...Только смерть все акценты сместила...
Р.Казакова.
В тот день он пришел, как обычно, ко мне в общагу. Никакой, но с ужом и четверостишием:
Вновь весна, и едет крыша,
тихо шифером шурша.
Я пришел к тебе счастливый,
и принес тебе ужа.
Авторство не вызывало сомнения. Выглядел он так, будто вместе с ужом полз всю дорогу от Пушкарной до Сторожевой. А потом… Он спал, выстиранная рубашка и замытые джинсы сохли, уж лазил где-то по этажу, на общей кухне кипела картошка, а я, двумя этажами ниже, отказывалась пойти в ресторан.
С мальчишкой, тоже первокурсником, которого полушутливо-полусерьезно называла по имени-отчеству - Владимиром Владимировичем. Будущий врач. Это вам не прораб Семеныч, или зоотехник Петрович. Теперь уже сбывшийся врач, детский хирург.
Какая разница – почему? Естественно, потому что уже встречалась с другим. Или потому, что не могла представить, что он ко мне прикоснется. Или когда нибудь перестанет прикасаться...
Не переживу – резюме всплыло откуда-то из подсознания. И, тут же, сравнивая - переживу... С неведением семнадцатилетия полагая это слово производным от «переживать». Но генетическая память не хранит эмоции. Только эссенциальные парадигмы. В которых ключевым является слово «жить». И теперь уже «переживу» ощущается будущей болью потери, а - «не переживу» - радостью. И еще – облегчение и спокойствие по отношению к тем, кто так и остался – тайной.
Просто говорить «нет» я разучилась в ходе нелегкой борьбы малышового негативизма с педмастерством воспитателей ясельной группы. Вслух произнести, то, о чем думала, невозможно. Озвучила тоже правду «Дежурная по кухне, не могу бросить». Понятно, не аргумент, прозвучало фальшиво, несмотря на объективность. Но пять минут невнятных «отмазок», и он ушел.
А жизнь завертелась, дальше – больше, и понамешалось в ней столько.... Но, согласно народной мудрости – или хорошо, или ничего. Ничего личного, ничего лишнего:
Он был моим первым мужем.
Он был моим первым...
Он был моим...
Он был...