*
Все в мире относительно. Яблоко невелико сравнительно со свиньей, но крупновато для муравья. Календарная неделя растягивается неизмеримо если к Вам в гости приехала любимая теща, но коротка для созидания шедевра... Впрочем, нашему Творцу вполне хватило этих семи дней для сотворения мира. И, хотя Создатель немного потрудился, все же мир получился плохонький: наполнен бродячими псами, сырыми носками и ворчливыми соседями. Не следует морщить лоб, дабы понять: озорной Бог схалтурил - нашу Землю слепил неровной, какой то приплюснутой, воды налил неравномерно и местами грязной, да еще населил ее всякой подвижной гадостью. Появившись на свет, нечисть сразу принялась пожирать сама себя и резво плодиться. Расплодившись, эта дрянь вылезла на... впрочем, что тут говорить, подробности найдете в Библии... Суть в том, что в результате поспешной божьей стряпни мир оказался полон твердых камней, суетной живности и бессловесных растений. Присмотревшись к сотворенному, Господь в сердцах плюнул на Землю и пошел в иные измерения лепить нечто лучшее.
А живность осталась. Как было замечено выше, она начала расти и размножаться. Вылезла на берег и распрямилась. Откинула плавники и вырастила ноги. Взяла в руки палку и сенсорный телефон. Начала курить. Придумала слово "мерчандайзер" и пластиковые денежные карты. Преобразовалась в дорогих проституток, успешных бизнесменов и хронических алкоголиков. Пролезла в парламент... Так длилось долго и в результате всех этих чудесных трансформаций на свете появился никто иной, как известный в Киеве торговец антиквариатом - маэстро Филимон Петлевский. Проделав изнурительный путь от одноклеточной бактерии до владельца художественного салона, многократно плодясь и умирая, Фил Петлевский, он же Филимон Петля, благополучно достиг возраста сорока трех лет и теперь сидел в старом, потертом кресле у окна своей мастерской. Помещение это находилось в обширном подвале, прямо под антикварной лавкой "Империор", что на Ярославовом Валу, и являло собою небольшой цех по восстановлению предметов старины. Антикварный салон "Империор" также принадлежал Петлевскому. Тусклый свет запыленного солнца, выхватывал из сумрака золоченые фрагменты резьбы, куски парчи и бронзовые ручки на комодах. Кроме того, пошарив над головой, можно было нащупать свисающие с потолка люстры муранского стекла, мятые кадила и африканские маски. Приспособившись к темноте, глаза различали подертый верстак у стены, кривой рояль с лаковым пюпитром и массу разношерстных стульев, стоящих на громоздких сундуках вверх ногами словно стадо северных оленей. Пол был грязен от опилок и трухи. Дубовые шкафы и креденцы, как судебные приставы, лезли из углов потресканым фарфором, пыльными витражами и прочим хламом. Облезлые стены безуспешно пытались проступить сквозь ряды тусклых картин и рваных гобеленов. Сидя в кожаном кресле, антикварных дел мастер Филимон пил зеленый чай с коньяком, нюхал сигару и нервничал. Солнцезащитные очки, неясно зачем сидевшие на его рыжей голове, таинственно поблескивали в свете софитов. Напротив антиквара трудилось два согбенных создания: Йончи и Витек. Эти два субъекта, находящиеся в промежуточной стадии умственного созревания, теперь стояли на четвереньках и старательно терли волосяной щеткой обрезок черного каракуля.
-Ну кто так трет, лодыри? Кто так трет?- отхлебывал чай господин Петлевский и морщился от досады. - Елозите, как неживые. У меня глисты в заднице быстрее крутятся.
-Так, йолкин-дрын, - оправдывался один из труженников щетки. - У тебя, шеф, глисты уже коньячком ударенные. А мы то трезвые.
-Шурши веселей, трезвый глист! - ответил Филимон красноухому подсобнику. -Поутру надо работу отдавать, а ты к паркету примерз, как дерьмо соболя к насту... Не будет кресел - останетесь без зарплаты, лемуры сонные.
-Вот, скряга, - пробурчал красноухий второму, худощавому работнику. - Стервец, каких поискать надо. Прежний шеф, Йончи, подобрее был. Я здесь только ради Нинки и Петьки...
-Не бубни, работай, Витюша.- хлебнул из чашки антиквар. - Если сделаем вовремя золотой комплект, ящик немецкого пива поставлю.
Господин Петлевский готов был поставить и три ящика. Лишь бы выгорела завтрашняя афера с каракулевыми креслами. Времени оставалось мало, а утром коллекционный набор должна была щедро оплатить и забрать старая дева - Тамара Цинцадзе. Редкий набор, по задумке антиквара, состоял из двух широких кресел и софы. По красивой легенде комплект "Золотое Руно" был доставлен из Лиона, согласно каталога, что подтверждалось сопроводительными документами и таможенными декларациями. Бумаги с печатями маэстро Петлевский состряпал быстро, а вот с креслами вышла заминка: каракулевая шуба раскроилась неровно и ее катастрофически не хватало.
-Витя, подлец! -возмущался антиквар, -Ты как шубу нарезал , сволочь! Все кривое и полно отходов! Смотри, не хватит каракуля, я твой скальп на кресло натяну!
Подсобник Витя злобно сопел носом. Одна рука у него была прокушена и ныла: утром он работал над созданием уникального ожерелья из клыков сингапурского медвеженка. Туземное ожерелье получилось очень похожим на настоящее, но теперь у половины уличных собак не хватало резцовых зубов, а у Вити появились укусы... Сейчас он свивал толстый шнур, чтобы отделать торцы соединений на креслах. Стриженый каракуль, бывший недавно облезлой старушечьей шубой, теперь старательно натирался золотой пудрой и пропитывался фиксатором для волос. Будущий комплект обретал достойный вид.
Дело в том, что от кресел, оббитых позолоченным мехом, зависело ни много, ни мало - дальнейшая судьба старьевщика. А нелегкая судьба маэстро Петлевского была извилиста, как норы шашеля, поедающего трухлявую кушетку... Тут необходимо отметить, что наделяя рыб плавниками, свиней копытами, а нардепов депутатской неприкосновенностью, Создатель одарил Филимона изощренным умом, ловко подвешенным языком и профилем аристократа. Зато напрочь лишил угрызений совести. Это обстоятельство не слишком тяготило нашего героя, даже наоборот - упрощало его пребывание в столичном обществе, от которого он находился в прямой зависимости. Капризный бомонд кормил Филимона собой и сам питался из его рук сногсшибательными идеями и головокружительными комбинациями. Этот порхающий эстет, антиквар Петлевский, являлся негласным адептом ускользающей моды в высших кругах киевской администрации и одуревших от денег новоиспеченных олигархов. Он, как никто другой, мог деликатно направить клиента в нужное русло:
-Золотые зубы, Семен Иванович, - говорил Петлевский внезапно разбогатевшему продавцу уборочных комбайнов, - еще не показатель успеха. Да, улыбка ослепляет... но! Мы не в Харлапановке, Семен Иванович. Нужны детали, акцессуары... что то гламурно-аутентичное. Кабинетный перформанс. Древние окаменелости.
-Чо за форманс?- испуганно сверкал золотыми зубами продавец комбайнов. - Ты, давай, лепи свои окаменелости, Филимон. Бабло есть, короче... Хер с ним, пусть будет аутичное.
-Деньги не главное, - отмахивался Петлевский. - Тут важно на фактурах сыграть. Полутона должны заработать. Анизотропия материалов. Тени и блики... По этому случаю у меня есть для Вас великолепный столик, инкрустированный позвонками гиппопотама. Ручная работа. Североафриканский экзо-стайл. Прислали весной из Триполи. Всего пять тыщь. Вам отдам за четыре с половиной... Кстати, плинтуса у Вас, Семен Иваныч, никудышние. Рекомендую из малазийской айвы. Зебрано уже не в ходу: китчевый материал. Пошло и дико.
На следующий день столик, инкрустированный за ночь Йончиком коровьими костями, отправлялся в кабинеты новоявленного олигарха. Паркет и плинтуса из зебрано беспощадно сдирались и вместо них лепилась дешевая черешня. Естественно, на этикетке она была обозначена как малазийская айва. Ценник подтверждался оригинальным сертификатом. Бомонд был в восхищении и к Филимону хлынула толпа свежих клиентов.
- Красное дерево? - поражался метр Петлевский ужасному вкусу оперной дивы Алины Чагиной. - Вы, мадам, это бросьте! Позапрошлый век. Безвкусица и моветон. Говорю Вам открыто, как старый друг и почитатель меццо-сопрано... Только каповый эбен. И только с интарсией... Да, дорого. Но, поймите: сусальная позолота и вставки из жирафьей кости! Аналога нет во всем Киеве!... И вот эту дрянь снимите со стены. Завтра я пришлю Вам изумительный австрийский гобелен.
Вздыхая, именитая оперная певица Чагина расставалась с крупной суммой денег и становилась невольной хозяйкой потертого столика, усеянного коричневыми костями эфиопского жирафа. И, хотя благородные "жирафьи кости" брались там же, где и "позвонки гиппопатама" - на Сенном рынке в мясном ряду у Петровича, гости были в восторге от столика из эбенового капа. Отваренное мясо с позвонков "жирафа" пожирал затем подсобник Витька, а коровьи кости резались на пластины, тонировались, полировались и ложились перламутровой интарсией в черное дерево. Кстати, эбен для столика также произростал совсем не в Африке: наш грецкий орех после нескольких пропиток яблочным уксусом, настоянном на ржавых гвоздях, прекрасно морился в глухой черный цвет. Да такой насыщенный, что нигерийские шаманы бледнели от зависти.
По такой же методике, при помощи Йончика и Витька, к утру появлялись на свет древние комоды из Каира, битые шашелем, старинные итальянские светильники из Генуи, запеченные в песке, уникальные гобелены из стриженой зебры, шагреневые сумочки из хвоста кенгуру, марокканские тапочки из ушей дельфина и прочие "предметы экзотической старины". Весь этот разукрашенный мусор, найденный у старушек на Сенном рынке, изворотливый Фил Петлевский ловко впаривал простоватым миллионерам и женам министров, а взамен получал новые хрустящие купюры с портретом Бенджамина Франклина. И так могло бы продолжаться бесконечно долго, если бы не случился неприятный инцидент: маэстро Филимон оскандалился.
Недавно мэтр Фил удачно слил Кобыле, недавно криминальному авторитету, а ныне нардепу, неполный гарнитур из восьми стульев. Вроде бы ничего особенного: продал восемь стульев, да и ладно... Однако Филимон Петля продал их непринужденно и красиво. К тому же многократно дороже их реальной стоимости. Правда, для этого пришлось всю ночь обжигать деревянные стулья газовой горелкой. Вонь стояла страшная. Йончик был весь черный от сажи, Витька сжег два стула в пепел, но восемь остальных получилось на славу: мебель обуглилась дочерна и приобрела трагический вид. Ее пропитали густым шеллаком и перетянули бежевой парчей. Зрелище было фантастическое: абсолютно черные, переливающиеся смолью стулья, словно вчера вынесенные из горящего дворца и блистающая нитями светлая ткань. Покупатель, глава депутатской комиссии по Правам человека, ополоумел от счастья:
-Это невероятно! - щупал Кобыла обугленное дерево , - Откуда ты их достал, Филька? Чудеса!
-Их еще в прошлом веке вынесли из сгоревших аппартаментов графини Харданян и долго не могли реставрировать, Петр Фомич, - отвечал вежливо Филимон. - Но я то знаю толк в реконструкции... Тройная пропитка шеллаком, вакуумная стабилизация древесины и... впрочем, это профессиональная тайна. Так Вы берете или нет?
-Дочке на свадьбу подарю! - потирал руки Кобыла. - В приданное пойдет. Маринка обалдеет!
И черные стулья торжественно уехали на киевские холмы. А Фильке в карман упал тугой рулон зеленых купюр. Спустя два дня, когда о проданых стульях Филя позабыл и увлеченно втирал румяной аптекарше старинное трюмо из макассара, вдруг в антикварную лавку влетел разъяренный народный депутат:
-Мошенник! - кричал Кобыла громко, нанося непоправимый урон репутации антикварного заведения, - Шаромыжник! Что ты мне продал, подлец!?!
Следом за гневной тирадой последовал размашистый шлепок твердой пятерней по филькиному глазу, чем закрепил весомость обвинений. Развивай Филимон боевые навыки или, хотя бы, делай утреннюю гимнастику, скорее всего успел бы увернуться, но удар точно достиг своей цели и донес до изворотливого мозга маэстро всю глубину посыла нардепа. Петр Фомич, авторитетный жулик и просто вспыльчивый человек, не стесняясь в выражениях высказал нехорошие мысли по поводу владельца фирмы "Империор" в матерной форме и потребовал возврата крупной суммы денег:
-Не вернешь деньги, мерзавец, выверну наизнанку! - заявил напоследок пунцовый депутат. - Десять дней даю. Потом поговорим в другом месте.
Пнув ногой статую ирокезского вождя, тяжело дышавший Петр Фомич удалился.
Румяная аптекарша, проанализировав ситуацию, трюмо не приобрела, а напротив, поспешно стушевалась. Собственно, эта глуповатая женщина и так ничего не покупала, а заходила в салон лишь поглазеть на диковинные вещицы. Ходят слухи, что аптекарша уже много лет вяжет какой то свитер. Связав, она распускает пряжу, и начинает вязать вновь... Маэстро хитроумных комбинаций Филимон Петля был в ступоре. Последний раз апологет дизайна так крепко получал по лицу очень давно, в пятом классе. Тогда он, юный пионер, вместо того, чтобы на уроке географии изучать содержимое полезных недр Сибири, тщательно перерисовал бумажный рубль. Во всех деталях, с гербом Советского Союза и даже с надписью "Государственный казначейский билет СССР". Перерисовал так ловко и точно, что торговка семочками обнаружила подделку не сразу: Филька был почти у выхода рынка с полными карманами черных, горячих семян. Тем не менее, продавщица оказалась проворной теткой: догнав пионера, она залепила ему такую затрещину, что Филя улетел со ступеней, рассыпав ароматные семочки по всему крыльцу. Воробьи питались зернами неделю и семь дней ходил Филимон в школу с синяком возле уха. И вот, спустя тридцать лет, некрасивые действия торговки повторил глава депутатской комиссии по Правам человека - Петр Фомич: поставил фингал антиквару прямо под глаз... Филимону было больно и мучительно стыдно за опрометчивый поступок Кобылы. И в тоже время он испугался.
Еще бы не пугаться: как донесла затем молва, приобретение жженых стульев стало событием абсолютно фатальным. И для нардепа Петра Фомича, и для его дочери-невесты, и для высокопоставленных гостей. Дело в том, что опаленные стулья Филимон доверил натирать подсобнику Витьке и он, латентный имбецил, вместо шеллака натер их оливковым маслом. Нужным шеллаком оказалось покрыто лишь два стула, которые натирал Йончик. И в результате, мало того, что после нескольких часов сидения на стульях у почетных гостей были безвозвратно испорчены свадебные наряды и дорогие костюмы, так еще под свахой сломалась обугленная ножка и, падая, грузная мамаша уцепилась за скатерть на столе... Последствия были ужасны: белые пиджаки и платья почернели и пришли в негодность, сервировка стола была уничтожена напрочь, а пострадавшая от падения мать жениха срочно отправлена в больницу с ушибом того самого места, где спина утрачивает свое назначение. В довершение несчастья из приданного антикварного стула графини Харданян вылезла обгорелая бумажка с надписью:
"Мебельная фабрика ВЕРХОВИНА.
Стул обыкновенный.
2 сорт. Бук.
Цена 6 руб. 50 коп."
Депутат в законе взорвался. Порхающий эстет, Филимон Петлевский, ясно понял, что авторитетному Кобыле, сломать филькину жизнь было проще, чем спустить воду в унитазе и сразу загрустил. Лишь внезапное чудо могло уберечь апологета высокого дизайна от карающей десницы депутата.
В данный момент этим чудом могла послужить крупная сумма денег от выгодной продажи комплекта "Золотое Руно" поэтессе Тамаре Цинцадзе, нелюдимой старой деве, проживающей на Кловском Спуске.
*
Время шло к полудню, а чуда не случалось. Тамара Цинцадзе, капризная матронна, все не являлась за долгожданным гарнитуром из Лиона, который значился в каталоге под лотом четырнадцать-дробь-один "Золотое Руно". Филимон заметно нервничал. Педантная старуха никогда не опаздывала, всегда платила вовремя и теперь у антиквара внутренности сжались в предчуствии недобрых перемен. Выждав еще около часа он, снедаемый тревогой, решил сам отвезти каракулевый гарнитур, натертый золотом, в аппартаменты вредной поэтессы.
Тревожный зверек отчаяния, прежде сокрытый в глубине души, обрел ясные черты и пробрался к горлу, как только антиквар Петлевский ступил в высокий подъезд дома матронны. Везде сновали люди. Это были не просто люди, а особый сорт людей, которые, словно навозные мухи, появляются в доме умершего человека. Тощие силуеты со скучными лицами совсем не обращали внимания на расстроенного Филимона. Лишь один высокий мужчина с мокрым носом вдруг обнял Фила со словами:
-Прими мои соболезнования, брат... Мы все ее любили... - И горько заплакал на плече.
Сквозь рафинированые стекла спальни Филимон увидел острый подбородок пожелтевшей старухи Цинцадзе. Она, большая и костлявая, покоилась на широком диване, укрытая белым саваном. Рядом с ней возились чьи то спины и плечи, шуршала ткань, звякала посуда. Танцевали огоньки стеариновых свечей. Мир антиквара пошатнулся и, искаженный до неузнаваемости, переместился в сторону окна. По письменному столу заплясали черные статуетки. Витые рамы прыгнули в мягкие стены, темная мебель и витражи налезли на перила. Мраморные ступени упали на грудь и двери высокого подъезда выплюнули Петлевского на безлюдный Кловский Спуск. Чудес не произошло. Стало зябко и хотелось умереть. Стемнело.