Елена Казимировна была высокой полной женщиной, напоминающей глыбу. Большой, вечно улыбающийся, рот с припухшими и какими-то отвисшими губами; огромный, почти до верхней губы, нос с небольшой горбинкой посередине, и маленькие голубенькие глазки, близко посаженные друг к другу. Когда она носила в шестидесятых годах косу, уложенную вокруг головы, ещё куда ни шло, а вот когда сделала модную по тем временам завивку и выкрасилась в ярко-рыжий цвет, то к ней так и приклеилась кличка «Кобыла», ибо сосед держал гнедую лошадку, на которой неплохо зарабатывал, вспахивая сельчанам огороды, а его лошадь как-то слишком напоминала взбалмошную Елену Казимировну – мать трёх дочерей-погодок.
Сама она каким-то образом, сразу по приезду в село, устроилась работать главным бухгалтером в строительную организацию какого-то городского треста, базирующуюся в сельской местности. Старого бухгалтера перевели в помощники, за что он сразу лютой ненавистью возненавидел Елену. За глазами он называл её только «Кобылой» и недвусмысленно покручивал пальцем у виска, после чего всегда добавлял «взбесившаяся»…
Елену Казимировну, если честно, больше интересовали не отчёты, а сами строители, причём противоположного пола, хотя работу свою и чётко знала. Она ярко красила свои оттопыренные, отвисшие губы, и маленькие глазки становились похожими на глаза Васьки, которого она держала в сажке и который хрюкал до ноябрьских праздников. Потом из него делали копчёные окорока и колбасы и покупали нового молоденького Ваську.
Елена Казимировна запиралась в своём кабинете с очередным виновником торжества и, когда её «жертва» выходила оттуда вся в губной помаде, но с бутылкой водки и «трояком» в кармане, добытым кровью и потом, бывший бухгалтер Броцыхин «чертыхался». В который раз он сплёвывал в корзину с ненужными бумагами и гремел счётами, явно ведя учёт «фаворитам» главной.
Девочки Елены, такие же бесформенные, как мать, были очень привязаны к отцу, выше всего на свете ценившего водку и музыку. Он великолепно, если не сказать виртуозно, играл на аккордеоне и на пианино. Его тёмные, заплывшие от постоянной пьянки глаза, никогда не смотрели на певцов, которым аккомпанировал музыкант, но придраться к нему было не за что.
Ошибок Юрий Владимирович никогда не допускал. Когда-то он был самым лучшим концертмейстером Москвы, но пагубная страсть сгубила… Он не просто ушёл, он бежал. Тут-то его и подхватила страстная Елена. Теперь Юрию Владимировичу было всё равно: с кем жить, где быть, что пить…
Жене он прощал приходящих и уходящих, как она ему прощала одну зазнобу – водку. Детей они не обижали, но никто из них воспитанием не занимался, потому что этим руководила бабушка – мать Елены Казимировны.
К каждому празднику Елена шила себе безвкусные наряды из панбархата или крепдешина, покупала туфли на высоком каблуке 41 размера и надевала на свою рыжую крашеную голову новую шляпу с полями и с какой-нибудь громадной брошью. Тогда она считала себя неотразимой, тем более что от неё зависела зарплата всех строителей.
В тот злополучный день Юрия Владимировича занесли на сцену на носилках. Идти он не мог, ворочать языком тоже, поскольку был чертовски пьян. Вот так на приподнятых носилках и отыграл все 30 песен. Аккомпанировал за кулисами… Из соседнего аула артисты ехали домой на грузовой машине. Что дёрнуло на ходу «выйти за борт» Юрия Владимировича, никто не понял. Водителю долго стучали по кабине, пока он не остановился. Когда подбежали к лежащему на спине музыканту, глаза его смотрели в небо, а руки были распластаны, как крылья парящей птицы…
Похоронили его на старом сельском кладбище…
Через два года дочери уехали учиться в крайцентр, да так и остались там, а мать Елены умерла сразу после кончины зятя от инфаркта…
Елена Казимировна пыталась вести прежний образ жизни, но у неё больше ничего не получалось… Увешанная золотыми цепочками, с бриллиантами в ушах, в своих дорогих безвкусных платьях и в туфлях 41 размера эта глыба – «кобыла» медленно проходила по сельским безлюдным улицам вдоль штакетных заборов. Бывшие фавориты стыдливо прятали свой взгляд. Дочери почти не писали после замужеств. Подруг не было. О своём муже ей нечего было вспомнить. Они почти не общались. Да и играл он дома очень редко, только по просьбе тёщи, потому что у Елены Казимировны от «отчётов» болела голова.
На заре солнечного летнего утра Елена Казимировна умерла… в нестиранной ночной рубашке, с обрюзгшим лицом на грязной наволочке. Двумя руками она крепко сжимала литровую банку, доверху наполненную золотыми украшениями.
Антисанитарные условия полуразвалившейся квартиры главного бухгалтера строительной организации большого треста не позволяли соседям держать гроб с усопшей под крышей… Ожидали родственников…
Дочери заявились только через полгода вступать в наследство, а заодно и помянуть…