С украинского http://proza.ru/2012/04/13/1658
Девочка Агафья подрастала в далёком Коми-Пермяцком крае среди лесных дебрей, мха, неимоверного обилия диких ягод да еще большего нашествия кусающей мошкары. Рядом, на заболоченных ответвлениях речки Камы, трудились малорослые мохнатые татарские лошадки. Кони лесного типа были одной и той же гнедой масти. Как правило, они таскали за собой волокуши, потому что собственно колесо закатилось сюда лишь 30 лет назад. Закатилось, а разогнаться негде, ведь кругом болотная тина, бурелом и глубокий снег зимой не для телег, возов и карет.
Старшеклассницей она походила на тоненькую, белотелую да круглолицую лесную нимфу, похожую на типичную финскую девушку, и была очарована фильмом “Табор уходит в небо”. Зацепили душу не только невиданные края солнечных холмов и долин молдавских, но ещё и история с белой кобылицей, что там паслась. Агафья, заворожённо уставившись в экран, любовалась тем, как ветер играл белой гривой.
– Какая же ты красивая и рослая! А наши такие неказистые, вечно облеплены гнусом, с язвами на теле. Нет, мне мой суженый непременно приведёт такую. Мы сядем и счастливые медленно поедем за горизонт, прямо в небо, – мечтала девушка.
Когда Агафья закончила медучилище, то случайно набрела в Кудымкаре на такого вот эндемика, офицера-финансиста по роду занятий. Подобное словосочетание клепало тогда одно на Союз военное училище. Парень был рыжий, курчавый, долговязый, падкий на женщин, потому что уже шестой год был разведённым.
Так вот, бравый капитан Досифей тут же запал на русую диковатую лесную деву. И хоть и был вдвое старше, да хлопнул себя по ляжкам, пришпорил и уговорил сестричку ехать с ним подальше от комаров. Ехать якобы набираться профессионального опыта медицинской сестры у афганской границы. На погранзаставу Таджикской ССР капитан поставлял продукты и всякую всячину. Его ещё ни разу не обстреляли моджахеды, хоть война шла уже седьмой год.
Агафью посадили не на белую кобылицу, а на боевой самолёт в придачу к пулемётам, медикаментам, консервам, шинелям и сапогам.
Так из лесной Пармы – да прямо на Памир. Девушке трудно было привыкать к высокогорью, раскалённым камням, рыжей тёплой воде и холодным глазам местного населения. В Бадахшанском поселении Хорог Агафья увидела близких своему сердцу заветных коней. Это были потомки древнейшей несейской породы, которые скакали под седлом и впрягались в боевые колесницы 3,5 тысячи лет назад. Наверно, колхозные коневоды самовольно подмешали к парфянскому коню немного ненужной крови. И все же те прытко носились по заставам, были стойкими и выносливыми под грубыми солдатскими сапогами. Кони отличались золотисто-рыжей мастью, которую иногда украшали белые хвост и грива.
– Досифей, покатай меня на белой кобылице, – пыталась немедленно оседлать свою мечту Агафья.
– Ты разве не знаешь, что абсолютно белых кобылиц в природе не существует. Так же, как и коней-альбиносов, – кичился знаниями капитан. - На заставах только такие, каких ты видела.
Капитан иногда возил с собой медсестру для мелких услуг. Через год, немного опомнившись, Агафья деликатно поинтересовалась своим статусом. Кто же она на самом-то деле? Наложница, кухарка, сестричка, любовница, подруга или просто сожительница. Взопревший от жары Досифей, складываясь ножиком, залезая под только что увлажненную простыню, буркнул:
– Родишь мне ребёнка – обручимся.
8 марта 1987 года раскормленного Досифея, с отяжелевшим брюшком, впервые обстреляли афганцы в городке Пяндж. Немного перепуганный, он прилетел домой на МИ-8 с дорогими подарками, где его приятно утешила новость – Агафья ждёт ребёнка. И всё же впереди тускнела неопределенность, так как война уже подступила непосредственно к границе Союза.
До этого времени капитан откровенно жировал, обменивая продукты на импортную добычу от захваченных (подбитых) караванов. Последней дорогой реликвией впилась в его жирный палец мидийская золотая печатка с изображением головы ахалтекинца.
Именно такие ахалтекинцы светло-серой масти, чуть постарше, с почти выбеленной шерстью и белоснежными гривами, были запряжены в карету-колесницу. Когда-то она мчалась под лучами мощных прожекторов и стрекотание кинокамеры на съёмках исторических фильмов. А теперь колесница везла в Марах Агафью с Досифеем на свадьбу. Удивительная процессия: впереди лихие кони с насторожёнными ушами рвали-несли карету, а позади, не отставая, плевалась дымом вереница белых, потрёпанных трофейных джипов TOYOTA и УАЗиков. Завершал процессию запылённый БТР, который неистово дребезжал.
Родила дочку Агафья в Душанбе. В то время молодая семья жила в большой столичной квартире с трофейным кондиционером. Жилище было напичкано японской бытовой электроникой. Однако жену всё чаще выводили из душевного равновесия сны, где она бегала росными лесными полянами и объедалась клюквой, а ещё ягодой чёрной, голубой и, особенно, княженикой – наивкуснейшей.
Миновал уже третий год, как из Афганистана выбралась 40-я армия, но напряжение около границы только нарастало. Это чувствовалось везде. Особенно для военных на Бадахшанском нагорье. Казалось, живут такие себе забитые, пропахшие овцами пастухи. А тут вдруг они вспоминают, что являются прямыми потомками великих народов Страны Ариев, которые привыкли видеть эти горы с лошадиного крупа тысячи лет назад. И никто тогда не учил их, как нужно жить и смотреть на мир.
Агафья, насквозь пронзаемая враждебными взглядами аборигенов, ошарашенная их вызывающим поведением, умоляла мужа перебраться в более спокойное место. Да и четырехлетняя дочка Алина нуждалась в нормальном общении со сверстниками. А тут ты выходишь на улицу или к чайхане, а мужчины сбегаются, откровенно разглядывают, раздевая тебя глазами, и говорят только по-персидски. Ты чувствуешь себя обнажённой, тебя слышат и понимают, а делают вид, что видят инопланетянку. А ещё жутко проходить мимо застывших теней женщин, закутанных в чёрное. Женщины без глаз и губ, без взгляда и улыбки.
Однако Досифей упрямо мотался по заставам. Туда – продукты, а назад – охотничьи трофеи. Местный горный баран “Марко Поло” весил свыше 200 кг. Да ещё имел роскошные витые рога под 30 кг. Ценители платили шальные суммы в долларах за этакое диво природы.
Ранней осенью тебя, Досифей, везли вниз серпантином с очередной охоты. Пропахший шерстью и потом, перепачканный кровью архара, ты ещё любовался отблеском золотой печатки на руке, тешился мыслью о жене и приятном душе, а пуля уже летела навстречу. Где-то сбоку её выплюнуло длинное турецкое кремневое ружьё. 13 миллиметров свинца и стали легко прошили дверцы УАЗика, ногу и твоё брюхо.
В городском госпитале Досифей сразу умер. Хирурги только качали головами, поражаясь силе разрушительного действия в теле от одного выстрела. Как потом выяснилось, реликтовые ружья изготовляли из дамасской стали ещё в XVIII веке. Делали их надолго, ложе, как правило, было инкрустировано слоновой костью и перламутром. Пуля, отлитая в кустарных условиях, всегда имела смещённый центр тяжести...
Тот фатальный выстрел не только облачил Агафью в траурный наряд, уничтожив светлые надежды и планы на будущее, он фактически стал началом гражданской войны, когда Таджикистан быстро очистился от нездешних людей. Это исламисты Горного Бадахшана достали припрятанное оружие и открыли охоту на иноземцев.
Первые 100 тысяч беженцев рванули сразу. Бежала и Агафья, в панике наскоро собирала вещи. Взяла лишь то, что могла дотащить до вокзала. Асфальт немилосердно обдирал-обтрёпывал бока чемоданов. Заливалась слезами Алина, волоча непомерный тюк.
«…И не нужно мне белой кобылицы. Мне бы сейчас ту гнедую лесную лошадку с волокушами», - в отчаянии думала молодая вдова.
Несколько месяцев ужасных лишений на вокзалах да в грязных вагонах закончились. Агафья с доченькой и ещё две семьи беженцев осели на Полтавщине. В то время много ничейных хат с закрытыми оконцами, утопающих в роскошных садах, ждали добрых хозяев.
24-летняя Агафья пошла дояркой на ферму. Судьба улыбнулась ей, потому что молочницам тут неплохо платили даже по сравнению с городом. Такой себе оазис, откуда молоко лилось рекой, насыщая три перерабатывающих завода области. Оазис приличного отношения к крестьянину, который вкалывал, на фоне сплошных скрипящих дюн, барханов и камней. Да и люди спокойно воспринимали чужестранцев. Никто не хватался за оружие.
Алина пошла в школу. Кто бы мог подумать, однако девочка правильно произносила “паляниця” (каравай – ред.) и писала по-украински. Сама же Агафья похудела, подобралась, отшлифованная гримасами бытия, стала скорой на руку и уже мало чем напоминала рыхлую, скучную жену майора...
Пролетели годы. Алина превратилась в очень высокую красивую девушку с огненно-каштановыми вьющимися волосами. Училась она в аграрной академии на ветеринара. Общежитие, стаи поклонников с раздутыми ноздрями, подружки, сладкие прелести и волнующие „вывихи” студенческой жизни.
За годы, что пробежали, вдова успела заманить в своё жилище четырёх мужчин. Каждый чувствовал себя фаворитом в своё время и оставил о себе добрую память. Первый, самый молодой, перекрыл хату металлочерепицей и вставил стеклопакеты в окна. И теперь на коньке зелёной крыши хорошо видны два белых коня с развевающимися гривами, что летят-разбегаются в небо с буйным изгибом голов.
Другой, самый старший, построил суперский, оснащений мойкой хлев, где кабанчики обжирались, чесались о специальные чесалки, а летом орошались тонкими струями воды.
Третий, клюнувший на Агафью, оставил сварливую жену и горилку да напичкал хату электрическим оборудованием и спутниковой антенной.
Последний, что и ныне в фаворе, сделал уникальную мебель из натурального дерева, красиво соединив дуб, ольху, орех, да ещё липу с грабом, клён и даже наитвердейший из всех – тёрн.
Завистливые соседи неимоверно страдали, наблюдая редкую изобретательность слабого пола. Это было какое-то непостижимое, невиданное колдовство, потому что её мужчины ни разу не схлестнулись лбами (а так хотелось), как горные бараны, у ворот Агафьи или около её постели. Всё тихо, мирно, без крика, кулаков, пробитых черепов, вил, тяпок, отрубленных пальцев и осатанелого желания дать в морду кирпичом...
Студентку-старшекурсницу Алину на лекциях по коневодству какой-то сухорёбрый седой дедок пытался убедить в том, что коня впервые на Земле приручили в нашем краю. Оказывается, домашний конь начал топтать мир с Дереивки, что под Кременчугом. Преподаватель восторженно продолжал рассказывать, что несейские и ахалтекинские, арабские и даже чистокровные английские породы должны быть благодарны тем первым табунщикам времён неолита, которые исправно скакали и гарцевали на конях по лугам Поднепровья.
Однако вдохновенные рассказы про среднестоговскую культуру возвеличивания коня мало волновали Алину. Её мозги заполонили мысли о Мокии – Зернышковом трейдере. Дважды в год тот носился по угодьям Полтавщины: весной привозил горюче-смазочные материалы, а осенью забирал хлеб. А огненноволосая Алина длинными ногами топталась около Зернышкового в эскорт-услугах. На осенних зерновых аукционах в Киеве Мокий был особенно щедр. 600 евро за час топтания.
«На кой ляд мне те кони с их копытами, болячками и примитивным желудком!» – думала девушка.
Чтобы долго и непринуждённо поддерживать разговор с горячим и немного сдвинутым на бизнесе Мокием, студентка начала изучать другие предметы: “Закупочную зерновую интервенцию”, “Сертификацию зерна”, “Очистку материала от сложной сорняковой примеси”, “Искусственное повышение класса зерна”, “Подготовку для экспорта” и др. Зато потом два месяца из двенадцати Алина роскошествовала по отелям и дорогим квартирам. Ободранное, вонючее общежитие скрывалось за горизонтом и туда уже не хотелось больше заглядывать.
Как-то осенним днём возбуждённая Алина примчалась к самой верной подружке с новостью:
– Выхожу замуж. Мокий будет теперь жить в Полтаве.
Зернышковый, помотавшись по миру, наконец сообразил, что здешние хозяйства ещё дают неплохие урожаи, а вмешательства от государства можно не бояться. Это гарантировало хорошую прибыль.
Когда Алина с подругой лихорадочно бегали по киевским супермаркетам, та хитро спросила:
– А знаешь ли ты про последний крик моды женского белья?
– Нет, – ответила.
– Ажурные трусики-шортики и короткий корсет с двумя гнёздышками, животик голенький. Всё в пастельных тонах. Гнёздышки мелкие, чтобы пташки взлетали от малейшего движения плеч. Это понравится твоему трейдеру. И запомни: никаких поясов, лямок, прищепок, шлеек, бретелек, лифчиков и подобной конской сбруи.
Скупившись, подруги собрались уже ехать домой, как вдруг Алина увидела на тротуаре белую Хонду.
«Вот то, чего мне не хватает для полного счастья!»
Она уговорила престарелого, беззубого владельца машины приехать в Полтаву в последнюю субботу листопада и прокатить их на свадьбе. Дала задаток за тройной бензин и обещала ему потом не только вставить новые зубы, но даже новую челюсть.
И настал тот фатальный день. Зернышковый трейдер в дорогом костюме и галстуке, что немилосердно натирал бычью шею, враждебно разглядывая потрепанных судьбой Хонду и её господина, зловеще молчал. А потом вздыбился натянутым луком – последнее зерно бухнуло на тёмные весы его души:
„Сколько этого молодого мяса, этой шелухи под ногами валяется. Да я по нынешним временам найду себе такую, что и ноги мне будет мыть… И без выкрутасов”.
Этой мысли было достаточно, чтобы вспыхнул гнев, мешая подключиться сознанию. Тетива вырвалась из пальцев, весы качнулись. Раскрасневшийся, с выпученными рыбьими глазами, Мокий грубо втолкнул Алину в чёрный лимузин, рванув вперед. По дороге прошипел:
– Тебя катали бы на новом LEXUS’е, а ты, галимая тёлка, пригнала из Киева дамскую задрипанную, убитую ХОНДУ.
Ещё ничего не понимая, девушка тупо оправдывалась:
– Да ведь машина такая белая. А я хочу праздника, я хочу только на белой!
Мокий выехал за околицу города, притормозил на Харьковском шоссе. Медленно, с наслаждением, выволок из машины вмиг оторопевшую девушку.
– Будешь кататься на белых фурах. Выбирай, какую захочешь...
Ночь... Кабинка-каморка в общежитии. 120 на 85 сантиметров, да ещё немного в высоту. Чудо, созданное, растиражированное домостроительным комбинатом. Ты удобно умостилась, прислонившись спиной к стене. Уставшие ноги в длиннющих сапогах задраны выше головы. Они безжалостно ободрали острыми каблуками обои. Последняя сигарета уже начала обжигать пальцы руки, где осталось лишь два нарощенных акриловых ногтя. Левая рука всё ещё держит недопитую бутылку вина.
А под тобой жестоко холодил мёртвым отблеском сразу почерневший в глазах, но такой белый-белый унитаз…