Глава 2. Два берёзовых стула
После звонка Виктор ринулся вместе со студенческой толпой в просторную аудиторию. Тут он смекнул, что место можно захватить в самом дальнем ряду. В старину эти места называли «ослиной лавой». Шут с ним, что ослиная. Главное: в институте, не место красит человека.
Сел, огляделся по сторонам. В его же ряду два студента – один большой широколобый курчавый детина, а второй – тщедушный, вертлявый. Студенческая толпа утихомирилась, началась лекция по литературе. А соседи Виктора по-деловому притащили ещё два сломанных стула, поставили их плотнее друг к другу так, чтобы они сохраняли устойчивость, разложили там шахматы и погрузились в глубокую задумчивость.
Лекцию по советской литературе вёл доцент Иван Иванович Куропатов – прославленный специалист по античной литературе, мастер художественного слова. Чтобы послушать Ивана Ивановича, студенты других факультетов сбегали со своих лекций, усаживались в аудитории, где только можно: на подоконниках, в проходах между рядами столов, за кафедрой и в дверях аудитории – везде. Иван Иванович не любил кафедру. На небольшом возвышении – подиуме по обыкновению ему ставили два стула. На одном стуле он садился сам, картинно облокачиваясь на спинку другого стула. Получалась этакая поза лирической задумчивости. Ну, прямо-таки как скульптура Пушкина в Царском селе. Когда он читал лекцию об «Иллиаде» Гомера, то невольно скатывался на стихотворный размер гекзаметра. То он неожиданно замолкал, при этом жестом руки, напоминающем реверанс, снимал пенсне чеховских времён, протирал его и продолжал: «А этот Парис – этот сердцеед, этот обольститель вскружил голову Елене Прекрасной…» Куропатов своим волшебным словом оживлял далёкие от нас времена, героев Трои можно было увидеть и услышать их душераздирающие звуки в жестокой битве. Богини – обыкновенные земные женщины. Они способны сплетничать, устраивать хитроумные интриги, влюбляться и божественно ревновать. Но… Нашлись завистники. Поступил «сигнал» - проще говоря, донос. Доцент Куропатов не пользуется текстом лекции, утверждённым кафедрой. Обвинение серьёзное. Беспартийный преподаватель попытался выйти за пределы цензуры. Добрые люди предупредили: на лекцию пришлют стенографиста.
Студенты замерли от неожиданности. Они знали, что стенографисты к столь прославленным преподавателям не ходят так спроста. Но Иван Иванович сохранил свою игривость и подчёркнутую грациозность. По-прежнему он уселся на двух стульях, протёр пенсне, студенты в первых рядах увидели, как он из бокового кармана вытащил рецепт на какие-то пилюли и по этому рецепту начал диктовать план лекции, рекомендованную литературу по теме с указанием страниц, издательства и года издания. Лекцию он на этот раз не читал, а диктовал, как это обычно делали его коллеги. Да и стенографистке облегчил задачу.
Когда на кафедре сличили расшифрованную стенограмму и утверждённый текст лекции, то были изумлены: почти всё слово в слово. После этой проверки институтское начальство почувствовало себя посрамлённым и больше стенографисток не присылало. Все в институте хорошо знали, что Иван Иванович свободно цитирует на древнегреческом языке и на латыни. Особо бдительные администраторы никак не могли успокоиться, а вдруг в этих цитатах он распространяет всякого рода контрреволюционные мысли. А что в этих цитатах, какие слова, какой смысл. Так всякую контру можно проповедовать, поди узнай, о чём он там… То-то!
Сегодня же Иван Иванович читал лекцию по советской литературе. Сухорукова заболела, декан уговорил прочитать хоть одну пару, пока найдёт замену.
Те, кто давно знал Ивана Ивановича, сегодня заметили его тюленью неуклюжесть. Этот виртуоз, мастер художественного слова выглядел, как студент-практикант: от кафедры – ни на шаг. Там лежит текст лекции, время от времени он заглядывает в него. Ключевые фразы диктует студентам, чтобы они записали слово в слово. Да что там говорить? Он выглядел так, как все его коллеги: такой же суконный язык, такая же снотворная мелодия речи. В аудитории тишина. Студенты в позах согбенных строчат в своих толстых тетрадях.
И вдруг в последнем ряду раздался грохот. Шахматная доска лязгнула об пол, на неё посыпались фигуры, издавая мелкую дробь.
- Вы чем там занимаетесь, молодой человек? Как ваша фамилия? Встаньте! – гневно спросил Иван Иванович. Он никогда не видел, чтобы на его лекциях студенты тайком играли в шахматы.
- Моя фамилия Баламутов. Баламутов Виктор Петрович.
- Так что же вы, товарищ Баламут, себе позволяете?
- Я не Баламут, а Баламутов.
- Баламут, Баламутов – какая разница? Повторите, о чем я сейчас рассказывал.
- Вы сейчас рассказывали о теории бесконфликтной советской литературы. Суть: в советском обществе изжит классовый антагонизм, нет эксплуататорских классов, а посему и нет противоречий внутри общества. У нас может быть борьба только хорошего с лучшим. Таким образом, по утверждению критиков Абрикосова и Померанцева, нужно всячески поощрять направление бесконфликтной литературы. На примере пьесы лауреата Сталинской премии Александра Корнейчука «В степях Украины» показано, как два председателя колхоза по-разному понимают задачу современности. Вот председатель колхоза Галушка обращается к своему коллеге: «Что ты меня в коммунизм тянешь? Мне и при социализме хорошо!» Этой фразой как нельзя лучше можно охарактеризовать теорию бесконфликтности.
- Правильно. Внимательно слушали. Значит, не вы. Зельцер! Встаньте! А ваш товарищ?
- Пельтцер.
- Так вот, Зельцер и Пельтцер! Чтобы без письменного разрешения декана ко мне на лекцию не являлись. Понятно?
- Понятно.
- А теперь – вон отсюда, чтобы вашего духу здесь не было!!! – в исступлении закричал Иван Иванович, чего раньше с ним не случалось. Потом остыв немного, заметил, что новенький студент продолжает стоять.
– А вы садитесь, как вас… э-э…
- Баламутов.
- Баламутов.
- Я хочу ещё добавить, если позволите. Теория бесконфликтности критиков Абрикосова и Померанцева – безграмотная чушь.
- Вы так считаете?
- Я убеждён.
- Давайте. Доказывайте.
- Такое впечатление, что эти товарищи понятия не имеют о законе единства и борьбы противоположности, обоснованный и сформулированный Марксом. Весь мир соткан из них, этих противоположностей, все они противоречат друг другу, вступают в конфликт и вместе с тем составляют единое целое. Это блестящее обоснование материалистической диалектики. Добро и зло, война и мир, революция и контрреволюция, центробежная и центростремительная сила, свет и тьма, жадность и расточительность… Я не стану занимать ваше время, а то мог бы привести ещё много примеров. Даже в так называемом «правильном» обществе (хотя идеального общества нет и быть не может) по той же причине, что любое общество соткано из внутренних противоречий. Кажется парадоксом, но на этом покоится его единство. Когда противоречия разрастаются до такой степени, что разрывают оболочку единства, тогда наступает революция. Происходит общественный переворот. Принципиально новое общество не застраховано от новых внутренних противоречий. И так до бесконечности. Это азы марксистско-ленинской философии. Да. Два поломанных стула. Каждый из них в отдельности был неустойчив. Вместе они обрели противоречивое единство. Малейший толчок ногой и всё рухнуло.
- А откуда вы так хорошо знаете философию?
- Я-то? Ну, что вы! Я сюда поступил, чтобы хоть немного её постигнуть.
Иван Иванович не стал оспаривать новичка, а про себя подумал: «И надо было мне спускаться с греческого олимпа на грешную землю с её современной философией и новомодными теориями. Это не моя стихия».
Зельцер и Пельтцер в этот день нажили кучу неприятностей, зато Виктор приобрёл много новых друзей.