В конце августа 1756 года король Фридрих Прусский внезапно двинул войска на Саксонию, быстро занял столичный Дрезден и всю ее территорию. При этом своими письмами уверял бежавшего в Варшаву саксонского курфюрста, польского короля Августа III в своей неизменной дружбе и в том, что солдаты введены лишь для его, Августа, блага и спокойствия.
Кровавая Семилетняя война началась.
По-разному объясняют ее причины историки разных стран, и быть судьей в их спорах - не моя цель. Послушаем лучше гражданина страны, по инициативе Фридриха разодранной на части Пруссией, Россией и Австрией, - польского историка, который в «Энциклопедии Повшехной», изданной в Варшаве в середине прошлого века, писал о Фридрихе Великом и начале Семилетней войны следующее:
«Любимый своими солдатами и народом, изумлял он других европейских государей своими военными талантами и умом, так что стали они его бояться и завидовать. Новый договор между Австрией, Россией и Саксонией указал ему, откуда грозит опасность. Чтобы их упредить, вторгся он в Саксонию...»
И действительно, Фридрих Великий имел точные и подробные сведения о тайных переговорах между Саксонией, Россией, Англией и Австрией. Его посланник в саксонской столице сумел подкупить чиновника саксонской правительственной канцелярии Менцеля: начиная с 1752 года, вся секретная почта, поступавшая в Дрезден из Петербурга от саксонского посланника Функе, почти тут же оказывалась на столе прусского короля.
Именно этим путем ему стало известно, что русские государственные деятели на совещании в Москве 14-15 мая 1753 г. постановили не допускать дальнейшего усиления Прусского королевства и принять все меты, чтобы вернуть его в прежние границы. Предлагалось даже вторгнуться в Пруссию, если того будет требовать безопасность Российской империи.
Императрица Елизавета Петровна говорила: «Этот государь Бога не боится, в Бога не верит, кощунствует над святыми, в церковь никогда не ходит и с женою по закону не живет».
Английский посланник в Санкт-Петербурге предложил денег для содержания на северо-западной границе России русского вспомогательного корпуса - на тот случай, если понадобится защищать курфюршество Ганновер (ибо в Англии, как мы помним, правила Ганноверская династия) от Пруссии. Предложение было встречено благосклонно. По конвенции 19 сентября 1755 года императрица Елизавета Петровна обязалась держать не корпус, а 55-тысячную армию.
Фридрих Великий для нейтрализации этой конвенции провел переговоры с королем Георгом II, и 16 января 1756 года обе страны подписали другую конвенцию, Вестминстерскую: если какая-либо страна введет войска в Германию, то Англия даст вооруженную силу для совместного отпора. Имелись в виду, конечно, в первую очередь Австрия и Россия.
Но пикантность ситуации была в том, что Австрия уже заверила Англию о своей готовности выступить против Пруссии, если Фридрих вздумает напасть на Ганновер. Георг II ждал от Марии-Терезии помощи в своих притязаниях на некоторые части бельгийской территории. Кроме того, он уже вел войну с Францией, – пока еще за океаном, в северной Америке.
Начиная с лета 1754 года, английские солдаты то и дело вступали в схватки с французскими на берегах реки Огайо. По этой причине Париж в июле 1755 года отозвал своих дипломатов из Лондона и Ганновера. Сражения в Америке показывали, что для Англии главный враг – Франция. Но Франция была в союзе с Пруссией, которая была главным врагом для Австрии!
И венский двор принял следующую политику.
Во-первых, помириться с Францией, для чего предложить ей часть Нидерландов в обмен на итальянские территории Парму, Пьяченцу и другие. И за это потребовать, чтобы Версаль отказался от союза с Берлином и содействовал сведению Пруссии к ее границам до тридцатилетней войны, то есть к временам курфюрста Иоганна-Сигизмунда. Во-вторых, привлечь к австро-российскому союзу Саксонию (обещая ей Магдебург) и Швецию (обещая Штеттин и Переднюю Померанию).
Согласно этому плану было разрешено австрийскому послу в Париже обратиться с предложениями, по его выбору, к принцу Конти или к маркизе Помпадур. Посол предпочел маркизу, и 1 мая 1756 года был подписан Версальский договор об обороне и нейтралитете. В Европе обе страны обязывались в случае нападения на одну из них помогать друг другу 24-тысячным корпусом. В Америке Австрия гарантировала свой нейтралитет в вооруженном споре Франции с Англией.
Австрийский канцлер князь Венцель-Антон Кауниц предлагал идти еще дальше и отдать всю Бельгию, чтобы только Версальский двор принял активное участие в войне против Фридриха. На аудиенции весной 1756 года австрийский посол граф Эстергази сообщил Елизавете Петровне, что если переговоры с Францией будут успешными, Австрия откроет военный действия против Фридриха своей 80-тысячной армией.
Елизавета ответила, что сама хотела сделать императрице подобное предложение и вручила послу проект наступательного союза. Так что 16 июля 1756 года Фридрих получил из Дрездена донесение, что австрийские войска идут из Венгрии в Богемию и Моравию. На срочный дипломатический запрос прусского посланника Клинг-Грэффена, сделанный 18 июля, Мария-Терезия неделю спустя ответила, что это делается для безопасности Австрии. А на сделанный еще через несколько дней запрос о цели создания австро-российского наступательного союза был получен краткий ответ: такого союза не существует.
Его действительно не существовало – шли только переговоры.
Канцлер Кауниц, известный медлитель, писал в Россию 22 мая, что австрийские войска не вполне готовы, что надо превратить союз Австрии с Францией из оборонительного в наступательный, и в общем война против Пруссии откладывается до весны будущего года.
Прусский король решил не дожидаться будущего года. Он рассчитывал, что быстро добьется успеха. А наградой за победу станет та польская земля, которой Пруссия отделена от Бранденбурга.
И, как мы уже говорили, 29 августа тремя колоннами прусские войска перешли границу Саксонии. Армия насчитывала 67 тысяч человек. Первой колонной командовал сам Фридрих, второй – герцог Бевернский, третьей – Фердинанд Брауншвейгский.
Спустя несколько дней, после вступления в Дрезден, у Фридриха на руках оказалась вся секретная дипломатическая переписка Саксонии. Документы свидетельствовали об антипрусской направленности намечавшегося австро-российского союза.
Они были немедленно опубликованы.
Но желаемого эффекта Фридрих не достиг.
В европейских столицах Пруссию называли вероломным агрессором, его самого – вторым Макиавелли.
Вторжение в Саксонию не вызвало немедленной реакции Марии-Терезии. Только 11 сентября Фридрих получил из Вены ноту: декларация о причинах вступления прусский воинских частей в Саксонию расценивается как направленная лично против императрицы.
Два дня спустя прусский авангард пересек австрийскую границу в Богемии. Через две недели австрийские войска фельдмаршала Брауна были разбиты под Лобозицем.
Еще через две недели сдались саксонцы во главе с фельдмаршалом Рутовским.
Фридрих не стал переводить их на положение военнопленных, а включил в состав своей армии, что было просто неслыханно. Саму же Саксонию как бы лишил титула королевства и перевел под административное управление Пруссии.
Военные действия на этом закончились. Всё затихло и ждало весны.
Успехи прусских войск были столь велики, что в январе следующего, 1757 года муж Марии-Терезии император Франц I и Германский Рейхстаг в Вене провозгласили создание 20-тысячной Императорской армии для борьбы с Фридрихом как нарушителем имперского мира.
Своим вторжением Фридрих подтолкнул государей Европы к образованию грозного союза.
К Австрии и России, выставившим армии по 80 тысяч человек, примкнули Швеция, Франция, многие значительные германские государства. Целью ставился разгром Пруссии и такое ограничение власти ее короля, чтобы она навсегда потеряла свою военную мощь.
Король Людовик XV должен был выставить 24-тысячный корпус для помощи Австрии. Он этим не ограничился. По новому договору Франция отправляла на театр военных действий более чем 100-тысячную армию и предоставляла Марии-Терезии ежегодный займ в 12 миллионов гульденов. За это Австрия отдала королю Франции гавани в Нидерландах, а его сыну, инфанту Филиппу, – Бельгию с Люксембургом.
Карту Европы предполагалось после окончания войны основательно перекроить. Пусть пока на бумаге, но Франции передавался остров Менорка, Австрия получала назад Силезию и другие захваченные Пруссией земли, Саксония наделялась входящими в Пруссию герцогством Магдебургским и княжеством Гальберштадским, к Швеции присоединялась прусская часть передней Померании. Все дрожали от нетерпения посчитаться с Фридрихом.
И Россия не осталась в стороне: заключила с Австрией новый договор о войне с Фридрихом, – до победного конца, то есть до возвращения Силезии и прочих бывших австрийских территорий (что же причиталось за все эти труды России, о том договор умалчивал).
А с Пруссией была лишь Англия да несколько малозначительных германских государств. Ситуация прямо противоположная той, о которой Фридрих писал после окончания Первой силезской войны министру Подевильсу: «Самое худшее, что с нами в будущем может случиться, это союз между Францией и Австрией. Но в этом случае мы будем иметь на нашей стороне Англию, Голландию, Россию и многих других государей».
Чтобы опередить противников, Фридрих по совету фельдмаршала Шверина открыл военные действия 27 апреля. Сразу были захвачены крупные склады провианта. Австрийцы стали отступать к Праге, где в битве 6 мая 1757 объединенная императорско-австрийская армия потерпела сокрушительное поражение. Город был взят в осаду. Однако 18 июня на высотах у города Колина восточнее Праги Фридрих потерпел поражение от Дауна и на следующий день был вынужден осаду снять.
Война пришла на короткое время и в Восточную Пруссию. Русская армия в 55 тысяч человек под командованием фельдмаршала Степана Федоровича Апраксина перешла границу. Близ деревни Гросс-Егерсдорф 12 августа ее атаковал 24-тысячный прусский корпус фельдмаршала Левальта. Отбив атаку, Апраксин не решился перейти в наступление, а военный совет, рассудив по его настоянию, что продовольствия недостаточно, постановил повернуть армию на Тильзит.
Апраксина за этот поступок отрешили от должности и отдали под суд. Командование было передано генерал-аншефу графу Виллиму Виллимовичу Фермору.
Царедворец Апраксин не был полководцем. Отправляясь в поход, он взял с собой 12 полных парадных костюмов, словно ехал красоваться перед дамами. Его личный обоз состоял из 500 лошадей, на привалах устраивались пиршества с музыкой и пальбой. Прусский король говаривал, что Апраксин так корыстолюбив, что стоит послать ему значительную сумму денег, и он под каким-нибудь предлогом замедлит движение. В самом деле, некоторые исследователи утверждают, что Апраксин взял через английского посланника Уильямса сто тысяч талеров.
В политическом смысле чувствительный укол нанес 16 октября Фридриху австрийский отряд под командованием фельдмаршала рейхсграфа Андреаса Гадика. Он вошел в Берлин, взял несколько миллионов контрибуции, хотя буквально на следующий день отступил восвояси.
Но окончание 1757 года было в общем благоприятно для Пруссии. Большая битва 5 ноября возле города Россбаха против объединенных сил французской и императорской армий (64 тысячи человек) закончилась их полным разгромом, и поскольку до этого немцы всегда терпели неудачи в боях с французами, победа сделала Фридриха национальным героем. Тем более, что в этом сражении у него было всего 22 тысячи человек.
Через месяц, 5 декабря, под Лейтеном в Силезии его 32-тысячная армия нанесла поражение 80-тысячной австрийской.
Зато начало следующего, 1758 года было хуже некуда.
В начале январе русские части вошли в Кёнигсберг. Город принес присягу императрице Елизавете Петровне. Захвачена была и вся Восточная Пруссия. Повсюду появились русские чиновники, стали собирать налоги для российской казны.
Впрочем, движение русских частей было неспешным. Только в начале августа граф Фермор подступил к прикрывавшей дорогу на Берлин крепости Кюстрин, так памятной Фридриху, и начал ее непрерывный артиллерийский обстрел. Город и крепость были жестоко разрушены методическим огнем, но комендант не сдавался и ждал помощи.
Прусская 32-тысячной армия под командованием Фридриха Великого переправилась через Одер и двинулась Фермору в тыл. Тот снял осаду и со своей 52-тысячной армией отошел к деревне Цорндорф, в нескольких километрах от Кюстрина. Там 25 августа 1758 года произошло жестокое сражение до глубокой ночи, после которого оба противника отказались от продолжения боя.
Когда прусские части прорвали оборону Фермора на правом фланге и стали уничтожать обоз, русские солдаты разбили бочки с водкой и перепились. Но на левом фланге, где пьяных не было, русские защищались с изумлявшим пруссаков мужеством. Истратив порох, дрались штыками, прикладами и даже зубами: после боя нашли смертельно раненого русского, который лежал на смертельно же раненом пруссаке и грыз его!
Фридрих Великий дал русским солдатам такую оценку: «Эти войска, плохо предводительствуемые и медленно двигающиеся, опасны по своему мужеству и несокрушимой выносливости. Легче перебить русских, чем победить».
Утром оказалось, что русские потеряли более 20 тысяч человек только убитыми, а пленными – нескольких генералов, множество офицеров, более 100 пушек и 30 знамен.
Пруссаки потеряли 20 тысяч человек убитыми и ранеными, а также 20 пушек. Фермор отошел в неизвестном направлении и прекратил свои попытки двигаться к Берлину. Потом обнаружилось, что он находится за Вислой на зимних квартирах.
Фридрих был доволен, что достиг своей стратегической цели. Теперь он смог с 30-тысячной армией отправиться на юг, к Дрездену. Увы, там 14 октября в лагере у Хохкирха австрийская 65-тысячная армия сильно потрепала его. Фридрих был вынуждены отступить. Без паники, не теряя управления и строя, но отступить. Тем военная кампания этого года и закончилась.
А в 1759 году фортуна совершенно отвернулась от Фридриха.
Сначала австрийцы выиграли одно из небольших сражений. Потом серьезнейшей неудачей, по сути разгромом короля оказалось августовское сражение при Кунерсдорфе, всего в сотне километров от Берлина.
Причины крупнейшего поражения великого полководца и того, почему победители не воспользовались своим успехом и не захватили столицу Прусского королевства, столь поучительны, что их следует рассмотреть подробнее.
Одной из очень важных причин успеха была замена малоинициативного Фермора графом Петром Семеновичем Салтыковым, который до того ничем себя особенным не проявлял и служил начальником украинской ландмилиции в чине генерал-аншефа.
По словам русского историка Н. И. Костомарова, «это был седенький низкорослый старичок, ходивший всегда в белом ландмилиционном мундире без украшений и чуждый всякой пышности и церемонности». Шутники называли его «курочкой».
Но эта «курочка» оказалась очень когтистой птицей. Передовой отряд русских быстро занял Франкфурт-на-Одере. Следующим городом должен был стать Берлин.
Для этого армия Салтыкова (41 тысяча человек, 200 орудий) встретилась у Франкфурта с австрийский корпусом Лаудона (18 тысяч человек, 48 орудий). Однако австрийский главнокомандующий фельдмаршал граф Леопольд Даун, которому подчинялся Салтыков, не был обрадован возможными политическими последствиями вступления русских войск в Берлин. Военные успехи России на северных землях Пруссии вовсе не входили в расчет Австрии, которая желала воевать в Саксонии и Силезии.
И Даун приказал Салтыкову двигаться от столицы Пруссии подальше - на юг к городу Кросену.
Фридрих же, узнав о грозящей Берлину опасности, с 48-тысячной армией шел форсированным маршем из Саксонии к Франкфурту.
Салтыков уже был готов начать марш на юг (крайне неохотно, поскольку путь на восток, на Берлин был свободен), когда прискакал офицер-разведчик и доложил, что прусские саперы севернее Франкфурта, в районе Кюстрина наводят мост через Одер. Быть атакованным на марше означало неминуемую гибель.
Атаковать Фридриха у Кюстрина встречным боем Салтыков не хотел, понимая, с каким противником надо будет драться. Не оставалось ничего другого, как стать фронтом на север по холмистой линии «высота Юденберг - высота Гроссшпицберг - деревня Кунерсдорф - высота Мюльберг». И ждать, какие намерения обнаружит прусский король.
Впрочем, позиция, занятая Салтыковым для обороны, была хорошей. Русская артиллерия, установленная на высотах, могла обстреливать большое пространство. Прусской пехоте пришлось бы атаковать, карабкаясь вверх по крутым склонам. Конечно, глубокие крутые лощины между высотами мешали действиям кавалерии Салтыкова и переброске подкреплений с фланга на фланг, – но мешали они и наступающему Фридриху.
Однако почему Фридрих Великий отошел от своего правила: навязывать сражение в выгодных для себя условиях, а не подчиняться выбору противника? Потому, что поход на Берлин следовало остановить любой ценой. И Фридрих пошел на Салтыкова с восточного и с очень неудобного южного направлений, полных оврагов, озер и болот. Пройдя ночным маршем по лесам восточнее войск Салтыкова, прусская армия зашла ему во фланг – и отрезали от базы снабжения в польском городе Познани.
В 9 часов утра 11 августа генерал Финк начал с севера артиллерийский обстрел русских окопов у высоты Мюльберг. А в 11-30 Фридрих повел пехотинцев в свою знаменитую «косую атаку», заходя с юго-востока на Кунерсдорф.
Однако он не знал, что о его ночном марше Салтыков предупрежден разведкой, что уже потерян такой важный, такой любимый королем фактор успеха, как внезапность...
Салтыков разгадал стратегический замысел противника и развернул войска для отражения атаки не с севера, а с юга и востока. Уже к трем часам ночи он укрепил фланг у высоты Юденберг несколькими сильными артиллерийскими батареями. Приказал стоявшему на другом фланге князю Голицыну охватить высоту Мюльберг в полукольцо оборонительных сооружений - и прусские солдаты были всюду встречены сильным артиллерийским и ружейным огнем.
Несмотря на это, Финк прорвал оборону Голицына и вышел с севера прямо к Кунерсдорфу. С юга в Кунерсдорф ворвались прусские части под командованием короля. Русские гренадеры, не выдержав натиска превосходящих сил, в беспорядке бросились в сторону Одера, увлекая за собой других солдат Голицына. Пруссаки полностью заняли высоту Мюльберг и подожженную отступающими деревню Кунерсдорф.
Было шесть часов пополудни. Казалось, Салтыков с Лаудоном разбиты. Генералы советовали Фридриху удовлетвориться захваченным, занять оборону, привести в порядок части, которых страшно утомил этот многочасовой бой на палящем солнце, и продолжить наступательное сражение на следующий день.
Было захвачено уже 180 пушек и несколько тысяч пленных! Удача казалась настолько несомненной, что Фридрих отправил в Берлин донесение о победе.
Но он видел опасность от еще не взятой позиции Салтыкова на высоте Юденберг, у еврейского кладбища. Король отчетливо представлял ее стратегическое значение и приказал атаковать в направлении прямо на запад. На Юденберг – через высоту Гроссшпицберг и прикрывавший ее овраг. Как быстро выяснилось, это приказание было серьезной ошибкой.
Ведь у Салтыкова имелись еще ни разу не вступившие в сражение, совершенно свежие резервы!
Русско-австрийская кавалерия и русская пехота графа Петра Александровича Румянцева (будущего учителя великого Суворова) двинулись от Юденберга навстречу и остановила прусские части. Бой разгорелся с новой силой.
Солдаты Фридриха были вынуждены перейти от наступления к обороне. Они несли очень большие потери от огня батарей с Юденберга. Под Фридрихом убили уже вторую лошадь, его штаны были продырявлены картечной пулей, но ее остановила золотая готовальня в кармане. Вражеские солдаты окружили его, чуть не взяли в плен, – начальник охраны штаба капитан Притвиц со своими гвардейцами отбил короля... «Притвиц, все кончено!» – воскликнул Фридрих. - «Нет, Ваше Величество, этого не случится, пока мы живы!» – отвечал тот.
Фридрих в ужасе и отчаянии видел, что кое-где его солдаты бегут в окрестные леса. «Найдется ли здесь хоть одна проклятая пуля для меня!» – вырвалось у него.
Пытаясь переломить ход сражения, он ввел в бой последнее, что у него оставалось: лучшую в Европе конницу генерал-майора Фридриха-Вильгельма фон Зайдлица и своих лейб-кирасир. Зайдлиц понимал, что успеха не добьется, но он был солдат. Он дважды бросался в атаку и оба раза был отброшен. Русские кавалеристы встречными ударами «в копья»разгромили кирасир и взяли в плен их командира.
К семи вечера Фридрих Великий понял, что десятичасовое сражение проиграно. Он вырвался из боя с тремя тысячами солдат, переправился на левый берег Одера и ушел. Русская кавалерия по непонятной причине в преследование не пустилась. Впрочем, этому мешала и наступившая темнота, и большие понесенные русско-австрийскими войсками потери.
Через несколько часов король писал в Берлин министру фон Финкенштайну:
«<...>...мое несчастье, что я жив. <...> Сейчас, когда я это пишу, все бегут, и я больше не командующий для моих людей. Будет хорошо, если в Берлине подумают о своей безопасности. Это жестокий удар, и я его не переживу <...>. У меня больше нет ресурсов, и я не лгу, когда думаю, что всё потеряно; я не переживу унижения своей родины.
Прощайте навсегда!»
Вот такое письмо. Его часто цитируют как свидетельство паники Фридриха Великого, что он потерял голову, что у него опустились руки... Слов нет, было бегство, было. Но это часть картины, а вся она, как представляется, выглядела несколько иначе.
Прежде всего, не надо забывать, что письмо написано сразу после боя, после ухода от погони, когда многое совершенно непонятно, когда неясно, сколько людей осталось в живых и где они.
В словах разбитого полководца видится не только отчаяние, но и не высказанная прямо (он все-таки король! король!) казнь себя за допущенные промахи: не послушал своих генералов, недооценил противника, не вел хорошо разведку, – было за что казниться...
Но «Прощайте навсегда!» – слова ли это отчаявшегося самоубийцы?
Конечно, нет. Хотя Фридрих потерял значительную часть армии (русские взяли в плен 4.542 и похоронили 7.627 прусских солдат и офицеров), оставил на поле боя всю артиллерию – 172 ствола, а также 28 знамен и огромное количество боеприпасов – одних патронов 93 тысячи.
Ведь все-таки три тысячи бойцов у него под рукою оставалось.
И в последний смертный бой на берлинской дороге он наутро вступил бы, невзирая ни на что, – в этом сомнений тоже нет.
А еще надо полагать, что оставшиеся в живых после разгрома офицеры собрали в лесах под Кунерсдорфом разбежавшихся солдат и восстановили дисциплину. Потом перебрались на другой берег Одера (понтонный мост, по которому армия переправлялась накануне, остался цел!), двинулись на берлинскую дорогу и соединились со своим главнокомандующим.
Иначе откуда бы уже на второй день (!) после разгрома появился у Фридриха 28-тысячный корпус, перекрывший в Фюрстенвальде путь к столице?
Конечно, письмо без последствий не осталось. Двор срочно перебрался в Магдебург, туда же увезли архивы. По свидетельству дневника одного придворного очевидца, отъезжающие ругали короля.
Салтыков же на Берлин не двинулся и в новое сражение не вступил. Ведь и его потери были значительны: русских было убито 2.614, австрийцев 2.400, ранено в общей сложности почти 13.000. Да и приказ идти на Кросен оставался в силе, а Салтыков был дисциплинированным военным.
За победу под Кунерсдорфом он был возведен императрицей Елизаветой Петровной в фельдмаршалы. Императрица Мария-Терезия прислала перстень с бриллиантами и 5.000 талеров. Польский король, он же курфюрст Саксонский, наградил высшим польским орденом Белого Орла. В истории русской армии имя Салтыкова стоит наравне с именами его ученика генералиссимуса Суворова и ученика Суворова, фельдмаршала Кутузова...
Только много месяцев спустя, в октябре 1960 года, когда Фридрих был на полях сражений в Саксонии и громил австрийцев (при Лигнице 95-тысячная австрийская армия потерпела в августе поражение от 30-тысячной прусской), русско-австрийский отряд под командой саксонца графа Готлиба-Генриха Тотлебена отправился брать Берлин.
С ходу ворваться в город не удалось. Берлин был хорошо защищен крепостными стенами и башнями. Пехотно-артиллерийский штурм Коттбуских и Галльских ворот 3 октября провалился. Потеряв около 100 человек, Тотлебен отступил на восток к замку Кёпеник, после упорного боя овладел им и застыл в бездействии. Десять дней спустя к нему подошел пехотный корпус графа Чернышева, который и принял общее командование. (Как несколько лет спустя выяснилось, Тотлебен был осведомителем прусского короля, за что по суду был лишен всех чинов и наград и сослан в Сибирь.)
Пока Тотлебен сидел в Кёпенике, в Берлин, отразив нападение кавалеристов Тотлебена, вошли девять батальонов пехоты и конницы, посланные Фридрихом с юга, из Саксонии, и с севера. Столичный гарнизон увеличился до 14.000 солдат, но осаждавших было 38.000, потому что к ним еще присоединился австрийский восемнадцатитысячный корпус графа Ласси.
Чтобы избежать боев и разрушений, военный совет приказал коменданту Берлина сдать город Тотлебену, что и было выполнено в 4 часа утра 9 октября.
Условиями были: гарнизон сдается в плен (а он накануне сдачи спокойно ушел в Шпандау), все воинские запасы и государственное имущество переходят становятся трофеями победителей, частная собственность объявляется неприкосновенной, жителям гарантируется личная безопасность. Тотлебен принял капитуляцию, не сообщив ничего ни Чернышеву, ни Ласси.
Он запросил 4 миллиона талеров контрибуции, но сошлись на полутора. Часть денег должна была быть уплачена в течение 8 дней, прочее - через два месяца. В королевской казне было 60 000 талеров, их конфисковали. Забрали 143 орудия, боеприпасы, разорили оружейную фабрику, пороховой завод, литейный двор, а имущество, которое нельзя было увезти, побросали в реку. Королевские дворцы остались неразграбленными, купец Гацковский вымолил пощаду для золотых и серебряных мануфактур.
Из контрибуции Ласси получил крохи, а потому занял Потсдам и Шарлоттенбург, где и взял 50 тысяч талеров – часть наличной монетой, часть векселями на Гамбург. Солдатам разрешил грабить, и только протест голландского посланника повлиял на графа, предотвратил полный разгром жилищ. Пока до солдат дошел приказ, они чудовищно разорили королевский замок Шарлоттенбург, уничтожив все, что не могли унести с собой, – драгоценные фарфоровые вазы, зеркала, ковры, паркет и резные двери...
Впрочем, оккупация столицы измерялась несколькими днями. Едва Даун узнал, что прусский король спешит на помощь Берлину, как Чернышев, Тотлебен и Ласси получили приказ немедленно оставить город. Русские ушли из Берлина, взяв 5.000 пленных, в том числе всех кадет Берлинского кадетского корпуса. Много из них умерло в тяжелом холодном пути...
А Фридрих Великий, узнав, что одного его имени достаточно для освобождения столицы, вернулся в Саксонию и 3 ноября разбил австрийцев при Торгау.
Но впереди еще было столько сражений!... Король писал 18 ноября 1760 года фрейлине своей матери, графине Кама, которую всегда называл «дорогой мамой»:
«Клянусь, что такую собачью жизнь Дон Кихота никто, кроме меня, не вел. Эта бесконечная гонка, этот бесконечный хаос так меня состарили, что Вы меня не узнаете. С правой стороны волосы стали совсем седые, зубы ломаются и выпадают, лицо в складках, словно бабья юбка, хожу сгорбленный, а мысли грустные и сокрушенные, как у монаха-трапписта. Пишу все это для того, чтобы Вы не ужаснулись моему виду и походке, когда увидимся. Одно не изменилось и не изменится, пока я дышу, - это чувства уважения и глубочайшей дружбы, которые я питаю к Вам, моя дорогая Мама.»
Весь 1761 года прошел в военных передвижениях, попытках занять выгодные позиции, в разорении провиантских баз противника (то есть сельского населения), незначительных стычках и новых наборах молодых солдат-рекрутов.
Война приняла затяжной характер, провести решающее сражение ни одна из сторон не имела сил, так что ни победы, ни почетного мира впереди не замечалось.
Перспективы 1762 года выглядели для Фридриха мрачнее мрачного. Хотя из шестнадцати крупных сражений этой войны он выиграл десять, силы Прусского королевства иссякали. Чудовищно была разорена военными действиями Силезия. В офицерские училища зачисляли уже 13-14-летних. Одному такому кадету король сказал в шутку: <»Слушай, ты же еще ребенок!», - и получил ответ: «Я ребенок, Ваше Величество, но храбрость у меня мужская!..»
Сдался окруженный австрийцами в Саксонии генерал Финк, что страшно возмутило Фридриха, который писал, что это первый случай, когда прусский солдат сложил оружие перед противником...
А в Англии ушел в отставку премьер-министр Питт, верный друг прусского короля. Новый премьер лорд Бют не возобновил союзного договора, по которому Пруссия получила уже свыше двух с половиной миллионов фунтов стерлингов. Иссяк важнейший источник финансирования.
Несмотря на все усилия, для новой военной кампании Фридрих смог довести армию лишь до 120 тысяч. Ему противостояла 300-тысячная армия союзников. Особенно опасна была Российская империя с ее колоссальными ресурсами. Правда, Фридрих рассчитывал, что ему удастся подтолкнуть турок и крымских татар к нападению на Австрию и Россию, но надежда эта была крайне слабой.
И тут произошло чудо.
В России сменилась власть. Пятого января умерла императрица Елизавета Петровна.
А новый император Петр III, сын герцога Карла-Фридриха Хольштейн-Готторпского и Анны, дочери Петра Великого, был влюблен во все прусское и считал Фридриха Великого лучшим из людей. Говорят, что он даже становился на колени перед портретом короля.
Едва он взошел на трон, как тут же граф Чернышев получил приказ прекратить военные действия, а Фридриху были возвращены все занятые прусские земли. Более того, в июне того же года был заключен союзный договор между Россией и Пруссией. Русские войска стали помогать Фридриху против австрийцев! Все это вызвало большое недовольство среди русского дворянства.
Перемена не заставила себя ждать: Петр III был низвергнут 9 июля того же года, а спустя неделю распростился с жизнью!
Императрицей стала его супруга София-Фридерика-Августа Ангальт-Цербская, будущая Екатерина Великая.
Ее в 1744 году рекомендовал в жены Петру III не кто иной, как сам Фридрих Великий, в армии у которого служил генералом ее отец - князь Кристиан-Август фон Ангальт-Цербский. Мать невесты, Иоганна-Елизавета, была голштинской принцессой, сестрой шведского кронпринца и дальней родственницей Петра III.
Отправляя эту пятнадцатилетнюю девочку в Петербург, Фридрих преследовал три очень важные цели. Во-первых, расстроить намечавшийся брак русского престолонаследника с саксонской принцессой Марианной. Во-вторых, стать в весьма близкие отношения с императрицей Елизаветой Петровной. И, в-третьих, – противодействовать сближению России с Австрией.
Для влияния на Елизавету Петровну прусский посланник в Петербурге уже давно подкупил воспитателя великого князя, будущего императора Петра III. Подкуплен был и лейб-медик императрицы Лесток, пользовавшийся ее особым доверием. Затем по поручению Фридриха брат принцессы Ангальт-Цербской привез в Петербург ее портрет. Лицо девушки очень понравилось Елизавете. Она не считала неродовитость невесты серьезным препятствием. Как раз наоборот: императрица полагала, что родовитая привезет с собой в Петербург много немцев-придворных, и у них пойдут конфликты с придворными-русскими, не отличающимися любовью к иностранцам. Сама она подобным недостатком не страдала.
В детстве будущая Екатерина Великая ничем особенным не выделялась, кроме очень крепкого здоровья. Родители мало занимались маленькой Фике, всецело отданной на воспитание няне и гувернантке. Отец был постоянно занят по службе, а веселая, неглупая, но суетная мать не уставала развлекаться. Девочка играла в городском саду со своими сверстницами и сверстниками, и никого не интересовало, дети это дворян или простолюдинов. Она с самых юных лет быстро схватывала то, что ей внушали, и никогда не спорила, если это внушение не отвечало ее мнениям. Гувернантка-француженка приохотила ее к чтению Корнеля, Расина и Мольера.
Во время одной из поездок с родителями десятилетняя Фике увидала в Эйтене своего будущего мужа, одиннадцатилетнего голштинского принца Петра-Ульриха. Уже тогда придворные говорили между собой, что молодой герцог склонен к пьянству, и не давали ему напиваться за столом.
При отъезде в Россию зимой 1744 года будущая русская императрица обещала Фридриху, что будет стараться свергнуть всесильного вельможу – канцлера Бестужева, сторонника Марианны и непримиримого врага прусского короля. Необыкновенно пышная свадьба Екатерины была сыграна 21 августа 1745 года в Петербурге.
И вот теперь, спустя восемнадцать лет, она – императрица. Казалось, благодаря такому возвышению российско-прусскому союзу суждено крепнуть и развиваться. Но все повернулось иначе. Екатерина, по-видимому, боялась обвинений в любви к Пруссии. Она приказала российским войскам не сражаться на стороне Фридриха, а немедля идти домой.
Однако Фридрих Великий и тут проявил свой громадный дипломатический талант. Он убедил графа Чернышева помедлить с уходом и поучаствовать в сражениях против австрийцев. В итоге у короля оказалось 90 тысяч солдат против действовавшей в Силезии 80-тысячной армии Дауна. Это позволило Фридриху взять осенью 1762 года город Швейдниц и отправиться в Саксонию. Но, не дожидаясь его прибытия, брат короля принц Генрих разбил в конце октября под Фрайбергом императорско-австрийские части.
Так что уже в ноябре военных действий в Саксонии больше не было. Там наступило перемирие.
А потом Мария-Терезия, как и прежде, войну прекратила. Она избрала Саксонию посредницей в переговорах о мире, и 15 февраля 1763 года представители Пруссии и Австрии подписали там в охотничьем замке Губертусбург «справедливый, почетный и прочный мир». Подобный финал еще два года назад предвидел австрийский престолонаследник, эрцгерцог Иосиф, будущий император: «Сегодня прусский король показывает Европе, что способен не только принудить наши объединенные силы к отступлению, но и, боюсь, даже к заключению невыгодного нам мира».
Действительно, был восстановлен «статус-кво» – порядок, существовавший до войны. Это означало, что все захваченные в войне территории отдаются прежним государям.
Кроме Силезии и графства Глац, которые все-таки остались за Фридрихом