На полу валялась Библия с оторванным корешком, измятые наброски, эскизы, пожелтевшие листки бумаги, покрытые толстым слоем пыли....«Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что и память о них предана забвению; И любовь их и ненависть их, и ревность их уже исчезли, и нет им более части вовеки ни в чем, что делается под солнцем» Очки ее висели на самом кончике носа.«Все, что может рука твоя делать, по силам делай; потому что в могиле, куда ты пойдешь, нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости».Настольная лампа уже не давала нужного освещения.А вот когда-то она читала ночи напролет романы о любви и о разлуке. Теперь, уже много лет, настольной книгой у нее была Библия.На пожелтевшем, выпавшем листке из Библии она прочла:«А человек умирает, и распадается; отошел, и где он? … Так человек ляжет и не встанет; до скончания неба он не пробудится, и не воспрянет от сна своего… В чести ли дети его, он не знает; унижены ли, он не замечает».Да! Она знала,что настает час, когда останки почившего предаются земле, где будут покоиться до конца времен и всеобщего воскресения. Но любовь матери Церкви к своему чаду, ушедшему из этой жизни, не иссякает. В известные дни она совершает моления об умершем и приносит бескровную жертву о упокоении его.
Это как раз и был день поминовения усопших, и все, включая бабушку Фаину, шли по залитой солнцем дороге и сейчас остановились среди зелени под высоким небом родного края, и пахло приближающейся осенью, и среди травы распускались цветы.
- Вот мы и пришли, - сказала бабушка Фаня, опираясь на палку всеми своими весомыми достоинствами, и оглядела всех своими сияющими карими глазами.Ничего особого не обнаружив - сплюнула на пыльную дорогу.
Кладбище находилось на склоне небольшого холма.На этом печальном кладбище выделяется только одна могила, на которую "садятся птицы и поют на заре" и около которой растут две прекрасные березы. Там были осевшие могильные холмики и деревянные доски с именами умерших, в тишине гудели пчелы, в безоблачном голубом небе расцветали красивые бабочки.
Высокие загорелые мужчины и женщины в нарядных платьях и с покрытой головой долго и молча стояли, глядя на могилы своих предков.Наши предки, верующие в Бога, желая почтить память усопших предков, в родительские дни шли в Храм, и снедь после панихиды по домам не тащили, а раздавали нищим потому что "...когда делаешь пир , зови нищих, увечных, хромых, слепых, и БЛАЖЕН будешь, что они НЕ МОГУТ воздать тебе " Вспоминала слова писания баба Фаня.. Ладно бы, "поминальщики" только ели, они же еще и водку потребляют до ....
- Ну что ж, за дело! - произнесла баба Фаня и заковыляла по мокрой траве всем своим могучим телом, приминая ее своей палкой.
Жители этого небольшого городка принесли с собой лопаты и корзины с маргаритками и сиренью. В августе начали прокладывать дорогу, которая должна пройти через кладбище, и так как в течение пятидесяти лет здесь уже никого не хоронили, родственники согласились перенести останки в другое место.
Баба Фаня, сопя и постанывая опустилась на колени. Лопатка дрожала в ее руке. Никто не обращал на нее внимания. Все были заняты своими делами.
- Бабуля, - произнес Эдик Пайкис, заслоняя от нее солнце. - тебе здесь делать нечего. Это могила Сени Хрюкина, бабушка.
Услышав его голос, все бросили работу и прислушались.Тишина! Слышно только, как хлопают крыльями бабочки в прохладном полуденном небе.
Бабушканя Фаня подняла на внука глаза.
- Ты думаешь, я не знаю, чья это могила? Я не видела Сеничку шестьдесят лет, но сегодня, пользуясь случаем, я решила навестить его.
Она всем своим весом села на жирную землю и копала ее, и притихла, и погрузилась в воспоминания, и говорила сама с собой и с теми, кто могсейчас ее слышать.
-Ах,как давно это было! Шестьдесят лет назад он был красивым парнем, ему было всего двадцать три. А я, мне было двадцать, и у меня были золотистые волосы, белые руки и шея, и щеки, как спелые персики. Шестьдесят лет назад мы собирались пожениться, потом этот негодник взял и заболел, и... умер. И я осталась одна.Шли годы и я видела, как его могильный холмик размывали дожди...
Все уставились на нее.
- И все же, бабушка... - сказал внук Эдик.
Могила была неглубокой и вскоре Фаня увидела длинный ящик.
- Помогите! - крикнула она.
Девять мужчин начали поднимать гроб из могилы, а бабушка тыкала в них своей палкой.
- Осторожно! Легче!Потихоньку.Вот так хорошо!
Они опустили гроб на землю.
- А теперь,парни, - произнесла она, - будьте так добры, отнесите на некоторое время этого Сенечку ко мне домой.
- Мы собираемся перенести его на новое кладбище, - сказал Эдик,-место отличное.
Баба Фаня окинула его колючим взглядом.
- Не спорь со мной, мальчишка!Вы отнесете этот ящик прямо ко мне домой. Буду вам весьма признательна.
Они смотрели, как она ковыляет вниз по дороге. Затем взглянули на гроб, друг на друга и поплевали на руки.
Через пять минут они втиснули гроб в дверь ее маленького домика и поставили его у окна.Она налила им по стаканчику, как полагается.
- А теперь поднимите крышку, - сказала она. - Не каждый день встречаешься со своими старыми друзьями.Мужчины в ужасе не шелохнулись.
- Что ж, если не хотите, я сама.
Она колотила палкой по крышке гроба, сбивая покрывавший ее слой земли. По полу побежали пауки. Запахло свежевспаханной весенней землей. Мужчины взялись за крышку. Баба Фаня отступила назад.
- Ну, и раз!Давайте!
Она величественно взмахнула палкой, как древняя богиня.
И крышка поднялась. Мужчины положили ее на пол и...Великий Боже!.
Изо всех ртов вырвался звук, напоминавший дуновение октябрьского ветра.
В гробу, среди поднимавшихся вверх на солнце золотистых пылинок, лежал Сеня Хрюкин. Он спал с еле заметной улыбкой на лице и сложенными на груди руками, парадно одетый,одинокий и абсолютно никому не нужный.
Баба Фаня протяжно застонала.
- Все эти десятилетия на него почему-то не повлияли.Он сохранился.
И это была правда. Целый и невредимый, как жук в своем панцире: прекрасная белая кожа, небольшие веки над красивыми, чуть прикрытыми глазами, как лепестки цветка, губы не утратили своего цвета, волосы аккуратно причесаны, галстук завязан, ногти острижены. В общем, с того дня, как его похоронили, облик его не изменился.
Баба Фаня стояла, крепко зажмурив глаза, прижав руки ко рту и ловя собственное дыхание. Она щурилась и не могла разглядеть его.
- Черт побери!Где мои очки? - закричала она. - Вы что, не можете их найти? - вновь раздался ее крик. Она искоса взглянула на такое родное, когда-то, тело.
- Бог с ними, - сквозь слезы сказала она, подходя ближе. В комнате воцарилась тишина. Она вздохнула и задрожала, и заворковала над гробом.
- Ну и чудеса, - заметила одна женщина. - Без рюмки не поверю!Целехонек.
- Но так не бывает, - завизжал Эдик Пайкис.
- Как видишь, бывает, - ответила женщина.
- Шестьдесят лет под землей. Он не мог сохраниться.
Угасал солнечный свет, последние бабочки сели на цветы и слились с ними.
Баба Фаня вытянула свою морщинистую дрожащую руку и, со знанием дела, заявила:
- Земля и воздух сохранили его. Эта сухая почва вполне для этого подходит.
- Он так молод и так красив, - тихо простонала одна женщина. - Ах, молодость! Молодые могут умереть, старые — должны.
- Да, - сказала баба Фаня, глядя на него. - Он, двадцатитрехлетний, лежит в гробу, а я, которой скоро восемьдесят, стою здесь. - Она зажмурилась и дрожащая слеза сползла по ее морщинкам.
- Успокойся, бабушка, - дотронулся до ее плеча Эдик.
- Да как мне успокоиться,когда он лежит здесь, двадцатитрехлетний, молодой и красивый, а я, - она еще крепче зажмурилась, - я, склонившаяся над ним, никогда не буду уже молодой, я, старая и сморщенная, никогда уже не смогу стать молодой. О боже!Люди, вы слышите меня! Смерть сохраняет людям молодость. Посмотрите, как добра была к нему смерть.
Она медленно ощупала свое дряблое тело и лицо.
- Смерть лучше жизни. Почему я тоже не умерла тогда? Сейчас бы мы, оба молодые, были вместе. Я, в своем гробу, в белом подвенечном платье с кружевами, глаза, сияющие радостью смерти, закрыты, руки сложены на груди, словно для молитвы.
-Ну все! Хватит, бабушка.
- Это мое дело! Почему я тоже не умерла? Тогда, если бы он вернулся, как сегодня, чтобы увидеть меня, я была бы такой красоткой!
Она яростно ощупывала свое морщинистое лицо и беззубый рот, щипала обвисшую кожу,пыталась определить то место,где когда-то была талия, выдергивала седые волосы и с ужасом смотрела на них.
- Какое прекрасное возвращение! - Она вытянула свои костлявые руки. - Разве может двадцатитрехлетнему мужчине нравиться старуха семидесяти девяти лет, у которой в жилах не кровь, а гнилая жижа.Как это кто-то сказал:Хрупки вы стали и шершавы.
Давно ушла былая кровь,
Но вы активны,величавы,
Хотя артроз добавил боль....и хруст....
- Меня обманули. Смерть дала ему вечную молодость. Посмотрите на меня - жизнь этого не сделала.
- Да, но у тебя есть кое-что другое, - твои дети и внуки. - Он не молод. Ему далеко за восемьдесят и у него никого нет.Он одинок!
- Ты дурак, Эдик. Он не изменился, тысячи дождей не причинили ему вреда. И он вернулся, чтобы посмотреть на меня, и теперь там... найдет себе кого-нибудь помоложе. Неужели ему нужна будет старуха?
- Бабуля,ему давно уже никто не нужен.
Баба Фаня оттолкнула его.
- Уходите все. Это не ваш гроб, не ваша крышка и не ваш жених! Оставьте гроб здесь, по крайней мере, на ночь, и завтра,когда выкопаете новую могилу - будет видно....
- Ладно, бабушка, он был твоим женихом.Я понимаю и приду завтра рано утром. Только не плачьте больше.
- Именно слезы мне сейчас и нужны, но где их взять? Все чувства высохли.
Она неподвижно стояла посреди комнаты до тех пор, пока все не вышли. Через некоторое время она взяла свечку, зажгла ее, посмотреть в окно и увидела, что кто-то стоит на горе. Эдик. Она решила, что он простоит там до рассвета и не стала прогонять его. Она больше не выглядывала в окно, но знала, что он там, и ей было спокойнее.
Она подошла к гробу и взглянула на это родное лицо,пристально глядела на него широко раскрытыми глазами, она смотрела на его руки и помнила, какими они были в действии. Она помнила ласку этих рук.Дотронулась до его одежды.
- Но,мне помнится,что его хоронили не в этом! - вдруг выпалила она. И все же она знала, что это не так. За эти шестьдесят лет изменился не костюм, а ее память.Когда в старости человек становится мудрым и нравственным, ему, вероятно, бывает стыдно вспоминать свои былые поступки, шедшие вразрез с предписаниями нравственности и мудрости. Слишком рано или слишком поздно. Середины нет.
Охваченная внезапными раздумиямии р и страхом, она долго рыскала в поисках очков и, наконец, нашла и надела их.
- О,Всевышний! Это же совсем не Сеня Хрюкин! - воскликнула она.
А ее сердце знало, что и это не так. Это был никто иной, как Сеня Хрюкин.ее Сеня!
- Но его подбородок не был таким вытянутым! - тихо вскрикнула она. - Или был? И его волосы. Они были прекрасного рыжего цвета, я помню! А эти - каштановые. И нос, я не помню, чтобы он был курносым.
Она стояла над этим странным человеком и постепенно осознавала, что это действительно Сеня Хрюкин. Она осознала то, что ей следовало знать: умершие изменяются в человеческой памяти - вы представляете их себе, воссоздаете образ, изменяете, что-то добавляете, вытягиваете тело, опять изменяете, лепите и заканчиваете создавать образ, когда вам кажется, что все в полном порядке.
Она испытывала боль души, смущение и чувство утраты. Ей не надо было открывать гроб. Или, по крайней мере, надо было быть умнее и просто не надевать очки. Без них она не могла четко рассмотреть его, и того, что она видела, было достаточно, чтобы заполнить пробелы в своей памяти. Но сейчас, когда она была в очках...
Она опять нагнулась и снова всматривалась в его лицо. Она начала понемногу узнавать его. За шестьдесят лет его образ в ее сердце изменился и теперь его заменил образ человека, которого она знала на самом деле. На него приятно было посмотреть. Чувство утраты исчезло. Это был тот самый человек, именно он. Так всегда бывает, когда не видишь человека годами, а потом он возвращается, чтобы навестить тебя. Сначала чувствуешь себя неловко. А потом... это проходит,или не проходит.
- Да, это ты,мой Сенечка - рассмеялась она. - Я наконец-то узнаю тебя. Я узнаю твой лукавый взгляд.Ах ты,гуляка!
Она снова зарыдала. Если бы только она могла обмануть себя, если бы только она могла сказать: "Посмотрите на него, он выглядит иначе. Это не тот человек, которого я любила!" - ей бы стало легче. Но тогда маленькие человечки в ее мозгу закачались бы на своих крошечных качалках и захихикали, и сказали бы:
- Нас не проведешь,старая сморщенная лушпайка!.
Да, как легко отрицать, что это он. И чувствовать облегчение. Но она не отрицала. Ей стало очень грустно, потому что он был молод, как весенний ручей, а она стара. Стара, как хвощ, стара, как змей,
Старей ливонских янтарей,
Всех привиденских кораблей
Старей! — камней, старей — морей....
- Мой дорогой! - крикнула она. - Не смотри на меня! Я знаю, что ты все еще любишь меня, сейчас я стану красивее!
Она нагрела щипцы для завивки волос и завивала волосы до тех пор, пока ее голова не покрылась седыми кудряшками. Она вставила в рот давно не мытые зубы, надкусила вишню и накрасила губы, щипала щеки, пока не появился румянец. Она начала выбрасывать из сундука старые тряпки и наконец, нашла выцветшее платье из голубого бархата и втиснулась в него.
- Нет, нет! - она застонала перед зеркалом и закрыла глаза. - Я не в силах стать моложе тебя, мой дорогой,Сенечка! Даже если я сейчас умру, ничего не изменится.
Ее охватило отчаянное желание убежать навеки в леса, упасть в кучу листьев и вместе с ними превратиться в дымящийся прах. Она помчалась,шурша шлепанцами, решив никогда больше сюда не возвращаться. Но когда она распахнула дверь, в комнату ворвался холодный ветер, и она услышала звук, который заставил ее остановиться.
Ветер пролетел по комнате и ворвался внутрь гроба и зашептал:В моей жизни ты - ветер, пролетел не заметил.
Меня не заметил... .
Казалось, что Сенечка зашевелился.
Баба Фаня захлопнула за собой дверь и вернулась.
Проходя мимо- мельком взглянуть на него.
Но что это? Он постарел на десять лет.
На его руках легко появились морщины.
- Только не это!Сеня,Сенечка!
В течение следующего часа его лицо все старело и морщилось. Щеки ввалились и стали старые шматы, как печеное яблоко,рот,когда-то такой желанный, провалился. Казалось, что его тело слеплено из ярко-белого снега, который начал таять в домашнем тепле. Оно напоминало обуглившуюся головешку. Под воздействием воздуха у глаз и рта глубоко запали морщины. Затем миллионы морщинок избороздили все лицо: так камень от удара молотом покрывался трещинами. Тело корчилось в агонии времени. Сорок лет, пятьдесят, шестьдесят! Семьдесят, восемьдесят, сто! Стареет, стареет! Раздавались звуки, напоминавшие шуршание и шелест листьев, сто десять, сто двадцать, дальше - больше,и конец!В ответ он захрипел
Был дикий ужас в его глазах
Часы звенели - он старел
Пока не превратился в прах
Баба Фаня простояла над гробом всю холодную ночь, ее старые хрупкие кости начали ныть. Дрожа от холода, она наблюдала за происходящими переменами. Она была свидетелем всех невероятностей. На сердце было легко. Тоска пропала. Наступило облегчение.Это было все по честному.Прислонившись к стулу, она спокойно задремала.Оранжевые лучи солнца осветили лес, ожили птицы, муравьи и вода в ручье, и неторопливо задвигались каждый в своем направлении.Наступило утро.
Баба Фаня проснулась и посмотрела на Сеню Хрюкина.
- Ох,ну и ночка была! - вздохнула она.От ее вздоха кости в гробу зашевелились, сгорая в невидимом огне, затем стали расслаиваться, как куколки насекомых, как пепел гадальной бумажки. Они расслаивались и летали, как пылинки, вспыхивая в солнечном свете. Каждый раз, когда она вскрикивала, кости рассыпались на части,а из гроба доносился сухой треск.
Стоило только открыть дверь и в комнату ворвался бы ветер, он бы унес бы останки ее молодости, как шуршащие листья глубокой осени.
Она замерла, нагнувшись над гробом. Затем раздался крик озарения, крик открытия, и она шагнула назад, провела руками сначала по его лицу, потом по его плоской груди, по его плечам и ногам, и ощупала его беззубый рот.Она кричала.На крик примчался внук.Он ворвался в дверь и увидел, как баба Фаня кружится в танце, подпрыгивая в своих желтых туфлях на высоком каблуке. Она хлопала в ладоши, смеялась, кружилась по комнате, подобрав юбки, слезы текли по ее лицу. И она кричала солнечному свету и своему сверкающему отражению в настенном зеркале:
- Я молода!Посмотри сюда, Эдик. Мне восемьдесят, но я моложе его!
Она прыгала, скакала, делала реверансы.
- Ты был прав, дорогой мой, у меня есть кое-что другое! - хохотала она. - У меня есть все вы и я моложе всех мертвых во всем мире!
И она так яростно вальсировала, что развевающийся подол ее платья пронесся над гробом ее любви и молодости. Шуршащий прах взлетел в воздух и повис там, как прекрасный зановес из золотистой пыли, вздрагивая и танцуя от ее криков.
- Вот это да! - кричала она. - Вот это здорово!-И оторванный желтый листок из вечной книги Бытия кружился вместе с ней в ритме вальса и страстно нашептывал ей на ушко:Блаженны слышащие слово Божие и соблюдающие его....
«Так человек ляжет и не встанет; до скончания неба он не пробудится, и не воспрянет от сна своего».«…все находящиеся в гробах, услышат глас Сына Божия, и изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло в воскресение осуждения».
«Оживут мертвецы Твои, восстанут мертвые тела! Воспряните и торжествуйте, поверженные в прахе: … ибо… земля извергнет мертвецов».
«А сподобившиеся достигнуть… воскресения… умереть уже не могут… ибо они… суть сыны Божии, будучи сынами воскресения. А что мертвые воскреснут, и Моисей показал при купине…».
А за окном ветер резвился и шептал:рядом пылинки летят за лучами
и остаются в ладонях листов.
Ветер игривый шальными ночами
все лепестки оборвал у цветов......
Хочешь ты ее узнать, эту тяжкую вину, которую ты не в силах понять, которую я растолковать тебе не в силах? Вот она: ты — молодость; я — старость.