Впервые бабушка везла меня на море, в Севастополь. Что такое море я представлял слабо, но считал это явление чрезвычайно важным и притягательным. Ведь не могут все люди ехать туда, на юг, просто так. В родном городе Киеве не было ничего похожего на море. Это уж я точно знал. Была квартира на четвертом этаже, где жили мы и черная кошка. Был детский садик. Ненавистная улица, по которой меня в него водили. Еще двор, но туда я не выходил, поскольку кроме мусорных баков там ничего не было.
Представить море было сложно. Что это, большая река, как Днепр? Или же синее озеро? И почему Черное море, оно ведь не может быть черным. Я совершенно не хотел, чтобы оно было черным. И чтобы вода была такая, как в бассейне или в ванной, тоже не хотел. Море должно быть другим. Безграничным и глубоким.
Путь к морю начался с венгерского автобуса «Икарус» номер «69». Рыжий, с гармошкой разделяющей его на две части. Пришёл (именно пришёл, а не приехал) он на остановку потрепанный, его заднюю часть заносило и туда мне не хотелось. Нас втолкнули в первую дверь. Кроме торчащих из сеток худых куриных ног, колбасы, и пластмассовых дипломатов с железными ободками, я ничего не видел. Я, маленький белобрысый мальчик почти задыхался в давке. Все эти злые тёти и дяди ехали после работы домой. Им было наплевать на море, а мне нет. Поэтому нас, едва живых, они вынесли из автобуса на вокзале, а сами поехали дальше.
От остановки к вокзалу вёл подземный переход. В нём не горела часть ламп и все продвигались на ощупь. В конце тоннеля массивные ступени вели наверх, к главной платформе. Как мог, я помогал бабушке перенести сумки, одновременно перепрыгивая через высокие ступени. На перроне я с жадностью вдохнул воздух: запах шпал и тепловозов приближал меня к морю. Из Киева до Севастополя предстояло добираться на пассажирском поезде, словно на перекладных. Летом весь Советский Союз постоянно испытывал проблемы с билетами, а южные направления были забиты в особенности.
Пассажирские, а тем более поезда южного направления, в Киеве не любили. Сидящим в душных помещениях работникам вокзала тоже хотелось поехать на море и отдохнуть. Они испытывали естественную зависть к тем, кто с сумками, вприпрыжку мчался через мрачный тоннель и ступени к своему южному поезду. Чтобы хоть как-то утихомирить свои злые чувства, служащие отправляли всех едущих в сторону моря на «надцатые» пути и тихо злорадствовали. Попасть на «надцатый» путь цивилизованным путем можно было только через главное здание вокзала, поднявшись еще по одной огромной лестнице.
Хитрость бабушки заключалась в пересечении путей по шпалам и значительном сокращении наших мук. Благо, ходить и бегать я научился рано и в моих способностях к преодолению препятствий сомнений ни у кого не возникало. Она решила остаться со мной и сумками возле выхода из тоннеля, а свою провожающую дочь (мою маму) послать в здание вокзала узнать с какой платформы отправляется наш поезд. Когда мы бежали по шпалам до одиннадцатого пути, я с удовольствием дышал дизельным воздухом вокзала и старых промасленных шпал. Где же ещё таким подышишь?
У вагонов стояли неприветливые фурии в синих формах и проверяли у всех билеты. Севастополь был закрытым городом и даже при посадке у бабушки спросили приглашение (у неё там сын, то есть мой дядя) как будто мы ехали заграницу. Впрочем, море для меня точно было заграницей.
В плацкартном вагоне все живут вместе. Разделение на девять секций по четыре основных и два боковых места чисто символично. Я смотрел на шуршащих, достающих еду или сменную одежду в каждом из отделений. На меня тоже смотрели с любопытством и задавали стандартный набор вопросов.
«Хочешь конфетку, мальчик?»
«А как тебя зовут?»
«Ты уже такой большой. А сколько тебе лет?»
«Куда ты едешь?»
«А как зовут твою бабушку?»
Отвечать и знакомиться мне не хотелось, как и ничего из того, что мне предлагали съесть. Вовсе не оттого что я маленький сноб. Думал я тогда только о море, и люди в вагоне совершенно не были похожи на тех, которые туда едут. Действительно, как оказалось позднее, в Севастополь попадут лишь единицы и поезд обычно приходил в закрытый город практически пустым.
Примерно через десять минут после отхода, в вагоне запахло вареной картошкой, свежими огурцами и жареной курицей. Бабушка развернула свои фирменные пирожки и я с наслаждением их поглощал, присоединившись к всеобщей трапезе. Чай принесли в прозрачных стеклянных стаканах с подстаканниками. Кто-то в нашем купе заметил, что товарищ Сталин любил так пить чай. Кто такой Сталин я понимал мало, но с важным видом дул на стакан.
Как в одной большой семье, в вагоне всё делали сообща. Обедать или ужинать, все одновременно разворачивали свои узелки. Чтобы умыться становились в очередь, хотя пять минут назад туалет никому и в помине был не нужен. Играть в карты или города тоже садились вместе. Только ночью начинали вести себя по-разному. Кто-то собирал вещи, чтобы выйти на полустанке. Кто не мог долго заснуть, как я, и слушал все шорохи. Постоянно входили и выходили из вагона во время долгих остановок на промежуточных станциях. Когда поезд стоял, в окно светил яркий белого цвета станционный фонарь. Стучащие обычно колеса отдыхали, и становилось сразу тихо. Слышны только храп, шуршания и непотребные звуки, от которых было невозможно заснуть. Я сразу возненавидел частые остановки пассажирского поезда и заснул только под утро.
Когда я проснулся от яркого солнечного луча, в вагоне пахло полынью. Крымская степь видна из окна. Как близки мы были к морю! Постепенно людей становилось все меньше и я с удовольствием забрался на верхнюю полку под зорким наблюдением бабушки. Я лёг на живот и смотрел на степь, пытаясь схватиться глазами за каждый куст или деревцо. Получалось плохо. Рябило от скорости и голова кружилась. Я научился смотреть вдаль и не задерживать взгляд на одной точке. Всё здесь было другим, не таким как в Киеве.
В Симферополе, перевалочном пункте для большинства отдыхающих, поезд опустел. В нашем вагоне осталось человек пять. Как хорошо, значит каждому из нас достанется больший кусочек моря. Зашли военные в черных формах для проверки документов. Я понял, что скоро мы будем в Севастополе. Ехали медленно, а точнее тащились по железной дороге, кружащей вокруг белокаменных гор.
Вдруг сделалось совершенно темно. Кусочки солнечного цвета остались в глазах и я практически ослеп. Только слышал стук колёс. Вскоре я разглядел каменные своды тоннеля и фонари, которыми подсвечивался поезд. Выехали, и медленное движение через белую гряду продолжилось. Тоннелей было еще несколько, и я не мог дождаться когда мы наконец приедем.
Я увидел только мачты кораблей, окруженные портовыми сооружениями. Море оказалось совсем небезграничным и неглубоким. Инкерман, маленькая бухта со ржавыми корпусами кораблей. На боку у одного из них огромная надпись «Не швартоваться» с рыжими подтеками по всему борту. Вода серо-коричневая, почти как в Днепре. Разве это море?
Поезд медленно приближался к конечной станции. Из окна вагона был виден берег, усыпанный какими-то нелепыми сооружениями. То ли дома, то ли склады, то ли верфи. Понять невозможно. Между ними росли деревья причудливой формы, они как будто пытались спрятаться от знойного солнца и оставались в тени зданий. У многочисленных причалов стояли краны, торговые и военные корабли. Мне казалось, что бухта расширялась и я узрел синюю, настоящую морскую воду. Перед самым прибытием на вокзал из окна на миг показалась вся гавань. Безмятежному, чистому морю не давали покоя корабли, катера и паромы пересекавшие бухту вдоль и поперёк. Я не знал, бывает ли еще другое море, но мне хотелось чтобы оно было иным, не похожим на увиденное из окна вагона.