ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Кошка-гиря и о том, как я буду плотски совершенен
Так всё-таки, что было со мной?
Ну да, кошмарный сон, да и только. И ещё – тягучий, липкий ужас.
Надо меньше пить,… а может, больше.
Веселей, Шура, встаём. Лихо, с радостью ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ, скидываю одеяло, сажусь на полке. Кровати у меня нет.
Я в своё время выбрал смелое дизайнерское решение. Предпочёл обычному дивану (его мягкость расслабляет) и кровати (её уборка утомляет) полку-диван купе вагона. Это идеал для маленькой квартирки и любителя спартанского быта.
Так вот, собираюсь опустить ноги на пол, но неприятное ощущение в левой ноге не даёт мне это сделать.
Обследую свою конечность и понимаю: рано, похоже, я поверил в то, что я представитель (пусть не самый лучший) эволюционно завершённых продуктов матери-природы на данный период времени.
Античудо, парадоксально кошмарная явь: на моей ноге шрам, которого раньше у меня никогда не было! Шрам который появился, по-видимому, этой ночью. И видимо, и пальпацией ощущаемо.
Вспоминаю ночь. Значит, поранив таракана, я покалечил себя?
- Ни хрена себе, - говорю я сам себе и обследую рубец на коленной чашечке.
Потом, во сне, я слушал песню в подземном переходе, общался с очаровательными Вакханками, глазел на звёзды. А ещё этой ночью (во сне?) на меня напала мразь и преградила мне путь к Солнцу. Чуть башку, а правильней будет сказать – туловище, не оторвала.
Слава Богу, туловище на месте, правда, с изъяном. Трогаю шею. Вроде, так и было.
И, в довершение этих кошмаров, этим утром я скрывался под личиной таракана от двух "не наших". Хичкок, да и только.
Не сошёл ли я с ума?
С трудом и с опаской встаю. Топ-топ, с болью в ноге, с кашей в голове, ковыляю в ванную.
Нахожу себя в зеркале.
Ну и какое изображение мы имеем?
Пропитая морда.
Шея чуть тоньше, но зато длиннее. На ней пропитая голова Два дня я пропивал свой облик…. Вернее сказать, променял свой фейс в хорошем состоянии, на потасканный, за сомнительное удовольствие от бесшабашного употребления спиртного.
А выражение лица?
Оно отсутствует.
– Растянул всё-таки паршивец, – поглаживая горло, говорю как возможно жизнерадостней, взбадривая себя, и уныло думаю о сопливом чудовище.
Смеюсь для реабилитации сознания.
Трогаю шрам, не рассасывается.
Снова хихикаю, шея не укорачивается. Ну, дела!
Есть привычка по утрам делать зарядку. Это одно из немногих моих хороших "привыканий". А так я сугубо порочное существо, ведь плохие привычки незаметно, как ползучие гады, превращаются в порок.
– Привычка пить – крепко, сладко. Привычка есть – много, жирно. Привычка жить – вольготно, с упоением, а иногда и с барышнями. Привычка делать вид, что всё хорошо, – ворчу про себя и подхожу к музыкальному тандему (магнитофон-приставка "НОТА" и радиола "РИГОНДА")
Включаю музыку.
"T.REX" – это чудо. Пока "НОТА"-трудяга согревается и, бессовестно фальшивя, набирает обороты, ищу глазами свой "спортинвентарь".
Гиря – это моя кошка Муся, уже готова и прыгает мне на руки.
Ленту с пышным бантом я привязываю себе к запястью.
Итак, исходное положение: ноги на ширине плеч, руки с Мусей вытянуты вперед.
Кузя (он у меня на подтанцовке) смотрит на бант и ждет начала зарядки.
Магнитофон перестал "тянуть", и гимнастика началась.
Итак, приседание.
Один.
Раз – два – три, раз – два – три.
А приседания-то не получаются, нога ноет, коленка не сгибается. Что делать?
Два.
Инвалиды выполняют упражнения "по-инвалидски", в щадящем режиме.
– Ра-а-з – два-а, Ра-а-з – два-а.
Три.
Каждое упражнение (это я так недавно придумал) делаем столько раз, сколько мне лет, плюс десять. Тридцать семь раз.
– Ра-а-з – два-а, Ра-а-з – два-а.
Четыре.
А может я умирал этой ночью? Думаю о смерти. Накатывает и накрывает волна памяти. Мне четыре года. Двери, за которыми познание жизни, открыты настежь. Первая ложь. Ложь о смерти. Первая потеря. И нанесла мне эту утрату смерть. Вырвала из жизни мной любимоё.
Пять.
– Ра-а-з – два-а, Ра-а-з – два-а.
"Пропала кошка Муся. Мне, четырехлетнему мальчику, сказали, что она скоро придёт, и я каждое утро бежал на кухню, надеясь увидеть её, весёлую и красивую. Наливал в миску свежего молока. Проходили дни, но её всё не было и не было".
Шесть.
– Ра-а-з – два-а, Ра-а-з – два-а.
"Вот в очередной раз пришагал на кухню посмотреть, вдруг киска вернулась. Миска стоит нетронутой. Да, грустно. Я решил спрятаться под большим обеденным столом, чтобы испугать, нет, неожиданно порадовать вошедшую на кухню маму, выскочив из укрытия. Я затаился, наблюдая через бахрому скатерти. Хлопнула дверь. Не Муська ли это пришла? Нет. Появились пахнущие гуталином папины сапоги".
Шесть.
– Ра-а-з – два-а, Ра-а-з – два-а.
"Знаешь, что Верочка, – обращается он к маме, – Мусину миску можно уже убрать, не вернётся она. Старая уже кошка была. Наверное, она ушла УМИРАТЬ".
Шесть.
– Ра-а-з – два-а, Ра-а-з – два-а.
"И стало мне невыносимо пусто…. И уже сквозь, накатившее во мне рваное, безобразное, в лохмотьях страха, горе, смутно слышу, как мама отвечает: "Пусть ещё немного она постоит. Сашенька Мусю очень ЛЮБИЛ. Заботится, вот каждое утро молочко наливает. Пусть пройдёт время, ЗАБУДЕТ, потом и миску ставить не будет". Слёзы потекли из глаз."
Семь.
– Ра-а-з – два-а, Ра-а-з – два-а.
"Я беззвучно заплакал под столом. Никогда, никогда, я её не забуду. Пропала надежда. Так и заснул, всхлипывая, облокотившись на резную перемычку между двумя тумбами старинного стола, думая о Мусе, о лжи, о смерти."
Восемь.
– Ра-а-з – два-а, Ра-а-з – два-а.
"И приснилось мне, что я сплю в своей кровати-качалке, мне тепло и уютно. Сквозь сон вижу, как мама подбрасывает дрова в большую, красивую печь. Дрова трещат, сухо тараторят меж собой. Им, мирно умирающим, радостно оттого, что приносят добро, уют и ласковое тепло очага, согревающее людей…"
Девять.
– Ра-а-з – два-а, Ра-а-з – два-а.
"Я думаю о том, что больше нет у меня кошки. У меня, у мамы, у нас, и больше у никого-никого. Просто нет, и больше никогда-никогда не будет. Не прыгнет утром больше она на кроватку, раскачав её. Не разбудит она меня завтра, сладко мурлыча, ластясь."
Десять.
– Ра-а-з – два-а, Ра-а-з – два-а.
""Мороз будет, раз наша Муся лезет под одеяло к нашему Сашеньке", – вспомнил как недавно, произнесла это мама. Не скажет она больше так никогда-никогда. Пропала Муся навсегда. Ушла умирать."
Одиннадцать.
– Ра-а-з – два-а, Ра-а-з – два-а.
"И я увидел как она, понурая, вошла в холодный лес, легла на бочёк в кучу опавших листьев, положила под пушистую голову лапку и стала умирать."
Двенадцать.
– Ра-а-з – два-а, Ра-а-з – два-а.
"А мне в кроватке здесь тепло и уютно.
Тринадцать.
– Ра-а-з – два-а, Ра-а-з – два-а.
"Смотрит Муся, в последний раз, на лесную жизнь не моргая своими, родными для меня, огромными глазами. Вот пошёл мягкий пушистый снег. И снежинки, удивительно красивые снежинки, падают на мою дорогую Мусю. Она не мурлычет, не играет, как это было недавно, не встряхивает их. Неторопливо, печально кружась, опускаются снежинки на её глаза, которые с удивлением, жадно смотрят на гуляющих по лесу прекрасных оленей с золотыми рогами, на беззаботных зайчиков, которые прыгают вокруг, играя, на полёт сказочно красивых птиц".
Четырнадцать.
– Ра-а-з – два-а, Ра-а-з – два-а.
"И вот волк бродит рядом, совсем не страшный. Медленно падают снежинки на широко раскрытые глаза. Холодные глаза. Ложатся и не тают. Тихо снежинки укладываются спать. Ушло в бесконечность тепло. Оно меня больше не согреет, я буду помнить его всегда… Тепло детства…"
Пятнадцать.
– Ра-а-з – два-а, Ра-а-з – два-а.
"Стоит, в грустном и счастливом, незаметно ушедшем детстве, в углу у холодильника Мусина миска, всегда полная молока… Она это больше некогда, никогда не увидит своими, запорошёнными снегом, глазами."
Шестнадцать.
– Ра-а-з – два-а, Ра-а-з – два-а.
Хватит грустить.
– Ра-а-з – два-а, Ра-а-з – два-а.
Другая кошка, кошка-гиря смотрит на меня, недовольно прищурившись. Видать, не нравлюсь я ей сегодня. Я и сам себе противен.
А вот Кузя – молодец. Прыгает за бантом с котёночным энтузиазмом, смешно кувыркается и радуется сегодняшнему дню.
Семнадцать.
– Ра-а-з – два-а, Ра-а-з – два-а.
Веселье кота разделяет и Марк Болан, таинственно мурлыкая:
"Metal Guru is it your
Metal Guru is it your
Sitting the in your armour plated chair
Восемнадцать.
– Ра-а-з – два-а, Ра-а-з – два-а.
Metal Guru is it true
Metal Guru is it true
All alone without a telephone…"
Девятнадцать.
– Ра-а-з – два-а, Ра-а-з – два-а.
Вспомнил ночные "приключения". Эта туннель-артерия к свету. Точно, я сегодня умирал. Кто меня вернул к жизни?
Двадцать.
– Ра-а-з – два-а, Ра-а-з – два-а.
Очко!
– Ра-а-з – два-а, Ра-а-з – два-а.
...двадцать шесть.
Двадцать се-емь.
Тяжело. Еще десяточек "капель" физических усилий – рьяности для здоровья.
…тридцать шесть….
– Ра-а-з – два-а, Ра-а-з – два-а.
Тридцать семь!
Всё! На сегодня одного упражнения хватит.
Жалею себя, свою ногу. Ленюсь.
А если не лениться, то к своему последнему "круглолетию", годам так к девяноста, я буду плотски совершенен. Ведь количество повторений каждого упражнения приблизится к сотне.
Моюсь, бреюсь по памяти, на зеркало больше не смотрю, чтобы не расстраиваться и не "закомплексовать" в хлам.
Нога вроде не болит, если не думать.
Мой рупор рок-н-ролла "НОТА-РИГОНДА" стал опять бессовестно портить музыку, вымаливая своим завыванием бережное к нему отношение и ремонт. Единственное что, это "головки", мокрой от спирта ватой могу ему протереть, и всё.
У меня, не забалуешь!
Грубо бью ему по клавише "ВЫКЛ", да так, что "маг" басовито взвывает от боли, и удаляюсь на кухню.
Кормлю дражайших домочадцев.
Для цветов – тёплая вода.
Для кошек, тресочка из холодильника.
Для меня – цикорий с молоком, колбаса российская с батоном "К чаю".
"К цикорию" булок нет. Нехорошо. Цикорий – напиток пролетариата. А почему колбаса российская, а не РСФСэРская? Идеологически, как кто, не выдержано. Нехорошо это, не по-коммунистически.
Был бы Ленин, он про руководителей мясопромкомбината сказал бы: "С этой сволочью надо расправиться так, чтобы на все годы запомнили".*
Это если у него настроение хорошее, а будь оно плохим, он бы порекомендовал: "Расстреливать никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты".*
И в продуктовой лавке тоже навел бы он революционный порядок, чтобы идеологически бдели и пролетариат шибче уважали",– ехидно, по-чёрному, пошутил я в мыслях.
Ем стоя и шарю глазами по углам кухни. Где ты, таракашка, как твоя лапка? Где мои тапки?..
* - из писем В.И.Ленина. "Моя маленькая лениниана" Венидикт Ерофеев.