Почёсывая подбородок, Восковаров задумчиво смотрел в окно. Хотя как сказать – «задумчиво». Ни о чём он в этот момент не думал, что, тем не менее, придавало ему одухотворённый вид. Из состояния единения со своим внутренним миром его сейчас мог вывести только чей-нибудь визит.
Что, разумеется, и произошло. Дверь распахнулась, и перед Восковаровым предстал Кодлов, который считал себя самым ярым защитником духовности, подчёркивая это при любом удобном случае. При неудобном – тоже.
- Ну, брат Восковаров, - нарочитым басом начал Кодлов, - встречай гостей, накрывай на стол!
Восковаров достал колбасу. Кодлов брезгливо поморщился:
- Вот из-за таких, как ты, и погибаем от бездуховности! Пост идёт! А ты скоромное мне суёшь! – громогласно объявил Кодлов, сделав особенное ударение на местоимение. – А ну, ставь огурцы, помидоры, картошку…
То, что блюститель русской духовности был сейчас похож на баскака, которые, как известно, оную попирали, ничуть его самого не смущало. Восковаров вздохнул и начал открывать банки и греметь кастрюлями. Высокодуховный баскак, посматривая на это, благосклонно кивал:
- Да что ты огурцы жилишь, как жлоб последний, ставь всю банку! И помидоры тоже! И хлеба всю буханку нарежь! Западло, что ли!
«Что же это я, как лакей, по собственной кухне прислужкой бегаю», - посетила Восковарова первая за день и, увы, запоздалая мысль. Кодлов уже достал первый огурец.
- Вот это по-людски, - улыбался он (не огурец, разумеется). – Вот это правильно.
Огурцы, помидоры, хлеб, картошка – всё исчезало в кодловском чреве. Восковаров крякнул.
«Эва жрёт, - разгоралось в его мозгах. – И спасибо не скажет. Русским духом, что ли, благодарить будет? Триста лет он мне не сдался, за такую-то цену. Полопает и уйдёт, а мне самому-то что есть? На лечо ещё смотрит, сволочь…»
- О, лечо, - с набитым ртом промычал Кодлов. – Давай сюда.
- Не дам, - угрюмо ответил Восковаров. – Я тоже есть хочу.
- Верно, - одобрил Кодлов и взял банку. – А то встретил я недавно Почечкина. Пошли в кафе. А там Соловьёв. Ну, заказали мы (тут Кодлов громко рыгнул) пиццу большую. И я себе ещё сока свежевыжатого три стаканчика. А денег у меня с собой нет, ну что поделаешь. Так я им душу, душу свою показал, пытался и их на путь духовности вернуть! – голосом актёра, играющего кающегося грешника, заявил Кодлов.
- Как ты пиццу взял, если постишься-то, - мрачно среагировал Восковаров.
- Ну, ветчину я отковырял, где мог, - ничуть не смущаясь, парировал Кодлов. – А как счёт принесли, так они сразу – давай деньги, больше всех сожрал! Нет у меня денег, так они, гады, в морду мне! – Кодлов скатился до бабьего визга. – Убил бы на хрен!
Восковаров меланхолично подумал: «Невелика беда, прости Господи. Я б добавил».
Наконец Кодлов успокоился и глазами декабриста посмотрел на Восковарова:
- А нет ли у тебя винца?
- Чего?! – Восковаров угрожающе поднимался со стула.
- Винца. А что, попы тоже кагор пьют…
С рёвом разъярённого бегемота относительно щуплый Восковаров схватил огромную тушу Кодлова и бросил её вниз по лестнице. Оттуда послышалось:
- Убью! Убью гада! Придушу, как котёнка! Погибай, как глист бездуховный, паскуда! Ладно, к Топтунову пойду!- послышалось уже где-то внизу.
Восковаров закрыл дверь и вздохнул:
-Предупредить надо бы, Топтунова-то.