1.
Сон. Ночь, я в местности, сплавленной из двора моего детства и какого-то индустриального пейзажа. Везде бетонные ограды с колючей проволокой, крашеные в белый. Я встречаю какого-то забытого персонажа из прошлого, мы о чем-то говорим, и выясняется, что мне нужно пройти коридором из этих ограждений (по одну сторону ограда, по другую – завод), чтобы прибыть в пункт назначения, для меня необходимый. И вот я иду, ночь, облака такие рваные, небо без звезд, редкие фонари, и вижу впереди группу молодых людей. И вдруг слышу цоканье множественных когтей по асфальту, понимаю, что это бежит стая собак. Я быстро добегаю до группы, и вклиниваюсь между ними. Тем временем собаки приближаются к нам, заходят с тыла, где как раз я и нахожусь. Я хватаю какую-то маленькую девочку и стараюсь, чтобы между мной и псами было ее тело, чтобы если че ее зохавали. В результате ее таки захавали, и стали хавать нас, а мы все идем вперед, и скоро уже поворот на аллейку, которая ведет к дороге. Даже не идем, а бежим. А по пути собаки нас хавают. И затрепали они мне ногу, жестко так, и других тоже трепают. И осталось в результате нас трое, всех остальных захавали. И бежим мы, а бежать неудобно, потому что куски мяса с ног болтаются, на них наступаешь, и скользишь местами. Ну я свой кусок отрываю, и говорю двум оставшимся, которые девушки, чтобы тоже отрывали, так бежать удобнее. Ну они отрывают, и мы убегаем на фиг от собак. Выходим на дорогу, идем влево. Там огни, деревенька какая-то, стучимся в домик, там никто не открывает, входим в него, там такой предбанник заваленный кучей обуви, и пальтишки на стене висят. А на улице как раз холод начинается жуткий. Ну мы обулись, оделись (хотя и до этого вроде обутые были), и только выходим слышим – старуха со стариком разговаривают о чем-то, грят, ну вот новенькие прибыли, посмотрим че с ними да как. Мы выходим, и думаем, возвращаться до развилки не будем, пойдем дальше вправо, посмотрим выход. А там дорога в гору, и уже не деревенька, какие-то высотные здания. И открывается вид на разрушенные остова небоскребов, только бетонные рамы с железками, и от небоскребов типо трехэтажные пеньки. И видно все это снизу, и понимаем что это блин зона с аномалиями, там сталкеры в страйкбол играют боевыми пулями. Ну и стремно стало – поняли не пройдем, стали возвращаться. И только доходим до поворота на аллейку, понимаем, что там же блин собаки, зохавают. Идем обратно в деревню зачем-то. А уже светает, по пути нам дети попадаются, и они так хищно на нас смотрят, и улыбаются тоже хищно. И мы видим что-то вроде детского садика, и понимаем, что этих собак воспитали эти дети, а этих детей – жители деревни, и так жутко становится от этого, что мы решаем – пофиг на собак, эти безумцы страшнее. Идем опять до развилки, а по пути девочка хищно так грит – вам еще с милицией и полицией разговаривать. Ну и все, проснулся я.
2.
Летний день, солнце вечер. Еду в трамвае, рядом подсаживается девушка в юбке и куртке с очень длинными ногами, настолько длиннющими, что по идее она должна быть ростом метра 2,5. Перед ее левой коленкой фиолетовая вмятина-синяк, как от перетягивания веревкой. Она улыбается мне, мы о чем то разговариваем, все это время сидя, она выше меня на полторы головы. Потом встали, я оказался выше. Потом сумбур, не помню, в итоге я с тусой возле авроры, куча девок и парней. Начинается война-обкидывание фруктами, какой то парень дает мне половину кислого плода, у меня идея «намылить» сиськи девушек, что я и делаю. Девушкам нравится, они не сопротивляются, я ощущаю их груди, некоторые под лифчиком ,некоторые без. Потом от этого плода у меня остается только кожура – весь сок ушел на девок. Я встряхиваю эту кожуру, и вместо нее на бетон шмякается кусок белой ткани, с надписями фломастером синего и красного цветов. Это девоньки каким то образом успели написать, каждая на свой лад, какой я клевый.
4.
Папа, высоченный, юный, в сером свитере, ночью, освещенный еще более высоченным фонарем. Понимаю что я ребенок. Тяну к нему руки, они короткие, но дотягиваются, и глаза поднимаются к уровню груди. Ощупываю его шею, а кожа как картофельный клубень, мясистые белые щупальца шелестят по пальцам, и, отрываясь, падают на асфальт.
Сон [Х], приснившийся мне 8 лет от роду, повторявшийся около 3х раз с незыблемой точностью в более старшем возрасте. Рассказан в 14 лет ровеснице в лагере.
_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _
Огонь. Много огня. Целая стена из огня, сквозь который несутся скелеты всадников на скелетах коней. В фокусе не более двух конных, стена и воины перекрываются кадрами из второго терминатора, где Сара Коннор стоит перед сетчатой оградой. Осознание, что на месте Сары я, вид из глаз. Ощущение давления, приближающегося ужаса. Переключение канала. Мультфильм «фильм!фильм! фильм!», кадр с девочкой, вприпрыжку идущей по траве, в руке цветок. Музыка и детский голос поет «ляляля», все это сопровождается острым страхом. Затем изображение титанической железной гири, на которой написано «32 кг», которая несется к Земле. Земля в миноре, гиря нет. Кадр с девочкой\кадр с гирей. С девочкой\с гирей. Страшно. Звук объемной низкочастотной волны, перекликающийся с «ляляля». Далее - физиологический сумбур, и я под обломками железобетонной конструкции, из под которой виден опаленный город, по которому идет расчет солдат в рогатых касках.
6.
Сижу значит, курю в комнате у себя. А курить низя – володя с мамой гавкают по поводу. Ну я такой пялюсь в моник, темно, но за шторами на улице знаю, что день.
Иду на кухню. Там подхожу к балкону, и вдруг спиной чую, что херь какая-то надвигается. Короче оборачиваюсь, а там мама пританцовывает, двигая полным телом своим, на меня смотрит исподлобья улыбкой, и ко мне движется. Я такой шаг назад, и вдруг хоп так и слева другая мама, но лысая, на полу, и такая же полная. Извивается, и тоже ко мне ползет. Ну я вообще путаю, и отступаю на неширокий балкон наш. Дверь закрываю, оборачиваюсь, и сажусь банан жевать. А напротив третьего этажа у нас здание высотное, ну я банан жую, смотрю на оранжевую кладку декоративную, и вдруг так ооп – и во рту корешок кожуры банановой, а на вкус как шашлык без соли, и главное грубое такое ощущение на языке. Ну я поднимаюсь и вижу выросшую откуда то пристройку на месте гаражей. Типа котельной из детства – советская, крошащегося кирпича красного, а наверху воздухоотводы и этот, как его - битум. Ну и там дети полощатся в лучах предзакатного солнца, такие, продуманные вроде дети, точнее пустоголовые все как один. Ну и один подходит к краю этого битумного настила черного, глядит вниз, на меня, и улыбается, говоря что-то. И главное спрыгивает такой, прикинь. А вниз не три этажа, а сантиметров шестьдесят уже. Ну я такой через балкон перемахиваю, и к нему. Он чет говорит такое, я оборачиваюсь, а сзади дверь черная приоткрывается, люди мерцающие проходят, и ящики почтовые видны, то ли черные, то ли бирюзовые. Ну я иду дальше, и вдруг – дождь. Такой ливень, тонны воды просто с неба. И парень впереди между зданиями. Между нами – детская площадка, мокрый асфальт, земля, а по бокам плитки тротуарные воду лопатят, купая своих деток- листочков. Желтых, ). Ну и мы с парнем сближаемся, он такой трипропопер, и спрашивает у меня есть че чиркнуть, ну я грю, точнее достаю зажималку, он такой храп меня за предплечье, и грит гони монету. Всю. Ну я вырываюсь, отступаю, и вдруг чую движение какое-то копошачье в трусах. Запускаю руку, достаю – крыса. Парень начинает румяно хохотать «ааааххха он пикрявый». Кидаю крысу прямо, летит влево. В воздухе все еще крыса, приземляется к деткам-листочкам – нутрия, только маленькая, и с зубами из верхней губы вверх. Ужиком главное поплыла такая по лопатам-плиткам, и растворилась.
Ну иду дальше, а ночь уже, епт. Ну и я такой от кобылы шарахаюсь, потом понимаю – конь, в яблоках, сцук, мог лягнуть передним. А справа бомж какой-то гримасу лыбит. Ну и только на дорогу выходь – и разлепился.
(Лешик ты лапуня).
7дьмой.
Солянка из предшествующего. Киты, среди айсбергов, и в то же время, теплый морской ветер, сдувающий эти айсберги и заменяющий китов на акул. Естественным образом ты колышешься в открытом бирюзовом океане, солнце бьет по лицу через завесу перинистых кучек. Еще более спонтанно вдалеблизии уходит от тебя пиратский фрегат с огромным задом. Все четче некуда. И веселее некуда, эгегегей, тревожная шпажка. Жидкие кристаллики бриза диагонально и баллистически пролетают выстрелами перед твоим носом. Ты понимаешь, что тебя выкинули за мелкое шулерство. Смутным и темным сном вспоминается ночная попойка. И вот тут както-не слишком спонтанно ты причаливаешь к острову, где пальмообразно колышется тропическая растительность. К тебе примыкают твои лучшие друзья, и вы отправляетесь в огромную, вытесанную из серого, пасть гориллы. Горки. Вниз, в коричневое с огоньками. Посередине вы зависаете на платформе, и вас начинает раскручивать обратно вашим ожиданиям, гравитация также дает сбой. Затем вы сумбурно падаете на дно, но только пачкой. Вы разделяетесь, для удобства поиска выхода. Естественным образом с лучшей другой ты ебашишь финального рб. Он представляет из себя резную статую, превратившуюся в намазанного воском пернатого нехристя.
Ну и естественно наверху ночь, прохлада, малиновые огни в фотнанах далеко внизу. Естественно взгляд приближает. Следом ноги. Начинается какая-то чехарда, клубная музыка, терки про нравится не нравится, серость, отствет фонарей, которые круглятс я по ходу серпантина бетона. Здания невхерственно-коммунистические. Наложенные на топовый клуб, а? Мечта шпината. Ну и все, теплоход какбы намекает. Ноги до пристани. Да, справа, белый такой, серит в свете луны. Ну и добро пожаловать на борт, блеать. Естественно дадим. Ну и с масками так оооп и вниз в ночное дефиле рыб и – кто бы подумал? – рапанов. Звезды, ежи, ни одной приличной твари. А лунное небо из под толщи и призмы невхерственно-мягких волн, каково? Да блин никак, если ты уже не с другой собираешь раковины, а в бронескафандре висишь в пустоте рядом с батискафом, вокруг светодиодные пуцки шныряют, единично, естественно. И ты не понимаешь, то ли акула ловит тебя на свое жирное брюхо и кинжальную пасть (синтез белой и няньки), то ли ты всего лишь приманка, в которую вживили программу сбора полезной фауны. Оказалось второе. Подъем – тебя и батискафа, и вот ты уже на палубе нефтесборщика воркрафтовского. Но переоборудован он именно для отлова больших таких белых. Ну и она не заставляет себя долго ждать, как вскочит из-под взмория, чуть не взнырие весь экипаж. Ну лан, дальше тягучка, страшнючка, и сошла таки с крючка, или нет, не помню.
И вот замыкается сон опять островом. Только там разводы какие-то липкие, причем с туземцами, которые одеты, как на сафари. В чем суть разводов не помню, помню копьем нехило так друг друга потыкали с дистанции, потом фрап фрап, и плывем по озеру, которое как подземное, только небо видно. Ну в смысле цветовая гамма башен скал и воды, а нет, еще примешивается в отражении солнца, чистейшем таком отражении, нежно-лиловый с малиновым. В общем красивая вода такая, аж приятно плыть. И лодка красивая, тонкая, с длинным носом. Дальше начинается земля санникова, а потом просыпие )
8
Мой дом. Третий(снизу 9й) этаж. До перилов балкона вода. Томбрейдерский прыжок, дно. У моего балкона, покачивая гигантскими плавниками, завис кит.
9.
Бледное утро. Непонятно, может ли это быть закатом. В квадрат панели окон или двери, которая находится в лифтерской будке на крыше, видно розово-оранжевое небо и кусок высоковольтного столба. Внезапно оно светлеет, просвечивает рассветом изумруд стратосферы в дыры отсутствия облаков. С неба из точки вырастает и спускается изящный летательный аппарат на трех осях, с полуссеченным подобием колеc/антигравов, небольшая кабина расположена неожиданно, с восходящим покатым кузовом спины.
Сон переключается в перевертыш. Все стирается, перед взором – спаренный остров с зеркальным отображением внизу. Наверху день, ослепительно светит солнце. Низ в тени, остров окружен сферой тонкой мыльной эссенции. Да нет, обычный энергетический барьер.
На светлой стороне, на терассе башни, стоящей в вырубленной нише скалы, плавно обретается дева. Русые волосы, простое, холщевое платье. Полукружась, показывает морскую лазурь вдалеке, которая все же, учитывая компактность, не является полноценной.
Перевертыш схлопывается. Ночь. Хмурое небо испещрено ищейками прожекторов. Изящные, и не очень, очевидно, недостижимые для ПВО, из серо бурой выси, спускаются челноки. Они забирают людей, естественным образом забирают их на mothership. Я один из них. Мы блуждаем коридорами, выложенными ксенотропным орнаментом, здесь все функционально, но в большей степени кинематографично, чем.
Меня, вместе с другими заложниками подводят к электризованной кабине. Кабина встроена в столб, утопающий в куполе ксенотропной тьмы.
Нас возвращают тем же путем обратно. Далее сумбур. Мы спускаемся в лифте, нет, поднимаемся. Я мужчина и две женщины, одна из них вне восприятия. Мужчина в темной куртке, ботинках, ниже меня на полголовы. У нас начинается телепатический транзит, голова словно в тисках, сильная гальванизированность в центре/основании черепа. Он сообщает мне, что он лейтенант сил захватчиков. Задним умом я понимаю, что там, в кабине, из нас сделали агентов ксенов, что мой разум более мне не принадлежит, и что мыслю я исходя из интересов ксенов, как ксен, ловлю их передачи, и остаюсь собой постольку, поскольку органически тот же.
Вернее, не остаюсь собой, во сне сильное чувтсво отчуждения, фиксация на мысли, что психологически от человека во мне осталась лишь частица.
Далее – сумбур. Пробежки по канализационной системе, шляп шляп, фиксация на синтаксисе звука. Оружие на перевес, я снова человек, отныне – в рядах сопротивления.