Шанель

 

           В середине апреля щедрое  весеннее солнце обнажило разомлевшую,  подсохшую после дождей и растаявших снегов землю. Посреди дворового парка на поваленном ещё с осени стволе вяза отдыхают двое пожилых мужчин. Дворники Михалыч и Константин весной и летом сидят  тут по окончании утренней уборки своих участков. Константину лет около пятидесяти, но типичным обликом пьющего человека он тянет на все шестьдесят. Его крупная, по лошадиному вытянутая физиономия покрыта морщинами и складками, веки всегда покрасневшие, как у людей, которые себя не щадят, а общее сочетание грубоватых черт  выражает недоумение и тоскливую безнадёгу. На груди Константина под оранжевым жилетом и зелёным мундиром дворника красуется тельняшка. Бывая под мухой, этот «мачо» или  «чмо»,  по определению его же товарищей, корешей, часто спорит, дерзит, и чтобы произвести впечатление, кричит, что морская пехота не сдаётся.
         Михалыч, коллега и приятель Константина, значительно старше, однако сохраняет молодцеватый, даже спортивный вид и вполне может сойти за интеллигента, но не какого-нибудь рафинированного очкарика, а человека бывалого, закалённого жизнью.
         - Вот оно, бескультурье-то открылось, куда ни глянь – везде мусор, экскременты, - Михалыч кивает в сторону школьного стадиона, расположенного тут же, вблизи. – Веришь, нет – за пять лет один только раз видел порядочного собачника. Вот так же весной,  маленький, невзрачный  сморчок прошёл по стадиону с пакетом и черпачком – подобрал экскременты… Что значит нравственный, имеет  остатки совести!..  А всем прочим - до фени…
         - Скоро сюда школьников загонят – начнут мести, скрести, -  покуривая сигарету, отзывается Константин.
         -  Скоро здесь бригады алкашей пойдут – и кругами, и по касательной, - продолжает свои умозаключения  Михалыч. – Раньше ведь как было? Бригады на заводах, на фабриках. Я сам когда-то в комсомольско-молодёжной бригаде трудился. Песня даже была любимая, вроде как бригадный гимн: «Если бы парни всей Земли…» А теперь, сам видишь, если бригада, то это либо гангстеры, либо алкаши… Сейчас ещё потеплеет малость,  и припрутся сюда мамаши с колясками. Будут  судачить, курить и пить пиво из банок…  Ничего не поделаешь, мода!
         - Да какая, к черту, мода! – вскипает Константин  и по привычке хватается за тельняшку с намерением её порвать. – Еду как-то в троллейбусе… рядом села девка, а на ней джинсы с  такими дырками,  что кулак пролезет…
         - Это называется:  «А мне не больно, а мне прикольно, а я прикольная…», - поёт для забавы Михалыч, и надо сказать, он вообще любит петь. – Эх, дружище, дурость-то всегда была. Погано то, что всё продаётся, всё стало товаром. Веришь, нет, но я с некоторых пор ненавижу торгашей. Всякий из них норовит надуть своего же соотечественника, нагадить ему в самую душу. Для меня они всё равно что христопродавцы. И вот думаю, если бы Маркс вдруг ожил и увидел как его формула «деньги-товар-деньги» сегодня используется, он бы тотчас же удавился или пустил себе в лоб пулю… Затоптали мораль. И ведь такое уже много раз было. Заблудшее человечество периодически отбрасывало от себя Христовы  заповеди, а потом в слезах и раскаянии возвращалось к святым скрижалям.
         Константин слушает эти рассуждения приятеля с мутным, рассеянным взором; подобные разговоры меньше всего занимают  «чмо».  Уж лучше про рыбалку или про баб. Словно угадав потаённые интересы коллеги, Михалыч гибко меняет тему беседы:
         - Отношение к женщине – вот уровень цивилизованности, тест на человечность. Возвышать женщину и самим тянуться наверх… Нашему поколению это было свойственно. В молодости, бывало, сердце трепещет, если рядом оказывается какая-нибудь красотка…  Сейчас, конечно, многое извратилось.  Мы-то, старые черти, нисколько не изменились, такая закваска…  а вообще, должен тебе сказать, пять лет назад, когда я  операторствовал в системе теплоснабжения, совершили мы тоже бригадой над одной дамочкой, точнее – над её кобелём серьёзную экзекуцию… Летом, как только отключается тепло, начинается профилактика тепловых сетей. С утра и в обеденные перерывы сидим на базовом теплопункте среди двора в окружении пятиэтажек. Жизнь кругом кипит, прохожие шастают, всяких полно… И девки шагают мимо, а мы на них глазеем, и алкаши кучкуются, сдают посуду – душа же горит… И мамаши с колясками мимоходом. Едет этак карапуз в коляске, на нас смотрит; мы ему машем ладошкой: «Привет, мол!».  Глядишь, он в ответ улыбается и тоже ручонкой машет, а нам приятно… Нет, были у нас и гости – девки, не совсем уже молодые, но цветущие. Сидим за столом, пьём чай или водку и вдруг затевается спор. Кто-нибудь форменно утверждает, что у девки силиконовая грудь. От нашего взгляда, дескать, не скроешь… Девка в смятении: «Да какая силиконовая!.. Нормальная грудь!..»,  а сама всё больше распаляется. Мы на своём: не верим и всё! Кончается тем, что она сбрасывает бюстгальтер и предлагает попробовать на ощупь. Ну мы мяли, мяли, потом извинялись: «Надо же так лопухнуться!.. В самом деле нормальная грудь»…  Но речь не об этом. А стали замечать по утрам картину: в одно и то же время мимо теплопункта метрах в двадцати от нас прогуливается дамочка с громадным кобелём на поводке. Дама, конечно, необыкновенная, осанка гордая, грудь вперёд, на нас не смотрит. А мы сразу почуяли запах благородных духов, не иначе какой-нибудь «шанель».  Незаметно и красотку меж собой стали звать Шанель, а кто попроще – Шинель.  Проходит недели две или даже три, и что ты думаешь? Слышим вместо духов стойкий запах кобелиной мочи; он же непременно подходил к ближнему  от нас столбу и задирал ногу… Впечатление такое сложилось,   будто сам столб периодически отливает… Тут мы задумались и сказали себе: хватит нам такой «шанели»! И стали искать инженерное решение. Придумали быстро. Сан Саныч у нас головастый, оборотистый, немножко пройдоха, но не о нём разговор. Долго мы возились... Примерно там, куда кобель прицеливался,  на столбе пристроили лист, а к нему через  рубильник - провод. «Ноль» соединили с землей, где пёс принимал нужную стойку. Присыпали сверху гравием и водичкой побрызгали. И вот прекрасным утром затаились на теплопункте, во все щели смотрим, ждём, а одного специалиста выставили на дежурство к рубильнику, чтоб ждал команды и был наготове… Тут, наконец, показалась Шанель. Гордая, нарядная, сарафан на ней весенний, для любого мужика – загляденье… Кобель как всегда задрал ногу и в ту же секунду, испустив дикий вопль «Га-а-а-ав!», рванул с такой страшной силой, что перевернул эту  дамочку - рука-то  запутана в поводок.  И полетела она вслед кувырком…  Так нам стало неловко перед  Шанелью… Обнаружилось, что под сарафаном у неё нет трусов. Может, они ей и ни к чему, но мы-то не знали… Конечно, некрасиво получилось, будто не кобель, а мы ей порвали парус… А кобель с тех пор от столба шарахался… Видать, помнит  пережитый ужас, думает, наверно: «Уж лучше я с памперсом похожу…»
         Михалыч умолкает в приятной задумчивости, оборачивает лицо к восходящему солнцу, млеет душой от  привычки к удовольствиям жизни и поёт вполголоса:
                …Парни, парни, это в наших силах –
                Землю от пожара уберечь.
                Мы за мир, за дружбу, за улыбки милых,
                За сердечность встреч…
                ------------------------------------