Сегодня 16 июля 1980 года и я сегодня стала членом коммунистической партии Советского Союза. Мне 19 с половиной лет. А я мечтала об этом с 8-го класса. В школьном сочинении о Родине написала: «Когда я вырасту, то обязательно буду коммунистом!». И вот теперь я работаю на заводе, являюсь секретарем комсомольской организации цеха и я – коммунист!
Сегодня торжество. Сегодня должно быть торжество. Но сегодня 29 дней, как я рассталась с любимым. 29 дней я не видела его. 29 дней слезы - мои друзья. Нет, нет, так нельзя. Сегодня надо отметить как-то праздник. Я так долго его ждала. А с кем? А как? Дома никого нет. Мама с сестрой уехали к бабушке на 2 недели, а папа снова в командировке. Ну и как быть?
- Алексей Иванович, Катерина, я приглашаю Вас к себе в гости. Надо же отметить такой день! – позвала я парторга и своего зама, с тоской и полными слез глазами. Отказать мне не смогли. Мы зашли по дороге в магазин за коньяком и немудреной закуской.
- Поздравляем, тебя Светлана, с серьезным и значимым в твоей жизни событием! – заговорил парторг. И парторг он был правильный. Не упертый, думающий, спокойный, умный, творческий и рассудительный человек. Настоящий коммунист.
Потом были другие тосты. Незаметно пролетел вечер. Пора было расходиться – у каждого семья, свои заботы, всех ждали дома. Меня не ждал никто. Я ждала. Но он не придет. Он даже не знает, что я сегодня получила партбилет. Он даже не знает, что я 29 дней плачу.
Мне почему-то стало неуютно дома. Даже немного страшно. Позвонила нескольким подружкам, попыталась уговорить переночевать у меня. Мамы их не отпустили. Ни одну из них. Смирилась и, уставшая от всех переживаний, хмельная от коньяка, отправилась спать.
В 2-ух комнатной «хрушевке» мы с сестрой занимали спальню. Две деревянные кровати-полуторки румынского производства, которые папа «достал» по великому блату, едва помещались в комнате, и стояли вплотную друг к другу. Моя была у стены. Я доползла по кровати сестры до своей части, укрылась теплым ватным одеялом, поплакала и, наконец, измученная и обессиленная, уснула.
- Ох, опять мама, с утра пораньше шторы раздвигает, - с раздражением подумала, проснувшись от резкого звука дребезжания железных крючков по багете. Глаза не хотелось открывать, надеясь продлить сонное состояние еще хоть на несколько минут.
Я замерла от внезапно ударившей мысли: мамы то нет дома, она далеко, за тысячу километров. Так кто двигает шторы? Испуг, еще не парализовал сознание, но тело не повиновалось. Глаза открыть не могла и пошевелиться тоже.
Кто-то идет ко мне. Кто? Шаги тяжелого человека. Я понимаю, что ОН движется к спальне. От окна в зале до меня всего три шага, но ОН идет долго. Почему ОН, не она или оно? Я просто ЗНАЮ, что это - ОН. Шаги затихают у кровати сестры. Я понимаю, что ОН говорит мне. Я не слышу, я понимаю. Звучит где-то внутри меня. И это голос мужчины:
- Замерзла? Тебе холодно?
И не дожидаясь ответа, на меня медленно опускается одеяло с кровати сестры. ОН укрывает меня. Тяжесть второго толстенного ватного одеяла придавливает к кровати. Ни боли, ни давления, но тяжело. И вот тут я вдруг осознаю, что сейчас, сию минуту может произойти что-то важное, а может быть непоправимое и страшное. ОН укрывает, но для чего?
Молнией промелькнул в сознании рассказ бабушки. В Великую Отечественную, когда дед был на фронте, а она с тремя малышами бежала от немцев, жила в землянке, работала на железной дороге обходчиком, произошло ЭТО. Ночью, сидя в будке на полустанке, дремала на стуле. Проснулась от того, что кто-то давил ее шею к земле, она едва удержалась от падения. Она, истинно верующая христианка, все же задала вопрос, как тогда говорили «домовому» или «хозяину»:
- К худу или к добру?
Громовой голос ответил:
- Ни то, ни се…
Очнулась от внезапной возможности повернуть голову. Никого не было, тишина и ночь. Утром почтальон принес извещение – ее муж пропал без вести в Брянских лесах. Через пару недель ситуация повторилась. Она не рискнула задать тот же вопрос. Страшно услышать: «К худу».
- Пошел ты к черту, - вскрикнула она, оставив себе надежду на возвращение мужа. Больше никто не приходил. И муж тоже не пришел. И извещений тоже не было. И все поиски после войны, так и не нашли ни записей о живом, ни его могилы.
На воспоминание хватило мгновения. Тут же припомнилось, что еще можно выругаться матом. Говорят, что ОН не любит матершину. Я поняла, что не могу задать вопрос. Как и бабушка, боюсь услышать о предстоящем горе. И черта поминать я тоже не хочу. И матом ругаться я тоже не хочу. Так что же делать? Прошла минута или канула вечность. Неведомо.
- О, Боже, ну, кто ты есть то? Нечистая сила или кто? – выдохнула я, возникшее где-то в животе, осознание правильного действия.
- Хм-мм…, - услышала в ответ, затем мужской короткий хохоток,
- ну, нашла что спросить…
И сразу тишина. И мгновенно исчезнувшая тяжесть одеяла.
Прошла минута, десять или час? Я лежала неподвижно, боясь открыть глаза. Наконец, смогла протянуть руку и проверить одеяло на кровати сестры. Оно лежало там, где ему и положено. Штора в зале тоже была закрыта. Глубокая ночь и ни одного огонька не просвечивалось сквозь занавеси. В квартире тихо и темно. Сидя на своей кровати, ждала рассвет. Он спасет и поможет.
Вот и утро. Мысли текли как в замедленной съемке.
- Надо бы кому-нибудь рассказать. Посоветоваться надо бы. А кому?
Перебрала в уме всех друзей. Не кому рассказывать. И что рассказывать? И что я могу услышать в ответ:
- Ты коммунист, а несешь полный бред. Пить надо меньше, вот и не будут всякие гадости сниться.
И что я скажу?
Ну, да пили.
Ну да, устала.
Ну да, бред.
Или все же не бред?
А что это было?
А было ли что?