С улицы в открытое окно донеслись крики.
– Зовите Дрона и всю братву к воротам. Менты подогнали бульдозеры, сейчас начнут штурмовать.
Стрелки на настенных часах показывали одиннадцать вечера. Дронов отдал распоряжение всем посыльным, чтобы быстро поднимали отряды и, занимая свои места, действовали согласно плану. Сам Дронов с двумя десятками приближенных устремились к центральным воротам. Сибирский и Симутин со своими парнями направились в промзону.
Внезапно во всей зоне отключилось электричество. Подача воды тоже прекратилась. Видимо власти рассчитывали подавить дух заключенных, чтобы в их рядах пошло брожение и основной костяк под давлением массы заключенных, раскололся. Но этого не случилось, осужденные высыпали на улицу из зданий отрядов. При свете дальних прожекторов было видно, как во всех направлениях метались тени осужденных.
Заскрежетали железные ворота, расширился проход для проезда бульдозера. Основная масса военных, притаившись за бетонным забором, ожидала сигнал к штурму.
Заключенные не толпились возле баррикады, а небольшими группами спрятались за углами двух зданий, расположенных параллельно по обеим сторонам въезда. К баррикаде подошли десятка два бунтовщиков.
Снова со стороны свободы начальство в мегафон потревожило тишину своими призывами.
– Осужденные, последний раз требуем, прекратите волнения, освободите заложников, мы обещаем, солдаты в зону не войдут. В противном случае администрация колонии не ручается за вашу сохранность.
Мегафон смолк, но через минуту вещание возобновилось.
– Дронов, с тобой говорит начальник управления генерал Зыков. Даю слово, что тебя вместе с сотоварищами срочно переправят в СИЗО, физические меры применяться к вам не будут. Все действия военных я возьму под контроль. Часть ваших требований мы постараемся выполнить. Освободите заложников, и я обещаю, в колонии репрессий осужденных не будет.
– Ага, щас, так мы и поверили. Мы сыты офицерскими обещаниями, спросите у хозяина зоны и начальника РиОР, они так легко отказываются от офицерской чести, – выкрикнул Дронов, – не вешайте нам лапшу на уши, ваша гнилая система не может исполнять законы. Кстати, над вами тоже есть начальники, вот они и спросит с вас, как довели заключенных до бунта.
– Твои глупые обвинения здесь неуместны, кто дал тебе право, говорить от имени всех заключенных?
– Все, начальник, хватит никчемных базаров. А право у всех зэков одно – быть людьми, а не скотами. У тебя есть время, подумай о матерях своих бойцов, которых толкаешь на мокруху, не думайте, что мы их пряниками будем встречать.
– Хватит Дронов, прекращай свою болтовню. Даю твоим головорезам пять минут на размышление. Предупреждаю, если не сдадитесь, умоетесь кровавыми слезами.
– Вот и добазарились, – Дронов прекратил бессмысленную перепалку и обратился к Семченко, – давай Каленый, запускай подарочек.
Семченко держал в руку самодельный взрывпакет, начиненный серой, алюминиевыми опилками и марганцовкой. В бомбу была заложена опасная начинка, фторопластовый порошок. При взрыве фторопласт выделят едкое снадобье и, вдыхая, человек задыхается. Сообразительный Ирощенко нашел выход из положения, вспомнив учебные сборы, когда приходилось применять военную смекалку. После подрыва пусть военные и менты думают, что у бунтовщиков имеются не только пики и арматура, но и взрывпакеты.
Семченко зажег спичку и поднес к фитилю. Выждав несколько секунд, запустил пакет за забор, где собралось начальство. Над офицерами прогремел оглушительный взрыв, сопровождаемый малиновым фейерверком. Военные бросились в рассыпную. Но, кто попал под поражение бомбы, получили острые ощущения: кашель, удушье и временное расстройство зрения. В промзоне тоже послышался взрыв, это Сибирский произвел подрыв своей бомбы.
В тот же миг над зоной взметнулись три осветительные ракеты, послужившие для военных сигналом начать штурм. Взревели бульдозеры и бронетехника. По асфальту загрохотали гусеницы. Водитель, приподняв лопату бульдозера, направил машину в открытые ворота на баррикаду. Не успел он сдвинуть хлам на метр, как с двух сторон к баррикаде бросились заключенные, они держали в руках бутылки с зажигательной смесью. В темноте вспыхнули огоньки и метнулись в сторону машины. Вскоре бульдозер превратился в огромный горящий факел. Водитель едва успел выскочить в приоткрытую дверцу и, крича от ужаса, побежал прочь от пылающей машины.
Передвигаясь, заключенные помнили о предостережении, не пересекать запретную линию, ведь часовые держали этот сектор под прицелом.
По другую сторону забора включились пожарные сирены, Две мощные струи воды обрушились на взбесившееся пламя, это пожарные расчеты вступили в борьбу с огнем. При свете прожекторов за пожарными машинами виднелись военные в касках.
Среди шума послышался голос Дронова.
– Братва, не лезьте под струи брандспойтов, отходите за здания, пусть эти шакалы сольют воду. Карзубый, Каленый, держите пацанов наготове, если пойдут «Рексы», забросайте их горючим. Санек, – обратился Дронов к Воробьеву, – бери с собой мужиков и быстро бегите в промзону, мы здесь сами управимся.
Его команда оказалась запоздавшей, из рабочей зоны прибежал посыльный.
– Братва, трактор с ходу разметал наши баррикады, – запыхавшись, произнес он первые слова.
– Вы не подожгли бульдозер? – удивленно спросил Воробьев.
– Подожгли, но водила придурок даже не вылез из трактора, похоже он там сгорел.
От сильного возбуждения парня начало потряхивать.
– Передайте Дрону и братве, мы закидали солдат горючим и камнями. Больше они не суются, отошли назад, – отдышавшись, закончил посыльный.
Дронов, услышав от Александра хорошую новость, крикнул во весь голос:
– Мужики, пацаны, промка отбила атаку чертей, теперь дело за нами.
Со стороны свободы начинался психологический натиск на бунтовщиков, послышались длинные автоматные и пулеметные очереди. С большой долей вероятности стреляли холостыми зарядами, потому как свиста пуль и рикошета не слышалось. Заметались лучи прожекторов, освещая крыши и стены зданий бараков. В небе над зоной послышался нарастающий шум. Показался вертолет и, освещая территорию мощным прожектором начал кружить над всей колонией.
Военные, зацепив бульдозер тросом, оттаскивали его назад, освобождая проход для другой техники. Заключив, что пожарными машинами не получится разогнать бунтовщиков, военные решили бросить в проход бронетехнику. Но пробить с ходу толщу укреплений не удастся, бронетранспортер может «увязнуть» колесами в гуще нагроможденных кроватей, сеток. Задержка грозила поджогом техники.
В том же положении оказались военные в промзоне. Правда нескольким десяткам солдат удалось преодолеть препятствие, но заключенные встретили их градом камней и железом.
Семченко и еще несколько зэков, взялись метать «ежи» в приближающихся солдат. Донеслись крики, оповестившие бунтовщиков, что некоторые «ежи» достигли своей цели. Подбирая раненных солдат, военные вынуждены были отойти, и заняли исходные позиции.
Мужиков и парней строго предупредили, не преследовать убегавших военнослужащих, в противном случае, оказавшимся в запретной зоне, им грозила смерть. Отбив два нападения, осужденные воспряли духом.
Организаторы бунта позаботились заранее, чтобы под рукой была вода и повязки из плотной ткани, и как видимо, не напрасно, раздались хлопки, и в зону полетели дымовые шашки.
Каждый из мятежников, знал свои действия. Натянув на лицо повязки, смоченные водой, заключенные постоянно меняли позиции, создавая у военных обманное представление, вот только что они группой в одном месте были, а через секунды, где падали дымовые шашки никого не оказывалось. От мокрых повязок было мало толку, но что поделать, противогазов в зоне не нашлось.
Основными действиями руководили Ирощенко и Семченко. Дронов и его подручные старались не давать советы профессионалам, они только с благодарностью подумали, что грамотные и сметливые бойцы очень пригодились, без них не было бы настоящей обороны.
Атака дымовыми шашками прекратилась. Солдаты в противогазах вторглись на баррикады перед центральным въездом. С опаской пробираясь по нагроможденным кроватям и тумбочкам, они пытались разглядеть сквозь дым, где находятся бунтовщики.
Но угроза таилась кругом. На гору тумбочек обрушились бутылки с горючим. Моментально баррикаду охватило пламенем.
За дело взялись метатели «ежей» и остро заточенных с обеих сторон штырей. Каленый, обученный метать ножи, быстро освоил новое оружие. На глаз, вымеряя расстояние, он посылал штыри в силуэты людей. Военные, защищенные щитами и бронежилетами, разбежались в стороны, опасаясь сгореть в огне. На открытом месте они взяли бы в руки инициативу, но на тесной и пылающей баррикаде потеряли преимущество. Бойцы спешно отступали, помогая раненным покинуть опасное место.
Огонь и дым стали союзниками обороняющихся. Догорающая баррикада была очищена от солдат. Каленый подошел ближе, поджег фитиль и запустил взрывпакет по другую сторону забора. Как и в первый раз раздался оглушительный взрыв, потрясший военных грохотом. Но на этот раз раздались крики и стоны, бомба была начинена рублеными гвоздями и металлическими шариками.
Наблюдатели заключенные увидели со второго этажа левого здания, как некоторые военные корчились от боли, их быстро увели на безопасное расстояние.
Территория перед КПП опустела, военные вынуждены были отойти, чтобы не попасть под самодельные бомбы осажденных.
Заключенные прислушались, тишина показалась им непривычной, как будто за забором все разбежались. Нет, наверно они ошиблись, просто успели сжиться с шумом, криками, грохотом и периодической стрекотней холостых и автоматных выстрелов. Но вот за зоной завыли сирены скорой помощи, туда-сюда забегали офицеры, отдавая приказы военнослужащим.
Если сделать выводы из последних событий, завершившихся неудачным штурмом, ошибки не могло быть, заключенные тщательно подготовились к обороне колонии. Такого в принципе не должно быть, а это значит, что кто-то грамотно и квалифицированно управлял действиями бунтовщиков. Теперь это четко поняли начальник управления, прокуратур, командиры спецподразделений и вооруженная охрана лагеря.
Генерал Зыков, находясь в окружении офицеров, был сильно озадачен, выходит, серьезная операция позорно провалилась. Кто мог предположить, что натренированные и вооруженные военные, потерпят неудачу. И от кого? От кучки взбунтовавшихся блатных, быстро и умело взбаламутивших заключенных, но главное, оперативники и военные не смогли предусмотреть, что зэки применят самодельные, взрывные устройства и используют столько бензина для изготовления зажигательных бомб. Генерал видел, как на носилках проносили солдат, раненных заточенными штыри. Сначала командиры подумали, что бойцы столкнулись с заключенными и получили ранения в схватке, но выслушав, поняли, раны нанесены умелым метанием заточек.
– Где была оперативная часть, куда она смотрела, у них под носом находились особо опасные преступники, – генерал набросился с обвинениями на администрацию колонии, – неужели в личном деле не указано, какую степень опасности представляет осужденный. Куда смотрела режимная часть, у которой под носом заключенные тайно тренировались метать штыри? Они что, во время бунта научились обращаться с таким оружием? Хотя, что теперь махать руками, будем тщательно разбираться.
Руководству ИТУ сообщили о первых потерях. В промзоне во время атаки погиб водитель бульдозера, он оказался запертым в кабине и задохнулся в дыму. Один солдат из спецподразделения был убит попаданием штыря в глаз. Десятки получили ожоги разной степени и от взрыва бомбы пострадали пять человек. Такие данные повергли в шок руководство ИТУ и ИТК.
Генерал экстренно запросил Москву и, доложив обстановку, снова попросил разрешения для применения огнестрельного оружия. Москва приказала ждать, и до особого распоряжения не возобновлять никаких действий.
Внутренние войска отходили от неудачного штурма и готовились к новому. За неверные действия и несвоевременный вывод военных из-под «обстрела», командиров сменили. Затем к последующей операции подключили оперативный состав КГБ.
Штаб генерала Зыкова передал руководство проведением дальнейших военных действий офицерам госбезопасности, которые требовали полного подчинения и исполнения приказов. Назначенный подполковник Шатура, майор Кашапов и майор Портников непосредственно будут руководить действиями спецподразделений и группы захвата. Пока приказа из Москвы не поступило, было решено провести передислокацию военных.
Заключенные тоже подсчитывали свои потери. Один погиб, он оборонял ворота в промзоне. Солдатам удалось продвинуться вглубь баррикады, но неожиданно им навстречу выскочили заключенные и стали забрасывать камнями и железом. Один боец, защищаясь, прикрылся щитом и отмахивался резиновой дубинкой, но когда понял, что она неэффективна против железной арматуры, расчехлил саперную лопатку. Он бил энергично плашмя по плечам, рукам заключенных, а когда увидел перед собой рассвирепевшего парня с ломом в руках, стало не до сантиментов. Отбив удар, солдат ударил лопаткой, повернув ее ребром, и угодил в область шеи. От шока заключенный упал на груду металла, из перебитой артерии фонтаном брызнула кровь. Его не удалось спасти, он скончался от потери крови.
Несколько человек пострадало от огня. Трем десяткам заключенных не повезло, от вдыхания газов дымовых шашек они повредили себе горло и бронхи. Всех пострадавших увели в санчасть, где Сергеев оказал им первую помощь.
Пацаны и мужики однозначно отнеслись к убийце своего сотоварища, еще больше возненавидев военных. Тем более при отблеске огня было замечено, что края саперных лопаток были заточены.
На улице рассвело. Пищу для заключенных готовили в котлах прямо на кострах, так как электричество до сих пор не включили. Отдали распоряжение, чтобы накормили осажденных всех до одного. Так как водка закончилась, активно обороняющимся выдали по две таблетки, чтобы расслабить нервную систему. Не забыли накормить заложников, находящихся в первом отряде.
Воробьева предупредили, что в камере ШИЗО заперт тяжело раненный офицер и несколько прапорщиков. По неподтвержденным данным над ними издеваются зэки «охранники». Взяв с собой Лепилу Сергеева и несколько пацанов, он отправился в изолятор для выяснения обстоятельств.
В ШИЗО находились трое заключенных, временно охраняющих здание изолятора. Внутри было темно и только через открытую дверь в конце коридора в камеры попадало немного света. Пятерых заложников из числа сотрудников учреждения разместили по отдельности в камерах. В БУРе двери дополнительно усилены решетками, и на данный момент они были закрыты.
– Ну, как у вас дела? – просил Воробьев.
– Все ништяк, мусора подвывают, не нравится им на нарах загорать, – рассмеялся один из «охранников».
– Парни, пожалуйста, дайте воды, – попросил один их прапорщиков, – очень хочется пить.
– Сиди сука, не ной. Мусор гнойный, я щас тебе такой воды дам.
Заключенный со всей силы ударил дубинкой по дверной решетке. Прапорщик замолчал.
– Вы что, воды им не даете? – возмутился Александр.
– У нас самих мало. Пусть подыхают козлы, еще воды я им буду подавать, – выругался зэк.
– Уроды, вы что здесь устроили, кто же в воде отказывает? Вы что быки, совсем дубаками заделались? – Воробьев взял заключенного за грудки и угрожающе зашипел, – тебя сученок поставили присматривать и если надо, оказывать помощь. Если ты считаешь себя последним отмороженным надзирателем, тогда пошел отсюда.
Пацаны, пришедшие с Александром, открыли дверь изолятора и выпроводили троих «надзирателей». Напоив водой каждого из смены контролеров, парни дали им по небольшой пайке хлеба.
– Не обессудьте, граждане начальники, больше кормить нечем, ваше руководство почему-то о вас не позаботилось, – с сарказмом сказал Александр.
Затем все вошли в камеру к раненному лейтенанту. Он лежал на нижних нарах, перевернувшись на живот. Его голова покоилась на подушке. Сергеев аккуратно перевернул офицера спину. От боли лейтенант Брагин застонал. Заключенные поморщились, лицо раненного опухло, превратившись в сплошное кровавое месиво.
– Давайте быстренько перенесем его на улицу, мне нужен свет, – предложил Лепила, – пацаны, мне еще нужна вода, спирт и скобы. Кто-нибудь сбегайте в санчасть и принесите инструменты в медицинской банке, она лежит во врачебном кабинете.
Глазунов, все время находящийся рядом с Александром, выскочил из ШИЗО и бросился в санчасть. Через десять минут он вернулся с инструментами и протянул их доктору.
– Жаль, спирт закончился, – произнес Сергеев, – для дезинфекции необходимо. Ладно, пока промою водой и заштопаю рану.
Доктор закончил оперировать лицо лейтенанта и, забинтовав его, оставил щели для глаз и рта. Насупившись, Сергеев произнес:
– Не знаю парни, как для вас, но для меня, врача, все это видится садизмом, нельзя же так издеваться над человеком.
– Спорный вопрос, – ответил Зеля, – когда менты отоваривают вчетвером одного, они почему-то об этом не думают.
– Привыкай конкретно предъявлять, а не снимать с фонаря что попало, – одернул Александр Зелю, – там, на баррикадах шел справедливый бой, и каждая сторона считала себя правой. Когда заканчивается бой, все стороны должны помогать раненным, даже вражеским. Так решили мудрые политики. Точно не скажу, но по-моему в Первую мировую произошла Севастопольская битва, в ней участвовали солдаты разных стран мира: французы, англичане, русские, а когда бой заканчивался военные на время забывали о войне, ходили по неприятельским окопам и подбирали своих раненных.
– Слушай, Санек, – обратился Сергеев к Воробьеву, – а ведь ты прав, офицеру необходима срочная госпитализация, здесь нужен опытный хирург. Сильное сотрясение и перелом носа, переносица раздроблена, я сделал все, что мог. Попроси Дрона и братву пусть отдадут его военным, иначе он не выживет.
– Я постараюсь ему помочь, – пообещал Александр, – я хорошо его помню. Брагин забирал меня в санчасть, когда Пархатовские быки на мне чечетку отплясывали.
Лейтенант с трудом поднял руку и, взяв Воробьева за рукав куртки, прохрипел:
– Помоги мне, пожалуйста, я тебя очень прошу, у меня дома маленькая дочь.
Александр кивнул и направился в штаб. На втором этаже он застал почти весь костяк мятежников. В комнате было сильно накурено, и слышался смех. «Видимо Макар опять в своем репертуаре», – подумал Александр, присаживаясь рядом с Дроновым. Рассказав о тяжелом состоянии лейтенанта, Александр обратился ко всем с вопросом:
– Братва, что будем делать? Ему жить осталось до вечера. Давайте его отдадим.
– Пусть гниет, сучий потрох, – с гневом произнес Серега Сокол, – они в изоляторе и БУРе не замечают, когда нам хреново, сами готовы ножку подставить, чтобы мы скорее в ад скатились.
– Ради чего мы бунт подняли, чтобы мусоров по головке гладить? – прозвучал другой голос.
– А когда они нас, да саперными лопатками…
Братва зашумела, разволновалась не на шутку.
– Этих б….. на фонарных столбах надо вешать, чтобы остальным ментам было видно, – раздался категорический голос.
– А я считаю, его нужно отпустить, – поднял руку Ирощенко, – между прочим, Брагин неплохой человек и перешел сюда в колонию из СИЗО, потому что имеет свои независимые взгляды на мусорскую систему.
– Карзубый, что ты его защищаешь, мусор тогда хорош, когда он мертв.
– И я за то, чтобы отдать лейтенанта, – поднял руку Макар, – мы не стервятники, чтобы питаться падалью, мы должны выигрывать в честной борьбе.
– Я тоже поддерживаю Карзубого и Макара, – заступился Каленый, – мы не должны вести себя, как звери. Мы защищаем свои права, и бьем ментов, но именно в таких ситуациях, мы должны оставаться людьми. Не нужно смешивать гордость с чувством мщения. Забыли, для чего Леха Дрон поднимал бунт?
Все притихли и повернули головы к положенцу. Дронов, молча, слушал и наблюдал за спорящими. Он знал, для чего поднимал братву и мужиков на мятеж, и откровенно говоря, ему был не понятен вопрос Игоря Каленого.
– Я терпеть не могу Советскую власть и всю эту мусорскую систему. Братва, мужики, все вы по-своему правы. У меня хорошее чувство справедливости. Никогда в жизни я не добивал лежачего, даже подавал ему руку, чтоб поднялся. Мы не должны сейчас глумиться над слабым, нам нужен сильный враг. Какое я приму решение? Как положенец и как человек, ненавидящий мусоров, я не должен под них прогибаться, но еще раз повторюсь, я не бью лежачего. Я призываю братву отдать его, но учитывая сложную обстановку среди бунтовщиков, предлагаю отдать его труп.
– Как?! – опешил Александр.
– Леха! – воскликнул Ирощенко.
– Вы неправильно меня поняли, его нужно накрыть окровавленной простыней и отдать на КПП, будто это труп. Просто многие не поймут нас, а особенно парни, которые находились рядом с погибшим пацаном. Ну, что братва притихли, голосовать будем?
– Не стоит, – произнес Макар, – тем более у Брагина маленькая дочь, – и, улыбнувшись, обратился к отрицательно настроенной братве, – нам лишний рот ни к чему, на кой нам нужен этот заложник, самим жрать нечего, провианта осталось, раза на два мужиков покормить.
Из санчасти принесли носилки и направились в ШИЗО. Уложив лейтенанта, укрыли окровавленной простыней с головой. Во избежание самосуда офицеру посоветовали не шевелиться и молчать. Также решили отдать активиста, упавшего с вышки, он повредил себе позвоночник и помещение первого отряда, временно заменившее лазарет для активистов, ночью сотрясалось от его невыносимого крика.
Отдавали труп погибшего сотоварища. Несли его до вахты с открытым лицом, в отличие от лейтенанта Брагина. Все расступались и снимали головные уборы, прощаясь с Игорем, так звали умершего заключенного. В зоне морг отсутствовал, пролежи труп еще один день и начнет смердеть.
Открыв входные двери на КПП, Воробьев позвал военных. С другой стороны показались офицеры и солдаты с автоматами. Бунтовщиков и вооруженных военных разделяли двойные решетки.
– Возьмите офицера.
– Что с ним, убит? – с тревогой спросил майор, увидев на носилках тело человека, накрытого забрызганной кровью простыней.
– Похоже, убит. Этот живой, он заключенный активист. Третий погиб, к ноге привязана записка, в ней указаны все его данные.
Майор приказал Воробьеву и другим заключенным покинуть превратное помещение, и после того как они вышли, солдаты, открыв решетки, забрали пострадавших и погибшего.
Со стороны свободы раздались гневные выкрики:
– Сволочи, вы за все ответите, вам не будет пощады. Звери недобитые!
Александр стоял около крыльца и недоумевал: «Вроде доброе дело сделали, отдали раненного лейтенанта. Наверно со стороны мы кажемся им зверьми». Он пожал плечами, и тяжело вздохнув, уныло побрел к главному костяку восставших.
Дронов и блатные, проводив погибшего, организовали общий сход зоны. Теперь в состав комитета восставших вошли многие мужики, принявшие активное участие в отражении атак военных.
Звеньевые доложили, что в промзоне найдены на складе еще две бочки с бензином. Мужики добавочно наготовили штырей, но только обрабатывали вручную, в промзоне, как и в жилой зоне, тоже отключили свет. Самодельных бомб осталось пять штук, но напичканных смертоносной начинкой. Три отдали для защиты центральных ворот, а две передали парням в промзону.
Продуктов на складе почти не осталось, с водой тоже стояла напряженка, приходилось ходить по промзоне и искать остатки воды, ее тут же под «охраной» относили в столовую.
Мужики начали роптать. Кто был, посмелей, советовали прекратить бунт и сдаться властям. «Все равно ни сегодня, так завтра менты ворвутся в зону, и ничего хорошего от этого ждать не стоит», – высказывались осужденные.
Дронов и многие из блаткомитета понимали, что силой выгонять мужиков на баррикады бесполезно и уговоры тоже не помогут. Пришлось согласиться на организацию своеобразного референдума, чтобы заключенные продолжали отстаивать свои права, а кто не видел в этом смысла, должны уйти в бараки и не выходить до конца бунта.
– Давно это было, – вспоминал Макар, – на Индигирке лагерь стоял, мы там с голодухи бунт подняли. Два дня пытались доказывать начальству, что мы чего-то стоим в этой жизни. Да куда там, разве власть нас услышала. Ворвалась ВОХРА в лагерь и давай всех месить, да приговаривать: «Жрать захотелось? Сейчас мы вас досыта накормим, век помнить будете!» Так я о чем говорю-то, тогда братва тоже по мудрому поступила, кто бунтовать не хотел, в бараках остались. Но когда весь лагерь согнали на плац, били всех подряд, участвовал зэк или отсиживался в бараке. В общем, для «проформы» всем перепало, но зато потом мужики с уважением отнеслись к блатным, и не поносили их, якобы за беспредел, который навязывали менты при расследовании фактов по поводу организации бунта.
– Сейчас не то время, за зоной прокурорские находятся, солдатне не дадут избивать мужиков, – высказался кто-то из толпы.
– Нам все равно достанется, и не хило – обратился Дронов к столпившимся осужденным, – но, мужики, вы только вдумайтесь, может быть, вы положили начало той жизни, о которой мечтают все зэки. Я не верю, чтобы во всем мире так зажимали права заключенных. За свободу всегда надо бороться, иначе мы превратимся в рабов системы. Ну, отыграются они на нас, а потом другие поднимутся и так по всей стране. Результат все равно будет, не просто так мы поднялись против ментов. Кто не спасует, пойдем все вместе на баррикады.
На плац подходили новые люди, одни садились прямо на асфальте перед Дроновым, другие мостились на корточках, третьи вставали полукругом. В дальних рядах прислушивались к словам предводителя бунтовщиков.
– Пацаны, мужики, каждый из вас должен принять решение. Мы ни кого не заставляем продолжать бунт, сегодня все равно менты пойдут на решающий штурм, а чем он закончится, можно только догадываться. Жути гнать не стану, но самых деятельных бунтарей раскрутят по-полной, и тех, кто поддерживал бунт, менты своей «милостью» тоже не обойдут. Обращаюсь к тем, кто колеблется, все равно на вас накинут ярмо и туже затянут хомут на вашей шее, а писк недовольных режимом затихнет там, где мусора создали невыносимую духоту. Кто боится, пусть сидит в отстойнике, в специальном бараке, винить того и презирать мы не станем, вы и так многое сделали за эти сутки. Вы поверили в себя и попытались доказать власти, что вы не рабы, а настоящие люди. Каждый из вас в жизни выбирает свою дорогу, кто духом крепче, тот ищет свободу. Но искать ее за забором не надо, она внутри нас, – Дронов постучал себя кулаком в грудь, – а кто не готов к таким испытаниям, пусть забьется глубже нору, но в зоне, не спрячешься, власть везде достанет.
– А что нам остается? Ведь мы же не такие идейные, как ты, – смело высказался один мужик.
– Ну, хорошо, – ответил Дронов, – допустим, все вы не идейные. Залетели сюда не по политической, а по уголовной статье. Завтра выйдете на волю, а послезавтра по «пьяной лавочке» залетите сюда снова и основная масса сделает это с умыслом. В чем смысл? Дать своей бабе по физиономии, за то, что она суп пересолила, и сесть за нее на срок или плюнуть в харю менту, и сказать, что он такой же гад, как и его кремлевские хозяева. Это уже ваш выбор! Вы только вдумайтесь, каждый лагерь, каждая тюрьма, в них отражение всей страны. Жизнь, устои, законы, все приходит сюда со свободы.
– Но ведь ты же авторитетный, можно сказать, без пяти минут вор в закон, и тебе иначе нельзя жить, – раздалась реплика.
– И что? В промзоне ты сидишь за рабочим столом, и горбатишься на власть, а в отряде слушаешь слюнявые бредни начальника отряда, о том, как хорошо живется на воле всем советским людям. Я этой слюнтявкой сыт по горло, а вы проглатываете ее каждый день. Мысли должны заработать свободнее. Вы должны четко ответить себе, кто вы по жизни. Хочешь воровать – воруй ! Хочешь работать – работай! Это твой выбор, но когда пройдут годы, и все останется по-прежнему, ты задумаешься, а правильно ли прожил свою жизнь. Срок за сроком ты гнул спину на государство, которое хочет от тебя одного, рабского подчинения и уйдете ты с белого света с ощущением разочарования. Может быть, в последний момент кто-то из вас поймет, может, стоило жить по-другому. Ведь когда-то давно в 1977 году, вам представилась возможность сделать правильный выбор в жизни, а вы этим делом пренебрегли. Так вот, пацаны, мужики, на поклон к власти я не пойду, а это значит, что путь у меня один, под пулю или саперную лопатку. Но знайте, тянуть за собой в преисподнюю я никого не хочу. Не думайте, что должны поступить также как и я. Вы никому ничего не должны. Я решил стоять до конца, это мой выбор и мне не страшно закончить свой жизненный путь на баррикадах. Пусть сейчас каждый из вас для себя решит, идти в отряд или пойти со мной. Почту за честь стоять рядом с вами, мужики!
Молчание нависло над толпой заключенных. Действительно в этот момент каждый проверял себя на прочность. Вопрос стоял ребром «или – или», третьего не дано.
Молодежь в основной массе перешла на сторону мятежников, а мужики стали делиться на группы, одни переходили к бунтарям, а другие с понурым видом пошли в деревянные бараки искать убежище. Не всем предложение продолжать бунт, пришлось по душе, многие просто боялись и не хотели тяжелых последствий.
Воробьев обратил внимание на трех парней, державшихся особняком, перешедших на сторону бунтовщиков. Ими оказались обиженные мужики, которых Пархатый приказал опустить своим шавкам. Они тоже сделали свой выбор. Александр кивнул им в знак одобрения.
В тот момент никто не знал, что ночью, после прекращения боевых действий с обеих сторон, опущенные мужики нашли Горелого и его приятелей, принимавших участие в унижении. Они забили их до смерти железными прутами и, оттащив трупы к кочегарке, основательно завалили углем. Затем долго разыскивали по обеим зонам Пархатого, а когда нашли в промзоне, оглушили по голове. Главный из них, Толик, когда-то, прочитав исторический роман Александра Дюма «Графиня де Монсоро», запомнил одну сцену казни. Посоветовавшись, они втроем с превеликим удовольствием решились на эту экзекуцию. «Не убивать же эту тварь сразу, – решили парни, – пусть помучается».
Они унесли тело Пархатого в один из цехов промзоны, нашли мешок, в который засунули своего обидчика, и как писалось в романе Дюма, подобрали трех оголодавших кошек, прижившихся в цехе. Подтащили мешок к большому квадратному баку с грязной водой, предварительно засунув туда обезумевших от страха котов, завязали и бросили мешок в воду. Видимо кошкам действительно, как писалось в романе, не понравилась сырость, и они начали искать выход. Что случилось потом, никто не знал, мужики покинули это ужасное место с чувством выполненного долга.
Глава из 1 книги Путь Черной молнии (новая версия).