Следуя сложившейся традиции, гимн не принято выделять в качестве самостоятельного жанра. В хрестоматийной троице Эпос, Лирика, Драма, гимн, как правило, проходит по ведомству эпоса.
Доверимся словарю: Э;пос (epos — «слово», «повествование») — героическое повествование о прошлом, содержащее целостную картину жизни и представляющее в гармоническом единстве некий мир, его божеств и героев-богатырей.
Гимн (himnos) — торжественная песня, восхваляющая и прославляющая героя или божество (а так же сонм богов).
Происхождение понятия «гимн» аллегорически связывали с глаголом «ткать» (kimne), понимая гимн как «сотканную» песнь Эллинская традиция представляла всякое произнесение как соединение слов в речевую «ткань».
При этом многие исследователи, относят понятие гимна к догреческим или негреческим истокам.
В доказательство своей правоты, они ссылаются на такие слова, как «дифирамб» и «элегия», изначально означающих разные виды ритмически произносимых текстов, переходящих в песнь и являющимися негреческими по происхождению.
В чем причина жанрового родства, по умолчанию принятого между эпосом и гимном? Вероятно, дело в том, что часто «гимны» героям и/или божествам являются частью эпоса. И уж, коль скоро Зарождение эпоса обычно сопровождается сложением панегириков и плачей, часто созданных поэтом в жанре гимна, то здесь гимн и эпос, как представляется, оказываются естественно слитыми воедино.
Однако непростые отношения, возникающие в жанре гимна между его исполнителем и адресатом, но упрощенные в эпосе до связки сказитель – герой, и оставляют гимну право на «жанровое признание». Именно об этом мне бы и хотелось поговорить.
Речь в нашей беседе пойдет о двух греческих гимнах, относящихся к различным религиозным традициям, но при этом весьма сходных по ряду параметров.
Но прежде чем приводить сравнительные примеры, зададим себе вопрос, чему или кому посвящен религиозный гимн? Жрец (кантор, дьякон, скальд, бард, кащун, кави) поет не просто о божестве, но, обратившись лицом к жертвеннику, о себе, это божество или божества прославляющем. Гимн как бы «отражается в себе» рефреном: «Я славлю тебя!» У Гомера в Гимне Деметре: «[Я] Пышноволосую петь начинаю Деметру-богиню», Ригведа: «Агни призываю я – во главе поставленного Бога жертвы (и) жреца, Хотара обильнейше сокровищного» Иудейское: «Внемли, Израиль: Господь, Бог наш, Господь — один! Благословенно славное имя царства Его во веки веков!» В Гимне Пресвятой Богородице (Валаамский текст): «Достойно есть яко воистину блажити Тя Богородицу!»
В ситуации гимна, идущего от первого лица, трудности с адресацией. Песнь жрец, поет о себе, поющем песнь Божеству, как бы представляется Божеству, принося свой гимн, «ткань» своей песни Ему в жертву. Поскольку, как заметил В. Бибихин: «В момент сложения гимна в жертву приносится самое ценное: Я, выраженное в слове»
Эта тенденция принесения слова в жертву находит отражение и в гомеровском и в христианском литургическом гимне. «Зренья лишенный певец, что живет на Хиосе высоком», как представляется Деметре автор языческого гимна, начинает ее (и свое) прославление так: «[Я] Пышноволосую петь начинаю Деметру-богиню
С дочерью тонколодыжной, которую тайно похитил
Аидоней, с изволенья пространно гремящего Зевса.
Не было матери с ней, златосерпой Деметры, в то время».
Автор гимна Богородице начинает песнь иначе: «Достойно есть яко воистину блажити Тя Богородицу! Марие, Дево Чистая, Пресвятая Богородице,Радуйся, Невесто неневестная. Царице Мати Дево, Руно всепокрывающее, Радуйся, Невесто неневестная. Превысшая Небесных Сил, Нетварное Сияние.» Но мы обнаруживаем сакральную параллель казалось бы нехарактерную для подобных текстов: «V гимн (Деметре) по языку относится к VII веку. Его содержание — свидетельство эпохи, когда архаический городок Элевсин еще имел политическую самостоятельность. Поэт — он же, видимо, и певец — был хорошо знаком с древним мифом; форму он создал заново. Такие песни исполнялись перед жертвоприношениями или таинствами, а особенно удачные повторялись и в последующие годы, в ту же пору. В культе повествовательный миф божества выполнял задачу, сходную с той, какую в христианской литургии выполняет предварительно читаемое Евангелие. Миф облекает божество образом, тогда как причастие, жертва и пресуществление призывают его силу».
«Пресуществление» или «сопричастие» - выступают в качестве одного из главных понятий, определяющих своеобразие гимна и также отличающее его от эпоса. Эпос, имеющий нарративный характер, повествует о некогда происходивших событиях. Гимн же является именно только что сотканной тканью, прямой речью, сакральным событием, происходящим только здесь и сейчас, то есть в момент произнесения гимна поэтом-жрецом. Именно так возможно его и наше сопричастие событию гимна. Скажу более, воспевание вообще, является мистическим актом воплощающим Божество в его воспевании: «Одно и то же слово работает дважды, это метафора без метафоры или метафора до метафоры: смысл слова тот же, что и пою, зову, и он же совсем другой, настолько другой, что образуется в нем самом внутри дистанция, куда заведомо может войти любая метафора. В слове на наших глазах рождается божественность, в превращении гимна в Гимн, слова в Слово возникает [пресуществляется] Божество. Когда песнопение не становится божеством, оно остается просто сказанием, песней [эпосом]» .
Как это богопризывание, боготворение происходит в случае с гимном Диметре и Богородице? Гимн к Деметре (V, Eis Demetra) в 495 стихах представляет собой аттическую легенду о похищении Аидом дочери Деметры – Персефоны, ее освобождении из царства мертвых, а так же прибытии богини Деметры в Элевсин под видом старушки и учреждении мистерий. Но это не просто пересказ, не эпос, а именно гимн песнь, о появлении, проявлении Божества. Вот как древний певец открывает нам эту картину: «И через портик пошли. У столба, подпиравшего крышу Прочным устоем, сидела почтенная мать их, царица, Мальчика, отпрыск недавний, держа у груди. Подбежали Дочери к ней. А богиня взошла на порог и достала До потолка головой и сияньем весь вход озарила.
Благоговенье и бледный испуг охватили царицу. С кресла она поднялась и его уступила богине. Кубок царица меж тем протянула богине, наполнив Сладким вином. Отказалась она. Не годится, сказала, Красное пить ей вино. Попросила, чтоб дали воды ей, Ячной мукой для питья замесивши и нежным полеем. Та, приготовивши смесь, подала, как велела богиня. Выпила чашу Део. С этих пор стал напиток обрядным». Но куда полновеснее самого пересказа этих событий, связанных с учреждением соответствующей мистерии (Жертвоприношения Деметре) звучит из уст певца славословие богине, произносимое другими богами и людьми: «Реи прекрасноволосая дочь, о царица Деметра!
Все я поведаю. Чту я тебя глубоко и о деве
Тонколодыжной печалюсь совместно с тобой. Не иной кто
В том из бессмертных виновник, как Зевс, облаков собиратель…Чтимая всеми Деметра пред вами. Бессмертным и смертным Я величайшую радость несу и всегдашнюю помощь. Пусть же великий воздвигнут мне храм и жертвенник в храме Целым народом под городом здесь, под высокой стеною, Чтобы стоял на холме, выдающемся над Каллихором. Таинства ж в нем я сама учрежу, чтобы впредь, по обряду Чин совершая священный, на милость вы дух мой склоняли». - Гимн – всегда ткань прямой речи, в которой Жрец-поэт не просто говорит от имени Божества или божеств гимна, жрец сливается с образом этого божества. Так происходит и в христианских литургических мистериях, когда в момент таинства обращения жертвенного вина в Христову кровь, совершающий таинство священнослужитель становится Агнцем Божьим. В Богородичном гимне это происходит так: «Радуйся, пение Херувимов, радуйся [хвалебная] песнь ангелов, Радуйся, песнь Серафимов, радование архангелов. Радуйся, мире и радосте, пристань спасения. Чертоже Слова священный, цвете нетления. Радуйся, Раю сладости и жизни вечныя. Радуйся, древо живота, источниче бессмертия. Тебя молю, Владычице, Тя ныне призываю. На Тебя взираю со стыдом/страхом, Твоея милости взыскую. Дево святая и нескверная, Владычица Всесвятая, Тепле взываю к Тебе, Храме освященный. Вступись за меня, избавь меня от врага И наследника покажи мя жизни вечной». – Дело даже не в том, что певец претендует на богоявление: «наследника покажи мя жизни вечной», а в том, что он (в традиции гимна) называет Богородицу Песнью: «Радуйся, пение Херувимов, радуйся [хвалебная] песнь ангелов, Радуйся, песнь Серафимов, радование архангелов. Радуйся, мире и радосте, пристань спасения». – Это и есть тот самый момент, когда божество становиться не адресатом не темой или предметом гимна, а собственно становится гимном. Или, вернее сказать, певец воплощает в гимне, прославляемое им божество, а божество осуществляется в нем.
В эпосе такое, пожалуй, невозможно. Это ещё одна особенность гимна как жанра.
Не менее важным для гимна является и именование Божества.
«Самый древний пласт V гомеровского гимна — имена, все имена сплошь "говорящие". Тем не менее и они "говорят" по-своему: Крит в VII веке еще считался "страной древней культуры", такой же древней, как египетская IV тысячелетия. Уже непонятное эллинам название Элевсин по крайней мере напоминало им греческое eleusis — "пришествие [богини] ". В топониме звучало и мифическое, опять-таки доэллинское наименование мистического царства — Элизия, где обитали блаженные души.
"Deo" или "demeter" означает "матерь Де", в более древней фонетической форме "da". В 1939 году в Пилосе на микенской табличке II тысячелетия до Р.Х. была найдена надпись "da-ma-tc da 40" — "поле площадью 40 да". Последнее слово, таким образом, обозначает меру площади. Стало быть, можно сделать вывод, что богиня "Даматер", или Матерь полей, существовала уже во II тысячелетии» . Имя Деметра, означающее Матерь Земли или Матерь Полей является, как и большинство Божественных Имен не столько именем собственным, сколько бытийным признаком Божества, призвание, через называние которого позволяет Божеству воплотиться в гимне. В античной традиции одним из имен-признаков Аполлона было Мусагет, Зевса – Высоко-грозный, Посейдона – Хозяин дома. Интересно, что божества в гимнах многих культур практически никогда не называются именем, а если такое имя и имеет место (например, Иегова), то называние этого имени собственного часто находится под запретом. Имена, произносимые жрецами, певцами гимнов чаще всего являются атрибутом власти божества, признаком «подчиненной божеству» стихии или описанием образа, в котором Божество являлось людям.
Обращаясь к Агни, Регведа говорит: «Ты, которому мы – твои Жрецы дали Имя Агни». Имя Бога Отца Иегова, явленное пророку Моисею, и означающее «Я есть тот, кто я есть», имеет в Ветхом Завете около 999ти псевдонимов: «Шалом» - мир, «Шаддай» - милость, «Саваоф (Цаваот)» - покровитель воинств и прочие.
Имя Деметры «Матерь Земли» имеет много общего с именованиями Богородицы «Чистая Дева, Владычице, нескверная Богородице, Дево, Мати Царице и всеорошенное руно. Превысшая небес, [солнечных] лучей светлейшая, Радосте девственных ликов». – Излишне говорить, что во всем гимне Агни Парфене – Пресвятая Дева названа по имени – Марией лишь трижды и только в силу материнства, подарившего ей Божественное Достоинство: «Марие, Мати Христа — Истиннаго Бога, Марие Приснодево, Госпоже всего мира, Марие, Дево Чистая, Пресвятая Богородице». Богородица, подобно Деметре есть «Матерь Земли», ещё и потому что к сакральному именованию нередко прибавляется имя земли, в которой почитаем данный Образ Девы: Икона Казанской Божьей Матери, Notre Dame de Paris и другие. Если учесть, что дословно «Notre Dame» дословно означает «Наша Владычица (Госпожа)», то схожесть гимнам двум «Матерям земли» уже не кажется столь неочевидной.
Таким образом, гимн (в особенности сакральный гимн) может представляться не просто частью эпоса, но древним самостоятельным жанром, задачей которого является мистический акт сопричастности некоему божественному событию, вечному и одновременно тождественному моменту исполнения гимна. Кульминацией этого события является воплощение в гимне божества, призываемого жрецом.