НИКОЛАЙ БРЕДИХИН
ПОЛНОЧНОЕ СОЛНЦЕ
Роман
(продолжение романа "Бумажные слезы")
ГЛАВА 2
Первое, что его поразило тогда, в злополучный день приезда – то, что дверь в квартире Геннадия ему открыла Галина. Была она в хорошо знакомом Андрею халатике, вот только домашние тапочки были другие – не те прежние, стоптанные. Жена нисколько не удивилась приезду "любимого мужа", просто равнодушно кивнула: а, явился наконец! И удалилась на кухню, предоставив мужчинам самим выяснять их весьма запутавшиеся отношения.
Геннадий долго молчал, не зная, по видимости, с чего начать разговор, но и виноватым себя явно не чувствовал. Он терпеливо ждал реакции Андрея, но тот был слишком потрясен увиденным, чтобы вымолвить хоть слово. Наконец вспомнил:
– Косточки!
Гринин явно оторопел, подозревая в загорелом и сверкавшем глазами "мавре" потенциального или уже состоявшегося пациента печально известного заведения.
– Какие косточки?
– Ну, те, что ты просил прислать, помнишь? Знаменитая твоя фраза: "Пришлите хотя бы косточки, маме и жениху". Или 26 Дней, как ее еще прозвали. Кто прозвал, ты, наверное, уже догадываешься. Тоже твой сюрприз.
– 26 Дней, почему 26 Дней? Странное прозвище, – недоуменно спросила появившаяся из кухни Галина.
– Ну, как объясняла одна наша о-очень хорошая знакомая: "у всех 30-31 день в месяце, минимум 28, а у этой только 26". Понятно? – попытался съязвить Андрей.
– Нет, непонятно, – совершенно серьезно ответила его бывшая супруга.
– Господи, да не воспринимай ты всерьез эти бредни, – поспешил вмешаться в разговор Геннадий, – ты что, своего бывшего не знаешь, он как всегда в своем репертуаре. Просто был такой эпизод в жизни Федора Михайловича нашего приснопамятного, когда за 26 дней ему нужно было написать новый роман, иначе он попадал по условиям договора в вечную кабалу к одному негодяю-издателю. Так был произведен на свет божий "Игрок"...
– Одна из самых бездарных его вещей, которую даже гениальнейший актер всех времен и народов Жерар Филип в одноименном фильме не сумел спасти.
– Ну не слушай, не слушай ты его, Гала. Иначе непременно сподобишься усвоить какую-нибудь чушь. Он просто ерничает, – потрепал по руке, лежавшей на его плече, Галину Геннадий. – Для него, видите ли, нет авторитетов.
"Гала!", – подумал с усмешкой Горячев. – С кем же он себя сравнивает? С Сальвадором Дали? Это у него была жена Гала, в миру Елена Дмитриевна Дьяконова, вот только ударение не на первом, а на втором слоге для полного сходства надо бы делать". Но вслух ответил:
– Почему же нет! Тот же "Идиот" – вещь совершенно потрясающая. Одна, кстати, из самых моих любимых.
– Замечательное объяснение. С ума можно сойти, как вы красиво ругаетесь. Но начало вполне обнадеживающее, при всех вариантах не самое страшное. Признаться, я боялась, что вы подеретесь, – чтобы поддержать общий тон, хлопнула пару раз в ладоши Галина.
– Дорогая, – со значением произнес это слово Геннадий, – ты не дослушала самого главного в этой истории: помогла взять сей неприступный редут Федору Михайловичу молоденькая стенографистка Анна Григорьевна Сниткина, большая поклонница и будущая вторая жена великого классика.
– Ага, Косточки, – догадливо кивнула супруга сразу двух "потенциально великих", но пока еще далеких от признания, "гениев". – В таком случае я обязательно должна на нее посмотреть. Ну а вы – марш на кухню чай пить, моцарты!!
Вскоре на «авансцене» предстала и порядком иззябшая, жалкая, прыщавая героиня предшествовавшего разговора. Она тут же принялась делать возмущенные знаки, показывать Андрею свои маленькие кулачки, пока Геннадий буквально силой не усадил ее за стол. Дальше чаепитие происходило без слов, хотя и несколько шумно, опять же с подачи Андрея, с блюдечком в трясущихся руках изображавшего подгулявшего купчика в трактире. Затем Геннадий увел "Неточку" в свой кабинет, предоставив все-таки Галине первой объясниться со своим пока еще настоящим мужем. Однако та упорно делала вид, что вообще не замечает Горячева, все из той же чисто женской стервозности даже не предложив ему поужинать. "Неточка", между тем, вернулась возбужденная, с блестящими глазами и невероятно болтливая.
– Ты ее что там... удовлетворил? – поинтересовалась удивленная Галина, как-то внезапно, будто само собой разумеющееся, усвоив, что с Косточками можно не церемониться.
– На все сто! – бодро отозвался Геннадий.
– Действительно, две кости и кружка крови, – покачала головой, все-таки ревнуя немного, правда непонятно к кому и к чему, непонятно чья жена.
На этом месте "Неточка" чуть было не обиделась.
– Добавьте сюда еще и прыщи! – проникновенно произнесла она. – Раньше они были у меня не только на лице, но еще и на груди, а больше всего на спине. Спасибо вашему бывшему мужу – очень помог мне. У него такие вещи на редкость хорошо получаются.
– О, Господи, и с этой! Андрюша, ты все больше опускаешься. Бедненький, как мне тебя жаль! – со стоном воздела руки к небу "Гала", они с Геннадием облегченно переглянулись, радуясь, что произошел перелом в их сторону, и что грядущее объяснение ничем существенно опасным им уже не грозит.
Андрей с нескрываемой злобой посмотрел на Святую Простоту, которая с полным правом могла добавить сейчас в свой арсенал еще одно прозвище – Хуже Воровства. Вообще трудно было представить, чего она могла быть лучше. Как минимум двух шариков – двух дней, в ее "миленькой", а точнее сказать, маленькой, головке определенно не хватало. Горячев понял, что любое объяснение теперь будет выглядеть глупо, оно ничего не изменит в создавшейся ситуации. Имели значение только детали. А их не было никакой срочности обговаривать. И тем не менее... Галина ничего не стала откладывать на потом. Видимо, ей доставляло особое удовольствие резать по живому.
– Я смотрю, вы без меня так и молчали в тряпочку, – презрительно фыркнула она. – Друзья, называется. Ладно, придется мне самой взять в руки инициативу.
Она повернулась лицом к Горячеву.
– Андрей, ты меня хорошо знаешь, раз я решилась на такое, значит, между нами все кончено, обратной дороги нет. Измены, точнее, даже трех твоих измен, я тебе никогда не прощу. Кот ты есть, котом для меня на всю жизнь и останешься. А умрешь, на могилку не приду, не надейся, разве что на холмик плюнуть. Свою половину квартиры я не тебе, а Олегу оставила, если вдруг так получится, что ему совсем негде будет жить, придет к тебе со своей нареченной. "Имущество" забрала, считаю, что так будет по справедливости. Здесь ты всегда можешь быть гостем, но гостем Геннадия, для меня же до конца дней своих останешься лишь пустым местом. Олег взрослый, сочтет ли он возможным для себя видеться с тобой – его дело. Развод немедленно. Как видишь, – тут она показала на свой округлившийся животик, – время не терпит. Свадьба – без твоего присутствия, крестины – тоже, вообще – любые праздники, отдых – без тебя. Кажется, все? Теперь послушаем, что скажешь ты.
– Ничего, – пожал плечами Андрей. – Ничего не скажу. Меня вполне все твои условия устраивают.
– Хорошо, – ничуть не удивилась смирению бывшего мужа Галина. – Тогда я удаляюсь. Оставляю вас с Геннадием наедине.
Андрей, как он ни был ошарашен свалившимися на него сюрпризами, тем не менее, не стал давать волю эмоциям, хорошо понимая всю их бесполезность.
– Как твои дела? – решился он наконец спросить "друга". Бывшего? Это сейчас ему и предстояло выяснить. Жену он потерял точно, характер Галины он успел изучить досконально, но неужели... он действительно все потерял?
– Тебе не пора домой? – спросил он резко "Неточку", видя некоторое замешательство Гринина. Им обоим хотелось объясниться без свидетелей, неужели эта дура не понимает?
– Нет пока, – ответила та столь же упрямо, резко.
– Тогда принеси папку и посиди потом немного с Галиной.
– Хорошо, – ответила еще одна "бывшая", на этот раз - секретарша.
Геннадий, между тем, расслабился и подобрел, видя, что худшее позади.
– Дела? Как у всех дела. То есть, вполне обыденные. Покончил с партизанщиной, устроился в солидное издательство – ну то, хорошо тебе известное, что вас с Анютой издавало. Ребятам везет, идут в гору сейчас, я им чем могу, помогаю.
– Как говорили раньше в таких случаях, когда кто-нибудь из наших куда-нибудь "усаживался в кресло", на вопрос "Чем занимаешься?": "Гублю молодые дарования", – криво усмехнулся Андрей.
– Приблизительно так, – пожал плечами Геннадий, – с той только разницей, что тогда кого-то губили, а кому-то даже и помогали, ну а я сейчас гублю, топлю всех без разбора. Система отступников не прощает, а я в системе. И, по-видимому, уже до конца дней своих. Так что со мной все в порядке, как видишь, Андрон. Поговорим лучше о твоих делах, вот они, действительно, далеко не блестящи.
Андрей протестующе поднял руку.
– Нет, нет, предлагаю другой вариант: не будем перескакивать. Договорим о самом для меня важном сейчас: о нашей дружбе.
Вошла "Неточка", вручила Андрею папку и тотчас удалилась, зло фыркнув. Возможно, пошла поболтать с Галиной. Андрей проводил ее грустным взглядом, в полной уверенности, что уж кто-кто, а Нюсенька уж точно без ужина не останется.
– О нашей дружбе? – задумчиво проговорил Геннадий. – Что я могу сказать? Все от тебя зависит, Андрей. В семейном плане изменить что-либо невозможно. Это была не моя инициатива, но я очень счастлив и ни о чем не жалею. Как ты помнишь, я старомодный человек, в подобных вопросах мой девиз – "женщина выбирает". Будем исходить из того, что Галина выбрала меня, со всеми вытекающими отсюда последствиями. В плане работы – приходи к нам хоть завтра, такой профессионал, как ты – кто ж откажется? Но с все тем же непременным условием, что ты играешь в команде и делаешь в точности то, что тебе приказывают.
– И что я получаю взамен? – поинтересовался Горячев.
– Немало. Вполне приличную, во всяком случае, достаточную при современной жизни, зарплату. Солидное положение. Возможность публиковать свои вещи: как ты знаешь, сейчас повсюду печатают только друг друга, система совершенно сложившаяся: "ты мне – я тебе". Я уже три книжки издал, причем под своим именем. Раньше, как ты помнишь, мне это было недоступно. Естественно, никакой самодеятельности, все должно быть подогнано под формат издательства. Ну а если хочешь начистоту, слушай внимательнее: ты не сознаешь главного, Андрей – ты вернулся, но совсем в другую страну, в другой мир, в другое тысячелетие. Да, да, за такой короткий срок здесь все в корне переменилось, хотя далеко не все еще в этом разобрались. Хочется тебе этого или нет, но времена так называемого "бандитского романтизма" безвозвратно умчались в прошлое. Сейчас четко определились два полюса, два мира, две сферы, вне которых ничего невозможно. Чистые бандиты и бандиты-чиновники, а между ними так, всякая шушера – бизнесмены, уголовники, все сплошь подлипалы и мошенники, еще ниже – уже их прислужники: клерки, менты, сутяги, судейские, или вот еще новая разновидность – так называемые "пиарщики", модное слово, производное от английского "паблик рилейшнз", самое что ни на есть наибессовестнейшее и наиборзейшее племя, к ним-то я как раз и отношусь. Ну а ты, где ты себя тут видишь? В самом низу, среди так называемого "электората", то есть в дерьме по самые уши? «На горах»? «В лесах»? В армии Ковпака? Как сказал Марк Аврелий, который, как тебе хорошо известно, не только философом, но еще и императором, причем неплохим, был: «измени отношение к вещам, которые тебя беспокоят, и ты будешь от них в безопасности». Как ты сам понимаешь, мне нелегко было придти к подобным решениям, но я к ним пришел. С учетом этого сам делай вывод: друг я тебе или нет. Но, как я уже сказал, у тебя сейчас есть дела поважнее. Ни гроша в кармане, хотя должен был вернуться Крезом, нет имени, хотя совсем недавно был знаменитостью, нет никакой возможности подзаработать: все поставлено теперь в нашем деле на профессиональную основу - с человеком со стороны никто уже отныне не станет связываться. То есть, ты можешь войти в какую-то, ту или иную, систему, в этом и есть для тебя единственная возможность выбора, но ты не можешь быть вне системы, здесь выбора не дано.
«Тень Гамлета, уже даже не отца Гамлета. Тень человека, который по всем статьям еще жив, но уже не в состоянии решать, решить ни одного вопроса. Все решено до него, за него. Быть или не быть... Даже уходом своим он не в состоянии ничего изменить. Ни в своей судьбе, ни в любой из других, чужих, судеб. Глас его, подобно гласу вопиющего в пустыне, не слышим на самой людной площади, перо его давно уже не копье. "Мое оружие слово, ваше – бессловесность", но где оно, такое твое слово? Скажи! "Истина пишется кровью", но кровью она и перечеркивается, одной пули достаточно, чтобы стереть с лица земли и тебя, и все, что тобой написано, сказано. Политика! Нет, теперь это уже не политика. Жизнь? Что ж, Геннадий свой выбор сделал, почему бы и тебе не определиться с собой?»
- Это тебе, – протянул Андрей Геннадию рукопись перед уходом. – Я выполнил твой заказ.
- Нет, это не мое, ты за все сполна со мной расплатился. Не стану скрывать, я заработал на тебе кучу денег, так что это лучше оставь себе.
- Ты даже не хочешь хотя бы чуть-чуть пошелестеть страницами?
- Зачем? Я и так знаю, что передо мной шедевр.
- Ладно, пока. Но не надейся так просто от меня отделаться. Я не перестану считать тебя своим другом ни при каких условиях.
- Что ж, очень рад, вот только боюсь, что нашей дружбе суждено будет, и довольно скоро, подвергнуться еще одному, пожалуй, самому серьезному, испытанию.