Началась Страстная неделя. В Великий Понедельник мне очень хотелось сходить на службу в храм, но начальник – атеист, отпрашиваться у него не было смысла: всё равно не отпустит. А душа ныла и просилась туда, где в благоговейной тишине звучало молитвенное пение, мерцали свечи, и лики святых, казалось, были обращены только к тебе, чтоб услышать твою боль, твою печаль. Но в Страстную неделю мне хотелось в храм не для того, чтобы излить перед иконами свои беды, а разделить скорби, которые выпали на долю Спасителя, ибо я понимала, что мои житейские проблемы – ничто перед теми муками, которые Он перенёс, всеми преданный, оболганный, жестоко убитый. И в Великий Вторник после работы я всё-таки попала в церковь на соборование. В этом таинстве я участвовала впервые. В храме, кроме меня, было ещё человек двадцать. Батюшка, перед началом службы, оглядев паству, произнёс, чуть улыбнувшись: «Сегодня у нас одни женщины – жёны-мироносицы». Я внимательно слушала Евангелие, которое читал батюшка, и так живо представляла себе всё происходящее, что в тот момент, когда при помазании елеем кисточка коснулась моего лба, я словно перенеслась в Вифанию и ощутила себя на месте Спасителя, главу и ноги Которого помазала маслом и отёрла своими волосами некая женщина, приготовляя Его на смерть. Когда я вышла из храма, чувства настолько переполняли меня, что я старалась даже ступать осторожно, чтобы не расплескать их.
Вечером я легла спать пораньше и увидела странный сон. Будто бы я в горах и ищу какую-то заповедную дверь. Сумеречно и никого вокруг. И вдруг я увидела в скале дверной проём, низкий и узкий. Я протиснулась в него, хотя мужчина с тёмным пятном вместо лица, пытался преградить мне путь. Войдя внутрь, я увидела огромное светлое помещение, разделённое как бы на небольшие комнаты, в каждой из которых на кроватях спали люди, запелёнутые в белые одежды. В комнатах было очень много разных вещей, и я почему-то подумала об их бесполезности для спящих. Мне стало вдруг ужасно одиноко среди безмолвия, залитого ярким белым светом, и я вышла наружу, в тёмный мир, опять протиснувшись в маленькую дверь. Проснувшись, я стала размышлять о том, что же видела, и вдруг ясно осознала, что мне был преподан урок о тленности всего материального: люди изнурительно работают и даже предают и убивают друг друга ради денег, ради возможности купить какие-то вещи, тратя на добывание материальных благ много времени, отнимая его от занятий со своими детьми, общения с родными, помощи нуждающимся. А смерть неизбежно приходит и забирает человека, оставляя ненужными все эти вещи, на добывание которых он потратил так много сил.
К вечеру Великой Среды я заболела. Я поняла, что болезнь мне попущена не просто так, а для того, чтобы осознать свои грехи и раскаяться. Я осознала, но раскаяться не получалось: обида на предавших людей, словно змея, свернулась кольцом в душе и больно жалила. «Простите, и прощено будет вам», - повторяла я про себя слова Спасителя. В Страстную пятницу мне стало совсем плохо. Простуда свалила с ног, но, лёжа в постели и плавясь от высокой температуры, как восковая свеча, я вдруг ощутила, что душа освободилась от угнетавшего её долгое время чувства обиды. Глядя сквозь застилающие зрение слёзы на трепетный огонёк лампадки перед иконами Богоматери и Христа, я умиротворённо прошептала: «Слава Богу за всё!» - и уснула, чтобы на следующий день, в Великую Субботу, проснуться совершенно здоровой и встретить Светлое Христово Воскресенье с чистой душой и ликованием в сердце.