***
До недавнего времени Иван Тимофеевич в бога не верил. Всякие разговоры о Христе и прочих таких персонах считал вымыслом. Поста не придерживался и вообще поесть был горазд. Но праздник Пасхи отмечать любил. В том смысле, чтобы выпить за «Все святое наше и лучшее» - любимый тост Ивана Тимофеевича. Выпивку, конечно - закусить по-праздничному. Солидное брюшко и двойной подбородок его не смущали. Не смущали и пасхальные куличи и яйца крашенные. Все это только усиливало праздничное ощущение.
В общем и целом, смысл своей жизни Иван Тимофеевич усматривал в приятном время препровождении и очень не приветствовал, если ему что-нибудь поручали этакое, на всеобщую пользу. Особенно в семейном быту, и особенно в праздничные дни. Пользы от семьи и так никакой, кроме расхода денежных средств и нервов, а если еще: «Передвинь, задвинь, прибей, покрась, мусор вынеси…» и всякие такие глупости, отвлекающие от законного отдыха на диване с газеткой, это его даже очень раздражало. А жена на что, а дети, для какой радости?
А жена Ивана Тимофеевича была женщина трудолюбивая, дотошная. Не то, чтобы верующая, в церковь она не ходила, но на всякий случай старалась бога не гневить. И, хотя постится у нее тоже не получалось, но всю пасхальную неделю, она готовилась к пасхе. К чистому четвергу наводила порядок во всем дому. В субботу пасхальные куличи пекла и яйца красила. А в страстную пятницу старалась заняться чем-нибудь приятным, чтобы в семейные распри не вступать.
И вот однажды, как на грех, именно в страстную пятницу от кухонного шкафчика дверца отвалилась. И главное, нет бы совсем, а то повисла на одной петле, ни пройти, ни проехать, как говорится.
Иван Тимофеевич, как раз на диване возлежал, смотрел телевизор. А тут такая маета, вставай, иди, разбирайся с этой дверцей.
- Вечно у вас все не ко времени валится – заворчал Иван Тимофеевич – говорил же, не надо было импортную кухню брать, ни какого патриотизма головы безмозглые.
- Зато у вас все с умом, все высший сорт, диван и толстый зад, все отечественное, работает исправно – не осталась внакладе жена.
Тут дочка встряла:
- Эй, не ругайтесь, страстная пятница, опасно грешить раздорами.
- Придумали чушь всякую, страстная пятница, все это опиум для дураков.
- Опиум для наркоманов, а для дураков лапша на уши – всунулся сын.
- Ты тут еще лезешь с лапшой своей, наркоман недоразвитый – огрызнулся Иван Тимофеевич, сползая с диванчика – взялся бы, да починил дверцу-то.
- Я ухожу, у меня встреча срочная – заухмылялся сын – а ты разомнись на досуге.
- Я вот тебе сейчас подзатыльник влеплю, для разминки – подвизалась жена. Иди уж скорее на свою встречу, бездельник.
- Вот, вот вырастила бездельника, только гулять и умеет – продолжал ворчать Иван Тимофеевич.
- А ты где был? Известно диван свой пролеживал. Нет бы, сына уму-разуму поучить.
- Да хватит вам из-за чепухи всякой собачиться – опять высунулась дочь.
- Ты тут еще будешь указывать, соплячка, с пятницей со своей – совсем разнервничался Иван Тимофеевич, чуя неотвратимость копания со злосчастной дверцей.
Так, продолжая ворчать и кряхтеть, он полез в кладовку за инструментами. А там, на верхней полочке стоял трехлитровый бутыль с белилами, по случаю экспроприированный Иваном Тимофеевичем на работе. Стоял он уже месяц, в ожидании покраски, которая откладывалась и откладывалась. «И ведь знал же, что не будет охоты красить, а не взять, что плохо лежало не смог. Теперь висит покраска над душой, хоть тресни» - подумал Иван Тимофеевич, и потянулся за инструментами.
И, то ли полку он качнул, то ли в страстной пятнице дело оказалось, но бутыль этот грохнулся вдруг прямо на плоскогубцы, что только и успел раздраженный Иван Тимофеевич достать. Да об эти плоскогубцы расколотился он вдребезги, не Иван Тимофеевич расколотился, а бутыль, конечно. Осколки вперемешку с белилами, щедрым ливнем булькнули вниз на инструменты, на Ивана Тимофеевича, окатив его выдающееся брюшко и наконец, разлились по обуви, выстроенной в ряд на самой нижней полочке.
На шум, тут же возникли в дверях кладовки жена и дочь.
- Ну вот, я же говорила – сдавленно прокомментировала сие событие дочь – нельзя в страстную пятницу ссориться.
А жена, только горестно руками всплеснула, уставившись на обувь, покрытую осколками и перемазанную белилами.
- Что ты опять мелешь… – заорал с перепугу Иван Тимофеевич.
И тут же притих, почувствовав, как в тапочках захлюпали белила и хрустнул осколок под левой ногой.
- Мои сапоги новые - заныла дочь.
- Господи, прости, они же стОят… - начала было жена, да прикрыв рукой рот, горестно закачала головой.
- Ну что теперь? – Беспомощно развел руками Иван Тимофеевич.
- А чего теперь руками-то махать – сказала жена – сейчас растворитель принесу, где-то был бутыль, тоже три литра. Сядешь здесь в кладовочке и будешь обувь спасать. А то на следующую зиму босыми ходить придется. Тут зимнего на такую сумму, что и подумать страшно.
Так весь оставшийся кусок страстной пятницы сидел Иван Тимофеевич в кладовочке, разгребал и чистил залитую белилами обувь. А на кухне жена с дочкой в четыре руки ремонтировали злосчастную дверцу шкафа. Все это происходило в относительной тишине.
- И что за наказание такое, мы ведь не очень и ссорились – вздыхала жена, удивленно пожимая плечами.
- Да, не ссорились, а орали друг на друга! – возражала ей дочь.
- Да мы всегда так разговариваем
- Вот и плохо, менять надо тон общения. Знак такой дан, что лучше не придумаешь. Представь, что происходит, когда вы и впрямь ссоритесь.
- Да мы тогда вообще не разговариваем.
Нельзя сказать, что с этого дня Иван Тимофеевич верующим стал, но перед каждой пасхой с тех пор, он несколько раз уточнял, когда именно наступает пасхальная неделя и в страстную пятницу в кладовку, ни ногой.
(автор фото - сын)