрустели, лопали надвое, осколки разлетались в разные стороны то и дело, впиваясь в тела рабочих. В цеху стоял громкий гул. Грохот кипевшей работы болью отзывался в каждой клеточке измученных людей.
Рабочий день подходил к концу. До конца кучи оставалось совсем немного. Дело в том, что каждый день здесь насыпали новую кучу и рабочие не расходились домой, пока не будет отшлифован последний камень.
Под конец дня Воробей совсем не чувствовал своего тела. Друзья подошли к большущей кадке с водой. Люди черпали воду и обливались, вытирали пот, пили. Федор махнул на себя два черпака и отошёл в сторону. Плотников тоже пробрался к кадке и умылся. Почувствовав облегчение, он позвал Федора и попросил подержать полумёртвого Воробья. От холодной воды Воробей немного взбодрился и все они вместе отправились домой. Было десять часов вечера.
В казарме воняло чем-то кислым. Воробья положили на кровать. Спустя полчаса его руки сильно опухли и были похожи на лопаты. Федор заходился искать какие-то травы, а Плотников – готовить ужин. Он сварил картофель и достал немного сухарей. Когда руки Воробья были перебинтованы смоченным в травяном отваре тряпьём, компания уселась за стол.
– Приятного аппетита. – пожелал Плотников.
– И вам того же. – ответил Федор. И только несчастный Воробей всё время молчал и с ужасом смотрел на руки. Сквозь тряпьё сочилась кровь и застывала на руках красными пятнами.
Плотников чистил картофель себе и Воробью, так как тот не мог даже поднять руки. Федор вышел. Воротившись через мгновение, он положил на стол кусок сала, аккуратно замотанного в газету.
– Вот, подкрепитесь. Сало – сила.
– А камень – могила! – подхватил болезненно Воробей. Все засмеялись и принялись ужинать.
Ночью ни Плотников, ни Воробей не слышали, как содрогались стены от страшного храпа Федора. Они спали, как убитые.
4
Первым проснулся Федор. Он завернул оставшийся картофель и сало в бумагу, оделся и поднял остальных. Тело Плотникова ныло во всех суставах. Болела голова. Воробья пришлось буквально стягивать с кровати. Он болезненно сопел. Каждая клеточка, казалось, взбунтовала. Кости ломило. Руки пекли огнём. Тело горело, как в адском огне.
– Не могу…– прошипел Воробей.
– Можешь, Воробушек. Надо! – отвечал Иван и силился поднять его.
– Не… могу…
– Надо. Можешь, Воробушек. Вспомни, из какого мы теста. Вспомни, зачем мы здесь.
Некоторое время Воробей оставался недвижим. Но, издав дикий крик, стал на ноги и, шатаясь в разные стороны, как пьяница, побрёл к двери…
5
…Прошло две недели. Работа в цеху кипела. Тысячи камней разбивались окровавленными руками, тысячи струек крови запекались на рубахах, тысячи капель солёного пота заливали мутные глаза…
– Сегодня первая зарплата! – крикнул Воробей Плотникову и ударил молотом по каменной глыбе.
– Чего-о-о?! – спрашивал тот.
– Зарплата, говорю, сегодня!
– Ага! – расплылся тот в довольной улыбке.
Вечером все получили по 25 рублей и 25 копеек. Деньги приятно шуршали и звенели в кармане. Плотников нарочно старался идти так, чтоб мелочь касалась друг друга и звенела весёлым отголоском в ушах. Они зашли в лавку и купили свежего хлеба, кусок сала, немного какой-то крупы и глечик пива. Плотников, как всегда, готовил. Он был поваром в этой семье. Воробей убирался, а Федор мыл тарелки. Он заметно ожил и, даже, помолодел немного с того времени, как к нему вселились два Ивана. Плотников засыпал крупу в кулеш и сказал:
– А вот ты, Федор, скажи мне: это сколько ж ты не убирал здесь? До нашего прихода?
– От чего же не убирал? Убирал!.. – ответил он и захрипел, смеясь в бороду.
– Убирал он… Это мы успели заметить. Правда, Воробушек?
Все стали смеяться, а Плотников продолжал свой воспитательный момент. Он, хоть и годами был младше Федора, исполнял роль отца, и частенько любил напутствовать друзей и давать им разные советы.
– А я вот, хоть и глупых книжек там всяких не читаю, да от матери знаю, что в доме порядок быть должен. И это, как его? А! Культура! Вот что!
– Почему же глупых? – старался обороняться Воробей понимая, что камень упал в его огород.
– А вот я тебе сто раз толковал: потому что книжка мне хлеба не даст.
Воробей знал, что спорить с другом бесполезно, и отступил.
– А вот ты, Федор, читать умеешь? – спросил Плотников.
– А на что мне это? Я ни читать, ни писать-то не умею. Мне это ни к чему.
– Вот! Святые слова! Слыхал, Воробушек?
Но Воробей не отвечал. Он думал, когда же ему в город сходить да где книжку купить можно. Вскоре, у него представился удобный случай.
6
Однажды в цех не завезли камень. Все рабочие разошлись по домам. Но и на следующий день камня тоже не было. Ближе к обеду приехал какой-то начальник и сказал, что камень привезут через четыре дня.
– Четыре дня! – досадовал Плотников. – Это что ж мы делать-то будем? Это что же, я в казарме опять валяться буду? Есть да и спать?
Он так привык к труду, что чрезмерный отдых вызывал в нём чувство скуки и страха.
Федор отправился в лавку за табаком и продуктами. Плотников пошёл искать почту. Он хотел отправить своим немного денег и письмо, которое под диктовку написал Воробей. Потом он вернулся домой и принялся готовить обед. А Воробей искал книжную лавку. Нашедши, очень обрадовался. Он купил Достоевского ,,Униженные и оскорблённые,, и вернулся в казарму в хорошем расположении духа. По дороге домой он зашёл в театр. Городской театр поразил его своей величиной и красотой. Точенные колоны упирались в потолок. На стенах горели свечи в позолоченных подсвечниках. На окнах висели тяжёлые темно-бордовые шторы до самого пола. Лестница была устлана такой же тёмно-бордовой ковровой дорожкой.
Из афиши он узнал, что в субботу будет ,,Вечера на хуторе близ Диканьки,, Гоголя. Вспомнив норовливую Оксану, трудолюбивого Вакулу, попа Афанасия, любившего красивых жинок, чёрта, который украл месяц и весёлых кумовей, Воробей невольно улыбнулся и отправился в кассу. Он купил три билета. Но своим сказал об этом не сразу. Подождал, пока тоска, связанная с бездельем, усилится и Плотников не будет возражать заняться хоть чем-нибудь. Воробей до последнего надеялся и хотел привить другу любовь к искусству и искоренить невежественную нелюбовь к книгам.
На следующее утро Плотников рассказал о купленных билетах.
– Не-е-е! Я никуда не пойду! Ни-ку-да! – заявил Плотников. – Я что, на сумасшедшего похож? У меня камни! Семеро сестёр! Мне работать надо, а не по театрам шататься!
– Вань, да ведь камень-то только послезавтра привезут. Так что же, с тоски помирать, что ли? Тем более, что билеты я уже купил. Не пропадать же им!
– Тоже мне, нашёл занятие! – вроде, как смягчился Плотников. – Некуда денег девать – так давай по театрам шастать!
– Степан Горбань из второй колоны сказывал, что как-то он бывал в этом театре. – сказал Федор. – Красотища, говорит, неписанная! А что, Ваня, – обратился он к Плотникову, – пойдём, посмотрим. Я за свои 36 кроме камня и крови ничего в жизни-то и не видывал. Ты чего сетуешь так? Он же, как лучше, хочет. Пойдём! А?
Плотников зевнул, задумался и ответил:
– В театр – так в театр. Что ж я, сам, что ли, здесь сидеть буду? Когда, говоришь, идти надо?
– Завтра! – ответил радостный Воробей. – В 12 часов. Гоголя ставить будут.
– Гоголя? Вот невежды! Зачем мне их гоголь-моголь? Лучше б пива поставили. Что б не так скучать пришлось.
– Гоголь Николай – это писатель. Великий украинский писатель. Спектакль по его повести ставить будут.
– Всё, уморил ты меня своим театром. Пошли обедать.
На столе парили ароматные щи, приготовленные кулинаром высшего пилотажа – Иваном Плотниковым.
7
На следующее утро первым встал Плотников. Он умылся, надел чистую рубаху, причесал волосы и сел на краю лавки весь в ожидании. Вторым проснулся Воробей. Увидев друга в таком прилежном виде, взволнованного предстоящим культпоходом, он зашёлся громким густым смехом, от которого проснулся Федор.
– Чего смеёшься? – спросил Плотников, не понимая причины смеха. Он выглядел, как большой и наивный детина. Он встал, прошёлся по комнате и так смешно спросил, можно ли в этой рубахе в театр, что даже Федор разразился своим хриплым раскатистым смехом.
– От чего же нельзя? Можно. – ответил Воробей и ещё сильнее рассмеялся.
Ровно в 11:30 компания стояла возле театра. Больше всех волновался Плотников.
– Ваня, а там женщины будут? – спросил Плотников, озадаченно хлопая глазами. Воробей и Федор зашлись смехом:
– Будут-будут. Ты чего спрашиваешь?
– Тихо вы! Чего ржёте? Только внимание привлекаете. – ответил Плотников и начал чепуриться, причёсывать волосы рукой и поправлять рубаху. Вскоре они вошли в театр. Изумлению Плотникова не было конца. Ни разу в жизни он не видел ничего подобного. Большие колоны, бархат, свечи и люди покорили его сердце. Во время спектакля он пристально глядел на сцену, боясь упустить хоть малейшее движение, и не издал ни звука. После спектакля Плотников ещё какое-то время оставался под сильным впечатлением. Молчал всю дорогу. И только дома, переодевшись и поужинав, он пришёл в себя.
– Ваня, ты не заболел? – подшучивал над ним Воробей. Плотников был сильно озадачен. Он на миг оторвался от своих мыслей и спросил:
– Слышь, Воробей. Я так и не понял: они поженились, или нет?
– Кто?
– Кузнец и девка эта, Оксана.
– Ну, Плотников! Ну, ты даёшь! – смеялись друзья, но он уже не слышал их. Он снова задумался о Вакуле, чёрте, дивчатах и красной свитке.
Ночью он долго не мог уснуть. Потом, привстав с кровати, заглянул на второй этаж и тихо спросил:
– Вань, а Вань. Ты спишь?
– Нет.
– Я это, спросить хотел: а когда мы ещё в театр пойдём?
– Спи! Горе ты моё…
8
На утро привезли камень. Но работы хватило ровно до трёх часов дня. Камень закончился и толстый усатый начальник объявил, что привезут его только через 3 дня.
– Господи! Да что же это такое?! А?! ну сколько можно? – кричал Плотников, направляясь домой. – Опять камень кончился. А работать мы когда будем? У меня от такой жизни скоро кости срастутся.
– Не срастутся. – отвечал Федор. – Отдохнём маленько.
– Какое отдохнём? А вы, батьку, четыре дня подряд что делали? Не отдыхали разве? Воробушек? Что делать-то будем?
Но Воробей не слышал друга. Он придумал, чем занять друзей. После обеда он направился все в ту же книжную лавку и купил… букварь. Самый настоящий детский букварь. Плотников очень бурно отреагировал на предложение выучить несколько букв.
– Ты что, с ума сошел?! Воробушек? Или ты издеваешься? Зачем мне читать? И не буду я писать твои буквы!
Федор, как и Плотников, тоже был неграмотным. Но он всё же заинтересовался предложением.
– Вань, ты чего так разорался? Как будто бы тебе дидька лысого поцеловать предлагают. Да тут всего делов-то: буквы выводить.
– Не буду! Сказал: не буду – значит не буду! Я книжек читать не хочу!
– А кто ж тебя читать просит? Ты пиши буквы, и всё. – упрашивал Воробей. – Зато, как научишься грамоте – сможешь матери сам письмо написать.
Плотников задумался.
– Вы чего это насели? Чего пристали, как банный лист? Грамота, грамота. Ладно, давай свои буквы.
Радости Воробья не было конца. Он усадил друзей за стол, раскрыл перед ними букварь, дал по листу бумаги, разломил карандаш пополам, раздал его своим ученикам и принялся показывать и рассказывать. Вскоре у Федора на бумаге, после двух строчек букв ,,А,, и ,,М,, , появилось первое слово ,,мама,,. Буквы Плотникова хромали, косили, торчали в разные стороны. Он писал левой рукой и был очень сосредоточен. Здоровый, мускулистый Плотников в эти минуты был похож на ребенка. Он радовался, когда буквы получались, и сердился, когда они лежали, как пьяные. Федор давно выполнил свое задание и они вместе с Воробьем помогали Плотникову выводить слова. Наконец, и ему удалось дописать ряд. Затем он перечитал громко слова, поправляя сам себя. Он со всей серьёзностью отнесся к делу и даже вспотел, так старался. Закончив, наконец, работу, он гордо откинулся назад, оперся на стену и спросил:
– Ну как?
– Превосходно! – похвалил его друг.
Потом неутомимый Плотников спросил:
– А когда продолжим? Хочу еще.
– Нельзя много работать. – ответил Воробей. Он был похож в эту минуту на народного учителя.
– Почему нельзя?
– Потому что много учиться нельзя. Ты плохо запомнишь буквы. На сегодня все. Вот вам домашнее задание. – и Воробей, довольный, что все же сумел переубедить друга, написал в столбик буквы. – А в этой строке напишите слова. Понятно?
– Да, господин учитель! – дурачился радостный Плотников.
За две недели ученики выучили алфавит и могли, хотя и медленно, писать под диктовку разные слова. А однажды Плотников написал свое первое письмо домой. Он трудился почти два часа. В нем было много ошибок. Но это было письмо, написанное его рукой. Позже мать долго читала его, разбирала, и, прочитав последнюю строчку, улыбнулась и поняла, как же сильно она соскучилась по сыну. В конце письма он дописал: ,,Письмо писал я, Иван Петрович Плотников, своею собственною рукою,,.
9
Наступил Новый год. Все работники собирались по домам. Плотников и Воробей тоже складывали свои узелки. И только Федор никуда не собирался. Ему некуда было ехать. Ни дома, ни семьи. Плотников бережно улаживал подарки: матери – паутинку (пуховую косынку), девчонкам – шубки, платьица, косынки. Он был самый старший, вынянчив всех своих сестер, он безошибочно определял их размеры на глаз и, покупая им какие-то вещи, никогда не ошибался. Были там и конфеты, и пряники, и маленькие игрушки.
Воробей тоже купил подарки. Но самое большее место занимали, конечно, книги. В сумке Плотникова тоже была маленькая книжечка. Воробью, все же, удалось приучить друга к чтению. И когда тот принимался за книжку, в комнате должна была царить идеальная тишина, даже мухи боялись его и сидели в своих норах в ожидании, когда же, наконец, Плотников, их ненавистник и убийца, закончит просвещаться. Он каждую минуту задавал друзьям много вопросов типа ,,Что такое можжевельник?,, ,,Как это – плыть брасом?,, ,,Что такое притяжение?,, ,,Зачем то?,, ,,Почему это?,, Воробей терпеливо отвечал и называл просвещение друга ,,моментом истины,,.
Федор смотрел на друзей с унынием. Он оставался на всю казарму один-одинехонек. Им стало жалко Федора, и Плотников пригласил его ехать с ними вместе. Федор подумал и ответил:
– А мать что скажет? Неудобно как-то.
– Моя мать – самая добрая и ласковая в мире. А неудобно – это когда ты храпишь на всю казарму, а я спать из-за тебя полночи не могу.
Все засмеялись, и Федор тоже связал несколько своих вещей в узелок.
В поезде Плотников читал книжку. В купе царила идеальная тишина.
10
Мать Плотникова очень обрадовалась приезду сына и тепло приняла Федора. Она приготовила борщ, вареники, испекла пирог. Впервые за много лет Федор почувствовал домашнее тепло. Но особенно он понравился самой младшей из сестер Плотникова – маленькой Гале. Она все время сидела у него на руках, просила что-нибудь рассказать, а когда Федор рассказывал какую-то небылицу или сказку, она пристально глядела ему в глаза, осторожно трогала густую сивую бороду. Она очень полюбила гостя и все время засыпала у него на руках, когда поздно вечером Федор рассказывал очередную сказку. Другие сестрички тоже усаживались вокруг Федора, прислонялись к нему головками, обнимали ручонками и тихо слушали. За неделю он так полюбил девочек, так прикипел душой к маленькой Галочке, что совсем расстроился, когда пришло время возвращаться на стройку. Он так переживал перед отъездом, так волновался перед предстоящей разлукой, что даже приболел немного. А маленькая Галочка подарила Федору иконку, велела носить с собой, молиться и не забывать ее никогда.
Разлука была тяжелой.
11
А жизнь снова потекла своим чередом: работа, готовка, уборка, отдых. Плотников сам покупал билеты в театр. Он дочитал свою первую книгу и с любопытством перебирал книжный фонд Воробья. За этим занятием его застали друзья и принялись смеяться и шутить. Плотников больше никогда не обзывал книги ,,просто бумагой,, и в своё свободное время читал.
Федор тоже нашёл себе занятие по душе. Он мастерил Плотниковым сестричкам игрушки: деревянные куколки, кроватки, дудки, свистульки, шкатулочки, зеркальца и гребешки.
Воробей по прежнему читал. Всё было как всегда.
12
Приближалась Пасха. Рабочие собирались по домам. Друзья тоже паковали одежду, еду и игрушки для Плотниковых сестёр. Федор был очень рад, ведь его друзья снова пригласили его к себе в деревню на предстоящие праздники. А это значило, что он не будет, как раньше, один скучать в казарме и увидит так полюбившихся ему маленьких Плотниковых. Он смастерил для них целую торбу игрушек. Федор радовался, как ребёнок. Однажды Плотников предложил Федору:
– Послушай, Федя, а почему бы тебе не поселиться у нас в деревне? У тебя ведь всё ровно ни дома, ни родных нету. Ведь не будешь же ты всю жизнь здесь работать? У нас дом большой. А не захочешь – купим тебе домик по соседству. Будешь моих малых воспитывать. Корову заведёшь.
– И кота с собакой. – подхватил Воробей.
– Представляю тебя в косынке с ведром. Ха-ха-ха… - громко смеялся Плотников.
– А чего это в косынке? – спросил в недоумении Федор.
– Да потому что корова твоей бороды испугается и молока не даст. Ха-ха-ха… - не унимался Плотников, представляя Федора в женском халате и косынке.
– Хорош смеяться. – отвечал им Федор, тоже смеясь сквозь усы. – Тоже мне, фантазёры. Ишь, чего выдумали? В косынке…
Но эта идея очень понравилась Федору.
Плотников сварил макароны, он никогда не отправлялся в дорогу голодным. Сытно поевши, все улеглись на кровати, отдохнуть перед дорогой. Да и до поезда оставалось целых два часа.
Федор мечтал о доме в деревне, о том, какое хозяйство у него будет, и, обязательно, кошки, ведь их так любят маленькие Плотниковы.
Воробей спал, а Плотников читал. Он пальцем водил по строчкам, пришептывая. А в голове у него рисовались цветные картинки, яркие эпизоды сменяли друг друга, ходили, бегали, разговаривали, жили персонажи его книжки.
Плотников закрыл книгу, издав хлопок, и громко сказал, цитируя одного их своих героев:
– Рота! Подъем! Стройся на выход!
– Что, уже пора? – спросил Воробей.
– Так точно! – тожественно сказал он, по-солдатски приставив ногу к ноге, а руку – к голове. – Господа, нам пора на поезд.
– Руку к пустой голове не прикладывают. – смеялся над ним Воробей, спрыгивая с кровати.
Плотников бережно положил книгу к вещам и обратился к Федору, который всё ещё спал.
– Дядя Федя, а, дядя Федя! А вы чего это не встаёте? Нам пора. Поезд через сорок минут. Что-то вы не курили давно. Вот, и в комнате нашей посветлело, а то дымища всю жизнь, хоть топор вешай. – подшучивал над ним Плотников. Но Федор не вставал.
– Так, только не надо притворяться, будто ты спишь, Федя. – продолжал Плотников. – Ты, когда спишь, у всей казармы стены и потолки содрогаются. Твой храп любого поднимет.
Воробей бросил свой узелок и подошёл к Федору. Положил руку на плечё и стал будить его.
– Ваня, он мёртв…
13
На похороны Федора пришли несколько знакомых рабочих и старая уборщица, которая всегда жалела его. Она, как и он, была очень одинока, склонная к грусти и печали женщина, которая, кроме ведра и тряпки, в своей жизни ничего не видала. Она иногда приходила в Федору, сидела по несколько минут где-нибудь в уголке, всё расспрашивала, что да как. Ей казалось, что Федор чем-то похож на его отца.
После скромных поминок Воробей и Плотников поехали домой. Маленькая Галочка очень обрадовалась игрушкам. Она трепала куколок за волосы и всё время спрашивала, где дядя Федя, почему он не приехал, ведь он обещал рассказать много новых историй и сказок. Плотников не смог сказать сестричкам правду. Он соврал, что дядя Федя заболел и не смог приехать. Но не следующий раз он обязательно приедет и привезёт новые игрушки. Галочка насупила крохотные бровки и сердито ответила:
– Сказес дяде Феде, сто я оцень селдитая.
Через неделю Плотников и Воробей вернулись в казарму. Пустая кровать, валяющаяся на ней пачка папирос, кулёк с табаком и старая рубаха наводили тоску и грусть на парней, очерняли и без того темную невесёлую комнату их.
Первым в комнату вошёл Воробей. Поставил торбы на пол и сел на край своей кровати:
– Смотри, Вань, папиросы Федины остались. И рубаха.
– Вот ведь как бывает: жил человек, жил себе. Работал, ел, спал. Помер и всё, как не было вовсе. Никто помнить не будет. Только мы с тобой да уборщица. Такую жизнь прожил, а дома родного нет. Ни родных, ни близких.
– Да…судьба человека…непростая. А ведь Федор был очень хорошим человеком… И сердце у него большое и доброе. Осталось только пачка сигарет да рваная рубаха.
Но, как оказалось позже, Федор оставил на этой земле не только папиросы…
14
Однажды поздно вечером в комнату постучали. Мухи как раз в это время сидели в своих убежищах, как мёртвые – Плотников читал. Он отложил книгу и открыл дверь.
– Добрый вечер. – глухо произнёс сивый старик, Платонович, как его все называли. Старик больше пятидесяти лет работал здесь что-то вроде бухгалтером-кассиром, то есть, получал деньги, раздавал рабочим и вёл кое-какие бумаги. – Можно?
Плотиков пригласил Платоновича сесть.
– Фёдор, царство ему небесное, оставил завещание и письмо. Он просил передать его вам, если с ним что-нибудь случиться. – Платонович положил небольшой конвертик на стол. – А завещание надо зарегистрировать, я расскажу, что и как сделать.
Старик объяснял Плотникову, куда надо пойти, что сделать, но Иван уже не слышал его. Его внимание прикипело к конверту. Старик ушёл, Плотников ещё долго оставался недвижим. Когда вернулся Воробей, они вместе прочли письмо:
,,Здравствуйте. Видно, пришло моё время, раз вы читаете. Много писать не буду, скажу только, что вы стали мне семьёй. Простите, если чем-то обидел. Плотников, береги сестёр. Я их очень полюбил. Воробей, спасибо за уроки. Спасибо вам огромное за то, что скрасили мою тёмную жизнь. Кое-какие сбережения я оставляю вам. У Платоновича возьмите завещание. Воробей, отдай деньги отцу, пускай сделает операцию. А ты, Плотников, купи девочкам книжек, платьев и сладостей. И Галочке скажи, что я её люблю. Вот и всё, не поминайте лихом.
Ваш друг, Федор. ,,
– Ничего себе ,,кое-какие сбережения,,! Да тут целое состояние! – произнёс Плотников. В комнату опять постучали. Он открыл дверь и на пороге возник тот же горбатый старик:
– Простите за беспокойство…склероз проклятый…я забыл сказать, что ваш товарищ, Федор, часть своей зарплаты отдавал сиротам из приюта, что за несколько вёрст отсюда. Я это просто так, что бы вы знали… Хороший товарищ был, царство ему небесное… – с этими словами старик вышел из комнаты. А Плотников и Воробей ещё долго оставались на своих местах, молча смотрели на пол и думали…
31.08 – 14.12.07 г.