Глава 4
Летом Наташе предоставили отпуск.
- Куда поедешь? – спросил Егор Дмитриевич.
- Хоть на недельку в город, соскучилась по шуму. Кажется, вечность прошла - так тянется время. На трамваях покатаюсь, в луна-парк схожу…
- А ты б хотела, чтоб оно того - фюйть, и не заметила, как старость подбирается?
- Нет, - рассмеялась она. – На людей посмотрю и назад.
Егор Дмитриевич и Ирина Александровна собрали ей сумку и, как свою дочь, проводили до парома. Народу на пароме было много. Всем куда-то надо, все спешили.
Переправившись на пароме, Наташа поспешила на посадку.
Пароход стоял у даурской пристани.
Егор Дмитриевич долго сидел на дрожках, позже стоял на крутом берегу, наблюдая за еле заметной пристанью, и нервничал: Как она там? Всё ли в порядке?
А она стояла на палубе и махала ему рукой. Казалось, совершенно чужие люди, а родственные чувства с каждым днём усиливались и усиливались. Она чаще стала приходить на семейные вечеринки. Невидимый голос Артёма притягивал такой же невидимой силой. Зимние субботние вечера наполнялись искренним теплом их отношений.
Послышалось шипение, и всю пристань заволокло паром, никого не видно, длинный гудок резанул сквозь людской непонятный шум. Завертелись колёса. Дрожь пошла по всему корпусу. Шлёп-шлёп, шлёп-шлёп, - слышалось из-под палубы. Скрежет якорной цепи. Ещё гудок – длинный, прощальный.
Резко развернувшись, пароход, качаясь на собственных волнах, шел по течению вниз.
Курс на Север.
В бело-голубой дымке растворялась Даурская пристань. Наташа смотрела на берег, где кое-как виднелся Егор Дмитриевич. Видел он её или нет – она не знала, но теплота его отношений чувствовалась как та «малиновка» в морозный зимний вечер. Повезло ли ей – она не знала, просто - радовалась жизни, радовалась тому, что едет домой, что она уже взрослая и это первый отпуск.
В каюту не пошла. Душно. Разглядывала берег: то с одного борта, то с другого. Пейзаж менялся один за другим: то берег пологий, то скалы, то ширь как на море, то узкое место. Пароход приближался к берегу так близко, что на фоне огромнейших скал ощущалась приличная скорость, то опять – тиховодье - стояние на месте без движений, лишь дрожание корпуса и шлёпанье колёс.
Через три часа – Красноярск, а сил нет, голова всё ниже и ниже клонилась на перила. В этот момент она превращалась в летящую птицу. Перед ней стремительно проносилась вода, проносились деревенские эпизоды, она видела совсем другую жизнь, отличную от той, которую покинула всего несколько часов назад. Ей хотелось лететь и не думать ни о чём, но ветер сильно толкнул её в спину.
Она встрепенулась.
Ужасные мысли вернули на землю. «Так можно и нырнуть».
Похолодало.
Наташа поёжилась и опустилась в каюту. Полумрак. От спёртого воздуха в каютах было душно, донимали комары и мошкара, но лучшего места не было.
Примостившись на свободное место - заснула. Несколько секунд она позволила себе помечтать и представить, что построили новый клуб с библиотекой, с танцевальной площадкой, что пришли из армии ребята. Она б смогла их всех развеселить и заинтересовать, чтоб остались в деревне.
В конце концов - улыбнулась собственным фантазиям и покачала головой. Именно такой судьбы она и желала для себя. Она ещё не представляла, чем заинтересует парней, но очень скоро так и будет, только в другой деревне.
За этот год она соскучилась по матери, по городу. Людская суета была уже в диковинку, ей хотелось потолкаться в толпе движущейся улицы, почувствовать запах нагретого асфальта. Однако сейчас Наташа устала и, сложив руки лодочкой, спала в душной и пропахшей потом каюте. Проснулась от резких толчков.
Пароход стоял у причала и тихо попшикивал густым паром. Людской гул то нарастал, то затихал. Люди с вещами толпились у трапа.
В городе Наташа встретила однокурсницу - училась не очень, но дружила с деканом, в результате – работа в центральной клинике, перспектива…
- Как ты смогла? – без всякого умысла спросила её Наташа и, услышав ответ – удивилась. Её поразила откровенность, с которой ответила подруга.
- Я придерживаюсь другой точки зрения относительно невинности, - улыбнулась девушка. - Иногда жизнь преподносит такие сюрпризы… неприятный час, делает тебя счастливой на всю жизнь, а приятный - наоборот...
- Ах, вот оно что!? – удивилась Наташа.
- Фи, можно подумать...
Ей стало неприятно разговаривать с подругой. Сославшись на нехватку времени, она побрела по улицам города, не зная куда деваться. Домой идти не хотелось. Механизм продвижения по хитрым лабиринтам жизни не давал ей покоя.
- Не может быть, чтоб все такие… не может…
В мыслях выплывали люди, которых она встречала: Василий, Егор Дмитриевич, Шура… - ни один из них не хитрил, не искал чего-нибудь сверхъестественного. Жили своей жизнью и радовались, как можно только радоваться счастливому человеку. А для счастья им требовалось очень мало – сносную работу, любимого человека, да в выходные дни попрыгать со всеми на танцах. Время жить, - думала Наталья. – Перевороты, восстания ушли в небытие. Войну преодолели. Власть крепкая. Умных людей маловато, а где их наберёшь? Сами должны поднимать деревню, сами. Люди хорошие. Им бы чуть-чуть помочь, они ж горы могут свернуть…
Каждый день она гуляла по улицам города и открывала для себя что-нибудь новенькое, раньше не заметила бы, а сейчас…
Она не заметила, как дошла до Енисея. Вдали виднелся зелёный остров и мост, соединяющий два разных берега. Несколько теплоходов стояли под разгрузкой. Матросы драили палубу. Серая пыль графитового завода оседала везде. Она провела пальцем по кофточке.
- Фу, ты, гадость какая, - пыталась стряхнуть въедливый графит, но оказалось, что больше замарала. - Как здесь живут? Три дня, а в носу уже чёрная корка. В деревне другое дело. В деревне воздух пьянящий, пропитанный запахом хвои, сладковатый от сена, кисловатый от молока, но чистый, лёгкие разрываются, не надышишься.
Придя в себя, она села в грохочущий трамвай, и поехала домой.
- Мам, как ты относишься к тому, что после отработки я останусь в деревне.
- А здесь что места не найдётся?
- Место, может быть, и найдётся, а вот людей, таких как там, я здесь не найду.
- Ну, жить-то тебе, и всё-таки я б не советовала. Люди везде разные – есть хорошие, есть и плохие. Если на это смотреть… понимаешь, жизнь состоит из многих позиций, а что там? Ничего! Вот и подумай, где лучше. Человек живёт один раз…
- Мам…
- Что мам!? Здесь всё, а там даже сраного клуба и то нет, не говоря о жизненно важных, а ты…
- Ну хорошо, я подумаю.
- Думай, да лучше думай. Случись что – помочь некому! Ваши там чесночные да ореховые настойки до одного места…
- Мам, я там нужна, меня уважают, а это немало.
- Как бы не получилось, что когда поймёшь – будет поздно.
Наташа не стала спорить с матерью, ушла к себе в комнату и плюхнулась на кровать и лежала поперёк неё без движения. В голове проплывали зимние вечера, пельмени, улыбающийся солдат…
- Мам, слушай! – вскочила она, - если б ты хоть раз увидела и пообщалась с ними… да, это провинциалы, но они обладают таким магнетизмом!
Наташа рассказывала с таким восхищением, что мать не стала её отговаривать.
- Поживи там, подумай. Конечно, мне бы хотелось, чтобы ты была рядом с нами, в городе.
- Мам, хорошо там, где тебе хорошо.
- Согласна.
- Вот и не возражай.
- Доча, я разве возражаю? Я просто говорю, у меня больше опыта, я больше видела, вот и хочется удержать тебя, чтобы ты не наделала глупостей.
Ночью, в постели, Наташа смотрела в потолок и думала. Слова подруги прилипли репейником, и не могли отстать. «Нет, я так не могу». Она облегченно вздохнула, что ей предоставлено право, самой решать, как распоряжаться судьбой: где жить, что делать. Никто не мог изменить её решение, никто.
С этими мыслями она ещё долго ворочалась, потом все-таки, свернулась калачиком и уснула.
Утром прошлась по магазинам и, набрав различных подарков, с хорошим настроением возвращалась домой. Открыв дверь, с порога крикнула:
- Мам, помоги разобрать! Не забыть бы кого, а то обид будет…
Подошла мать.
- Вчера заведующего видела, обещал помочь… надо бы коробочку конфет…
- Мама не надо, я сама разберусь, где лучше, где хуже, договорились?
- Что-то я тебя не пойму, то ты жалуешься, то «не надо»…
- Мамочка, - она обняла её и поцеловала. – Спасибо за заботу. Понимаешь, не хочу быть пресмыкающейся, хочу быть личностью. А личностью я буду, вот увидишь. Они еще будут пресмыкаться предо мной. Я сама дохожу до всего, а они… ты же хотела меня по этому следу направить. Мама…
- Я ж как лучше хотела, - оправдывалась мать.
- Мам, ну зачем унижаться, зачем? Они ж потом смеяться над нами будут. Не надо.
- Ой, смотри, не пожалела бы.
Мать сконфуженно пожала плечами и удалилась, а Наташа осталась одна. Перед глазами замельтешили отрывки прошедшей жизни: экзамены, распределение, когда ей предложили остаться в городе, но как?.. Нет, так оставаться она не хотела, и сейчас её гордость не давала признаков отступления. «Пусть будет хуже, пусть…»
Через два дня Наташа ехала обратно.
День выдался солнечный, медные буквы на передней части надстройки горели огнём, и водяная пыль, летящая из-под колёс, усиливала горение.
Иногда, порывы ветра забрасывали пыль на палубу, и щёки горели как в костре, но это скоро кончилось. Скалы закрыли весь свет. Всё стало серым и неузнаваемым. Енисей наморщился, показывая своё недовольство. Тяжёлое воспоминание нависло чёрной тучей, ещё чуть-чуть, и пустится ливень, но она с палубы не уходила.
Не уходил и солдат, наблюдающий за ней с самого Красноярска. Невидимый магнит тянул его к ней, но подойти он не решался. И всё-таки, не выдержав, подошел.
- Шли бы вы девушка в каюту, на палубе прохладно, да и никого нет.
- А? – спохватилась Наталья. – Нет, не пойду, мне здесь лучше.
- У вас губы посинели.
- А? Нет, нет.
Она была рассеянной, и солдата не слушала, лишь память что-то ей напоминала. «Кто он? Кто? Знакомые черты. А что если спросить? Нет, нет, а то подумает ещё…».
Не познакомившись, они простояли на палубе всю ночь, а с первыми лучами солнца палуба наполнилась народом. Солдат исчез.
Белогрудая «Сибирь» медленно подходила к пристани Даурска. Пассажиры толпились у правого борта, ожидая выхода на берег. Стояла и Наталья. Тут же у пристани стоял небольшой катер, пришвартованный к парому. «Вот и хорошо, не ждать».
Всё равно ей нужно на правый берег, а там ещё километров пятнадцать в глубь тайги. Бла-го, что идёт уборочная, попутных машин будет много, ну, а в крайнем случае – 15 км – не расстояние.
Сойдя по жидкому трапу с парома - заметила, как за ней увязался тот самый солдат. Она прибавила шагу – он тоже. Пришлось сворачивать с дороги и прятаться. Минут через пятнадцать вышла из укрытия. Солдат, примостившись на корягу, ждал.
- Давайте помогу, - потянулся он к чемодану.
- Я сама, - отдернула руку Наташа.
- Давайте-давайте, я же вижу как вам тяжело. Гостинца, наверное? – предположил солдат и улыбнулся. Его улыбка была такая знакомая, что Наташа невольно отшатнулась и открыла рот.
- Артем?
- Да, но я вас все-таки не знаю.
- Это неудивительно, я живу здесь недавно, а вашу фотографию видела у Егора Дмитриевича.
- Понятно, - сказал Артем и, взвалив тяжелый чемодан на свои широкие плечи, пошел по накатанной дороге дальше. Наташа с вещмешком еле поспевала за ним. Вскоре показалось облако пыли навстречу идущей машины.
- Вот и наш транспорт, - обрадовался Артем. - Разгрузится и назад. Зря ноги бить не будем. Давай присядем.
Он достал из мешка кусок хлеба и банку консервов, быстро открыл. Потом сошел с дороги и отломил две маленькие веточки. Из них получилось, что-то, подобие вилок.
– Присоединяйся, - предложил он Наташе.
- У меня тоже кое-что есть, - сказала она. - Мама в дорогу положила. Вот ведь и пригодилось.
Она достала домашние котлеты, сыр, колбасу...
Машина проскочила мимо и окутала их клубами пыли. Наташа невольно накрыла приготовленный стол какой-то кофточкой выхваченной из чемодана.
Пыль рассеялась, но долго еще ощущалась на зубах. В носу щекотало, и Артем расчихался. Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.
За спиной, отдельными пятнами синел Енисей, впереди тайга, глухомань, которая стала такой родной и желанной. Первый раз в жизни Наталья ощутила, что соскучилась по деревне, по деревенским людям. Хотя и городскому Артёму была тоже рада.
Место для обеда выбрали случайно, и всё-таки получилось хорошее и примечательное. Опушка леса, через дорогу - сенокос. Пашкин ключ. Здесь многие прохожие останавливались, утоляя жажду, отдыхали и слушали его журчание. О чём он говорил, никто не понимал, бормочет сам с собой, сверкая гладкими рёбрами камней. Ляжешь попить, и пьёшь, пьёшь… до ломоты в зубах, а оторваться не можешь. Хорошая вода. Дальше – непролазные дебри, тайга.
Продолжение следует. http://www.proza.ru/2012/04/15/909