«Никогда не угадаешь, где же он не приземлится» (с)
Опоздать на самолет теперь стало сложнее, чем раньше. Уже не сослаться на пробки: сел в красный экспресс и поехал с ветерком. Виктору горько было думать, что изменилось в городе за те три года, за которые он не видел Ольгу. Бывшая девушка, теперь безнадежно записанная в любовницы, молча держала его за руку, стоя в аэропорту, и старалась казаться неунывающей. До посадки оставалось каких-то двадцать минут. Вся морока с регистрацией, обычно тянувшаяся раздражающе долго, пролетела в районе периферийного зрения. На горизонте, за взлетно-посадочной полосой виднелось поднимающееся красное солнце. Впереди был нудный перелет в компании со вчерашней газетой и пока еще неизвестными соседями. Виктор хотел сказать что-то важное Ольге, но она все время смотрела куда-то сквозь него, и он не решался. Уши словно заложило ватой – звуки извне прорывались в сознание с большим трудом, а что-то нехорошее, засосавшее вдруг под ложечкой, только сильнее вырвало его из реальности.
Красное солнце, и полнеба залито незабываемыми по красоте цветами. Белый пассажирский лайнер, закончивший посадку на борт, медленно пополз по полосе, отливая отчего-то розовым. Как игрушечный. И издали казавшийся даже забавным.
Ольга сжала руку Виктора в своей и вдруг прошептала: «Вить, я боюсь! А вдруг что случиться?» Он очнулся и хмыкнул: «Глупая. Ты всегда всего боишься. Прекрати. Я ведь не могу остаться». «А хочешь ли?» - вдруг на полном серьезе спросила Оля и посмотрела пристально в душу.
-Объявляется посадка на рейс…! – прервал откровения голос аэропорта, и Виктор дергано засуетился. Ему было пора. Больше никаких сантиментов. Он поцеловал Ольгу в лоб и бросил как можно более безэмоциональное «Пока». Она осталась стоять в зале ожидания, опустив обессилевшие враз руки. Страх – вот, что осталось в ее душе. И страх не за себя. Видно, правда, глупая. И всего боится.
Мужчина в деловом костюме и дорогом пальто толкнул непонятно откуда вышедшего Виктора и, не особо обращая внимания на окружающую суету, ввентился в середину очереди на посадку. Анатолий летел в Архангельск, как и все собравшиеся у металлоискателя. Очередная командировка. В очередной совершенно безликий город. По совести сказать, Анатолий мог навскидку отличить только Москву и Питер, остальных городов для него не существовало. Они превращались в серую кашу грязного снега у него под ногами. Ему было плевать, где окажется на следующий день, через месяц, через год. Достаточно было мысли, что он выполняет свою работу. На совесть и за очень хорошие деньги. Женщины же тоже везде были одинаковы, хотя он и предпочитал москвичек, умудряясь вычислить бывших жительниц столицы даже в самом дальнем захолустье родной страны. И лучше блондинок.
В Архангельске его уже ждала администрация филиала, состоящая из местных не слишком умных и расторопных аборигенов, стол и тосты в честь поднятия корпоративного духа с легко читающимся умыслом задобрить нового проверяющего. И, самое приятное, - белый конверт с занимательным содержимым. Ради него стоило терпеть многочисленные перелеты, скучных людей с одинаково подобострастными лицами. Анатолий рассчитывал на неплохой номер в гостинице и ужин за счет компании, или даже в кругу семьи директора филиала.
Толпа через металлоискатель двигалась неохотно, каждого досматривали с особым рвением. Анатолий поморщился от показного, как ему казалось, желания позаботиться о безопасности. Женщина впереди него с маленькой дочкой говорили о чем-то, отвлекая и раздражая.
-Мама, а эта тетя и меня будет трогать? – спросила маленькая Маша, прижимаясь ближе к маминым мягким полным ногам.
-Не бойся, милая, - Снежанна, мама Маши, подвела дочку к металлоискателю. Девочка прошла сквозь рамки. Те оставались молчаливы и полны достоинства. Снежанна сняла с себя серьги, крестик и прошла вслед за дочерью. Металлоискатель мигнул сотруднице полиции. Женщину осмотрели дополнительно, отдали украшения и пожелали приятного полета.
По гладкому асфальту взлетной полосы мама с дочкой, держась за руки, подошли к трапу. Солнце было уже бледно розовым. Дома в Архангельске, должно быть, бабушка с дедушкой уже не могут найти себе места, переживая за родных. Отпускать их вдвоем в Москву не хотели категорически, но стойкому бледному стебелечку Маше требовалось лечение. Снежанна была благодарна всем людям, что тащили ее дочурку практически с того света вот уже полтора года, и, наконец, вытащившие. Обещали, что рецидива не будет, и через еще год маленькая заживет совершенно обычной жизнью. Как хорошо! Значит, больше не будет дорогостоящих лекарств, панического страха по ночам, что Машка умерла там, в своей постели, пока весь дом спал. Значит, наконец, можно будет говорить о школе, новых играх и поездке на море.
Мама с дочкой поднялись на трап, и вдруг Машка с поразительной для не окрепшего еще организма девочки силой сжала мамину талию и сказала совсем по-взрослому:
-Спасибо, Москва!
-Спасибо, столица, - тихо отозвалась Снежанна, пряча лицо в шарф и надеясь, что Маша не увидит ее слез.
-Что встали? Заходите уже! – прикрикнул на них взлохмаченный парень и, едва не свалившись со ступенек сам, толкнул девочку.
У него болела с похмелья голова, а во рту как будто стая крыс переночевала. С трудом вспоминалось количество выпитого накануне: оно терялось где-то между третьим пивом и возникало спустя провал бутылкой виски, распитой на двоих. Санек летать не любил. Он очень боялся высоты и надеялся в лучшем случае проспать весь полет в своем кресле, а в идеале – надраться так, чтобы забыть вообще всё, что должно произойти с момента взлета до приземления.
Обычно Саня обходился поездами, но тут ситуация требовала срочных мер – его ждали с минуты на минуту. Мать, болевшая всю его сознательную жизнь, решила помирать. Парень думал, что зрелище это скучное, и вообще не хотел оставлять столицу по случаю, но бабушка, воспитавшая его, орала в трубку так, будто задалась целью без помощи связи докричаться из Архангельска до Москвы. И он полетел.
Первым делом, найдя свое кресло и усевшись в него, Санек демонстративно отвернулся от иллюминатора и задумался о выпивке. Его бы устроила и какая-нибудь дурь-трава, но с досмотром, как в аэропорту, ему не удалось бы протащить даже пачку сигарет незамеченной. Чесался нос, тряслись колени, пальцы и отчего-то бровь. Нервным тиком Санек не страдал и, часто бывало, высмеивал других по случаю.
-Девушка, мы скоро взлетим? – он подался к хорошенькой, но строгой на вид стюардессе, помогавшей старой бабушке отыскать место.
-Через двадцать минут.
-А у вас тут выпить найдется?
Стюардесса внимательно поглядела на Санька и нехотя ответила:
-Найдется. Но после того, как мы взлетим и наберем высоту.
Санек грязно выругался себе под нос и всем своим тощим телом, закутанным в пуховик, нахохлился. Для довершения игнорирования злой реальности он накинул капюшон и пониже опустил голову.
-Кажется, наши места, - излучающая жизненную силу пятидесятилетняя женщина с тучным супругом заняли кресла рядом с Саньком. Их мысли были устремлены в Архангельск ко взрослым детям, маленьким до безумия любимым внукам. Наталия Васильевна перебирала в мыслях, всем ли она купила в Тунисе сувениров, и останется ли довольна старшая внучка-баловница, тезка Наташа.
-Миш, - она повернулась корпусом к супругу: - А я все думаю: может, Наташке стоило бы еще каких-нибудь вещичек купить? Что всё украшения да сувениры… Ну, куклу еще помнишь, которую мы видели?
-Тусь! – не то с упреком, не то просто с отдышкой ответил Михаил Витальевич: - Ей будто носить нечего! Вся комната уже тряпками завалена. И кукол этих ставить, чай, некуда. Угомонись. Ты мне плешь проела Наташкиными сувенирами. Выбирала бы сама. Чего меня потащила?
-Тьфу на тебя, Потапыч! – Наталия Васильевна гневно завозилась в кресле и выдернула из своей сумочки потрепанный томик вечного дорожного детектива. Последние пять лет это была незаменимая книга в пути. Открыв ее наобум, женщина погрузилась в чтение. Супруг, оставленный в покое, сразу же задремал, а ее уединение нарушали короткие инструкции суетящихся стюардесс.
Часы показывали время отлета.
В салоне стало тихо. Кто-то погрузился в свои дела или мысли. Кто-то, как Санек, с разгону врезался в волну тревоги и пластом разбился об нее. Стюардессы излучали уверенность, но уже через минуту они пропали из виду, обнажив зияющее пространство прохода по пассажирскому салону самолета.
Огромная махина не спеша сдвинулась с места, поехала, набирая скорость, ощутимо подрагивая. Маленькая Маша холодной детской ручкой сжимала мамин пухлый палец и смотрела на соседа слева. Снежанна старалась не выдать волнения, хотя и знала, что теперь точно всё будет хорошо в их жизнях. Больше не будет тяжелых испытаний, а будет как у всех – немножко бытовых неурядиц, совершенно нормальные проблемы на работе, может, возобновятся отношения с бывшим мужем и вообще… Просто надо приземлиться и обнять крепко-крепко дожидающихся родных и пойти вместе домой.
Виктор, сидя в хвосте самолета, думал о жене и сыне. Все-таки Ольга была не для него. Приятно было случайно встретить ее, вспомнить былое, но отказаться ради нее от мягкой и уступчивой Лизы он не мог. Да и не хотела Ольга от него детей. А Лизка уже не раз заводила разговор о втором. Отношения с Ольгой похожи на американские горки. Она была непонятной. Странной. Непостижимой. Загадочной. А Лиза простой и родной. Нет, другой жены ему было не надо. И, кажется, любовницы тоже.
Если ему наскучит семейная жизнь, то Ольга еще и не могла стоить того, чтобы мотаться в Москву каждый раз. С Лизкой разводиться – последнее дело. Ее очень любят родители Виктора. А это многого стоит!
Самолет набрал высоту. В салоне появились две стюардессы. Одна профессионально мило улыбнулась ему и спросила, что он будет пить. Анатолий с соседнего ряда перебил Виктора, привлекая внимание девушки к себе. Улыбаясь до онемения скул он, попытался было флиртовать с девушкой. Стюардесса чуть криво ухмыльнулась и сощурила глаза. Анатолий резко замолчал. Его еще никогда так не одергивали одним выражением лица. Уязвленный в самое сосредоточение самолюбия, он цедил горькую минералку и смотрел в одну точку.
Одновременно у всех пассажиров дух захватило. Показалось, что самолет падает.
-Уважаемые пассажиры, соблюдайте спокойствие!
«Самолет просто попал в воздушную яму», - шипел в стакан с виски Санек и тер глаза. Он уже обкусал на пальцах все заусенцы, расковырял болячку на руке, выпил два стакана, но никак не мог успокоиться. «Просто воздушная яма, такое случается, хотя и редко», - продолжал он рассказывать стакану. Противная мелкая девчонка, загородившая ему дорогу на трапе, заревела.
-Девушка, у вас есть успокоительные? – не выдержал он.
Стюардесса с сомнением взглянула на его стакан:
-Да не мне! Девчонку успокойте! – взвился он в ответ на взгляд. Стюардесса улыбнулась понимающе и пошла к Маше.
Снежанна побелела, но пыталась успокоить дочь сама. Она понимала, что не слышит в своем голосе необходимой уверенности и все рыщет глазами по салону в поисках поддержки. Кто-то же должен обоих их уверить, что все в порядке. Кто-то сильный. Кто-то все знающий.
Очнувшийся от дремы Михаил Витальевич обратился к жене с вопросом о причине паники. Та с видом знатока с насмешкой сказала о воздушной яме. Михаил Витальевич снова устроился удобнее и закрыл глаза. Он делал вид, будто уснул, но в столь странной позе, он читал про себя молитву.
Самолет снова тряхнуло.
-Да что ж это такое?! – громко возмутился Анатолий.
-…просьба соблюдать спокойствие и пристегнуть…, - обрывки слов вывели из оцепенения Санька. Он стал пристегиваться, чертыхаясь и с трудом попадая в гнезда застежек.
-Мама! Мамочка!
-Все будет хорошо, Машенька. Вот так, - Снежанна дрожащими пальцами застегивала на дочери ремни.
Самолет вел себя странно. Кто-то посмотрел в окно и громко ахнул. Санек, боявшийся выглядывать, рванул к иллюминатору, который он игнорировал всю дорогу. Внизу был лес.
Нет, внизу очевидно был слишком близко лес.
Маша заплакала снова. Анатолий громко требовал не понятно у кого парашют. Виктор, наплевав на запреты, включил сотовый телефон и с трудом попадая по клавишам набрал сообщение: «Я люблю тебя», - и отправил Лизе.
Вцепившаяся в потрепанный детектив Наталия Васильевна смотрела строго перед собой и впервые в жизни осознала, что в ее мыслях невыносимая тишина. Ее муж, побагровевший лицом, вслух читал «Отче наш» и плакал. Вокруг был гул, иногда прерываемый плотной тишиной и возобновлявшийся чьим-нибудь истеричным голосом. Но оглушительное молчание перебороло.
Вроде, услышать, как ветви деревьев царапают брюхо железной махины, было нельзя, но многие, будь у них возможность все рассказать, могли бы поклясться, что слышали. И что это был самый страшный звук в их жизни.
Секунды через три стало больно.
Через пять секунд не стало ничего.
А Светлана, блаженно потянувшись в теплой гостиничной постели, внезапно увидела в окне высоко стоящее солнце. Оказывается, она уже во второй раз не смогла заставить себя проснуться в четыре утра, и во второй раз ее билет на самолет в Архангельск оказался просрочен. Она посетовала на отсутствие силы воли и перекатилась на другой бок, ища в скл