август 1989
Юра ждал родителей у входа в кабинет. «Онколог» - ужасными чёрными буквами возвещала табличка на двери. Он ждал уже больше часа.
Наконец дверь открылась, вышел сначала отец, затем мать. Парень посмотрел на неё – съёжившаяся, плачущая. Ему невыносимо стало жаль её. Что же там такое?
- Я не могу! – разрыдалась женщина и пошатнулась.
Муж схватил её за плечи и не дал упасть.
- Скажи ты… - чуть слышно попросила она.
Отец медленно подошёл к парню, сел рядом на ободранное казённое кресло и положил руку на плечо Юры. В глазах мужчины блестели слёзы. Юра не мог припомнить, чтобы отец когда-нибудь да плакал. Значит, всё серьёзнее, чем он думал.
- Сын, - мягко начал отец. – Нам только что сообщили результаты.
Юра невозмутимо смотрел на отца. Да что там, говорите уже. Всё равно.
- У тебя рак, - голос отца предательски задрожал. – Злокачественная опухоль.
На мгновение в Юре шевельнулась жалость к самому себе: сколько же можно судьбе бить его! Сначала Настя, затем рак. Даже смешно как-то.
- Это неизлечимо? – стиснув зубы, спросил Юра.
- Нет. Последняя стадия. Прости, сын, - всхлипнув, отец обнял парня и долго держал в объятиях.
У Юры и у самого от вида огорчённых родителей покатились из глаз слёзы.
- Сколько мне осталось?
- Три месяца, - сипло ответил отец.
Парень кивнул, задумавшись. Что ж, раз такая у него судьба, ничего не поделаешь. Проведу остаток жизни как можно более ярко.
- Я смогу быть дома? – поинтересовался он.
- Да, конечно. Доктор сказал, что ты можешь жить нормальной жизнью ещё полтора-два месяца. А потом… - отец не договорил.
Мужчина взглянул на жену, содрогавшуюся от беззвучных рыданий, и поспешил к ней. Юра тяжело вздохнул и облокотился на спинку кресла.
сентябрь 1988
Парни отдали свои билеты контролёру, стоявшему у входа в стадион. Служащий пробил их компостером и вернул.
- Наши места где-то внизу, - произнёс Дима, пытаясь сосчитать ряды.
- Сейчас найдём, не парься, - весело отмахнулся Юра.
Настроение у него было лучше некуда. Этого вечера он ждал несколько недель. Ещё бы, в их город приезжал сам Виктор Цой со своей группой «Кино». Билеты на дешёвые места, но разве главное – не музыка?
Друзья уселись на свои места. Концерт начинался с минуты на минуту. От нечего делать Юра рассматривал людей, сидящих на трибуне. Много рокеров в коже, волосатых панков, длинноволосых студентов. Взгляд юноши скользнул по той части трибуны, которая возвышалась над остальными. Элитные места, которые простым студентам вроде них и не снились. И дело тут не в цене билета.
Там расселись дети партократов и директоров заводов, все в дорогой джинсе, кое-кто в пиджаках. Там были самые красивые девушки. «Золотая молодёжь» выбирала себе всё самое красивое.
Юра заметил двух девушек, пришедших, видимо, без парней. Подруги весело шутили, пили пиво и курили дорогие заграничные «Мальборо». Обе были чертовски красивы. Одна была чёрненькая, другая – крашеная блондиночка. Юра всегда обожал блондинок. И вдруг девушка с золотыми волосами остановила на нём взгляд, долго смотрела, а потом что-то сказала подруге. Тёмненькая тоже нашла глазами Юру, но оценила только пожиманием плеч.
Парень был в меру красив и в меру высок. Но от пристального взгляда блондинки он засмущался и стал смотреть на сцену, где вот-вот должен был появиться Цой.
Концерт прошёл на славу. Друзья вместе со всем стадионом подпевали. А ещё на песне «Хочу перемен» Дима сорвал голос и больше не пел. Стемнело, но яркие прожекторы скользили по зрителям и жгли сцену, где в чёрной рубашке и джинсах бегал вспотевший певец. Песен было больше двадцати.
- Столько энергии получил, что хоть в Афган едь на войну, - просипел друг на ухо Юре.
- Да, если бы не военная кафедра, уже два года там бы торчали, - хмыкнул парень. – Таки билет стоил свою цену. Классно было.
- Ага, - согласился Дима. – Слушай, что ты вечно влево смотришь, что, кто-то знакомый?
- Нет, какая-то девчонка всё время пялится. Блондиночка в розовой кофточке.
Друг отыскал девушку и только фыркнул.
- И не надейся, Юрик. А то не знаешь, кто там сидит.
- Да знаю, - протянул юноша. – Всё равно красивая.
- Что да, то да, - согласился друг. – Пошли лучше пива попьём в парк.
- Пошли.
Уже потухла последняя песня. Друзья встали и стали пробираться к выходу. Юра заметил, что девушка следит за ним. Но когда он посмотрел, она улыбнулась ему. Его губы сами растянулись в приветливой улыбке.
- Слушай, чувак, - окликнул он друга.
- Ну.
- Только без обид. Я пойду к девчонке, познакомлюсь. Ты, наверное, едь сам домой.
- Ладно, - слегка обиженно протянул Дима. – А если отошьёт?
- Тогда пойдём пить пиво. Жди меня у памятника, ладно? Минут десять.
- Хорошо. Только говорю тебе, отошьёт. Не по нам девчонки.
- А чего тогда пялиться? – спросил Юра.
- Просто так, наверное. Ну, удачи.
- Спасибо.
Парень полез между рядами. Народ уже начинал расходиться. «Золотые детки» с презрением смотрели на бедного студента, который забрёл на их места. Юра не обращал внимания. Он смотрел на девушку, а она на него.
сентябрь 1989
Юра подошёл к многоэтажке. Его била дрожь, странная слабость почти взяла контроль над его телом. Он присел на пустующую лавочку у подъезда. Стало немного легче. Он сжал стальную рукоять складного ножа в правом кармане куртки. Она была холодная.
В окнах соседних десятиэтажек горели ассиметричной мозаикой безразличные окна. Парень не знал, когда появится Настя. Наверное, на свидании. Где-нибудь на дискотеке с каким-нибудь богатеньким сынком на папиной «Волге».
Он опустил голову на руки, закрыл глаза. Сердце бешено колотилось. Когда дверь подъезда внезапно открылась, Юра вздрогнул. Это был какой-то мужик. Он не обратил на сидящего парня внимания.
Три тёмных силуэта шли через арку по направлению к дому. Две девушки и юноша.
Он увидел Настю. Потом её подругу Алёну и брата Алёны – Сергея.
Девушки узнали его.
- Ты чего здесь делаешь? – неприязненно спросила Настя. – Я тебе раз и навсегда сказала, чтобы оставил меня в покое. У меня есть парень.
- Вы тут сами разбирайтесь, а у меня уже ноги отваливаются, - устало сказала Алёна и зашла в подъезд.
- Я сейчас, - крикнул ей вслед Сергей, заподозрив неладное.
Пока что он не вмешивался.
- На дискотеке была? – хрипло спросил Юра.
- А тебе какое дело.
- Сколько тебе мажорчики платят за ночь любви? – насмешливо поинтересовался парень.
- Слышишь, ты полегче! – угрожающим тоном выговорил Сергей, глядя ему в глаза.
Парень был ни при чём. Просто пошёл за компанию с сестрой.
- Я с Настей разговариваю, - спокойно сказал ему Юра.
- Так слова подбирай! – Сергей подошёл чуть поближе.
Он был рыжим и среднего роста. Знал, что никогда не добьется Насти и сейчас пытался строить из себя её защитника.
- Значит, послушай, - вмешалась Настя. – Если ты сейчас не уйдёшь, я вызову милицию.
- И что ты им скажешь?
- Что ты мне угрожал. Поверь, отец моего Вадика тебя засадит надолго.
- Да пошла ты со своим Вадиком! – воскликнул нервно Юра.
Он пришёл сюда убить её, но не мог. Он словно ждал чего-то.
- А ну извинись перед ней! – Сергей подошёл к Юре и остановился в полуметре.
Парню пришлось встать со скамейки.
- Перед такими как она, не извиняются, - возразил он с усмешкой.
- Ты что, меня плохо слышишь? – рыжий всё ещё не решался на серьёзную разборку, но и отступить от своих слов уже не мог.
- А ты вообще иди в дом, - раздражённо велел ему Юра.
- Ты сейчас сам пойдёшь! – отозвался Сергей.
- А что ты мне сделаешь? – поинтересовался безразлично парень.
Сергей легонько толкнул в грудь Юру, хоть и был на голову его ниже.
- Урод, - взревел тот и без размаха ударил рыжего в нос.
Юра почувствовал, как кости носа хрустнули под его кулаком. И тут дрожь исчезла напрочь.
Настя завизжала на весь двор. Вместо того, чтобы убежать, она остолбенело наблюдала за парнями.
Сергей схватился за нос, из которого хлестала кровь. Ему на глаза вдруг попался кусок бетона, отвалившийся от опор скамейки. Он нагнулся, чтобы схватить его, но разогнуться уже не успел. Нож Юры вошёл в его живот, пробив шерстяной свитер. Парень рухнул на землю, обхватив рану и пытаясь остановить кровотечение.
Юра двинулся к Насте. Глаза его горели огнём. Он не боялся смерти. Его даже не посадят, потому что через месяц-другой он умрёт сам по себе.
Девушка вдруг упала ему в ноги, заревела. Лицо у неё сделалось красное и некрасивое – лампочка у подъезда выхватила его из темноты.
- Не убивай, - вопила она. – Пожалуйста, я хочу жить! Не убива-а-ай!
Слова её потонули в рыданиях.
Такая растоптанная, некрасивая, она вызывала у Юры отвращение. Сейчас он не любил её. Даже почти расхотелось убивать. Но чувство мести ещё сильнее боли разбитого сердца. А оно невыносимо жгло душу Юре. Поиграть с ним и выбросить? Нет уж. За такое надо платить.
Схватив Настю за волосы, он ножом распорол ей нежную шею, ту, в которую когда-то так любил целовать девушку. И тут сознание его помутилось. Юра зашатался, выронил окровавленный нож.
- Больно, - всхлипнул он и схватился за грудь.
Желудок болел пуще прежнего. А если это конец… Неужели так быстро?
октябрь 2029
Выйдя с сумкой из вагона экспресса, старик зажмурился от яркого солнца. Он хорошо видел в темноте, но терпеть не мог прямых лучей дневного светила.
Вот и перекрёсток. Тут проходила трамвайная колея.
- А где трамвайная остановка? - спросил он у первого встречного парня.
- Да ты чё, дед! – развёл руками юноша, одетый в куртку из красной кожи. – Короче, идёшь направо, понял? Там через пару кварталов и будет остановка.
- Спасибо, - поблагодарил Юрий Леонидович.
- Да чё там, невопрос, - кивнул паренёк и зашагал прочь, агрессивно двигая плечами.
Трамваи теперь были совсем не те. Ездили бесшумно и мягко, а снаружи казались какими-то аттракционами – все в весёлой рекламе, с ночной неоновой подсветкой.
До Димы теперь было не четыре остановки, а три. Старик немного волновался, как примет его друг юности, которому он звонил ещё с «зоны». Впрочем, больше ему некуда было идти. «Откинувшимся» ни жилья, ни работы не предоставляли.
Юрий Николаевич подошёл к старой хрущёвке. Дима всё так же жил в квартире, что ему оставили родители. В подъезде был кодовый замок.
«Что делать?»
Телефон Димы был записан на клочке бумаги. Старик хотел было попросить мобильный у кого-то из прохожих, но решил, что ему не дадут позвонить. Слишком уж вид был у него неважный. Ещё бы, после сорока лет.
Он ждал у подъезда минут двадцать. Погода стояла промозглая и сырая, дед кутался в старое советское пальтишко, которого даже у нынешних пенсионеров уже было не сыскать. Наконец зашёл в дом вслед за какой-то девушкой. Господи, как внутри всё изменилось. Даже на лестнице и в общих коридорах стены были обшиты европанелями, а из подвесных потолков свисали аккуратные светильники дневного света.
Домофон он видел впервые в жизни. Звонка, что висел у двери друга при Союзе, давно и след простыл. Всё заменяла эта коробочка с экраном на жидких кристаллах и сенсорными кнопками.
Несколько секунд Дмитрий Иванович удивлённо глядел на незнакомого старика в экране домофона. Потом до него дошло, кто это.
- Юра?!
- Я.
Старик стиснул друга в крепких мужских объятиях. Больше никого в этом мире у него не осталось.
Жена Димы, красивая женщина лет пятидесяти, достала из холодильника запечатанную зачем-то в пластиковый пакет порцию гречки с курицей, разогрела всё это в микроволновой печи и оставила мужчин одних. Дмитрий Иванович достал из кухонного бара лучший коньяк.
- За встречу.
Юра столько лет пил самогон из тюремной баланды, что теперь этот коньяк показался ему божественным, а от наслаждения на воспалённых глазах выступили слёзы.
Им обоим было по шестьдесят лет, но если Дмитрию Ивановичу больше пятидесяти никто бы не дал, то его друг детства выглядел на все семьдесят.
- Я не знал, что ты жив. Думал, умер давно в какой-нибудь тюрьме, - честно признался Дима.
- Ничего. Я сам не хотел ни с кем общаться. Настолько был…
Старик не договорил.
- Рад, что ты вышел, - улыбнулся Дмитрий Иванович.
- Да, - вздохнул Юра. – Дали пожизненное за двойное убийство с отягчающими обстоятельствами. И амнистировали скоро.
- Скоро, - с горькой усмешкой повторил друг.
- Да. Сорок лет прошло.
После четвёртой рюмки Дима схватил друга за плечо и спросил с надрывом в голосе:
- Скажи мне, Юра, зачем ты это сделал?
- Сделал, и всё, - отвернулся Юра.
- Разве можно отнимать жизнь у человека, какой бы он ни был подлый.
- Она, - поправил старик.
- А ты до сих пор любишь Настю?
Юрий Леонидович смахнул с глаз горькую слезу, сунул в рот кусок сыра с грибным соусом. И потом выговорил, глухо и угрюмо.
- Я старый человек, Дима. У меня восемь зубов и артрит. Печень почти разложилась. И ты мне говоришь о любви. Нет, любовь это для молодых людей, какими мы были тогда. Мою душу вытряхнули на «зоне» и внутрь закинули мешок с дерьмом. А меня интересует лишь то, как бы прожить очередной день и не угодить на тот свет. Вот, значит, что…
- А что ты дальше будешь делать? – поинтересовался Дмитрий Иванович.
- Дальше. Устроюсь на работу в какой-нибудь подвальный цех. И буду снимать избушку за городом, выращивать картошку. У тебя жена, внуки, не хочется мешать.
- Живи хоть целый год, - предложил друг. – Только… не говори никому, где был. Скажешь, что переехал из Московской Автономной Республики. Или откуда-то с бывшей России.
Старику выделили диван в одной из комнат. Перед тем, как лечь спать, он вышел на балкон, чтобы выкурить сигарету. Там он застал Дмитрия Ивановича.
Они курили молча. Пока старый друг не нарушил молчание.
- Ты жалеешь, что не умер от рака?
- Жалею. Если бы я знал, что выздоровею, никого не убивал бы. А так…
- Ничего. Главное, что ты понял, как был неправ, поднимая нож на Настю.
Юра усмехнулся. В его голосе сквозила горечь.
- Настя меня обманывала. А потом обманули врачи, сказав, что жить осталось три месяца. И последней меня обманула сама Смерть. Как и Настя перед нашим расставанием, старуха Смерть не пришла ко мне на свидание.
- Ещё придёт, - заметил Дмитрий.
- Все там будем, - философски прищурился старик и бросил с балкона окурок.
Днепропетровск
20 июня 2006 – 17 сентября 2007