Она получит письмо. Вскроет конверт. Увидит рецепты – почти билеты в мир без ощущения собственной незначимости – когда все тело трещит от чьей-то швейной машинки – и все движения происходят на уровне вынужденной ментальности. Впрочем, слова мои не стоит воспринимать буквально. Я думаю – и мысли мои – скользкие, вязкие – почти болотистый ил, чтобы быть просто илом – необходимо еще немного дожить. Воскреснуть, сдвинуть мраморные застенки надгробия, возвышающегося надо мной (на тонком, едва уловимом, вне телесном уровне) и забыть о суете, дышащей в затылок, не смотря ни на погоду, ни на очереди на кассах местных супермаркетов, гипермаркетов – упрощаюсь – стоит ли прерывать поток почти странных рассуждений? Будет ли она?
Начинать рассказ всегда сложнее всего.
Ты воспринимаешь чуждые тебе руки не так, как воспринимал до этого свои руки. Пальцы Другой созданы для той непосильной работы, которую ты никогда не исполнишь в силу своей естественной наглости. Линии на ладонях Другой – тайные маячки – оставь во мне что-то такое, чего я даже не подозревала. Лиши меня структуры. Лиши меня необходимости быть мной.
Ее зовут Лара. Имя ее дышит сквозь жабры заблудших дельфинов. Лара. Звучит. Играет. Отражается от плохого маникюра арфистки. Летит по залу уютного ресторана. «На ужин я буду свеклу. Плевать я хотел на ваше меню. И добавьте лайма». Лара. Переливается в сережке. Играет помадой на воротнике рубашки. Белой. «Не хорони меня в просто белом платье, хорони меня только свадебно. Свадьба – репетиция похорон».
Она получит письмо.
Ей ни к чему все эти письма.
Вчера она пошла в парикмахерскую. «Девушка, мне каре». Рыхлые, пропитанные краской и сигаретами, волосы падают на пол. Остригли. Посвежела. Минус пять лет. Плюс пять лет. Какая разница. Я склонен к минусу. Я всегда иду навстречу мчащимся поездам и минусовым балансам. Я уравновешиваю целую страну. Я ее маленький китайский болванчик. Она потрет своей рукой мой живот, загадает желание, прикусит губку и оно сбудется.
Птичка Лара. Ротик-клювик. Глазенки покатые. Покатый лоб. А глазенки к чему? Пусть будут. Я не умею работать с компьютерными программами. Они разрушают внешние проявления моего мозга. Щебечет. Ошибается. Я же филологически неровен. «Научись говорить, ты скверная, неумная девочка». Зря так.
Шейка. Короткая у нее шейка. Чуть полноватая. Ненавижу худых. Не бросать же их сухопарые тела на прокорм охотничьим псам? Всегда хотел остановиться на сытом буржуйском укладе, разбить японский сад, купить охотничьи угодья, построить конюшни, псарни. И чтобы у меня было много наложниц.
Грудь хорошо очерчена. Видно. Стесняется. Покупает белые гольфы. Меня бесит белое. В нем очень много лжи. Белое напоминает мне детство. Я хотел клеить самолеты и отправлять их в конвертах чумазым турецким друзьям, а мама отвлекала своей болтовней. "Тебе сварить картошечку? Тебе нарезать салат?" Да пошла ты на хер, мне твой салат все равно, что фортепиано глухому. Мне твоя картошечка вот где! Показываю на горло. Мне уже там ее картошечка. Лара, сука, сними белый гольф, дай полюбоваться грудью. Обвиснет же после родов.
Талия. Такое. Не очень тонкая. Но я же не педофил. Мои часики подобны бомбе. Столь высоко парят как и речь.
Остальное не важно.
Читает мне свои странные стихи. Спорит. Не по нраву ей Жижек. Она склонна не верить в цинический аспект идеологии. Миром правят чайники. Хлюпают носом. Разливают кипяток. Попадают мимо чашек. Волдыри вздувают скатерти. Чашки ноют, мучимые жаждой и бесами. Демоны прыгают мимо чайников.
Эх, лукаво все...
Лара хочет много денег. Ларе нужны деньги на завтрак, обед и ужин. Она не играет со мной. Она прямо говорит. Дай мне пачку зеленых купюр. Я их тщательно пережую и сделаю тебе кофе. Я не женщина, я кофемолка, кофеварка, кофе, простой, черный, какая-нибудь арабика с привкусом эфиопии, только кожа моя бледна.
Я не хочу денег. У меня есть весь мир. Разве этого достаточно? Разве не это булыжник, попадающий в одно и то же окно?
Лара работает медсестрой. Утром укольчик, днем укольчик, в обед - укольчик. завтраки, обеды, ужины. Таблеточки.
Девочка моя, дай мне фенозепамчик и запить. Не воды. Давай что-то алкогольное. Сильное. Чтобы упасть навзнак. И линии такие четкие, такие ровные.
Там, за линией реанимации царит покой. Черти строгают кожу. Кожа падает хлопьями и тогда земля покрывается кромкой чистейшего снега. Боли нет. Телу все равно. Хочется пить воды.
Ларочка, да не сумасшедший я, что вы вяжете мои руки и ноги плетеными канатами.
В аду все говорят на английском и русском, изредка на немецком.
Я не ручаюсь за всех.
Ларочка гусыней ходит мимо наших коек. Гогочет.
Красными крестами устлана дорога домой.
Лара.
Я ей колечко обручальное, а она мне....