Матери провожали сыновей в Храм, но сами внутрь не входили, прощаясь на пороге. Никогда не плакали. Какой смысл горевать? Никто не погибал в этом месте, зато становился мужчиной. «Почему же моя так нервничает?» - удивлялся Сын. Прошлым вечером Мать собрала ему одежду, необходимую, чтобы провести вне дома неделю или две. Рано утром покормила и сама причесала волосы, словно он вновь стал семилетним оболтусом с подранными на коленках штанами и вечно взъерошенными кудрями. Сын не возражал. Он бы понял, даже если бы она заперла его, наотрез запретив проходить таинство. Объяснил бы друзьям, что не пойдёт в этом году в Храм, и наплевал на любые насмешки. Но Мать молчала уже несколько дней, словно дала обет.
Заговорила, когда он уже поднимался по каменной лестнице Храма, оставив её далеко позади. «Погоди, сынок», - не услышал, а, скорее, почувствовал её голос. Бросил вещи на ступеньках, сбежал вниз. Мать обняла его одной рукой, притянула к себе и вдруг прошептала на ухо: «Лучший мир – это тот, в котором ты любишь и любим».
Он забыл её слова где-то через час. Жрицы великолепно знали своё дело. А спустя две недели из Храма вышел Муж и Воин. «Приветствуем тебя, равный среди равных», - сказали мужчины. Он был рад им, ведь знал, что впереди было много настоящих дел. Шла война: плохие почти победили хороших, а потому его штык был на вес золота. Жизнь полетела волной вперед и вверх...
Вдруг проснулся посреди темноты, безвременья, пустоты. «Где я?» - спросил себя, и сразу почему-то вспомнил Храм. «Кто я?» - услышал самого себя в ответ.
- Прости меня, Мама, я забыл.