Военным делом будущий король Фридрих Великий стал заниматься, когда ему не исполнилось и шести лет.
Король-отец Фридрих-Вильгельм I, назначил его командовать детской ротой. Она называлась «Кадетская рота Кронпринца». В ней было 130 мальчиков, учившихся в кадетской школе. которую Король создал, когда еще сам был кронпринцем. Со временем число кадет увеличилось, рота стала «Кронпринц-батальоном», а юный кронпринц Фридрих - полковником.
В будние дни принца поднимали в шесть утра. Никаких нежений в постели! – Фридрих вскакивает, становится на колени, читает утреннюю молитву, быстро одевается. Моет лицо и руки водой, но без мыла, и накидывает на себя «фризенмантель» – балахон, чтобы парикмахер мог его подстричь, но без накладывания пудры. После причесывания – чай и завтрак.
В полседьмого входят учитель и слуги. Читается большая молитва и глава из Библии, поется хорал. С семи до половины восьмого – урок. После этого принц снова моет лицо и руки, теперь уже с мылом, его пудрят, он надевает мундир и идет к королю, который проводит с ним два часа.
Затем до 5 часов – уроки, строевые занятия и другие войсковые учения, которые Фридрих в конце концов просто возненавидел. Затем до отхода ко сну принц свободен распоряжаться своим временем, «лишь бы это не было богопротивно».
Планы учений составлял лично король. Преподавал военное дело генерал Финк фон Финкенштайн, лучший немецкий генерал того времени.
В воскресенье принцу разрешалось поспать до семи. Но на молитву он становился, как всегда, в одной ночной рубашке и домашних туфлях: «Господи, боже мой! Спасибо Тебе за эту спокойную ночь! Покорствую Твоей Святой Воле и сегодня, и во все дни моей жизни, и молю наставлять меня по учению нашего всеблагого Господа Иисуса! Аминь!»
Суровое воспитание было следствием убежденности «Короля-солдата», что Спарта была идеальным по справедливости государством, а аскетическая жизнь есть самый прямой путь к добродетели. Разумеется, военная организация жизни в этом государстве также считалась идеальной.
Свои письма «Королю-солдату» юный Фридрих заканчивал так: Моего горячо любимого отца верноподданный сын и слуга. Однако словам о любви не нужно придавать большого значения. Фридрих своего сурового и вспыльчивого отца боялся.
А король требовал от сына не только занятий военным делом. Король был искренне верующий человек, в делах религии очень суровым и требовательным. Все обязаны были беспрекословно выполнять положенные религиозные предписания и обряды. Король хотел, чтобы сын-наследник глубоко воспринял христианство. Органисту главного берлинского собора – Дома – было велено научить кронпринца основам богослужения и пению хоралов.
Однако органист Хайне учил его не только тому, что повелел король. Тем паче, что с Законом Божьим принц знакомился без интереса (когда после обеда все прилежно слушали за столом чтение Евангелия, а королевский камердинер пел молитву, Фридрих перемигивался и перехихикивался с любимой сестрой Вильгельминой)
.
Хайне научил Фридриха играть на флейте и познакомил с правилами сочинения музыки. «Принцесса» – любовно называл Фридрих по-итальянски свою флейту. А Вильгельмина, с которой он играл дуэты, звала свою лютню «Принц Пузан».
Всю жизнь играл Фридрих на флейте для себя, для друзей и гостей, всю жизнь сочинял музыку. Ему принадлежат 25 сонат и 6 концертов для флейты, 4 симфонии, а также несколько маршей. Один из них стал в 1869 году испанским государственным гимном «Marchia real». Произведения Фридриха Великого не забыты, их исполняют и сейчас.
И при всей заботе короля-отца о воспитании сына получилась вещь необыкновенная: принц не знал немецкого языка, языка своего королевства! Как же это? А вот как. Отменив все французское, король, тем не менее, назначил воспитательницей наследника француженку Марту фон Руколль, которую очень любил: ведь она была не только весьма образованной женщиной, но и его, короля, няней! Полюбил ее и маленький Фриц.
Однако фрау Руколль совсем не говорила по-немецки. Она читала своему воспитаннику французские сказки и пела вместе с ним французские детские песенки. Этот язык стал для него как бы родным, а немецкий – язык его подданных! – отодвинулся на второй план. До конца своих дней Фридрих Великий говорил по-французски лучше, чем по-немецки («Мой немецкий – это язык кучеров», – его признание...), а писал исключительно по-французски...
Хорошо разбираясь во французской философии и литературе, он был мало знаком с трудами немецких философов и литераторов. То, что знал, были переводы с немецкого на французский, в том числе и специально для него сделанные.
Такая односторонность ставила его нередко в ложное положение.
Например, он не захотел дать скромное место королевского библиотекаря знаменитому поэту, драматургу и просветителю Готтольду-Эфраиму Лессингу (1729-81), потому что просто не понимал масштаба этого человека. А юношеское произведение Иоганна-Вольфганга Гёте «Гётц фон Берлихинген», возвестившее о начале романтизма – совершенно нового направления в немецкой литературе, Фридрих Великий назвал жалкой копией жалких английских образцов...
Тайная философия
Служил в армии Бранденбургского курфюршества один из потомков бежавших сто лет назад из Франции гугенотов: Жак-Эгид-Дюган де Жанден. Его отец занимал у Великого Курфюрста, деда "Короля-солдата", должность секретаря.
Де Жанден отличался храбростью. "Король-солдат" обратил на него внимание во время осады Штральзунда, где укрывался беглый шведский король Карл XII. И в сентябре 1716 года велел взяться за воспитание Фридриха.
"Королю-солдату" не нравилось, что добрая Марта фон Руколль обращается с его наследником «по-дамски». Дюган де Жанден стал «информатором» принца и должен был учить его тому, что необходимо знать будущему монарху.
Однако «Король-солдат» не подозревал, что Дюган был не только хорошим военным, но и чрезвычайно многознающим, разносторонне образованным человеком с неординарными взглядами.
Дюган занимался с Фридрихом философией, что было для них обоих небезопасно, потому что король-отец считал ее, как и многие другие науки, пустым времяпровождением.
Он требовал учить наследного принца только тому, что нужно для управления страной и командования армией. И сам перечислил эти науки: счетоводство, математика, артиллерийское дело, практическая экономика, естественное и международное право, география. Древнюю историю – слегка. А вот историю Бранденбурга за последние полтораста лет – тщательно, указывая, что делалось хорошо, что плохо. Король сказал: "Моему сыну нужны хорошие манеры, а вовсе не ученый вид".
Он проверял планы обучения Фридриха и выбрасывал все, что могло ослабить воинский дух и отвлечь от мыслей о королевских обязанностях.
Между королевой и королем шла глухая борьба насчет правил воспитания сына. По просьбе королевы гувернером принца-наследника был назначен генерал Финк фон Финкенштайн, в противовес ему король назначил младшего гувернера – полковника фон Калькштайна, который получил подробнейшие инструкции.
А Дюган учил Фридриха не только философии, но и древней истории Греции, Рима, рассказывал ему о богах и героях. Они вместе читали очень серьезный для юного возраста принца нравоучительный роман Фенелона (Франциска де Сальньяка де ля Мота) «Приключения Телемаха».
В этой книге богиня мудрости Минерва, приняв образ учителя Ментора, явилась к Телемаху, сыну Одиссея и Пенелопы, и посоветовала ему отправиться в Афины, пока отец не вернется с Троянской войны. По дороге богиня рассказывала о том, как должен вести себя благородный король, думающий о своих подданных, и какие качества присущи плохим правителям.
(Автор <Приключений Телемаха> и многих иных книг был священником, известным своей строгой нравственностью, - именно это и побудило короля Людовика XIV поручить ему воспитание своего внука, графа Бургундского, будущего короля. К несчастью своему, Фенелон ввязался в религиозные споры, и по требованию папы Иннокентия III был отправлен в ссылку на север Франции, в город Камбре. Что же касается <Приключений Телемаха>, то книга была знаменита не только своими литературными и воспитательными достоинствами, но и тем, что король Людовик XIV, ознакомившись в 1699 году с рукописью, увидел в ней сатиру на себя и свое правление - и запретил печатание. Роман вышел в свет только в 1717 году, после смерти автора...)
Дюган никогда не понуждал своего воспитанника: «Будь похож на Телемаха!». Фридриху это было не нужно, он очень хорошо понял и запомнил смысл книги.
Он полюбил Дюгана и всю жизнь относился к нему с глубокой нежностью. А воинская маршировка и грубый образ жизни отца юному Фридриху совершенно не нравились.
Он любил читать книги французских писателей, ученых и философов – книги о любви, о естественных правах человека, о свободе, о гуманизме. Он читал их тайком, ведь отец ненавидел даже романы, и при виде таких книг королевский гнев был бы неописуем.
Денег на книги у принца не было.
Король-отец положил ему на личные расходы всего лишь 360 талеров в год, меньше чем по талеру в день. Это чтобы принц мог покупать пудру для парика (6 фунтов за 12 грошей), пуговицы для штиблет, ленту для косички, в которую тогда заплетались волосы под парик, пиво для своих слуг, а еще – колодки, вставлявшиеся в ботинки, чтобы те не теряли формы. Но книги... Для книг статьи расходов не было.
Книги покупал Дюган на свои деньги и держал не во дворце, а в городской квартире. В запертых на ключ шкафах там стояли, помимо романов, весьма серьезные сочинения: »Государь» Макиавелли, «Утопия» Моруса, <Республика> Бодена, «Вечный мир» аббата де Сен-Пьера, литературные и философские труды Вольтера, трактаты по математике, физике и психологии таких знаменитых ученых, как француз Декарт, англичане Бейль и Локк.
Библиотека составлялась Дюганом «на вырост», многие сочинения юному принцу были просто недоступны для понимания... Впоследствии, конечно, они весьма глубоко повлияли на образ мыслей Фридриха и его жизненные принципы «короля-философа».
Фридрих редко мог заглядывать в эту квартиру и придумал другой способ. Сон его охранял камердинер, кровать которого стояла поперек двери в той же комнате. Дождавшись, когда он начинал храпеть, Фридрих пролезал под его кроватью, тихонько открывал дверь и проскальзывал в соседнюю комнату. Там горела лампа и лежали книги, – их приносила его любимая Вильгельмина.
А ей давал их хранитель Берлинской публичной библиотеки, который по приказу короля был ее учителем. Он знал десять языков, в том числе китайский.
Фридрих стал учиться у него латинскому – тайно от отца, разумеется. Однажды они не убереглись, король застал их. «Собака! - орал он на несчастного библиотекаря. – Ты что, хочешь научить моего сына латинской белиберде? Брысь отсюда!» – и, лупцуя тростью, вышвырнул в соседнюю комнату.
Фридрих от всего этого спрятался под стол. Король вытащил его оттуда за волосы и поволок в комнату королевы. Там отвесил сыну несколько оплеух: "Попробуй еще раз заниматься этими глупостями, – увидишь, что я с тобой сделаю!" И все-таки Фридрих овладел латынью настолько, что мог читать государственные документы старых времен.
Фридрих дал себе клятву, что когда станет королем, то будет поступать благородно – так, как написано философами в их книгах. Что он станет просвещенным монархом, ласковым со своими подданными, уважающим законы и не допускающим произвола. Словом, будет совсем не похожим на своего отца, «Короля-солдата».
И мать, и сестра Вильгельмина были на стороне Фридриха, настраивали его против отца. Особенно в этом преуспевала Вильгельмина. Ведь король очень ее обидел.
Она была девушка «на выданье». Королевской дочери должен был подстать и будущий супруг - по меньшей мере принц, а то и король. Так оно и было задумано. По Герренгаузенскому договору 1725 года предполагался двойной брачный союз между Пруссией и Англией. В супруги Вильгельмине прочили Фреда, принца Уэльского, герцога Глочестерского, сына короля Георга II. Вильгельмина уже видела себя английской королевой...
Дочь же Георга, принцесса Амалия, предназначалась в супруги принцу Фридриху, - она очень ему нравилась.
Планы двойного бракосочетания обсуждались активно. Королева София-Доротея делала все, чтобы они сбылись. К тому же король Георг был ее братом!
Все испортила большая политика. Едва вести дошли до европейских дворов, как монархи Австрии, Испании и Баварии забеспокоились. Такое усиление могущества Пруссии вовсе не входило в их расчеты! Они старались, как могли, развалить опасные планы.
Особенно активно действовал, понятно, австрийский императорский двор. Интриги плелись через двух прусских королевских советников, Англию совершенно не переносивших. Это были премьер-министр генерал-фельдмаршал фон Грумбков, с которым «Король-солдат» советовался о самых интимных делах, и генерал граф фон Секкендорф, австриец по национальности.
С Секкендорфом король был особенно дружен: они вместе воевали в 1709 году во Фландрии и в 1715 году в Померании. Генералу был поручен поиск «длинных парней» для лейб-гвардии. Король любил обсуждать с ним вопросы религии, потому что граф хорошо разбирался в разного рода тонкостях. И, конечно, в заседаниях «Табак-коллегиума» Секкендорф участвовал всегда. Так что в Вене из писем этого тайного осведомителя совершенно точно представляли себе обстановку в Берлине и Потсдаме.
Против столь мощных антианглийских фигур королева ничего не смогла поделать. К тому же император подтвердил договор 1700 года, по которому бранденбургский курфюрст стал прусским королем. То есть подтвердил его полноправное монаршество.
На матримониальных планах был поставлен крест. Вильгельмина, которой исполнилось уже 17 лет, оказалась в старых девах. Четырнадцатилетний Фридрих скучал по прелестной Амалии и тоже был обижен.
Катастрофа
В декабре 1727 года король объявил пятнадцатилетнему Фридриху, что его обучение закончилось. Месяц спустя королевская семья отправилась в Дрезден, в гости к Августу Саксонскому, которого звали Сильным.
Август был и курфюрстом Саксонии, и польским королем. По своей конституции поляки выбирали себе королей из государей Европы. Чтобы быть выбранным, Август перешел из протестантской религии в католическую. Но Саксонию свою оставил протестантской: он был человек широких взглядов.
Польша была ему нужна главным образом как источник денег для украшения королевских дворцов Дрездена. Ведь его двор по пышности считался вторым после французского. И, конечно, именоваться польским королем означало иметь всеевропейский престиж, – страна была куда больше Саксонии.
Август был огромный, красивый, веселый и на самом деле необыкновенно сильный даже теперь, когда ему было 57 лет. А в молодости он мог голыми руками согнуть в кольцо железную кочергу!
Несколько недель в Дрездене запомнились Фридриху навсегда. Поразил своим великолепием королевский дворец Цвингер с коллекциями картин, фарфора, оружия и драгоценностей. Одетые по последней парижской моде красивые мужчины и женщины выказывали Фридриху уважение как наследному принцу.
Любовница Августа, двадцатилетняя графиня Ожельска, в которую Фридрих влюбился с первого взгляда, была с ним более чем ласкова.
Август отличался эксцентричностью. Однажды он вдруг позвал своих бранденбургских гостей посмотреть кое-что интересное. В комнате, куда они пришли, стояла большая кровать. Занавеси балдахина были плотно задернуты. Август со смехом их раздернул – перед гостями лежала обнаженная графиня!
Фридрих-Вильгельм вспыхнул и, закрыв сыну своей шляпой глаза, буквально вытолкал его вон. Но для принца Фридриха новости тут никакой не было. Он, как писала Вильгельмина в своих воспоминаниях, говорил, что единственная настоящая красота, которую он видел в жизни, была Ожельска. Увы, приехав три месяца спустя вместе с Августом в Берлин, ветреная графиня уже не обращала на юного Фридриха никакого внимания, вызвав у него приступ ужасного отчаяния, – тогда-то он и стал писать стихи.
Но вернемся в Дрезден...
Неровный свой характер король Фридрих-Вильгельм, конечно, не оставил в Бранденбурге. Он вел себя с сыном с сыном то ласково, то вдруг грубо, – и это на глазах придворных Августа, на глазах графини Ожельской! Принц был оскорблен настолько, что даже заболел. Жизнь под властью отца становилась невыносимой!
А Фридрих-Вильгельм обвинял сына в непослушании, в дерзком нежелании изучать военное дело, скакать верхом, командовать. Называл за длинные волосы «бабой» и ругал за игру на флейте, говоря, что это дело шутов и бродячих музыкантов.
Упреки короля раздражали принца, но и сам он был тоже не сахар. Любил красиво одеваться, покупал ноты и книги, – все, разумеется, в долг, потому что на такие глупости денег, как мы знаем, король не давал. (Между прочим, сильно стесненный в средствах Фридрих не отказывался брать взаймы у австрийского посла через министра Грумбкова 1.000 талеров в год, не считая особых заимствований в случае потребности. Вена, конечно, строила далеко идущие планы, но благодарности от Фридриха не дождалась никогда.)
А берлинский банкир требовал вернуть уже не много, не мало, 7.000 талеров! Когда в январе 1730 года король узнал об этом, то слова «маленький негодяй» были самыми слабыми из произнесенных. Долг, конечно, был оплачен. Но тут же появился королевский указ о том, что любой, дающий взаймы деньги членам королевской семьи, будет наказан жестоко – до смертной казни включительно.
Кронпринц в письмах жаловался, что отец невыносимо строг.
И говорил о бегстве. В Париж, в Лондон, – куда угодно, лишь бы подальше от отца, лишь бы на свободу!
Фридрих обсуждал планы бегства с двумя самыми близкими друзьями – лейтенантом Гансом-Германом фон Катте и своим пажом фон Кейтом, тоже лейтенантом. Они несколько раз уезжали из Берлина с письмами принца, готовили на пути бегства лошадей.
Бегство планировалось в Англию. С королем Георгом II была налажена переписка. Кронпринц обещал английскому послу (которому уже был должен 9.000 талеров), что как только взойдет на трон, даст ему 17.000 талеров.
Когда летом 1730 года король Фридрих-Вильгельм отправился на Рейн осматривать свои владения, он взял с собой Фридриха. Казалось, все складывается благоприятно, и Кейт отплыл в Англию - готовить встречу беглеца. Принцесса Амалия ждала Фридриха.
Но королю доложили об исчезновении Кейта и его странных поездках. Говорят, что причиной была излишняя разговорчивость легкомысленного Катте: его брат заподозрил неладное и доложил королю. Катте был схвачен 5 августа, при нем нашли письма, изобличающие принца...
Фридриха арестовали на пути в Голландию. Гнев короля был страшен. Он бил сына по лицу, пинал ногами, и если бы генерал фон Мозель не оттащил короля, неизвестно, чем бы все закончилось.
Фридрих и Катте были отправлены в тюрьму замка Кюстрин.
Вильгельмину, которая знала все и не донесла, отец наказал домашним арестом и посадил на хлеб и воду. Посадил он под домашний арест и королеву. Оснований было более чем достаточно: тайная, невидимыми чернилами, переписка с английским монархом и с жившим в Потсдаме кронпринцем. В письмах «Королю-солдату» давались весьма нелестные прозвища.
Король кричал на Дюгана, что тот - первый виновник случившегося, потому что покупал принцу безбожные книги. И библиотеку, в которой было свыше 3.000 томов, приказал немедленно увезти в Гамбург, снять с книг увенчанную короной букву F и продать за любую цену. Самого же Дюгана сослал его в Пруссию, в маленький портовый город Мемель (ныне Клайпеда).
Всех слуг принца король уволил, все кареты и лошадей велел продать. Батальон, которым Фридрих командовал последние три года в звании полковника, был отдан его младшему брату, принцу Августу-Вильгельму.
Отец называл Фридриха не иначе, как дезертиром и требовал ответа: может ли дезертир быть наследником престола? Фридрих твердо стоял на своем: дезертиром себя не считает и от наследованная не откажется.
«Король-солдат» потребовал, чтобы судивший принца военный совет вынес смертный приговор.
Королева София-Шарлотта и сестры Фридриха умоляли короля о милости. Иностранные послы сообщали ему, что возможная казнь принца вызывает озабоченность их государей, – на дипломатическом языке предупреждение серьезное. Император Карл VI написал «Королю-солдату», что хотя вина Фридриха велика, наказание смертью представляется чересчур жестоким.
Обергофмейстерина королевы, фрау фон Камеке, сказала королю прямо: «До сих пор Вы гордились, что Вы справедливый и набожный король, и Господь благоволил Вам за это. Но теперь Вы хотите стать тираном!»
Неизвестно, была ли это последняя капля, но король отступил. Он помнил возмущение всех государей Европы, когда русский царь казнил своего сына, царевича Алексея.
Но кто-то же должен был понести наказание! Этим «кем-то» стал лейтенант фон Катте. Военный совет приговорили его к пожизненному заключению, но король написал: «Отрубить голову».
И выдал на казнь 40 талеров 23 гроша.
Палачу 11 талеров 16 грошей, на гроб 2 талера 19 грошей, остальное двенадцати носильщикам и шести могильщикам...
Два офицера в пять часов утра 6 ноября 1730 года вошли в камеру Фридриха и объявили приказ короля: принц должен подойти к окну камеры и смотреть на казнь, не закрывая глаз. Если понадобится, офицеры применят для этого силу.
...Фон Катте вели к эшафоту, а Фридрих кричал ему из окна, что просит прощения. Когда на шею друга обрушился меч, Фридрих без чувств рухнул на пол.
Казнь сломила его. Он написал отцу, что во всем будет послушен его воле. Через неделю Фридрих получил свободу.
В Берлин, однако, Фридрих вернуться не мог: отец велел оставаться в Кюстрине. Лишил воинского звания, запретил носить военную форму, приказал солдатам не отдавать ему чести.
На жизнь себе принц должен был зарабатывать сам. Он получил место аудитора – мелкого чиновника военно-хозяйственной палаты с жалованьем 221 талер 6 грошей в месяц.
Этого как раз должно было хватить на еду, на корм лошади, плату за наем дома, жалованье восьми слугам, на дрова, свечи, стирку белья.
Никаких послаблений, весь рабочий день за столом.
А потом до поздней ночи - изучение старых архивных документов, беседы с директором палаты Гилле и другими старшими чиновниками об устройстве государства, управлении хозяйством, работе судов и мануфактур. Но только не о политике: об этом вести дискуссии король строго-настрого запретил.
Чиновники были людьми образованными и очень преданными своему делу. Они так увлеченно рассказывали о сборе налогов, управлении финансами и поощрении коммерции, о сельском хозяйстве и строительстве дорог, что Фридрих, никогда раньше ни о чем подобном не задумывавшийся, стал по-иному относиться к их работе.
Была у него в Кюстрине и безответная любовь - Луиза-Элеонора фон Вреех, жена полковника фон Врееха. Ей опальный принц писал письма и стихи. Но она сказала: «Нет!»
Как чиновник, Фридрих ездил с поручениями начальства по окрестным городам и селениям, присматривался к тому, как живут обыкновенные люди, как ведут хозяйство. А еще он присматривался – понятно, на карте, – к принадлежавшим Польше территориям на восток от Бранденбурга.
Он писал, что когда земли станут прусскими, это запрет Польшу в клетку, позволит диктовать условия полякам. Сорок лет спустя, вместе с Россией и Австрией разделив Польшу, Фридрих свои юношеские планы реализовал...
На запад Прусское государство простиралось до Рейна. Но не как сплошная территория. Небольшие принадлежавшие ему земли в разных концах Священной империи были окружены со всех сторон чужими владениями. Приходилось считаться с тем, что в этих изолированных кусочках сложились за прошедшие века различные законы и обычаи. Управлять такой »лоскутной страной», а тем более защищать от врагов было очень непростой задачей.
Кронпринц в Кюстрине втягивался в государственные дела, знакомился с управлением и военным устройством королевства, и все больше проникался уважением к отцу.
Фридрих писал ему письма, по сути отчеты о своих поездках по делам службы. Просил прощения и обещал, что будет хорошим солдатом.
Король относился к просьбам недоверчиво. А принц все больше понимал достоинства четкой, жесткой системы управления, которую принято называть прусской, хотя изобрели ее бранденбургские курфюрсты Гогенцоллерны задолго до того, как стали прусскими герцогами, а затем и королями: дисциплина и беспрекословное повиновение!
Прошел год ссылки. В августе приехал отец. Фридрих еще раз просил у него прощения и получил его. А заодно и разрешение приехать в Берлин на свадьбу Вильгельмины.
Ее отец тоже наказал: выдал замуж за маркграфа Байройтского, по своему положению стоявшему куда ниже бранденбургского курфюрста, тем более – прусского короля. Но брак все-таки был династическим.
Маркграфство Байройт, владение южных Гогенцоллернов, своеобразно присоединялось, пусть и не очень крепко, но все же к Бранденбургу. Это Фридрих Великий много лет спустя весьма кстати вспомнил...