Глава 2
После того, как выписали Шуру, в больнице стало тихо и неуютно. Наташа не заметила, как пропустила процедуры с уколами. Стала рассеянной и раздражительной. За чтоб ни бралась - всё валилось из рук. Хандра навалилась такая, что волком бы завыть. Скукотища. Когда ещё будут такие больные?
Заметив её холодный взгляд, Егор Дмитриевич пошутил:
- Замуж тебе надо, Наталья, рассеянной стала, а в нашей работе нельзя так… мы ведь с больными, большей частью… они в нас что-то божественное усматривают, а ты им кукиш из-под халата… нехорошо. Гиппократ уважал больных.
- Начхала я на вашего Гиппократа! – безразлично махнула она рукой. - У меня душа горит как сухостой. Потуши – не получится. Хотите, градусник поставлю, - встрепенулась она, - сами увидите.
- Душа говоришь? Душа, это особый сухостой. Для души и лекарства нужны душевные. Это, как говорят – потёмки в безлунную ночь, стало быть, и ты заболела? Никогда б не подумал. Ну, а сколько ж отработала, в отпуск, не пора?
- Полгода, - навскидку ответила Наталья.
- О-о-о, всего-то, а раскисла как осенняя распутица!? Как же я - тоже в своё время засунули в дыру, а вот уже четвертый десяток здесь. Душа горела, аж мозги закипали. Прикипел, однако, перебесился. Сейчас предложи куда-нибудь переехать, не соглашусь. Корни пустил.
- Скажете еще, что мохом обросли, а детям каково? Дочка, поди, после института не вернулась, а я должна прикипать. Да тут с ума сойти можно. Кино – раз в неделю, телевизора нет. Пацанов – днём с огнём. Не-е, я прикипать не хочу, - протянула Наташа. - Вы и сами всё прекрасно понимаете. А если серьёзно: Цветы любите? - с хитрецой в душе спросила она.
- Как и все, по праздникам.
- По праздникам-то понятно, а между?
- Между!? – улыбнулся Егор Дмитриевич. – Между об этом думать не приходится, некогда.
- В будние дни оно и правильно, на то они и будние. А вам, я думаю, понятнее других, что женщины как цветы, завянут, кому нужны… разве что для стирки или готовки? А я жить хочу так, чтоб каждый день был праздником. Чтоб…
Егор Дмитриевич искренне рассмеялся, а потом, вполне серьёзно:
- Потерпи чуток, весной ребята из армии придут, подберем кого-нибудь, не успеешь завянуть. Поверь мне, старику, женщина всю жизнь цветет. В каждом возрасте свой цвет, это естественно, а что цветет, то цветет, сама поймешь.
Он по-отцовски обнял её и прижал к себе. Её лицо сразу как-то изменилось. Она, опустив голову, стояла и слушала его. Неожиданно к горлу подступила жалость. Слёзы сами по себе прокатились двумя горошинами по раскрасневшемуся лицу, а Егор Дмитриевич, как мог, так и утешал.
- Что они видели, кроме тяпки да лопаты… выброшены жизнью, как вырезанный аппендикс… собакам на поругание, а мы, интеллигенция, понимать должны. За счет нас и держится деревня. Уедем – всё, все разбегутся. Развалится деревня, попробуй тогда собери её. С запчастями туго у нас. Так-то…
Они долго стояли друг против друга, не обращая внимания на любопытных постояльцев, а те, заглянув, уходили, не решаясь вмешиваться. Егор Дмитриевич обнял её по-отцовски и притянул к себе.
В голове зашумело, у сердца – появились колючки. Ветер пронёсся со свистом в ушах.
- Успокойся дочка, успокойся, всякое бывает, не он первый, не он последний. Самое главное – в душу запасть, понимаешь, а ты, мне кажется, к нему в душу не запала. К нам приходи. По воскресеньям с матерью пельмени делаем, познакомлю со своим семейством. Оно у нас небольшое – мать да я. Меньший, Артем в городе учится - на лето приезжает, а Ленка забыла дорогу, и глаз не кажет. Не удержали мы своих детей, разбежались. Скучно одной - верно, приходи... придёшь?
- Спасибо, - утираясь уголком халата, сказала Наташа. – Приду.
У Егора Дмитриевича немного отлегло от сердца: он боялся, что она, потеряв надежду на будущее, действительно завянет, а работать кому. Из города ведь приехала. К хорошему быстро привыкают, а чего здесь-то хорошего. - Он поймал себя на мысли, что права она всё-таки, права. - Привыкнет – хорошо, а если нет, - но жизненный опыт говорил о другом: В городе театры, магазины… отработал и отдыхай, а здесь… и все-таки не променяю, - подвел он черту. – Ни в коем случае не променяю.
Старание к делу у неё есть, а это самое главное. Нужно сделать так, чтобы она забыла о городе, а здешняя жизнь ей пришлась по душе. Другого кандидата в такую глушь не найдут, а значит нужно держаться за неё.
На следующий день, вспомнив о приглашении, Наташа надела бальное платье, которое оставалось после выпускного вечера нетронутым, но потом передумала и облачилась в обычное, повседневное.
Накинув пальто, она вышла на улицу. Где-то ещё далеко, но уже чувствовалась весна. Снег осел, не скрипит. Подойдя к знакомому дому, по-своему увидела его. Вроде сильно и не отличался от других, а отличие было. Первое – был построен из бруса, а не кругляка, как обычно делали в здешних местах, поэтому и выглядел цивилизованней, а потом – забор. Аккуратный штакетник был покрашен в различные цвета, калитка - маленькая, а не тесом крытые ворота. Собачья конура, погребок...
Она приоткрыла калитку и, оглядываясь, нет ли где собаки, крикнула:
- Егор Дмитриевич!
Услышав скрип калитки, тут же появился здоровенный пёс. Наташа стояла и боялась шевельнуться, а он, облизывая трясущиеся пальцы, вилял хвостом.
- Не бойся его, не бойся, - крикнул Егор Дмитриевич. - Он у нас ласковый, своих не трогает.
- Ага, ласковый, откуда он знает, что я своя.
- По запаху. У собак нюх особенный, а лекарственный запах устойчивый. Ну, всё-всё, хватит, - потрепал его по шерсти Егор Дмитриевич. - Гостинца ждет, паршивец, приучил ведь животину, как приду - так конфету или печенюшку… вот ведь какой.
У Наташи в кармане была пачка печенья, которую она прихватила к чаю. Пришлось отдать, и он, как маленький ребенок, схватил её и спрятался в конуру.
Они вошли.
Хозяйка, Ирина Александровна, оказалась женщиной красивого телосложения, худощавая, высокая. Лицо напомнило какую-то артистку, а какую, Наташа не могла припомнить, а стояла, раскрыв рот, и удивлялась. Ожидала увидеть обыкновенную деревенскую бабу, а тут – артистка.
Ирина Александровна вытирая руки, подошла поздороваться.
– Здравствуйте голубушка. Вот вы какая. Егор Дмитриевич мне много о вас рассказывал, проходите, - показала она рукой.
- Что он мог обо мне рассказывать, если я здесь всего полгода. Да и ходить – ни к кому не хожу.
- Наблюдательный он, хорошего человека за версту чувствует. Чем-то вы отличаетесь от других.
- Оно так, - снимая лохматую шапку, - мотнул головой Егор Дмитриевич. – Давай пальто, повешу в гардероб.
Наташа разделась и прошла на кухню. Там уже весь стол был уложен малюсенькими пельмешками.
Она улыбнулась.
- И когда вы успели налепить столько?
- А долго ли умеючи, тем более, вдвоем. Не успела лепешку раскатать, а Егор со стопкой… чтоб аккуратные получались, - добавила Ирина Александровна. - А ты, что подумала?
Смущенная вопросом, Наташа не знала что ответить, лишь подергивала плечом. Она знала, что Егор Дмитриевич не пьёт, только за компанию, а там кто его знает.
- Может быть, я тоже помогу? – отвлекая от застывшего вопроса, округлила глаза Наталья.
- Ну а как же, вода закипит, будешь в кастрюлю закидывать. Согласна?
- Согласна, - кивнула она головой.
- В городе-то пельмени делали?
- Делали, но чаще покупали. Там всё в магазинах.
- А мы сами. Свои-то вкусней! Наши пельмени делаются из трёх сортов мяса, в том числе одно дикое. Егор носит – вот и делаем.
Минут через пятнадцать, Егор Дмитриевич достал бутылочку собственного произведения, подкрасил малиновым сиропом, и перелил в прозрачный графин. - Пользительное дело, - рассматривая на свет прозрачную жидкость, подытожил он, - плохого не предложу. Есть настойка на ореховой кожуре, но она большей частью для медицины. Лекарства здесь, сама знаешь, вот и приходится выкручиваться, начальство далеко, не достучишься.
Первый раз она услышала от врача такое, и удивилась его находчивостью. – Вот они откуда… чесночная, малиновая…
- О чем задумалась? – спросил Егор Дмитриевич.
- Удивительно, - улыбнувшись, сказала Наташа. - Не подумаешь даже, в каких захолустьях рождаются Менделеевы и Пироговы…
- А что, хороший тост: «За народных умельцев».
По комнате разнесся переливчатый хрустальный звон. Егор Дмитриевич крякнул в кулак несколько раз, вытерся рукавом, и приступил к уничтожению пельменей.
- Хороши… ух-х, хороши…
Большая чашка сдобренных маслом и припудренных молотым перцем пельменей стояла на столе и притягивала отважившихся на добавку. Наталья смотрела на них, но стеснение не проходило, она медленно жевала, растягивая удовольствие. Первой о себе напомнила Ирина Александровна.
- Не забыл бы, что скоро Артема звать надо.
- Не забуду. Еще по одной успеем. Не возражаете? – и, не дождавшись ответа, стал наливать чудесный напиток в опустевшие рюмки.
Выпили.
Тепло покатилось по телу и мелкой испариной выступило на верхней губе, поблескивая мелким бисером. Наташа то и дело сбивала его быстрым движением руки.
- Однако пора, - вставая из-за стола, сказал Егор Дмитриевич и пошел в свой кабинет, а женщины остались убирать со стола. Наташа пыталась помочь, но Ирина Александровна, улыбнувшись, отстранила её:
- Пойди, пойди, посмотри, такого ты ещё не видела, а я сама…
Приближаясь к кабинету, Наташа услышала незнакомый голос, и войти не решилась.
- Иди-иди, он один, - подтолкнула её Ирина Александровна. - Это голос Артема. Он у нас радиолюбитель, вот и нам сделал, чтоб могли разговаривать с ним. Каждый выходной разговариваем. Летом приедет, познакомлю.
Наташа не всё понимала из их разговора – какие-то Ульяны, Анны… но кое-что было понятно. Она с удивлением слушала их разговор, представляя, что Артем где-то здесь рядом, только не видно. Егор Дмитриевич увидел её вытянутое лицо и показал на портрет.
- Вот он, наш меньший. Человек военный, в училище связи учится. Два года уже, как уехал, стало быть, на третьем курсе…
С фотографии смотрел улыбающийся солдат.
А до лета ещё далеко. За окном февральская вьюга стонала и подвывала в печную трубу. Мелкие иглы хлестали по стеклам окон и отскакивали, очищая окно от налипшего старого снега. Февральские окна. То потеплеет, то завьюжит.
Наташа засобиралась домой.
- Да куды ж ты, на ночь-то глядя, - спохватилась Ирина Александровна. – До утра оставайся. Утром с Егором и пойдёшь. Места хватит всем, Артёмкина комната свободная, и нам спокойнее.
Долго уговаривать не пришлось. Наташа сама не хотела уходить. Тепло их дома само по себе соблазняло её, чтоб остаться. Она повесила пальто в гардероб и раскинула руки.
- Вот и правильно. Так-то лучше, - воскликнул Егор Дмитриевич. – Ещё по одной – и я расскажу тебе, как мы тут обживались. Лады?
Наташа улыбнулась и дёрнула плечами. Он задумался, обдумывая прошлое время.
- Тридцатые годы… разруха кругом… голод… дремучая тьма…
От спокойного голоса Наташа заснула, а Егор Дмитриевич всё рассказывал и рассказывал ей о прошлом поколении сибиряков, о старообрядцах, о новой власти, о людях.
Ирина Александровна была из местной знати, а он – молодой врач – кругом заросшие, и редко стриженые люди - бородачи. Долго сомневались в его способностях, а потом уж…
- Свет тушить? – спросил он.
Никто не ответил.
- Спят… а кому ж я тогда рассказываю?
Он тоже, несколько раз зевнул с таким удовольствием, что челюсти чуть не разъехались, разделся и, поворочавшись, минут пять на холодной кровати, заснул. В одиннадцатом часу, как обычно, свет мигнул три раза и потух. Экономили топливо. Когда ещё завезут? А ночью свет никому и не нужен.
Продолжение следует. http://www.proza.ru/2012/04/13/1195