Фьюжн-Марь.
Глава 11. Закат-Рассвет
Матильда это чудо, которое рядом. Что чудесного в обычной печке? Ну а как назвать то явление, когда душевное тепло передается от естества к естеству напрямую, без всяких посредников, без слов, без мыслей?
Я открыл чугунную, покрытую внутри бархатом копоти дверцу и сидел, любуясь наступившим в мире Матильды закатом. Это самое моё любимое печное время суток. Неистовый гул, демонические пляски, огненные смерчи её жаркого дня закончились, больше не раздаются внезапные, резкие щелчки, похожие на выстрелы, не мечутся и не беснуются всполохи. Малиново-золотое марево заполняет пространство, движение света внутри становится задумчивым и глубоким. Лепестки пламени пробегают по укутанным в пурпурные мантии с золотым подбоем поверхностям черных поленьев, точнее того, что из них удалось выстроить загадочному, безумно талантливому архитектору. Края фантастических пещер, гротов, лабиринтов и замков раскаляются и начинают светиться расплавленным золотом, того же оттенка, как границы закатных облаков после жаркого дня. С той лишь разницей, что бесконечно чистый свет в небесной вышине недостижим, а здесь он совсем рядом, можно протянуть руку, прикоснуться и порезаться ожогом о сверкающую грань. В этих немыслимых сказочных конструкциях постоянно рождаются, живут и быстро теряются в черных лабиринтах всполохи неясных мыслей, желаний тревог. Они превращаются в согревающее тепло.
О чем думаю я в такие моменты – не важно, а вот Матильда, наверное, вспоминает прочитанное, всё от первой буквы до последней точки, включая грамматические ошибки и неказистые обороты речи.
(вырвано)
Спать Северьяну не то что не хотелось, но было очень страшно. А как могло быть иначе? Если честно, то он испугался. Очень сильно испугался. Так испугался, что страшился даже самого этого страха. И страх этот пришел не там, в бушующем океане, а только теперь в мягкой постели. Там бояться было некогда, там была работа психики и работа физическая, на грани сумасшествия, требующая напряжения всех сил до последней капли. А ещё, как ни странно, он помнил восторг…. Северьян ясно осознавал, что находится в одном глотке воздуха от гибели, в одном взмахе руки от бездны, но каждый раз, оказавшись на гребне волны, в неверных, пляшущих всполохах, видел он бескрайнюю, медленно переливающуюся мутным ртутным блеском равнину. И картина эта была столь величественна, столь спокойна, что доведенное до отчаяния сознание приходило в дикую степень преклонения перед величайшей стихией. Тогда его охватывал восторг такой же сильный, как испытанное отчаяние. Но теперь, когда всё было кончено, оба чувства сложились, слились и обернулись приступом дикого страха. Северьян сидел на кровати, натянув до подбородка на поджатые колени одеяло и боялся только одного – как бы не заснуть.
Он знал, что не выдержал до конца, не победил, не выстоял, в противном случае страх был бы преодолен, переломлен и не владел им в эту минуту. Но теперь… Северьян не чувствовал себя победителем, он думал о том, что оказался не более чем игрушкой в чьих-то всесильных руках. Им поигрались как куклой, а когда кукла сломалась, бросили. И кукла «Костян» тоже сломалась. Хорошо, что в планы «игрока» не входило прервать их существование совсем.
За окошком долго мутнел серый рассвет - новый день всё никак не разгорался. Постепенно Северьян успокоился и сидел, обдумывая сложившееся положение. Он старался быть рассудительным, как следует человеку, прибывшему сюда с серьезным заданием - на работу, а не для развлечений.
Итак, что мы имеем к текущему моменту?
Первое: увеличенный ровно на сто процентов состав исследовательской группы за счет жителей сельской местности, прилегающей к Мари.
Второе: сорванный план работ в Мари, необходимость отправиться вглубь территории с непредсказуемым результатом. Никому не известно что можно встретить там.
Третье: расширившиеся незапланированные контакты с обитателями Мари.
Впрочем, тут есть прогресс, да что там, без лишней скромности можно сказать, что сделано важное открытие – наличие здесь людей с той стороны болота, пришельцев с того света, с нашего света – это настоящее открытие.
Однако, мыслить в деловом ключе что-то мешало. Очень трудно держаться бесстрастным исследователем, когда предмет изучения захватывает настолько, что ты мысленно сам переселяешься в этот мир. Ну что значит «расширившиеся незапланированные контакты с обитателями», а что, разве в самую первую свою командировку он не расширил эти самые контакты до крайней степени? Северьян вспомнил девушку, которую он назвал Ликой, и ему стало стыдно. Никудышный из него выходит ученый, не может он ясно, трезво мыслить, оставаться беспристрастным и объективным. Но кто может устоять против Мари? Против этого Шторма? Против города Солнца? Кем нужно быть, чтобы остаться равнодушным к удивительной, бесконечной изменчивости? Нет, бесстрастно такое может пережить только робот, но не человек. Марь раскрывает глубинную сущность человека как Человека с большой буквы, но вот каким образом, что это такое на самом деле?
Северьян задумался над этой мыслью и не мог её для себя определить. Что-то в ней чудилось глубокое, настоящее, но точно сформулировать он её так и не смог, как ни старался. Ну что же, ну и прекрасно, решил для себя Север, значит ни какой он не учёный, а просто прощелыга, пользующийся своим служебным положением ради удовольствия. Ну и ладно.
Однако, брать под контроль ситуацию всё же придется. Для начала нужно найти эту девчонку, отобрать у неё «артефакт», и только потом можно думать о выполнении программы исследований.
Северьян поймал себя на том, что ему нравится неожиданный поворот дела, и причина этого даже не в том, что ему хотелось ещё раз встретиться с ней, с этой мнимой принцессой(он даже не пытался обмануть себя в том, что ему этого хотелось), а в том, что в душе Северьян не любил, когда всё идет по плану - не его это было, не страдал он педантичностью, и мысль, что сегодня они отправятся вглубь непонятной, ни с чем несравнимой и ни к чему не приводимой страны – наполняло радостным волнением его душу.
Северьян не мог больше бездействовать. Он встал, откинул ситцевую занавеску с окна и увидал, как над укрытым туманом лесом показался краешек малинного диска. Но это вовсе не означало, что утро настало только что. За дверью, в городе солнце уже встало давно, всё пришло в движение и жило загадочной, неподвластной разуменью жизнью.
(вырвано)
Листы сгорели.
Книжка похудела ровно наполовину, так много страниц мы с Матильдой прочли за последние холодные дни. Интересно, сколько ещё печек было растоплено посредством данного произведения? Я посмотрел на тираж издательства… и удивился настолько, что даже не удивился. Чего-то в этом роде я ожидал. Один! Всего один экземпляр! Конечно, в наше сумасшедшее время возможно реализовать всякие причуды, но это… Это полный алес.
Держа в руке изуродованный экземпляр, в сильном волнении, я прошелся по комнате. Выходила нелепейшая ситуация. Получалось, что автор задумал издать свою книжку в одном единственном экземпляре, и надо же было тому случиться, - этот уникальный экземпляр попал ко мне. И что же делаю я? Я беру его и планомерно, медленно, страница за страницей, глава за главой уничтожаю!
Да какой же он дурак этот писака! Какой негодяй его издатель, что пошёл на такое?! Как они посмели? Кто дал им право?!
Пусть это не самая лучшая из прочитанных мной книг, пусть она мне не нравится, но зачем же так рисковать своей мыслью? Неужели она ему не дорога?! А труды, потраченное время? И их этому странному человеку не жалко?
Чтобы немного успокоиться, я присел у Матильды, открыл печную дверцу и молча наблюдал фантастические огненные миры, картины существования которых дрожали совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, но которые оставались недоступны нашему сознанию, недоступны от того, что не нашлось ещё переводчика, который описал бы их, расшифровал, и перенес в наши книги, тем самым оживив для человека новый кусочек вселенной. Мощное излучения от этих миров, которое ощущалось приятным, но очень властным теплом на моём лице, успокоило меня. Я пересел в кресло и задумался.
Ну со временем, допустим, всё просто. Я полагаю, автор мог сказать, что не просиди он эти долгие часы над книгой, то куда бы он девал это время? На просмотр телепередач? На тихий бытовой алкоголизм? На чтение чужих книг? Или на обман женщин-любовниц? Все эти занятия равно бессмысленны и служат лишь для одного, для утилизации излишков времени. В этом смысле, его писательство не хуже и не лучше других способов утилизации.
Да, это логично, тут с ним не поспоришь.
А как же быть с мыслью? Не жалко ему своих мыслей? Не чувствует он ответственности за открывшиеся ему таинства?
И тут можно вполне придумать оправдательные аргументы. В общем-то он сделал для мира всё что мог, он передал ему воспринятые мысли, изложил их на бумаге и полностью освободился от ответственности. Да, в единственном экземпляре. Ну и что? Если бы его мысль была растиражирована в ста тысячах экземпляров где гарантия, что она попадет в способную воспринять её голову? Где гарантия, что она встроится в ДНК-цепочку мыслей другого творца? Нет такой гарантии. Похоже, он знает о том, что вопреки всякой простой логике, вероятность такого события никак не увеличится с возрастанием тиража. Он знает, что в этих делах математическая статистика, предназначенная для простого физического мира, никак не работает, а работают здесь другие, высшие законы.
И как ни прискорбно, согласно этим законам, мысль его была передана мне. Я только никак не ожидал, что только мне! Если бы экземпляров было хотя бы два… Хотя бы два! Это сняло бы с меня груз ответственности. А теперь… я даже не знаю что делать. Я с самого начала решил, что книжка никудышная, но теперь, я всегда буду в этом сомневаться. Что если я чего-то не понял? Что если нужно было перечитать ещё раз? А я сжег. И Матильда не расскажет, что там было написано, мы пока не умеем читать её язык, у нас не родился ещё переводчик.
Я сидел ошарашенный и наблюдал синеватый вечер в окне. Злосчастная, худенькая книжица с надорванным переплётом лежала на коленях. Я не знал, что делать дальше. Стоит ли продолжить чтение или бросить так.
Конец первой части.