Накануне прощёного воскресенья стабильный контингент первой утренней электрички был выведен из дремоты нищенкой-попрошайкой. Бабенка неопределенного возраста, невзрачной серой внешности и, похоже, без определенного места жительства вошла на одной из остановок и нараспев читая молитвы, которые знала наизусть, стала просить подаяния.
— Подайте, Христа ради, люди добрые, два дня ничего не ела...
Пассажиры, состоящие примерно пятьдесят на пятьдесят из студентов и базарных торговок, подавали неохотно, а скорее не подавали вовсе. Пройдя из конца в конец куцую четырех вагонку, минут через десять она побрела по второму кругу. Разбуженные вновь тонким жалобным голоском, пассажиры недовольно ворчали или, равнодушно закрывая глаза пытались снова погрузиться в сладкую прерванную нирвану. Только две мелкие предпринимательницы, одна с ведёрком яиц, другая с несколькими банками сметаны в сумке, наверно тоже обиженные судьбой, стали укорять и бранить нищую:
— Ступай прочь, дармоедка. Бог подаст! Работать тебе надо, а не попрошайничать, по годам поди нас моложе, а трудиться не хочешь. Постыдилась бы, бесстыжая!
Нищенка посмотрела на женщин кротко и печально, а потом тихо обронила:
— Воровать стыдно, а попросить не стыдно. Ох, не дай вам Бог, бабоньки, с моё пережить, — и молча потащилась дальше вдоль равнодушного вагона.
Было в её взгляде столько скорби и усталости, что нервные частницы невольно осеклись.
Поезд остановился на конечной, и народ заторопился к выходу. Торговки, подхватив свою кладь, принялись энергично работать локтями, им нужно было успеть зах¬ватить лучшие места на рынке. При спуске по крутым ступеням одна из женщин поскользнулась и вместе с сумкой полетела под колёса. Не успели её вытащить, как на ровном перроне упала вторая. Женщины обе ушиблись, но не слишком сильно, зато их товар весь оказался испорчен. Они охали, отряхивались и причитали:
— Бог нас дур наверно наказал...
— Не говори, кума, возвращаться ни с чем придётся.
Стоя в сторонке, на них смотрела и крестилась нищенка. Она шептала тихо:
— Прости, Господи, прости меня, грешную — зла пожелала...
Конец.