Жарким июльским днём я стояла в очереди к кассе железнодорожного вокзала за билетом на Москву. Устав, присела в жёсткое деревянное кресло. Моей соседкой оказалась молодая женщина с грустным, заплаканным лицом. Она часто и глубоко вздыхала, вытирая мокрым платком катившиеся из глаз слёзы. Я участливо спросила её: «У вас горе?» «Да, — просто ответила она. — Муж бросил.» И тогда, чтоб хоть как-то успокоить её, я рассказала ей свою историю. Это было в 1981 году, когда после двадцати семи лет супружеской жизни от меня ушёл муж, выбрав в подруги молодую москвичку. Именно перед этим я стала ощущать какую-то необъяснимую боязнь и смутную тревогу, которые очень мучили и пугали меня. Мне стало казаться, что по какой-то неизвестной причине я не успею долюбить мужа, подарить ему самую большую нежность, ласку и тепло. Ведь мы были уже немолоды: ему — за шестьдесят, мне — сорок девять лет. Вечерами, когда муж сидел в кресле, перед телевизором, я, готовя ужин, по нескольку раз прибегала из кухни, чтобы поцеловать его, как маленького, в макушку, обнять, приголубить, заглянуть в глаза, вызвать улыбку на его усталом, стареющим лице. Ведь помимо моей воли, в последнее время я стала замечать его шаркающую походку, неловкость когда-то сильных и умелых рук, снижение остроты зрения и слуха. Всё это вызывало во мне пронзительную, жалость и стремление прийти к нему на помощь: заслонить от необъяснимой беды, обласкать, не дать в обиду.
Летом того же года, чтобы сделать мужу приятное, я отдала ему свою путёвку в санаторий под Ригой, чтобы он подлечил свои слабые легкие. Сама же, страдая тяжелой гипертонией, осталась у сына, в Подольске. Раньше мы с мужем никогда не разлучались и никуда не выезжали друг без друга. На этот раз он уехал один...
Я терпеливо ждала его возвращения и всё строила планы, что нам нужно будет сделать, когда он вернётся. Чтобы избежать грустных мыслей и не тосковать без любимого человека, я каждое утро уходила в сосновый бор, к озеру, и всё представляла, как мы придём сюда вместе, как восхитится он красотой этого чудесного уголка природы, как будет рад встрече со мной и нашими сыновьями.
Но увы! Муж возвратился, опоздав ровно на неделю: помолодевший, энергичный, в новом костюме, с молодёжной причёской. Сразу же, на второй день он уехал, якобы по делам, в Москву, даже не побыв как следует с нами. А возвратившись на Москвы, объявил сыновьям, младшему и приехавшему старшему, что уходит из семьи, так как встретил молодую особу и вполне искренне полюбил её. Он сказал: «Ваша мать очень хорошая женщина. Она очень многое сделала для меня, мне её очень жаль, но я ничего не могу поделать с собой, тем более, что моя избранница моложе меня на двадцать пять лет. А это, как вы понимаете, мой последами шанс...»
Домой мы ехали будто чужие. Чтобы не видеть раздражающих его моих страданий и избавить меня от своего присутствия, муж перебрался в другое купе. А я двое суток, почти не вставая, пролежала на вагонной полке. Сердобольная соседка по купе самоотверженно ухаживала за мной. Далее, было всё как по шаблону: развод; пребывание с мужем, теперь уже бывшим, в одной квартире, но в разных комнатах; пересылка новой семье в Москву совместно нажитых вещей; ежевечерние разговоры по телефону с незнакомой мне женщиной по имени «Валюша»; затем ещё более частые разговоры с тревожными нотками в голосе о родившейся у Валюши дочери. Всё это неимоверно терзало мою израненную душу.
И это вполне объяснимо. Представьте только: бесконечно родной человек стал чужим. Горю моему не было предела. Я уже не могла сдерживать слез и плакала везде: на работе и в транспорте, при встречах с коллегами по работе и с друзьями, с участливо относившимися ко мне даже малознакомыми людьми. Нельзя передать словами, что пришлось мне пережить! Это и стыд перед взрослыми сыновьями, обвинившими меня, пожилую женщину, в несостоятельности в семейной жизни; позор, как мне тогда казалось, перед всеми теми, кто меня знал. Именно тогда я остро ощутила свою ненужность: если меня оставил муж, стоит ли жить дальше?
Директор института, где я в то время заведовала лабораторией, дал мне командировку в Москву: «Поезжайте, повидайтесь с детьми, успокойтесь! У вас есть для кого жить — у вас дети». Я последовала его совету и уехала в Москву. С первых же дней, моего пребывания в ней я почувствовала и, собственно, поняла, что не смогу работать в Научно-педагогической библиотеке имени Ушинского: читать и вникать я прочитанное я не могла. На листах моего конспекта вместо записей оставались лишь разводы от беспрестанно капающих слез. Тогда, чтоб не оставаться одной, я уехала к младшему сыну, в Подольск. Но сын целыми днями был на работе, и я опять оставалась наедине со своими мрачными думами. Я стала садиться каждое утро в электричку и уезжала в Москву. Там я просто бродила по улицам и площадям, чтобы отвлечься. Но чуда не произошло. Слишком уж много мест было в Москве, где мы бывали вместе с мужем. Они напоминали мне о нём и острой болью отдавались в сердце.
Затем я стала ездить в Москву только за продуктами, отрешившись от всего на свете. Я никого и ничего не замечала; могла при переходах идти на красный свет; не сторонилась, когда кто-то шёл мне навстречу; входила в метро и садилась в поезд, идущий в другом направлении, или проезжала свою станцию и выходила в незнакомом мне районе Москвы; покупала совсем не то, что было нужно. Когда же я садилась в электричку, мне казалось, что колёса её выстукивают только одно слово: «Бросил! Бросил! Бросил!» Я ходила, ела и пила, как в полусне. И только иногда, очнувшись, замечала своё мокрое от слёз лицо.
Однако чудеса всё же бывают на свете! Однажды дождливым августовским днём я возвращалась из Москвы в Подольск, накупив целую сумку продуктов. Обычно я уезжала из столицы с Курского вокзала. Так было и на этот раз. Войдя в вагон, я не стала выбирать себе места, так как мне было всё безразлично. Я села спиной по ходу поезда на скамейку возле двери. Напротив меня оставалось свободное место.
Вагон постепенно заполнялся пассажирами, сел кто-то и напротив меня. Окинув безразличным взглядом сидящего напротив человека, и не стараясь запомнить его, я погрузилась в свои мрачные думы. На одном из поворотов электричку сильно качнуло, и я невольно встретились взглядом с сидевшим против меня человеком.
Это был пожилой мужчина с залысинами на седеющей голове, с косым разрезом внимательных зелёных глаз. Взглянув на него ещё раз, отметила про себя, что мужчина пристально рассматривает моё лицо. Затем ещё несколько раз я бросала невольный взгляд на сидящего рядом попутчика, в результате чего запомнила, что одет он был в чёрный костюм и белую рубашку без галстука. Через некоторое время интерес мой к незнакомцу пропал, и я снова погрузилась в думы о своей нелёгкой судьбе.
И лишь изредка мои глаза замечали большие аккуратные руки соседа, в которых он держал свёрнутую зелёную сумочку из болоньи. Выше этих рук я старалась не смотреть, так как опасалась, что попутчик прочтёт абсолютно всё, что творится в моей душе. Так мы проехали несколько станций. Когда же за окном электрички замелькали зеленые кроны ясеней платформы «Покровская», кто-то очень осторожно обнял меня за плечи и глуховатым баритоном произнёс утешающие меня слова. Я не ожидала ничего подобного, а поэтому не была готова к восприятию. «Что? Что вы сказали?» — спросила я, подняв голову. На меня с нежной теплотой и искренним сочувствием смотрели зелёные глаза. «Хорошая моя, не падай духом! Всё будет в твоей жизни хорошо!» — произнёс незнакомец и пошёл к выходу. Я бросилась к окну и увидела, что он подошёл к нему с противоположной стороны: добрые зелёные глаза ласково и ненавязчиво заглядывали ко мне в душу...
Рванулась электричка. На перроне тот человек рукою замахал. Я ответила ему истово, чуть не уронив с колен сумку с продуктами, из которой посыпались на пол конфеты «Красный мак».
Когда же платформа «Покровская» скрылась из виду, я словно прозрела. С неподдельным интересом оглядела я едущих со мною пассажиров. И все они показались мне такими хорошими и милыми, что мне захотелось всех их расцеловать. А в моих ушах, словно песня, звучал перестук колес электрички; «Хорошая моя! Не падай духом! Всё будет в твоей жизни хорошо!»
Прошло много лет, но я до сих пор помню слова человека с добрыми зелёными глазами: «Всё будет в твоей жизни хорошо!» И я им верю. И, взяв соседку за руку, я сказала: «Поверьте и вы! Всё образуется». Очень хотелось бы, чтоб мои слова сбылись!
(Впервые опубликовано в газете «Перекоп», Красноперекопск, Крым, 12 августа 1993 г.)