Жизнь, как жизнь гл. 11-21
ГЛАВА 11 По закону
ГЛАВА 12 Глухое непонимание
ГЛАВА 13 Исповедь Клавдии Даниловны
ГЛАВА 14 Сеанс одновременной игры
ГЛАВА 15 Встреча на прощанье
ГЛАВА 16 Танечка
ГЛАВА 17 Солнце для новогоднего праздника
ГЛАВА 18 Сказка новогодней ночи
ГЛАВА 19 Ночевать, чтоб домой пришла…
ГЛАВА 20 Радиолюбители
ГЛАВА 21 Моя милиция меня бережёт…
ГЛАВА 11
ПО ЗАКОНУ
За дверью было тихо. Шура трудилась над проектом школьного новогоднего праздника. Его сценарий должен быть утвержден директором не позднее, чем через день, иначе школа, не имеющая в своём преподавательском составе ни одного мужчины, которому пришёлся бы впору длинный красный бархатный халат с белой меховой опушкой, рисковала остаться без Деда Мороза - этого обязательного и, как правило, дефицитного дополнения к новогодней ёлке. По заведенной традиции на эту роль в школу откомандировывался какой-либо "бравый" солдат из шефствующей воинской части, поэтому заявка вместе со сценарием должна была быть подана, как и положено у военных, точно в срок.
Дверь тихонько отворилась.
- Здравствуйте Александра Павловна! Я не помешал? Можно войти? - придерживая дверь открытой и терпеливо дожидаясь разрешения, остановился у порога Андрей Орловский.
- Нет, не помешал, - с готовностью сдвинула вожатая свои бумаги в сторону. - Всё равно ничего путного в голову не приходит, а почему ты не на уроке?
- Да у нас сейчас по математике контрольная...
- Тем более.
- Я уже всё сделал. Меня учительница из класса выпроводила, чтобы другим не решал.
- Ну, тогда ладно! Проходи. Садись.
- Я вчера целый вечер в библиотеке отца просидел. Посмотри, что я для тебя нашёл, - протянул Андрей Шуре толстую раскрытую книгу, - прочитай вот здесь, где красным подчеркнуто.
- "Для рабочих и служащих в возрасте от 16 до 18 лет продолжительность рабочего времени установлена 36 часов в неделю", - вслух читала Шура и чувствовала, как жарким пламенем начинают полыхать её уши.
- Ты ещё там дальше на другой странице прочти, - воздерживаясь от комментариев, настаивал юноша.
- "Администрация не вправе систематически удлинять рабочий день, а привлекать к работе сверх нормального рабочего времени можно только в отдельные дни в особых случаях..." - всё тише и тише читала Шура.
- А она мне ещё чего-то о чести говорит... - чуть слышно срывался с девичьих дрожащих губ прерывистый шепот.
Шура затихла. Рука вместе с книгой бессильно упала на стол.
- Не расстраивайся, Шурик. "Нет худа без добра". Зато теперь мы целый месяц можем домой пешком ходить: ведь дома тебя раньше прежнего никто ждать не будет... - сказал Андрей и скрылся за дверью, отозвавшись на нетерпеливый зов школьного звонка.
И снова слова юноши подействовали на девушку успокаивающе.
Действительно, как это замечательно, если дома её никто ждать не будет!
Шура взяла ручку, и... оставленные на время без внимания большие чистые листы стали быстро заполняться красивым убористым почерком. Праздник непременно будет весёлым.
Дверь чуть слышно скрипнула - и вдоль пионерской комнаты по направлению к сидящей вожатой скользнула быстрая белая тень. Глаза Шуры закрыли руки, стойко пахнущие полным аптечным набором.
- Пусти, Лена. Не отвлекай. Подожди секундочку, я сейчас закончу, - не переставая писать там, где сквозь неплотно зажатые пальцы отражался белый бумажный свет, умоляла Шура.
Как ты догадалась? - на лице Елены Николаевны неспешно разместилась удивленная улыбка.
- Ты сначала руки свои понюхай, а потом и спрашивай!
Взглянув друг на друга, они неожиданно дружно и беззаботно расхохотались.
- А я пришла "принести тебе свои соболезнования", - наконец-то объявила о цели своего визита Лена. Слышала, что Железная Леди и до тебя добралась. Ты не принимай всё близко к сердцу, а то тоже в больницу попадёшь. Здесь слабонервные не задерживаются. Каждый год - новые учителя. Каждое полугодие - новая вожатая. Только лучше тебя вожатой ей всё равно не найти. Другие пионерскую комнату вечно на замке держали. А кружки различные только на бумаге и были. Но ты молодец. И дети тебя любят...
Последние слова Елены Николаевны отразились на Шурином лице мимолетной улыбкой. Ей вспомнился первый разговор с заведующей горОНО. Кажется, как давно это было...
- Слышь, Шур, что я тебе скажу... - торопясь выложить всё, что у неё накопилось, в один заход, без всякой связи с предыдущим, перескочила Елена на волнующую её тему, - только ты никому... Нет, ты не поверишь! Только ты не смейся...
- Да ладно уж, говори, а то пока соберёшься, и урок закончится, тесно тебе тут будет, - не выдержала вожатая.
- В общем... Ну... Как тебе сказать... - заикаясь, как двоечница у доски, начала свою исповедь школьная фельдшерица. В общем, я влюбилась...
Шура удивленно подняла брови, пытаясь осмыслить услышанное.
- А, -а, -а, а как же муж? - наконец, выдавила она из себя фразу, не отличающуюся оригинальностью.
- А он ничего не знает... И не узнает. А узнает, убьёт!
- И кто же он, твой возлюбленный? - обеспокоившись за жизнь своей подруги, задала вожатая тот самый главный вопрос, ради ответа на который, пожалуй, и появилась сегодня в пионерской комнате Елена Николаевна.
- Он в нашей школе совсем недавно. Учится в одиннадцатом классе. Андрей Орловский...
Шура широко улыбнулась.
- Что тут смешного? Ты бы и сама влюбилась, если бы видела его... раздетого. Какая фигура!.. Какой торс!.. А чистоплотный какой! - без умолку перечисляла Лена достоинства своей тайной симпатии. - Ты представляешь: я их классу прививки делала... У девчат и то кожа не такая чистая... А когда ему спиртом место укола протерла, так ватка такой же белоснежной и осталась. Я ему - укол, а он даже не вздрогнул! Ну, скажи, разве можно в такого не влюбиться?
- Нельзя! - с улыбкой ответила Шура.
Жизнь Лены была вне опасности.
...
Сценарий готов. Рабочий день окончен, но день продолжается.
- До свидания, Татьяна Петровна! - торжественно, как на параде, продекламировала Шура, проходя в пятнадцать ноль-ноль мимо директрисы, воюющей с замком на двери своего кабинета.
- Куда это Вы направились, Александра Павловна? - тоном, не допускающим оправданий, спросила она, многозначительно приблизив к глазам маленькие золотые часики на своей белой пухлой ручке.
- Домой, - с нескрываемым достоинством ответила старшая пионервожатая
- Почему Вы так рано уходите?
- По закону, - отчеканила старшая пионервожатая, впервые почувствовав себя старшей.
Она спускалась вниз по лестнице. Школьная директриса молча смотрела ей вслед. А на улице перед школой в вибрирующем кругу света снова стоял Андрей Орловский.
ГЛАВА12
ГЛУХОЕ НЕПОНИМАНИЕ
Остановившиеся у небольшого заснеженного деревянного домика двое молодых людей никак не могли расстаться. Высокий, спортивного телосложения юноша с разрумянившимся от мороза лицом, удерживая в своих руках руку высокой стройной девушки, уговаривал её идти в дом. Губы его спутницы умоляли молодого человека идти на остановку троллейбуса, что была напротив, но глаза, смотревшие на юношу из-под запорошенных снегом длинных густых ресниц, прочно удерживали его на месте.
А тем временем Клавдия Даниловна затевала стирку. Оказалось, что под Новый год ей совершенно нечего одеть. Ругая "на чём свет стоит" свою "разнесчастную" жизнь и сетуя на то, что ей приходится одной содержать всю семью, а о ней некому даже позаботиться, она наливала и проливала горячую воду в большой эмалированный таз и мимо него - себе на ноги.
Проходя по слабоосвещенному коридору своего дома, Шура внутренне сжалась, ещё за дверью услышав недовольные крики матери и едва слышный, лицемерно успокаивающий шепоток Павла:
- Ну, что ты, мамочка? Не волнуйся! Лучше посиди, отдохни! Сашка придет - постирает! Ты у нас и так устаёшь...
- Вот только ты один меня и понимаешь, - благодарно глядя влюбленными глазами снизу вверх на своего сына, с готовностью воспользовалась "ценным" советом Клавдия Даниловна.
Шура открыла дверь в тот момент, когда сын, ласково обнимая свою мамочку, пытался усадить её в мягкое кресло.
На скрип открывающейся двери мать и сын повернулись одновременно, и произнесённое дружным дуэтом: "Наконец-то, явилась!" в который раз заставило девушку пожалеть о том, что ей всё снова и снова приходится сюда возвращаться.
Не тратя времени и сил на бесполезные вопросы и объяснения, Шура мигом разделась и ловко управилась с ворохом грязной одежды, сваленной в кучу прямо на полу.
Развешивая в заснеженном саду при скуповатом свете серпастой луны коченеющими от холода руками дубеющее на морозе выстиранное бельё и вспоминая услышанные ненароком слова матери, девушка размышляла:
- А ведь я её действительно не понимаю. Не понимаю, почему надо было копить грязные платья целый год? Почему нельзя постирать платье тогда, когда оно испачкалось? Не понимаю, почему она, с утра целыми днями слоняясь по дому, все срочные дела откладывает на вечер до моего прихода и вынуждает меня готовиться к сессии по ночам? Вот и сейчас - скоро одиннадцать, а мне еще контрольную надо закончить. Если завтра её на почту не отнесу, то учебный отпуск мне не оплатят и домой тогда лучше вообще не появляться... Не понимаю, почему всё, что делает Паша, ей нравится?.. Он ей нравится, даже когда вообще ничего не делает...
Так, размышляя, возвращалась она с пустой бельевой корзиной домой и снова за дверью услышала крики и брань:
- Что ты лезешь? Кто тебя тут вообще спрашивает? Ишь ты, заступница нашлась! Не переломится! Ничего с ней не случится, с твоей Шурочкой... Подумаешь, учится!.. Пусть не учится!.. Кто её заставляет! - стоя в кухне над сидящей на низеньком табурете бабушкой, затравленным зверьком, вдавившимся в самый угол, махала руками перед лицом своей матери Клавдия Даниловна, а та своими попытками локтем отгородиться от этих мелькавших, как лопасти мельницы, рук провоцировала ещё большую агрессивность дочери.
Хозяйка дома изловчилась, и... достали-таки седую голову старухи "быстрые ловкие" руки Клавдии Даниловны!
Шура встала на пороге как вкопанная, не в силах закрыть за собой дверь. Морозный воздух, нежданно-непрошено густо ввалившийся в теплую маленькую кухню, охладил пыл разбушевавшейся хозяйки. Она повернулась лицом к двери и, встретившись с изумленными глазами дочери, медленно опустила руки.
Стремительной тенью мелькнула девушка мимо разгоряченной "боем" матери, бросилась в ноги сидящей старушке, обняла её колени, уткнувшись лицом в старенький, выдержавший неисчислимое количество стирок фартук бабушки, и впервые после своего приезда домой открыто дала волю слезам.
А сверху на голову внучки беззвучно капали скупые горючие слёзы старой женщины. Она молча и нежно, чуть покачиваясь из стороны в сторону, как маленького котёнка, гладила своей жёсткой шершавой рукой мягкие белокурые волосы внучки и не мигающими потухшими глазами смотрела куда-то сквозь стену и стоящую перед ней притихшую дочь.
- Ну, будет, милая! - первой пришла в себя старушка. - Поди покушай, да тебе ещё уроки учить надо!
Шура медленно поднялась. Часы показывали полночь. Есть не хотелось. В голове медленно шевелилась мысль, что ей нужно решить ещё пять задач.
- Бабуля, разбуди меня в семь, - попросила Шура, направляясь в комнату за учебниками.
Клавдия Даниловна последовала за ней.
- Александра, мне надо с тобой поговорить!
- Мама, давай лучше завтра, - мне ещё много сделать надо...
- Я без тебя знаю, что лучше! И не смотри на меня как на зверя!
- Ты не зверь, а человек свою мать бить не будет, даже, если, как ты говоришь, она твою сестру больше тебя любила. Сама же знаешь, что болела тетя Настя часто, вот бабушка её и жалела...
- Замолчи! Ничего ты не знаешь! Не про Настасью сейчас речь! Вот ты говоришь, что человек свою мать бить не может! А своё дитя на растерзание человек оставить может?
Что-то в интонации сказанного заставило Шуру вздрогнуть и внимательно посмотреть на свою мать. Та как-то сразу поникла. Плечи опустились. Лицо быстро покрывалось густыми красными пятнами. Во взгляде появились страдание и боль. Непонятная тень, всколыхнувшаяся из самой глубины серых прищуренных глаз, застыла на неестественно растянутых губах Клавдии Даниловны и беспощадно исказила её миловидное лицо.
Шура не узнавала свою мать. Так что же так искусно прятала эта женщина в повседневной жизни за своей энергичной деловитостью и напористой целеустремленностью, безжалостно крушившей на своём пути людские судьбы?!..
Клавдия Даниловна тяжело опустилась на диван и тихо-тихо, медленно подбирая слова, часто останавливаясь и вздыхая, начала свой невеселый рассказ...
ГЛАВА 13
ИСПОВЕДЬ КЛАВДИИ ДАНИЛОВНЫ
Было это зимой. Мы тогда с мамой в Михайлове жили. Отец-то от нас ещё год назад как ушел. В то рождество мне как раз девять исполнилось.
Морозы стояли студёные. Снегу навыпало видано-невидано! Деревни будто и не было. Только крыши домов буграми большими обозначились, а окон и дверей за сугробами этими так и совсем не видать...
Настенька в это время у тети Поли жила. (Они её всё удочерить хотели. Там, ведь, одни сыновья. Дочка нужна была им в хозяйстве то). Вот сижу я, значит, дома у окна. На подоконник забралась в платье одном да носках толстенных, тех, что мама вместо тапочек вязала, узоры "деда мороза" на стекле рассматриваю да ногтем их дорисовываю.
За стеклами замороженными ничегошеньки на улице не разобрать.
Мама на кухне у печки возится. Чугунками гремит. Вдруг крик её слышу: "Уйди-и, окоянный!"
Я на кухню. Дверь нараспашку. Холод в неё так и валит. А какой-то пьяный мужичина за мамой по всей кухне бегает. Ручищи растопырил. А она уворачивается. Ухват схватила, в угол забилась, ухват на него направила, шипит: "Не подходи, огрею!", а ударить боится.
Он ухват рванул, в сторону бросил. Мама вывернулась... убегать, а он её за косу поймать успел. На руку косу накручивает, к себе подтягивает, зубами скрипит, слюной брызжет: "Убью, сука!"
Я подбежала, ухват с полу подняла, да ка-а-к трахну его по спине: "Пусти ма-а-му!".
Он аж весь назад так и выгнулся, мамину косу выпустил, спину свою рукой достает, матерится. Мама тем временем в чём есть на двор выскочила.
Развернулся ко мне. Лицо красное, злющее...
- А-а-а! Звереныш!.. - рычит.
Да как сгребёт меня в охапку, аж косточки затрещали, и в горницу потащил!.. Я кусаться... Вырываюсь... А он, будто клешнями огромными, своими ручищами меня ещё больнее сжимает. Со всего размаху, как котёнка паршивого, на кровать кинул и платье срывать начал. Испугалась я, что изорвёт он платье моё. Новое оно было. Мне его мама как раз ко дню рождения сшила. Так я как вцеплюсь ему в руку зубами! Аж кровь пошла! Он как заорёт, да со всей силищи - по лицу! Голова моя так на бок и свернулась. В глазах потемнело, словно провалилась куда-то, и не слышала я потом, как он платье на мне, словно тряпку старую, сверху донизу разорвал.
Очнулась от боли и тяжести. Он на меня всем весом своим навалился, ртом своим поганым в лицо дышит - в губы поцеловать норовит.
Я кричу, маму зову, а мамы нет...
Он не только платье моё и тело - он душу мою в клочья разорвал...
Не помню потом, как мама пришла. Только очнулась я теперь уже от её тяжести.
Она на меня упала, плачет, обнимает, целует, а я её отталкиваю. "Уйди-и! Не-на-вижу!.." - кричу.
Вот с тех пор я их всех и ненавижу! Мужиков этих... Все они "одним миром мазаны" - не силой, так обманом, а своего добьются... А все по её милости... - метнула она ненавидящий взгляд на дверь, за которой слышалось легкое постукивание кастрюлек и сковородок.
Клавдия Даниловна замолчала. Молчала и Шура. А перед глазами одна за другой проносились живые картинки её раннего детства. Бесконечные споры родителей из-за каждого пустяка. Злые перебранки. Взаимные оскорбления. Бешеный стук дверью за уходящим отцом и дикая истерика матери, после которой фразы "рвать на себе волосы" или "стукаться головой об стенку" теряли свой переносный смысл.
- Ма-а-м! - осторожно позвала Шура.
Клавдия Даниловна взглянула на дочь. Глаза её, горячие и сухие, смотрели на Шуру пустым пугающим взглядом.
- А? - отозвалась она безучастно и глухо.
- Понятно, что после этого ты и отца полюбить не смогла. Так зачем ты за него замуж выходила?
- Как зачем? - снова стала прежней Клавдия Даниловна. - Мы тогда как раз у тети Поли за печкой жили...
Про это житьё за печкой Шуре приходилось слышать не раз...
В огромном двухэтажном доме бабушкиной сестры в кухне на первом этаже, за огромной русской печью был небольшой закуток, недоступный для посторонних глаз. Там вплотную к кирпичной печи, образуя с деревянной стеной дома узкий проход, стоял широкий топчан, служивший кроватью всем, кому когда-либо приходилось побывать тут в роли бедного родственника, живущего из милости. В остальное время "угол" сдавался какой-нибудь одинокой квартирантке.
- А у него дом свой был, - с нескрываемой гордостью за свой "практичный" ум, охотно продолжала Клавдия Даниловна. - Большой-то двухэтажный каменный в Нижнем Новгороде у них в революцию забрали, а это небольшое имение - оставили... Правда, земли больше половины отрезали... Помнишь, может, на Заводской улице рядом с нашим домом барак для рабочих стоял? Так он на земле Гулявцевых построенный. И огороды, что за бараком этим, тоже ихними были. Так вот, старше он меня на целых шестнадцать лет. Он ведь на фронте не был. Из-за сердца его не взяли. Говорил: "Умру скоро, тебе все достанется...", а сам до сих пор живет... - закончила она с нескрываемой обидой.
- Мам, можно я тебя ещё спрошу? - всё также нерешительно обратилась Шура, не удержавшись от соблазна использовать эти, может быть, единственные минуты откровения матери.
Та молча кивнула головой.
- Вот с отцом ты развелась, и тебе без него спокойней стало...
Клавдия Даниловна приоткрыла было рот, собираясь что-то сказать, но передумала, впервые на памяти дочери дав ей возможность договорить.
- А почему ты бабушку к тете Насте не отпустишь? Тетя тебя об этом все время просит, с тех пор, как у неё Илюшка родился. Видела бы ты бабушку меньше, реже бы вспоминала тот злосчастный день и самой бы легче было...
- Да не-е-т... Как я ее Настасье отдам? Она мне самой нужна... "С паршивой овцы - хоть шерсти клок!"... Плохо ли, хорошо ли, а сварганит чего-нибудь. Уж щи-то горячие всегда в доме есть. Да и постирать мелочь всякую тоже время надо... И вообще, придёшь домой, а тут тебя человек живой дожидается... Да и воры не полезут в дом, в котором есть кто-то...
Дальше Шура теперь знала всё и сама.
Ночь близится к концу. Утром на работу. Контрольная не сделана, и решить её за пару оставшихся до рассвета часов по силам разве что самому Архимеду. Шура, не раздеваясь, устроилась на диване и, уткнувшись головой в подушку, провалилась в пустоту.
ГЛАВА 14
СЕАНС ОДНОВРЕМЕННОЙ ИГРЫ
Вот уже десять минут как бабушка безуспешно пытается вытащить из сна свою внучку обычными методами, расталкивая и раскачивая её бесчувственное тело, на все лады тихо повторяя имя девушки. Шура, теряя равновесие, удачно падала на подушку всякий раз, как старушке удавалось привести её "в положение сидя".
Клавдия Даниловна спокойно дышала во сне... А её мать, привыкшая за долгие годы их совместной жизни дорожить этими редкими минутами покоя, вконец отчаявшись и потеряв всякую надежду привести Шуру в чувство, села на диван рядом с внучкой и тихо заплакала.
Крупные слёзы старушки размеренно падали прямо на щёку спящей девушки. Открытые немигающие глаза старой женщины смотрели в себя, внутрь, в душу свою, свое далекое и недалекое прошлое.
Шура открыла глаза и, увидев перед собой такую бабушку, ещё несколько секунд лежала не двигаясь, не решаясь вытереть со своей щеки бабушкины слёзы.
...
Вероятно, именно так чувствует себя человек с похмелья... Глаза горячие, красные. Голова, как пустой чугунок гудит. Земля под ногами раньше ног убегает. Под ложечкой сосёт, а в горле сухо...
Все эти новые для себя ощущения принесла Александра Павловна на работу в школу, прихватив с собой из дома ещё унылое беспокойство за невыполненную контрольную и за все "вытекающие отсюда последствия".
Видимо, такое же беспокойство носил в себе с утра и Андрей, встречающий сегодня Шуру на школьной лестнице. Он последовал за вожатой молча, без обычной улыбки, поздоровавшись с ней чуть заметным кивком.
- Рассказывай... - без лишних предисловий, едва закрылась за ним дверь пионерской комнаты, потребовал юноша, каким-то седьмым чувством угадывая, что сейчас все решает время.
- Никак нельзя мне за свой счёт в учебный отпуск идти... Вечером маме помогала... Ночь не спала... Не успела вчера контрольную закончить... Ну, никак нельзя, чтобы сессию не оплатили... Я маме должна зарплату полностью отдать... - путаным, сбивчивым шёпотом твердила Шура. - Не хочу я институт бросать... Сегодняшним числом должен быть почтовый штемпель...
- Подожди, - перебил Андрей вожатую, готовую вот-вот разрыдаться, - центральная почта работает до девятнадцати часов. Сейчас без пяти девять. Если начнешь сейчас же - успеешь?
- А как же работа? - не видя других препятствий, с надеждой спросила девушка.
- Садись, пиши, - подвинул Андрей к вожатой большой чистый лист ватмана.
Шура взяла протянутую ей ученическую ручку с широким плакатным пером и, окунув её в пузырек с красной тушью, вопросительно посмотрела в лицо юноши.
- Сегодня в 12 часов в пионерской комнате состоится сеанс одновременной игры в шахматы на десяти досках. Желающие могут записаться в "11Б" классе у Андрея Орловского, - диктовал Андрей.
- А с кем играть-то они будут?
- Не волнуйся, у меня первый разряд. Займу после уроков часика на три твою пионерию...
И Андрей, осторожно взяв свеженькое объявление с ещё не высохшей тушью на крупных красных буквах, прихватил с собой щепоть канцелярских кнопок и вместе со звонком на урок исчез за дверью, оставив Шуре нереальное ощущение покоя и уверенности.
Она села на стул в углу у окна и разложила на широком, как стол, подоконнике свои учебники и пособия. Чёрные буквы машинописного текста контрольного задания озорно перепрыгивали из одной задачи в другую, а условия всех задач на одной странице дружно объединились в одно мутно-серое пятно. Тепло от чугунной батареи под подоконником переместилось от колен к лицу девушки, голова не удержалась на длинной тонкой шее и упала на открытую толстую клетчатую тетрадь.
...
На улице весна. Солнце светит щедро и ярко. Сашеньке три года.
Снова она одна в этом огромном старом деревянном доме, с большущими окнами, закрытыми рассохшимися дощатыми ставнями, через все щели которых в комнаты напористо протискиваются остроконечные жёлтые снопы солнечных лучей.
С вечера мама и папа снова ссорились. Папа сильно рассердился и ушёл, а мама долго плакала и, больно сдавив щупленькие плечики дочки, при каждом слове резко сотрясая её прозрачную фигурку, всё повторяла:
- Не любит он нас, Сашка!.. Не нужны мы ему!.. Он только одного себя и любит!.. Ну, какой он после этого отец?!..
Девочка проснулась утром, когда папы дома не было, а мама только собиралась уйти. Стоя перед массивным овальным зеркалом в залитой электрическим светом гостиной, она припудривала заплаканные глаза, торопливо нанося последние штрихи по реставрации своего помятого лица.
Сашенька подбегает к маме, цепко хватается за подол маминой юбки:
- Мамочка, не уходи!.. Я люблю тебя!.. Я всегда буду тебя слушаться!..
Мать молча и нервно отрывает ребёнка от себя, резким шлепком сзади ставя точку на родственных отношениях с дочкой.
Щелкает выключатель. Мстительно хлопает дверь. Обиженный плач девочки остается в толстых стенах старинного дома.
Взрослые не ошибаются, когда, оставляя плачущего ребёнка, считают: "Поплачет, поплачет, да перестанет".
Сколько проплакала Сашенька, никто не знает, но плакать она всё же перестала. Растерев кулачком по лицу слезы, едко щиплющие нежную детскую кожицу, она подтянула к окну тяжелый, с потертой красной бархатной обивкой стул и, забравшись на него, стоя на коленях, попыталась разглядеть в щелочку между ставнями яркий, недоступный, зеленеющий мир.
Вдруг в коридоре послышались знакомые уверенные шаги. Сашенька животом съехала со стула и бросилась к двери.
В дверном проёме, наклоняясь под притолокой и выпрямляясь в комнате во весь свой высоченный рост, появился улыбающийся отец с черной хозяйственной сумкой в руке.
- Александра!.. ревела?.. А ну посмотри, что у меня тут есть!..
Он поставил сумку на пол и магическим движением рук ловкого фокусника, ме-е-дленно расстегнул молнию сумки. Волшебный взмах руки и... оттуда показались сначала острые серые ушки, а потом и вся голова большой серой кошки. Кошка была самая обыкновенная - серая, с поперечными темными полосами, усатая, гладкая и очень теплая.
Она несмело переступила через осевший бортик сумки и, осторожно обнюхивая незнакомые предметы, принялась осваивать жизненное пространство. Счастливая Сашенька потопала за ней, безуспешно пытаясь коснуться спокойно уплывающего из-под рук мягкого полосатого зверька.
- Ну вот, Сашок, теперь ты не будешь одна, - ласково говорит отец, высоко, под самый потолок, поднимая крохотную дочурку.
Девочка, доверчиво расставив руки в стороны, как маленькая птаха в синем небе, парит на папиных руках под потолком огромной повеселевшей комнаты, беззаботно и звонко щебеча:
- Меня папа лю-бит! Меня папа лю-бит! Меня папа лю-бит...
...
- Ты что? Уснула что ли? - слегка коснулся Андрей прозрачных волнистых волос девушки.
Шура с трудом подняла своё бледное, без единой кровинки, лицо и, посмотрев на него покрасневшими от бессонной ночи глазами, отрицательно покачала головой.
- Как я сам не догадался! - стукнул себя по лбу юноша.
Он порылся в карманах своих брюк и, вытащив из них рублёвую бумажку, подтянул к себе за локоть стоящего рядом белобрысого пацана, бесцельно листающего старую подшивку "Пионерской правды".
- Пионерское поручение тебе, чемпион. Вожатой плохо. Мигом слетай в буфет. Одна нога здесь, другая там... Кофе покрепче попроси и булочку с сосиской.
Через пару минут на подоконнике рядом с тетрадью на большой общепитовской тарелке стоял живописный натюрморт, состоящий из стеклянного гранёного стакана с чёрным дымящимся кофе и зажатой между двумя половинками школьной булочки розовой горячей сосиской.
Звонок на урок очистил помещение пионерской комнаты от её подлинных хозяев, а Шура, оставшись одна, оживленная этим легким завтраком, вполне компенсирующим ей пропущенный ужин, с удивлением заметила, как быстро прояснились буквы и послушно прекратили свою бешеную скачку озорные цифры.
Две задачи были готовы к концу уроков, а после них ... пионерская комната, как обычно, до отказа заполнилась учениками и ученицами, любителями шахмат и любителями поболтать, теми, кого дома совсем не ждут или ждут чересчур уж сильно...
- Ну, как? - только и спросил Андрей.
Шура молча кивнула головой, и юноша, прикрепив на внешней стороне двери пионерской комнаты записку "Тихо! Идёт шахматный турнир!", выпроводил за дверь всех, кого не оказалось в его списке.
Расставив шахматы и рассадив игроков по одну сторону длинного стола, он объявил, что мигом выставит за дверь любого, кто произнесёт хоть единое слово, а того, кто выиграет у него шахматную партию, в воскресение поведет в кино на "Фантомаса".
В установившейся в комнате гробовой тишине лишь время от времени раздавались смущенное шмыганье носом простуженного "юного шахматиста" да лёгкое постукивание переставляемых шахматных фигур.
Шура решала и переписывала в чистовик одну задачу за другой. Один за другим покидали пионерскую комнату проигравшие шахматисты.
- Всё! - неожиданно для себя вслух выдохнула Шура.
Андрей обрадовано посмотрел на вожатую и, подав руку самому стойкому своему сопернику, предложил ничью. Мальчишка с ответом не торопился и руку протянуть не спешил.
- В кино идём втроём: ты, я и вожатая, - догадался, наконец, Андрей о причине такого замешательства. - Мы все сегодня выиграли!..
ГЛАВА 15
ВСТРЕЧА НА ПРОЩАНИЕ
Осень. Листья на деревьях приветливо машут своими разноцветными ладошками. Всюду летают тонюсенькие паутинки. Воздух тёплый и ласковый. Лёгкий неожиданный ветерок провоцирует деревья на загадочное перешёптывание. Наклонные солнечные лучи пронизывают парк до самой земли, сплошь укрытой жёлто-оранжевыми листьями клёнов, образуя кристально-прозрачный занавес. А по ту сторону от него - неясный, но такой знакомый силуэт. Почему так громко и тревожно стучит сердце? Кто же это, так широко раскинув руки, бежит навстречу Шуре, едва касаясь земли? Чижик! Это Чижик! Шура срывается с места, летит навстречу ему и... попав в густую сеть из солнечных нитей, безнадёжно запутывается в ней. Девушка протягивает навстречу юноше руки, но их крепко спутывают золотистые солнечные лучи. Силуэт Чижика теряет свои очертания, бледнеет и исчезает совсем...
- По-до-о-жди-и-и!.. - кричит Шура и просыпается в холодном поту.
- Какой странный сон! Как хорошо, что это сон! Как ясно я его представляю... - беспокойно думала Шура всё время, пока собиралась на работу и пока ехала в троллейбусе в школу, по привычке глядя в окно на пробегающие мимо заснеженные дома и деревья.
Только подойдя к школе и увидев на крыльце Андрея, державшего за руку "чемпиона-шахматиста", девушка вспомнила о том, чем жила всю неделю - ожиданием сегодняшнего дня с его "культпоходом" в кинотеатр на самый кассовый фильм, который наиболее разворотистые пацаны умудрились посмотреть уже по пятому разу.
- Ну вот, а ты говорил: "Не придё-о-т" - слегка дёрнув за ухо пионера, радостно вопросительно глядя на девушку, сказал Андрей.
- Пошли?! - как необъезженный конь, рванул мальчишка с места в карьер.
- Куда? - спросила Шура.
- В "Буревестник", - ответил Андрей, вынимая из кармана три билета.
Рука Шуры чуть дрогнула в руке юноши.
- Там Чижик... - сказала она грустно и тихо.
- Какой Чижик? - замедлил шаг Андрей, и мальчишка вырвался на два шага вперёд, не меняя скорости.
- Мой, - отрешённо ответила Шура.
За два-три последних интернатовских года, если при ней заходила речь о Серёже Чижове, она так привыкла слышать: "Твой Чижик..." и от учеников, и от учителей, и даже от своей матери, что более точного объяснения от неё вряд ли можно было ожидать.
- Кто он?
- Художник, - словно невпопад отвечала Шура. - Он мне в интернате вместо брата был.
У кинотеатра толпился народ. Кто спрашивал лишний билетик, кто занимал очередь в кассу, чтобы взять билет на более поздний сеанс, а безбилетные мальчишки, надеясь "зайцем" проскочить внутрь кинотеатра, всеми способами пытались усыпить бдительность билетного контролёра - полной пожилой женщины с чёрными усиками над верхней губой.
Андрей, пропуская Шуру вперёд, протянул билетёрше голубой бумажный лоскуток, но та неожиданно, как шлагбаумом, перекрыла своей рукой узкий дверной проход в фойе кинотеатра. Возникшая преграда не смутила юного шахматиста и он, ловко нырнув под руку билетёрши и вынырнув по другую сторону двери, смешался с толпой зрителей, направляющейся в кинозал.
- В чём дело? - опешил Андрей.
- В брюках, - с видом человека, хорошо знающего своё дело, лаконично произнесла усатая женщина.
- Что-о? - удивился юноша.
- У нас в брюках не положено, - не спеша выговаривая каждое слово, словно пробуя его на вкус, говорила женщина, и по всему было видно, что её работа ей очень нравится.
- Что в брюках не положено? - недоумённо глядя в глаза усатой женщины, переспросил Андрей.
- В кинотеатр в брюках не положено. Неприлично... - следовал монотонно-заученный ответ.
- Да в чём же мне ещё в кинотеатр ходить?
- Не Вам - девушке...
Шура, опустив голову, густо покраснела. Уши её полыхали. Она действительно была в брюках. В них она всегда приходила на работу в воскресные дни, чтобы не стеснять себя в движениях во время подвижных занятий и игр с пионерами. Это так удобно! А сейчас, зимой, вдобавок ещё - и тепло. Ей и в голову не приходило, что это неприлично. К тому же на улицах этого древнего туристического города иностранные туристки - женщины всех возрастов и со всех континентов неизменно появлялись в брючных костюмах. И сейчас Шура вспомнила именно про них, с ужасом подумав: "Неужели их тоже в кино не пустят?".
- Это ко мне! - Девушка, услышав знакомый голос, вздрогнула.
- Привет, Шурик! - Чижик стоял перед девушкой в том же тёмно-синем костюме, с такой же взлохмаченной шевелюрой, такой же серьёзный и смущённый, как в тот памятный вечер выпускного дня.
- Ты?.. - едва вымолвила Шура. - Это Андрей... - перевела она свой пылающий взгляд на стоявшего рядом юношу.
- Сергей! - первым подал руку Чижик.
- Очень приятно! - руки двух молодых людей застыли в крепком рукопожатии, а глаза вопросительно и испытывающе смотрели друг другу прямо в душу.
- Пойдёмте ко мне. Я покажу вам свою мастерскую,- слегка сжав руку девушки чуть выше локтя и умоляюще глядя ей в глаза, тихо предложил Чижик.
Они спустились по широким каменным ступеням в полуподвальное помещение, изобилием неонового света не уступавшее подземным станциям московского метрополитена, и пошли вдоль длинного коридора мимо множества полированных дверей всевозможных кабинетов.
Серёжка толкнул дверь с чеканной табличкой "ХУДОЖНИК", и молодые люди очутились в просторной комнате, у стен которой стояли огромные красочные афиши с изображением самых "крутых" кадров из будущих фильмов. Столы были завалены рисунками и эскизами, красками и кисточками, тюбиками и пузыречками.
Чижик быстро направился к одному из столов и начал торопливо складывать в стопку лежащие там врассыпную разнокалиберные листы ватмана с карандашными эскизами, внимательно следя за тем, чтобы каждый из них был непременно перевёрнут изображением вниз. Быстро подрастающая при этом бумажная пирамида вдруг наклонилась, и верхние листы её, медленно планируя в свободном полёте и успокаиваясь на полу у самых ног молодых людей, радушно открывали на всеобщее обозрение содержание ажурных рисунков.
Шура замерла над этим многообразием своих двойников, а Андрей, присев на корточки, бережно по одному брал их в руки и, провожая щемяще молчаливым взглядом каждый из них, нехотя протягивал Чижику.
- Я слетаю в буфет? - утвердительно спросил он, нарушая смущение, повисшее в тишине.
От сквозняка, обрадованно ворвавшегося в открывшуюся дверь, на пол снова слетели ещё два рисунка.
Чижик и Шура одновременно потянулись за одним из них, привычно столкнувшись лбами. Вдвоём, удерживая один и тот же листик, они выпрямились синхронно и застыли, как две восковые фигуры, открыто и пронзительно глядя в глаза друг другу. Эти двое уже давно понимали друг друга без слов и сейчас... на их до этого беспокойно-настороженные лица стала медленно и нерешительно оседать одна, общая на двоих, тёплая дружеская улыбка.
- Классный он парень... И любит тебя... - словно продолжая начатый разговор, проговорил Чижик, медленно отводя глаза в сторону и нехотя выпуская из своих рук подрагивающий листочек. Он словно отпускал на свободу изображённую на нём тонкую прозрачную девушку в золотистом венке из солнечных лучей и в голубом облачке вместо сарафана, обнимающую такую же, как она сама, стройную и белую берёзку.
- Я не увижу его больше... - тоскливо думала Шура, благодарно и обречёно глядя на Чижика, нежно прижимая драгоценную картинку к своей груди, где, испуганной птахой в ненавистной клетке металось её сердце.
- Первый звонок уже был... - сообщил Андрей, ногой открывая дверь и чудом удерживая в руках сразу три бутылки лимонада и три пирожных.
Шура едва заметным взглядом поблагодарила юношу - принесённые им напитки были, как нельзя, кстати - в горле девушки полыхало, язык был сухой и шершавый.
Через открытую дверь приглушённо донёсся второй по счёту мелодичный звонок, и Андрей, подав на прощание гостеприимному художнику руку, заспешил из мастерской. Шура, стоя к Чижику спиной, не могла сдвинуться с места. Вдруг девушка развернулась, одним прыжком оказавшись перед Чижиком, крепко обняла его за шею и, чмокнув в щёку, выпорхнула в открытую дверь, удерживая на глазах навернувшиеся слёзы.
- Хороший он парень... И любит тебя... - повторил Андрей слова Чижика и слегка сжал горячую девичью руку.
Шура подняла голову, глубоко вздохнула, и вытянувшись в струнку, напряглась, готовясь к новым неожиданностям, уготованным ей неумолимой судьбой.
ГЛАВА 16
ТАНЕЧКА
Сегодня двадцать восьмое декабря, обычный предновогодний день - не праздничный, но и не совсем будний. Радостное ожидание самого значительного и любимого праздника висит в воздухе, читается на лицах, угадывается по особому гулу, заполняющему любые помещения с людьми, будь то огромное фойе кинотеатра, небольшое кафе или маленький салон городского транспорта. Всюду улыбчивые лица и шутливо перекрёстные поздравления с наступающим Новым годом.
Шура проснулась раньше обычного и, ещё лёжа в постели, не открывая глаз, мысленно прошлась по всем пунктам плана сегодняшнего дня - последнего условно учебного дня перед зимними каникулами для школьников и самого напряжённого в учебном году рабочего дня для всех пионерских вожатых города.
Сегодня строго по графику в расцвеченном электрическими гирляндами актовом зале школы у большой нарядной ёлки на новогодних утренниках будут водить хороводы малыши, вечером вокруг ёлки будет веселиться пионерия, а завтра до полуночи новогодний карнавал закружит комсомольцев-старшеклассников.
- Нет! Валяться в постели сегодня не позволительно, - подумала Шура и, как на гимнастических тренировках, рывком подтянула колени к груди, прогнулась, резко выпрямила ноги и оказалась на полу "в положении стоя". Несколько привычно заученных элементов утренней гимнастики, пара пригоршней ледяной воды в лицо, чашка чёрного кофе, и она на улице. Упругая лёгкая походка, чуть уловимая отрешённая улыбка, робкое ожидание счастья в глубине серых бархатных глаз.
- Ты почему так рано? - радостно спросила Шура, ещё издали угадавшая в тёмной юношеской фигуре, одиноко стоящей на широкой площадке школьного крыльца среди медленно кружившихся редких крупных снежинок, Андрея Орловского. - У вас же сегодня нет первой пары.
- С днём рождения тебя! - прозвучало в ответ, и Андрей протянул вожатой большую продолговатую коробку. - С совершеннолетием! - юноша неожиданно коснулся губами лёгкого румянца на прохладной девичьей щеке и, легко сбежав вниз по широким белым от снега ступеням, растаял в кружащейся белой круговерти. Опустившиеся на землю пушистые снежинки аккуратно заполнили следы его ног. Через минуту всё произошедшее могло бы показаться Шуре сказочным сном, если бы не было в её руках этой загадочной коробки.
- Ой! Действительно! Сегодня же мой день рождения! - думала девушка, больше удивляясь не тому, что в предпраздничной суматохе сама забыла об этой важной дате своей жизни, а тому, что помнил о ней только Андрей.
Александра Павловна крепко держала в руках объёмную коробку. Борьба с искушением заглянуть во внутрь неё отнимала все силы девушки. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, вожатая, против обыкновения, еле переставляла ноги со ступеньки на ступеньку, кивком головы и готовой улыбкой отвечая на долетающие до неё новогодние шутки и поздравления детей и взрослых.
Едва переступив порог пионерской комнаты, Шура нетерпеливо потянула за кончик розовой ленточки на неожиданном подарке, крышка с коробки соскользнула, и... из-под длинных золотистых кудрей на неё доверчиво глянули синие-синие изумлённые глаза. Девушка осторожно, словно живого младенца, вынула из коробки большую куклу, нежно прижала её к груди и, с трудом проглатывая застрявший в горле непонятный комок, зарылась горячим лицом в прохладные длинные локоны кукольных волос. Надпись на дне коробке была лаконичной - кукла Танечка.
...
К костюмированному новогоднему балу старшеклассники начинают готовиться уже с сентября и вспоминают его потом до следующего нового года. Пионерская вожатая на этом балу была гостьей, и юноши-комсомольцы, как и положено гостеприимным хозяевам, скучать ей не давали, галантно приглашая на все танцы подряд ещё до того, как поднимались над залом первые аккорды танцевальной музыки. Постепенно все присутствующие разбились на пары. И уже никто больше даже не пытался разъединить Орловского и вожатую.
...
- Новый год встречаем у нас, - остановившись в жёлтом квадрате света из окна Шуриного дома и улыбчиво глядя в глаза девушки, как вопрос уже давно решённый, уверенно объявил Андрей.
- А, а, а твои родители? - ошеломлённая новой неожиданностью, заикаясь, вымолвила Шура первое, что пришло в голову.
- Они тоже. И мама, и папа, и Танька - все тебя ждать будут, очень.
- А Танька кто? - спросила девушка, ревниво прижимая к себе коробку с куклой Танечкой.
- Сестрёнка моя младшая... и единственная. Ей только семь исполнилось. Ждёт не дождётся, когда в школу пойдёт. Она мне уже все уши прожужжала: "Когда да когда свою Шурочку приведёшь?". Вот и пообещал ей на Новый год... И маме тоже... И отцу...
- Меня мама не пустит... - сникла Шура. - Она любит, когда в Новый год все дома...
- Я сам с ней поговорю! - рванулся было Андрей к полоске света рядом с дверью на деревянном крыльце.
Шура удержала его за рукав:
- Постой! Сначала я... - и тугая дверная пружина громким хлопком отметила её решительность.
В доме было тихо. Павлик уже спал в своей комнате. Сладко дремавшая в кресле перед телевизором бабушка вздрогнула и с готовностью открыла глаза при звуке открывшейся двери. Она никогда не ложилась раньше Шуры, и сейчас самоотверженно боролась с одолевающим её сном в ожидании своей любимицы. Клавдия Даниловна посмотрела на пришедшую в полночь дочь как-то безучастно и против обыкновения встретила её молча, без обычного своего: "Наконе-е-ц-то! Яви-и-лась!".
Шура, не раздеваясь, остановилась у порога, смущённая необычным поведением матери, молчала.
- Сашенька! Пришла! Что же ты не раздеваешься? - запричитала бабуля, нарушая непривычную тишину.
- Мам! Можно я Новый год у Орловских встречать буду? - совершенно не рассчитывая на положительный ответ, не глядя на мать, неуверенно спросила Шура.
- У каких ещё Орловских? - опомнилась Клавдия Даниловна.
- Да у Андрея. Его родители меня ждать будут... Очень... Он сам хотел с тобой поговорить... - лепетала Шура в ожидании бурной сцены. - Хочешь, я его сюда позову?
- Нет уж! Не надо! Не зови! Видела я твоего Андрея! Иди!.. Только, ночевать, чтоб домой пришла, - не поверила Шура своим ушам и, сунув в руки опешившей бабушки коробку с куклой, выскочила на улицу.
- Отпустила! Отпустила! - подпрыгивая, как мячик на резиночке, ликовала девушка.
- Скоро час уже! Значит, до завтра?
- До завтра! Иди уж! Иди! Вон как раз твой троллейбус идёт!
- В девятнадцать ноль-ноль... Жди!.. - махнул рукой на прощанье Андрей и запрыгнул в пустой, ярко освещённый салон голубого троллейбуса, терпеливо ожидавшего своего последнего пассажира.
...
Через полчаса Шура уже крепко спала. Безмятежная счастливая улыбка на лице девушки до утра уснула вместе с ней.
ГЛАВА 17
СОЛНЦЕ ДЛЯ НОВОГОДНЕГО ПРАЗДНИКА
- Сегодня выходной!.. Сегодня последний день этого года!.. Сегодня мы с Андреем вместе встречаем Новый год!.. Сегодня я увижу его родителей и сестрёнку!.. Сегодня в первый раз надену своё новое вечернее платье из старинного розового шёлка!.. Какой счастливый день сегодня!.. - думала Шура, лёжа в постели, как обычно проснувшись намного раньше Павла и матери. - Почему ещё так рано, а мне совсем не хочется спать?! - удивилась девушка и... привычным натренированным движением своего тела вмиг оказалась на ногах.
Пара привычных утренних упражнений, несколько затянувшиеся утренние процедуры и непростительная в другие дни задержка перед зеркалом.
- Какая ж ты у нас красивая, Сашенька!.. - вздрогнула девушка, увидев в зеркале за своей спиной отражение бабушки, кончиком фартука тушившей влажный блеск своих добрых коричневых глаз.
Девушка развернулась своим обычным танцевальным движением, как ветками лианы обвила гибкими тонкими руками плечи старушки и закружила её на маленьком пятачке тесной кухни, рискуя вдребезги разнести всё черепично-чугунное бабушкино хозяйство:
- ... И счастливая!.. С Новым годом тебя, бабулечка!
- Перестань, озорница! Совсем закружишь! - слабо сопротивляясь, молила бабушка. - Сейчас мать разбудишь...
Последний аргумент сработал безотказно. Шура резко остановилась, старушка, охая и тяжело дыша, опустилась на табурет. Улыбка, освещавшая лицо девушки, угасала как вечерний закат. Она задумчиво взяла на руки куклу, крепко обняла её, прижала к своей груди:
- C Новым годом, Танечка! - поцеловала девушка куклу в розовую резиновую щёчку. - Бабулечка, я сегодня на Новый год в гости иду!.. Где там мой вечерний наряд? - тихо напевая что-то весёленькое, передвигала Шура плотно висевшие в платяном шкафу платья и костюмы матери и брата. Мелодия становилась всё замедленней, тише и, наконец, вовсе затихла.
- Бабу-у-сь, а ты не видела моего нового платья, что я из твоего свадебного сшила?
На ответное молчание старушки внучка повторила свой вопрос чуть громче.
- Н-н-не знаю я... Мать проснётся, спросишь, - как-то невнятно, словно заикаясь, лепетала старая женщина.
Мучительно долго тянулись эти утренние часы, когда спали Клавдия Даниловна и Павлик, возилась у печки бабушка и каждые пять минут с нарастающей тревогой смотрела на медлительные стрелки часов Шура.
Старинные настенные часы пробили полдень. Клавдия Даниловна шумно потянулась в постели и Шура мигом оказалась перед часто мигающими спросонья материнскими очами.
- С наступающим Новым годом тебя, мамочка! - коснулась губами щеки матери девушка. - Мам, не знаешь, где моё розовое платье? - не терпелось дочке получить ответ на волнующий её вопрос.
Клавдия Даниловна буквально взмыла с постели. Отёкшее за ночь лицо, всклокоченные после сна волосы, и без того маленькие, зло прищуренные глаза, плотно сжатые губы говорили яснее всяких слов...
- Опо-о-о-мнилась! - как гармошку, во всю растягивая букву "о", раздражённо протянула хозяйка дома. - Я его уже давным-давно продала.
- Зачем? - остолбенела Шура.
- Ты его всё равно не носишь... Висит - зря, только в шкафу место занимает... - добавила мать, равнодушно зевая.
Дочка, как подкошенная, села на кровать на то место, где минуту назад сладко потягивалась её мама. Подбородок девушки опускался всё ниже и ниже, она крепко закусила дрожащую нижнюю губу и, ткнувшись лицом в подушку, ещё сохранявшую запах и тепло материнского тела, зашлась беззвучными, мучительными рыданиями, время от времени сотрясавшими всю её худенькую фигурку.
- Ну-у-у!.. Разреве-е-е-лась!.. Как крокоди-и-л... Подумаешь... платье!.. Захочешь, так десяток таких нашьёшь!.. - почёсываясь и потягиваясь, нехотя выдавливала мать из себя убийственно равнодушные фразы.
Бабушка бочком вошла в комнату. Молча села на кровать рядом с внучкой и украдкой, ласково касаясь мягких светлых волос внучки, тихо, словно по секрету, прошептала:
- Не плачь, родненькая!.. Ну не плачь, Бога ради!.. Мы сейчас тебе такой наряд придумаем!.. - и она, словно давно ждала этого момента, грациозно и плавно проскользила к узкой двери тёмной комнатки, которую все домашние называли чуланом. Здесь, на площади в три квадратных метра, разместились лишь старая бамбуковая этажерка для книг и огромный, окованный тонкими, позеленевшими от времени медными пластинками, старинный деревянный сундук с массивным затейливым висячим замком.
Щелкнул выключатель и... бабушка с головой надолго окунулась в глубь своих сокровищ, добрая часть которых пережила две войны, два пожара и одну революцию.
Клавдия Даниловна тем временем удалилась в комнату брата и больше не показывалась. Шура уже начинала привыкать к тому, что у матери с братом свои секреты, и сейчас отсутствие матери было воспринято ей как дополнительное время, отпущенное свыше для того, чтобы справиться с новой обидой непременно ещё в этом "старом" году.
- Уф! Аж в глазах потемнело!.. - пожаловалась старушка, держа в руке крохотный сверточек из самотканого полотна и с трудом разгибая затекшую спину. - Это я тебе давным-давно на восемнадцать лет приготовила... Только тебя всё целыми днями дома не было... Вот, значит, сейчас возьми... - старушка, часто моргая повлажневшими глазами, взмахнула свертком, как Царевна-лягушка на пиру рукавом, и на пол прохладным быстрым ручейком полился тончайший прозрачный шелк с рассыпанными по темно-фиолетовому полю крупными желто-оранжевыми и ярко-красными бутонами роз.
- Ой! Красота-то какая!.. - и глаза девушки, только что справившиеся с недавними слезами разочарования и обиды, теперь блестели и искрились от радости и восторга. - Только когда же теперь я успею платье сшить?! Ведь, вечером уже идти надо!.. - снова сникла Шура.
- Платье потом пошьешь, - отозвалась бабушка, - а сейчас давай юбочку сделаем к твоей форменной блузке, в которой ты на работу ходишь. Она у тебя красивая... и сидит на тебе ладно...
И старушка, приняв во внимание шоковое оцепенение внучки, сама вооружилась большущими портновскими ножницами. Сложив вдвое шёлковую ткань на большом круглом столе, она уверенно вырезала из неё сразу два одинаковых круга размером со столешницу, верхний из которых тут же уменьшила на ширину ладони, посередине вырезала небольшое круглое отверстие в расчёте на тонкую девичью талию, и, туго стянув по диаметру образовавшиеся при этом кружочки ткани, с восторгом творческого удовлетворения радостно произнесла:
- А это тебе как раз бантик получился... Тут и шить-то ничего не надо... Внизу подошьешь обе юбочки, да вверху их вместе пояском соединишь... Вот тебе и юбка солнце-клёш - королева моды, - ворковала вмиг помолодевшая бабушка.
- Бабулечка, так ты, оказывается, ещё и шить умеешь?! - в удивлённо округлившихся глазах внучки вспыхнуло восхищение и замер вопрос.
- Приходи-и-лось! - протянула старушка с непривычной затаённой задумчивой улыбкой. - Чай, двух невест одна вырастила... - на том многословие бабушки и закончилось, снова скупо сжались её губы и уныло потухли добрые карие глаза.
Через пару часов внучка кружилась перед бабушкой в новой юбке:
- Бабулечка, а не слишком коротко?
- Да не-е-т! По телевизору-то ещё короче показывают... - уверенно развеяла старушка возникшие сомнения внучки. - А ну-ка, постой, не крутись, - и бабушка приколола пышный фиолетовый бант под воротом белоснежной Сашиной блузки большой янтарной брошкой-пчелкой c шестью золотыми лапками.
- Ну вот!.. А ты плакала!.. Вон какая красавица... - сложив руки на груди и довольно глядя на свою дочь, как на удачное дело рук своих, произнесла неожиданно появившаяся в комнате Клавдия Даниловна.
- А платье всё равно жалко! Я его целый месяц ночами вышивала... Теперь у меня такого уже никогда не будет, - не удержалась Шура, и снова погрустнели её глаза.
В оконное стекло мягко стукнулся и рассыпался в пыль сухой снежный комочек.
- Это Андрей! - Шура, на ходу натягивая пальто и зажав в кулак белую вязаную шапочку, пулей выскочила в холодный коридор, а вслед за ней вдогонку неслось добродушное бабушкино ворчание:
- Вот, егоза!.. Одень шапку-то!.. Простынешь!..
ГЛАВА 18
СКАЗКА НОВОГОДНЕЙ НОЧИ
- Мама! Папа! Смотрите, кто пришел! - радостно хлопая в ладоши, лишь только за ними закрылась дверь, встретила Андрея и Шуру худенькая девчушка с торчащими в сторону кудряшками темно каштановых волос, стянутых огромными белыми бантами. И едва дождавшись, когда Шурина рука освободилась от рукава пальто, потащила её за собой в комнату, откуда навстречу гостям уже спешили её родители.
- Здравствуйте, Шурочка, проходите... Так вот вы какая!.. - протягивая руку для знакомства, и, радушно улыбаясь, говорил высокий плотный мужчина с "уставной офицерской" стрижкой и седым завитком в непослушных густых волосах. - Александр Васильевич... Выходит, мы с вами тёзки... Вас, случайно, Александрой не в честь дедушки назвали?
- Папину маму звали Александрой Павловной, а меня папа Александрой Второй называл, - ответила Шура смущенно улыбнувшись.
- Подойди, Маша, познакомься,- обратился Александр Васильевич к застывшей в дверях комнаты стройной миловидной женщине лет тридцати пяти со знакомыми голубыми глазами, взволнованно теребившей в руках нарядное платьице дочки.
- Мария Сергеевна - Андрюшина мама... Очень рады вас видеть... - взяла она сразу обе Шурины руки в свои тёплые ладони, и таким родным теплом повеяло от неё на Шуру, что напряженная неловкость, сковавшая девушку в первые минуты знакомства, сразу исчезла, и ей на миг показалось, что после долгих скитаний она наконец-то возвратилась домой...
Раздеваясь, Андрей негромко и взволнованно переговаривался с родителями в прихожей. А его сестрёнка, уже полностью завладев вниманием гостьи, тащила Шуру в свою комнату, взахлеб рассказывая обо всем сразу: о том, что она уже умеет читать, и о том, какое красивое платье у куклы; о том, что соседский мальчик Дима все время дергает её за косички, и о том, что сегодня она ни за что не ляжет спать, пока не дождётся Деда Мороза, который всё время приносит ей подарки ночью, когда она уже спит...
- Ведь я уже большая... Правда, Шурочка? - торопясь обрести союзницу и заглядывая снизу верх в Шурины глаза, скороговоркой спрашивала девчушка. - Я сама поблагодарю Деда Мороза за подарки... И стихотворение расскажу ...
- Татьяна, не надоедай Шурочке, дай ей хотя бы оглядеться, - донесся из прихожей мягкий глубокий голос Марии Сергеевны.
- Ничего-о... Пускай привыкает... - эхом отозвался приглушенный раскатистый голос её мужа.
Не прошло и минуты, как Шура сидела, заваленная книжками и игрушками, на Танином диванчике "Малютка", а маленькая хозяйка декламировала перед ней стихотворение, приготовленное для Деда Мороза.
- Хорошее стихотворение, молодец... Только не надо так торопиться. Рассказывай чуть помедленнее и погромче, а то Дедушка Мороз старенький, ещё не расслышит чего... - серьезно говорила Шура, поправляя сбившийся бантик на голове девочки. - Послушай, Татьянка, а, может, маме наша помощь нужна?!
- Пойдем, - с готовностью ответила та и, взяв гостью за руку, повела её на кухню, звонко припевая на плясовой лад: "А вам помощь не нужна?.. А вам помощь не нужна?.."
- Нужна!.. Ещё как нужна!.. Ну как нам без вашей помощи обойтись?! - почти одновременно весело откликнулись обмотанные вокруг бёдер полотенцами вместо фартуков и ловко орудующие ножами отец и сын.
Мария Сергеевна вручила Шуре огромную вазу с фруктами, а Танюшке ножи и вилки: "Несите всё на стол... Скоро ужинать будем..."
Ровно в одиннадцать вся семья расположилась за круглым праздничным столом, и потекла спокойная мирная беседа. Вспоминая забавные случаи из своей кочевой жизни офицерской семьи, родители Андрея подняли бокалы за уходящий год, который принес им долгожданное возвращение на родину, за то, что вся семья, наконец-то, в сборе и больше уже ничего на свете не сможет их разлучить.
Если бы!.. Если бы они только могли знать, что произойдет несколько месяцев спустя!..
А пока Танюшка под магнитофонные записи современных танцевальных мелодий развлекала "зрителей" исполнением замысловатых танцевальных элементов собственного изобретения и пением популярных эстрадных песен в собственной аранжировке. По мере того, как минутная стрелка часов устало ползла вверх по левому полукругу циферблата, энергия девчушки постепенно таяла, и за десять минут до Нового года она уже тихо посапывала в углу дивана в обнимку с большим плюшевым мишкой, так и не дождавшись ни Деда Мороза, ни его подарков.
К моменту, когда кукушка, высунувшись из часов одновременно с боем кремлевских курантов, сообщила о наступлении Нового года: Танюшка, переправленная на крепких папиных руках в свою комнату, досматривала новогодние сны в своей кроватке; заботливые мамины руки разложили под елкой подарки "от Деда Мороза"; и... две пары красивых молодых людей торжественно стояли у стола с поднятыми бокалами пенящегося и шипящего напитка.
- С Новым годом! С новым счастьем! - искрились глаза, сверкали улыбки, розовели лица...
- Андрей, спой что-нибудь - попросил Александр Васильевич, протягивая сыну новую семиструнную гитару, блеснувшую темным коричневым лаком.
Андрей мельком взглянул на Шуру, склонился над инструментом, легко перебирая струны, взял несколько пробных аккордов и... негромкий, приятный тенорок юношеского голоса мягко заполнил все уголки просторной уютной комнаты:
"Средь зимы пришла весна,
Ведь ту девушку из сна,
Что так долго я искал,
Мне судьба преподнесла".
Тут он резким движением головы откинул назад непослушные кудри, почти полностью закрывавшие его лицо, посмотрел Шуре прямо в глаза, и уже ни на секунду не сводя с девушки своих огромных синих, как озёра, глаз продолжал:
"Ты мечта моя воздушная,
Ты любовь моя прозрачная,
Словно песня благозвучная,
Ты судьба моя удачная...
О тебе ручьи поют,
Для тебя сады цветут...
На весь мир кричать готов
Я той девушке из снов:
"Ты мечта моя воздушная,
Ты любовь моя прозрачная,
Словно песня благозвучная,
Ты судьба моя удачная!.."
- Красивая песня, я такой раньше никогда не слышала... - с восторгом заметила гостья.
- Да-а! - вздохнул Александр Васильевич. - Эту песню мы тоже ещё не слышали. Раньше-то все песни у него про пути-дороги были...
- Так он её сам написал?!.. И музыку?.. И стихи?..- и розовый румянец медленно и равномерно окрасил уши и щёки девушки.
- А вы, Шурочка, почему о себе ничего не расскажете? Андрюша говорил - вы с мамой живёте? - спросила Мария Сергеевна.
- И с братом, и с бабушкой...
- Нелегко, наверное, маме одной-то двоих детей поднимать было...
- Да-а... - как-то сразу поникнув, утвердительно кивнула головой гостья.
- Шура, как и я в школе-интернате жила... Да не пять, а почти девять лет, - заметив смущение подруги, пришел на выручку Андрей, - так что дома с мамой да бабушкой только братик оставался.
- Тогда другое дело... Только сейчас вряд ли легче стало... Двое взрослых детей... Оба учатся... - сочувственно продолжала Мария Сергеевна, - вот хотя бы наряд такой, только пошить, сколько будет стоить!..
- Это она сама сшила, -с гордостью глядя на девушку, улыбнулся Андрей, - и это пальто с капюшоном тоже... А шапки, шарфики, перчатки... так и маме, и бабушке, и брату - всем вяжет...
- "Ка-а-мсомолка, спа-а-ртсменка, ма-а-дистка, наконец, просто красавица!.. - с кавказским акцентом, пародируя героя нашумевшего фильма, шутливо произнес отец, и уже совсем серьезно продолжал: - Повезло тебе, сын!.. Смотри! такие девушки "на дороге не валяются"... Гордись!.. Цени и береги её...
- Танцуют все! - снова пришёл на выручку Андрей и, усилив звук знакомого вальса, легко закружил вокруг ёлки вконец смутившуюся девушку.
А секунду спустя у ёлки кружились уже две пары.
- Ой, дети, посмотрите как красиво! - резко остановившись у большого окна, лишь только затихла танцевальная мелодия, почти одновременно воскликнули Мария Сергеевна и Александр Васильевич. - Вот она - сказка в новогоднюю ночь!..
ГЛАВА 19
НОЧЕВАТЬ, ЧТОБ ДОМОЙ ПРИШЛА...
А за окном продолжали свой танец крупные пушистые снежинки. Они изящно и плавно кружились в мощном свете уличных фонарей и, словно солистки балета, каждая из которых с блеском выполнила свою партию, как в глубоком реверансе, медленно и грациозно опускались на землю. Крыши домов, деревья, тротуары, дороги и дорожки быстро покрывались толстым пышным слоем, выравнивая и сглаживая любые неровности ландшафта, а вид из окна все более походил на белый чистый лист бумаги.
В этот момент в наступившей тишине всеми забытая кукушка громко и отчётливо отсчитала три раза.
- Уже три! - с едва скрытым испугом прошептала Шура.
- До утра ещё далеко, - слегка сжимая руку девушки, постарался успокоить подругу Андрей.
- Мне мама сказала, чтобы ночевать домой пришла... Пора идти, а то она волноваться будет... - говорила Шура, направляясь в прихожую.
- Подожди! Я сейчас! Разве я отпущу тебя одну-то! Подумаешь, каких-то сорок пять минут... Через полтора часа уже дома буду... - говорил Андрей, торопливо нахлобучивая шапку и натягивая пальто.
- Куда это вы собрались? - снова в один голос поинтересовалась супружеская пара.
- Спасибо вам за всё... Я очень рада, что познакомилась с вами. Мне, право, очень не хочется уходить, но я маме обещала после встречи Нового года домой вернуться... - лепетала Шура, держась за ручку двери, готовая сию же секунду выпорхнуть наружу.
- Сыно-о-к! Вернитесь! Подождите немного... Через пару часов троллейбусы пойдут... - стоя на пороге открытой двери в легком вечернем платье, кричала в крутящуюся темноту Мария Сергеевна, пытаясь остановить безрассудную парочку.
- Привыкай, мамочка... Взрослый у тебя уже сын... - заботливо накинув пальто на обнаженные, дрожащие от холода женские плечи, ласково говорил Александр Васильевич, уводя жену в опустевший дом...
...
Несколько десятков шагов Шура и Андрей шли рядом друг с другом, взявшись за руки. Но с каждым шагом продвигаться вперёд становилось всё труднее, ноги глубоко проваливались в мягкий свежевыпавший снег. Снег падал за ворот, набивался через края сапог, таял на лице, инеем застывал на ресницах. Андрею пришлось идти впереди. Девушка шла за ним след в след. Где-то далеко, за вибрирующим белым занавесом, по обе стороны нового широкого проспекта время от времени угадывались зажжённые окна многоэтажных новостроек. И только фонарные столбы, словно царской короной увенчанные массивными неоновыми лампами, свет которых едва пробивался через густеющий снежный туман, помогали незадачливым путникам держаться середины проезжей части проспекта, исключая вероятность сойти с дороги и провалиться в вырытый для очередного строительства котлован.
- А ветер усиливается... Сколько же сейчас времени? - думала Шура, прикрывая рукавичкой нос, кончика которого она совсем уже не чувствовала. - С такой скоростью раньше, чем за два часа, домой не добраться, а Андрею ещё назад надо вернуться... И родители его уже, наверное, беспокоиться начали... А моя мама?.. Неужели она будет довольна тем, что я в такую погоду среди ночи почти через весь город пешком шла?
- Шурик! - словно читая мысли девушки, останавливаясь, почти кричал против ветра, Андрей, - давай к нам вернемся, отогреемся часок, а там снегоочистители пройдут и на первом же троллейбусе за пятнадцать минут у себя будешь. Видишь ли, такими темпами всё равно быстрее ничего не получится...
...
Осторожно, чтобы не разбудить родителей, два "снеговика", отряхивая друг с друга снег, поднялись на высокое крыльцо каменного особняка. Стараясь ступать бесшумно, молодые люди тихо вошли в полутемную прихожую, не зажигая света, начали раздеваться, и... тут дверь гостиной широко распахнулась, осветив юношу и девушку ярким слепящим светом.
- Ну, что, Машенька, говорил я тебе? Взрослый у тебя уже сын!
- Завтра восемнадцать исполнится!.. - аккуратно, чтобы не повредить косметику у покрасневших глаз, смахивая застывшую на длинных ресницах блестящую росинку, улыбнулась Мария Сергеевна. - Шурочка, да ты же вся обморозилась!.. - всплеснув руками, воскликнула хозяйка дома. - Саша, - привычно скомандовала она мужу, - быстро сюда махровое полотенце!.. В ванной!..
Через четверть часа, укутанная в толстый уютный халат Марии Сергеевны, с покрасневшим лицом и опухшим носом, Шура сидела вместе с Андреем на кухне у сияющего ярким золотом горячего самовара за чашкой чая с малиновым вареньем, а ровно в шесть утра переступила порог своего дома.
ГЛАВА 20
РАДИОЛЮБИТЕЛИ
А в это время в коридоре дежурной части городской милиции на деревянной обшарпанной скамейке, низко опустив головы, сидели два четырнадцатилетних подростка: один - высокий, рослый, с интеллигентными чертами лица, похожий на прибалтийца голубоглазый блондин, одетый в шерстяной толстый свитер и полупальто из черного искусственного меха; второй - в коротком пальтишке с куцым воротником, похожий на испуганного грачонка, щупленький, на вид не старше двенадцати, смуглый черноволосый пацаненок, сосредоточенно рассматривающий свои потрескавшиеся и вконец раскисшие от растаявшего снега ботинки.
- Актюбин, давай их сюда, - приказал круглолицый молодой милиционер с двумя звёздочками на малиновых погонах.
- По одному? - старательно сдерживая зевоту, спросил высокий худощавый сутулый человек в гражданской одежде.
- Зачем?.. Давай обоих...
- Эй!.. Радиолюбители!.. Прошу!.. - широким жестом открывая дверь кабинета и пропуская впереди себя юнцов, пригласил сутулый и остановился сзади них у двери, заложив руки за спину.
- Проходите! Не стесняйтесь! Садитесь! Нам торопиться некуда!..- кивком головы показывая на стоящие сбоку от стола стулья, проговорил лейтенант. - Так, говорите, ваше это имущество? - и он, с некоторым усилием отрывая от пола, поставил один за другим на стол два объёмных увесистых чемодана и вопросительно посмотрел на ребят.
Те лишь мельком исподлобья, покосились на чемоданы и оба, как по команде, снова уныло уставились в пол.
- Вы что, языки проглотили? Чьи это вещи, я вас спрашиваю? Отвечай ты! Ты старше... - и он показал пальцем на рослого юношу.
- Не старше... Младше... На три месяца... - не выдержал такой "несправедливости" светловолосый акселерат и, будто опомнившись, снова упрямо потупился, ещё ниже склонив голову.
- Ага-а!.. Значит, есть все-таки языки?.. И сколько вам лет тоже знаете? Я тебя спрашиваю, младший!..
- Четы-ы-рнадцать... - глухо, еле слышно пробормотал блондин.
- О!.. Как раз!.. Четырнадцать! Именно тот возраст, с которого за свои поступки придётся отвечать самому, а не папочке с мамочкой. Или они вас в новогоднюю ночь с этими чемоданами из дома выгнали?.. А может, вы сиротки, из детского дома сбежали?.. Говори, говори, младший, есть у тебя родители?
- Ма-ма... - тихо, еле выговаривая по слогам, ответил юноша и наклонился ещё ниже, стараясь незаметно избавиться от застилающей глаза влажной мутной пелены.
- Понятно... Значит, мама всё-таки есть... Так как же она тебя в праздник, ночью, такого "маленького", одного гулять пустила?..
- Она думает, я у Славика Новый год встречаю...
- Это у него, что ли? - кивнул лейтенант в сторону "грачонка".
- Нет, это - Вовка!.. - сказал и, словно опомнившись, прикусил язык голубоглазый паренек.
- Очень приятно познакомиться, Владимир... Как по отчеству? - с ироничной улыбкой обратился к чернявому юнцу лейтенант.
- Иваныч... - хрипловато, простуженным голосом, ответил чернявый, впервые подняв голову и посмотрев на милиционера.
- А я - Иван Владимирович!.. Солдатов... Видишь, Владимир Иваныч, какая штука получается, вроде тёзки мы с тобой, только наоборот... - и он по-мальчишески задорно улыбнулся доброжелательной белозубой улыбкой.
Плечи ребят заметно расправились, головы приподнялись и они, всё ещё опасливо и несмело осматриваясь по сторонам, оба с заметным интересом уставились на круглое добродушное лицо молодого человека в милицейской форме.
- Ну, а тебя как звать-величать прикажешь, младшенький? - спросил лейтенант, делая пометки в своей толстой кожаной тетради.
- Павел... - покраснев, как маков цвет, ответил светловолосый юноша. - Гулявцев... - продолжил он затем твёрдо, как будто что-то окончательно для себя решив.
- Так что у вас там, Павел Гулявцев, в чемоданах-то этих?
- Радиоаппаратура...
- Да? Мы так и подумали... И откуда же она эта аппаратура?
- Из радиоклуба... - медленно и нехотя отвечал Паша.
- И как же она, радиоаппаратура эта, из радио клуба в ваши чемоданы попала?
Подросток снова насупился и замолчал, отрешённо уставившись в одну точку на стене где-то за спиной милиционера, всем своим видом показывая, что и так сболтнул лишнее и теперь намерен молчать, чего бы ему это ни стоило.
- А ты, Владимир Иванович, что скажешь? Как эта радиоаппаратура в ваших чемоданах оказались?
Мальчишка открыл было рот, но, искоса взглянув на Павла, плотно сжал губы и, ещ ниже опустив голову, тупо уставился на свой дырявый башмак.
- Как же так? Ведь только что был между нами этот мостик!.. Маленький, хрупкий, но был... Как неожиданно и, похоже, безвозвратно он развалился... Да-а-а... И невооружённым глазом видно, что "младшенький" все-таки старший в этой команде... - исподволь наблюдая за юнцами и молча переводя взгляд с одного на другого, думал лейтенант, рисуя крестики-нолики в своей клетчатой тетради.
- Актюбин, - обратился он к стоявшему у двери человеку, вот тут Павел Гулявцев устал от моих вопросов... Пусть отдохнет в коридоре...
- Пошли! - кивнул в сторону двери Актюбин.
Павел вздрогнул, услышав своё имя, испуганно-расширенными глазами посмотрел на милиционера в штатском, молча поднялся и, с опаской оглядываясь на друга, медленно пошёл к двери.
Минут через тридцать из кабинета вышел лейтенант Солдатов, пропуская впереди себя щупленького Владимира Ивановича, протянул Актюбину сложенный вчетверо клетчатый лист бумаги:
- Вот адреса. Утром чтоб родители здесь были... Их пока в камеру... - и он неожиданно поднял руки вверх, сцепил их над головой и с наслаждением потянулся.
Шёл пятый час нового года. Редкие последние праздничные огни в домах гасли один за другим. По проспектам, площадям, паркам и улицам гуляла метель, подхватывая и крутя легкий на подъём свежевыпавший снег. Город крепко спал, убаюканный протяжной, заунывной песней Снежной королевы.
ГЛАВА 21
МОЯ МИЛИЦИЯ МЕНЯ БЕРЕЖЕТ
- Шурочка, что же ты как рано? Видать, не спала совсем? Сегодня всю ночь вьюга завывала, в трубе так и гудела... Давненько такой не бывало... Как там на улице? Поди, ни пройти, ни проехать... - как всегда у порога, первой, радостно причитая, встретила внучку бабушка.
- А ты почему не спишь? - не ответив на вопрос, глядя на открытую в комнату дверь, нетерпеливо спросила Шура. - Тоже, наверное, поздно спать легли?
- Да нет... Я рано уснула... Ещё двенадцати не было... Матери-то с Пашей нет... Одна я Новый год "встречала"...
- А где же они?
- Мать к Полине пошла, а Павел у какого-то друга празднует.
- Мама его до утра отпустила?.. Мал он ещё, чтобы дома не ночевать... - полусонно размышляла Шура, всё же довольная тем, что на данный момент избавлена от лишних объяснений с матерью. Она мигом разделась, оглядевшись по сторонам и не находя на своём обычном месте куклы Танечки, без неё нырнула под одеяло с головой и свернулась калачиком, пытаясь согреться в холодной постели.
...
Посреди пустого просторного зала, на цветном паркете с изящным цветочным орнаментом из дерева ценных пород, вращается и горит цветными огнями стройная красавица-ёлка... Узкие и высокие, как дворцовые арки, окна лучатся ярким весенним светом, пробивающимся сквозь пугливо подрагивающие молодые зелёные листочки хрупких берез... Множество хрустальных светильников, висящих на стенах между многочисленными зеркалами и рамами, окаймляющими полотна блестящего розового шёлка, пытаются соперничать с солнцем цветом и яркостью своих лучей... Льётся приятная легкая музыка... И только двое - прозрачная девушка с волосами русалки и высокий стройный юноша в белом костюме, сливаясь с музыкой, плавно кружатся в вальсе вокруг ёлки...
Но... вот в распахнутые золоченые двери врывается голубовато-зелёный смерч холодного зимнего воздуха. Увлекая юную пару за своим знобящим хвостом, он вихрем проносится по залу, срывая на своём пути хрустальные подвески люстр и со звоном разбивая их о паркет... Дрожат стены, падают и бьются на мелкие кусочки бесчисленные зеркала...
Шура вздрагивает и просыпается... Едва девушка открывает глаза, как вновь зажмуривается от слепящего, многократно отраженного каждой снежинкой, яркого зимнего солнца... Снаружи кто-то, явно озабоченный глухотой хозяев, не сильно заботясь о сохранности стёкол, настойчиво и бесцеремонно барабанит в окно.
- Шурочка! Внученька! - чуть слышно, испуганно моргая глазами, шепчет бабушка, просунув голову в приоткрытую дверь, - там милиция приехала, Клаву спрашивают... Что делать-то?..
- Моя милиция меня бережет... - выплыла из памяти заученная на школьных уроках строчка Маяковского из поэмы "Хорошо", - только что же может быть хорошего, если стёкла чуть не летят?.. - думала про себя Шура, вмиг оказавшись на ногах, а вслух сказала: "Открой, я сейчас..."
На пороге дома стояли два веселых молоденьких милиционера. По их лицам, настроению и беспечному виду немудрено было догадаться, что новогодний праздник для них ещё не кончился...
- Здесь проживает Гулявцева Клавдия Даниловна? - продолжая улыбаться, спросил тот из них, что казался постарше.
- Здесь... - ответила Шура, - только её сейчас дома нет.
- И где же она, позвольте узнать?
- Она у своей тёти Новый год встречает... А что случилось? - с тревогой спросила девушка?
- А вы, извините, кто ей будете? - с интересом разглядывая молодую хозяйку, игриво спросил всё тот же блюститель порядка.
- Дочь... - сухо ответила Шура.
- Значит, Павел Гулявцев вам братом приходится?- спрятав, наконец, улыбку, продолжал он задавать свои странные вопросы.
- Значит!.. Так что же всё-таки случилось? - чётко чеканя каждое слово и в упор глядя в хитроватые рыжие глаза незваного гостя, повторила девушка.
- А случилось то, что ваш брат задержан и сейчас находится в милиции... И допросить его можно только в присутствии родителей или других совершеннолетних членов семьи... А мамочки вашей, как я вижу, нет... Так что придётся вашему братику посидеть в КПЗ еще немного, подождать, когда мамочка домой вернётся...
- Я вместо неё поеду!
- Я же объяснил, что по закону несовершеннолетних допрашивать можно только в присутствии взрослых!.. - начал горячиться представитель Фемиды.
Мелькнув своим голубым халатом, девушка на мгновение скрылась за дверью комнаты и вновь оказалась в прихожей с открытым паспортом в протянутой руке:
- Читайте!.. Я самый, что ни на есть, совершеннолетний член семьи... Павла можно допросить при мне... Я уверена, что ничего плохого он сделать не мог... И вовсе не обязательно ему в КПЗ мамы дожидаться!.. - взволнованно настаивала девушка.
- Поехали!.. Чего там?.. - нетерпеливо и хрипловато проговорил молчавший все это время второй милиционер.
Шура натянула холодные сапоги прямо на босые ноги и, на ходу застегивая капюшон накинутого на короткий домашний халатик пальто, выскочила вслед за садящимися в дожидавшийся "уазик" мужчинами...
Забившись в угол заднего сидения, в машине уже сидела маленькая, смуглая женщина с опухшими заплаканными глазами. Она с усилием сдерживала слезы и, зябко ежась, крупно дрожала. Шура уселась рядом. Машина весело мчала по пустынной искрящейся солнцем и снегом улице, рядом не переставала дрожать маленькая женщина, а плечи Шуры все ниже и ниже опускались под тяжестью нарастающего беспокойства...