В этом году отмечается 455-летие со дня смерти основателя финского литературного языка, епископа Турку Микаэла Агриколы. Точная дата его рождения неизвестна и относится к 1507-1510 гг., а вот кончина 9 апреля 1557 года стала днем памяти, связанным еще с одним событием шведско-финско-русской истории – окончанием очередной войны 1554-1557 гг.
Микаэль Агрикола возвращался из Москвы в составе шведской делегации после удачных переговоров с самим Иваном Грозным, означавшим прекращение военного конфликта. Несмотря на заключенный мир, поездка стала роковой для Агриколы. Он скончался в районе мыса Кюрениеми, приблизительно в 25 км от современного Приморска и был похоронен в Выборге 12 апреля 1557 г.
Для Финляндии и финского языка личность Агриколы сравнима по своему значению, пожалуй, с фигурами Св. Кирилла и Мефодия для славян, хотя стоит отметить, что подобное признание епископ Турку получил лишь в 19 веке с подъемом национально-романтического феннофильского движения, сделавшего Агриколу своим предшественником и поставившим его в один ряд с Рунебергом, Лённротом и Снельманом. До сих пор у историков нет единого мнения, кем был Микаэль – шведом или финном, какой язык для него был родным. Он родился в деревне Торсбю прихода Перная провинции Нюланд, местности традиционно считающейся (до настоящего времени) шведоязычной. Но с учетом прекрасного знания Агриколой многих языков этот вопрос является второстепенным. Он обладал редким талантом лингвиста, был богословом и гуманистом с обширными познаниями в естественных науках, юриспруденции и медицине. Его настоящая фамилия была Олафсон (швед.) или Олавинпойка (фин.), т.е. сын Олафа. Агномен (прозвище) «Agricola» был весьма распространен среди немецких гуманистов того времени - композитор Александр Агрикола (около 1446 – 1506), Георг Агрикола (1494-1555) – ученый, геолог, минеролог; Иоганн Агрикола (1492-1566) – протестант-богослов; Мартин Агрикола (около 1486-1556) – музыкант и писатель; Рудольф Агрикола (1443-1485) – влиятельный гуманист и др., хотя вполне вероятно, что Микаэль предпочел его, исходя из прямого перевода с латыни, что означало «земледелец», ибо очень часто он подписывал свои письма, как «сын крестьянина Олафа из Торсбю».
Основным спорным вопросом, вызвавшим войну 1554-1557 гг., была недостаточно четко определенная линия границы на Карельском перешейке, и хотя летом 1539 г. проводилось совместное межевание, но желаемого результата достигнуть не удалось. Загвоздка была в небольшом участке земли из-за путаницы в шведских, финских, латинских и русских названиях одних и тех же рек и ручьев, являвшихся естественными рубежами. Изначальный трактат о мире, подписанный в 1323 году, т.н. Ореховецкий договор или Юргина грамота, на который всегда ссылались, был составлен на двух языках – русском и латыни. Интересующий нас отрывок говорит о следующем: «de mari in ampnen Seestaer in mosan et in medio mosa est mons, deinde in ampnen Zay, de Zay in Solsten…» По-русски это звучит следующим образом:«…а розвод и межя от моря река Сестрея, от Сестреи мох середе мха гора оттоле Сая река, от Сае Солнечный камень…» и т.д. Т.е. граница начиналась с устья реки, шведы называли ее Сюстербэк, русские – Сестрея (совр. р. Сестра), финны, жившие в тех местах – Сиестар-йоки, но чаще Рая-йоки, что по-фински означает «пограничная река». Далее на север, был установлен пограничный камень – «mons», на котором выбиты крест и крюк, от камня граница шла по реке Сайя (ныне река Волчья Лен. обл.). Один из притоков реки Сюстербэк (Сестра) носил финское имя Сиес-йоки. Река Сиес-йоки вытекает из озера Сиес-ярви, в 1951 г. переименованных в ручей Брат и озеро Люблинское Ленинградской области. Названия рек Сиестар и Сиес очень близки. Но об этом притоке не сказано ни в русском, ни в латинском тексте трактата. Определено лишь главное русло реки Сиестар. Московская сторона утверждала, что все притоки русла есть межа. Однако, найденный порубежный камень между истоками рек Сиестар и Сайя опровергал их доводы.
Надо отметить, что шведский король Густав Ваза, занятый проблемами с Данией, Любеком, собственными внутренними реформами и подавлением восстаний внутри Швеции, был заинтересован в мирном сосуществовании и торговле с русской стороной. Поэтому им предпринимались определенные меры по мирному урегулированию пограничных конфликтов, вплоть до переселения собственных подданных вглубь Финляндии и заменой их на жителей провинции Нюланд (Уусимаа) с предоставлением льгот по освобождению от налогов на несколько лет. Однако, столкновения возобновились. К стычкам крестьян присоединялись воинские отряды, и конфликты разгорались еще сильней.
В 1554 году произошел очередной инцидент. На его урегулирование в Выборг отправился дьяк Никита Кузьмин, представлявший новгородского наместника. Московская практика общения со шведами через Новгород чрезвычайно злила амбициозного и вспыльчивого шведского короля. Москва не признавала его равным себе. Дьяк Кузьмин был взят под стражу и, как повествует Никоновская летопись, шведы по приказу короля «почати села жечь и детей боярских убивать, и гостей у себя задержали и сына боярского на кол горлом посадили».
Тогда новгородцы вторглись на шведские земли, но были выбиты оттуда весной 1555 года, потерпев неудачу в сражении под деревней Йоутселька (совр. Симагино), где неподалеку шведами было построено укрепление Киванеббет («Kifvanebbet», что означает по-шведски «передовые укрепления, по-фински «Кивеннапа»).
Шеститысячный русский отряд возглавлял князь Бибиков, который направился прямиком к шведским укреплениям, даже не меняя походного порядка. Бибиков был настолько уверен в численном превосходстве своих сил, что не придавал никакого значения возможной угрозе сопротивления шведов. Под началом коменданта Кивеннапы находилось 100 пехотинцев, 60 всадников и 400 ополченцев из окрестных деревень. Небольшая конница шведов, неспособная быстро передвигаться, выстроилась на дороге перед противником. Имеющиеся у шведов шесть орудий были установлены на розвальни и рассредоточены вдоль движущейся русской колонны. Ополченцы также, разделившись на небольшие отряды, образовали несколько засад вдоль дороги, по которой шли русские.
Первыми же залпами пушек был убит князь Бибиков, а растянувшаяся на несколько верст русская колонна была немедленно атакована и рассечена на части лыжными отрядами финских крестьян. Оставшись без воеводы, русские даже не пытались выстроиться в боевой порядок, а в панике отступили, потеряв обоз, 900 человек убитыми, 49 знамен и 500 лошадей.
В память об этой битве при Йоутселька в деревне Яппинен (тоже вошедшей в совр. Симагино) 5 июля 1931 года был открыт памятник в виде 4-х метровой каменной пирамиды с надписью на гранитной доске: «11 марта 1555 года небольшое войско гарнизона крепости Кивеннапа и местных крестьян разбило на холмах Йоутселька многочисленную вражескую армию». Памятник уничтожен в 1973 году.
Государь Иван Васильевич повелел князю Ногтеву с новгородцами защитить границу, а король Густав самолично отправился в Финляндию с двенадцатитысячным войском. Карамзин пишет – «для обороны», финский историк Кари Таркиаинен считает, что в планах Густава «война была превентивной, потому что он верил, как и весь мир Балтийского моря, в желание России расширить свои границы».
В Финляндии было мобилизовано в армию еще 12 000 человек, но в большинстве своем крестьян. Адмирал Багге с флотом, поддержанный сухопутными силами, прошел Невой к Орешеку и осадил его. Но удачные действия обороняющихся, возглавляемых князем Ногтевым и Симеоном Шереметевым вынудили шведов через месяц снять осаду и удалиться в свои пределы.
Зимой 1556 года русские нанесли ответный удар. Многочисленное войско, ведомое воеводами князьями Петром Щенятой и Дмитрием Палецким, с татарами астраханского царевича Кайболы, вторглись на шведские земли, 20 января нанесли поражение шведам у той же Кивеннапы, где год назад были разгромлены сами. Сожгли и разрушили укрепления, захватили все пушки. Комендант Выборга Генрих Клауссон Горн пытался противостоять русскому войску, но был сбит с ближайших к крепости высот и предпочел укрыться за каменными стенами. Карамзин пишет, что Русские обошли крепость, вторглись вглубь страны верст на сто, разорили все, что могли и вывели такое множество пленных, что «продавали мужчин по гривне, а девок по пяти алтын», после чего вернулись в свои пределы.
В целом, война завершалась без победы какой-либо стороны. Ни одна из них не была достаточно сильной, чтобы решающим сражением перенести свою границу в ту сторону, в которую хотелось бы. Швеция и Россия осенью 1556 года начали искать возможность примирения, у обеих стран была одна и та же цель – достигнуть status quo ante bellum или, другими словами, решить все путем переговоров, а не силой.
Обе стороны сразу заявили официально, что не стремятся к расширению своих земель. «Мы не стремимся ни к чему такому, что правом не принадлежит нам, а мы довольны тем, что нам дает всемогущий Господь», - писал король Густав Ваза царю Иоанну Грозному 24 октября 1556 года. И царь ответил посла короля Густава почти теми же словами на своей аудиенции 9 марта 1557 года: «Мы не хотим себе земель Шведского короля, мы остаемся довольными, как и следует правоверному правителю делать, своими землями, которые дал нам когда-то Господь!»
Исходя из этого, все разногласия сосредоточились вокруг одного вопроса – престижа, то есть, каким должен быть уровень переговоров, кто должен быть признан виновным в развязывании войны и на каких условиях будет произведен обмен пленными. Предстояла серьезная дипломатическая и, возможно, теологическая полемика. Королю нужно было тщательно продумать состав делегации, которой предстояло отстаивать его интересы в Москве. Но Густав Ваза поступил иначе – поручил выбор послов своему наследному принцу Эрику. Профессор Кари Таркиаинен считает, что это связано с тем, что отец считал кронпринца более образованным и начитанным по сравнению с собой. По крайней мере, в библиотеке Эрика имелся труд Сигизмунда фон Херберстеина (Герберштейна) «Rerum Moskoviticarum Commentarii» (1549) - единственное нормальное описание России того времени.
В делегацию послов были назначены: шурин короля, брат покойной королевы Маргариты, государственный советник Стен Эрикссон Леийонхувуд, архиепископ Лаврентиус Петри, епископ Турку Микаэль Агрикола, начальник палаты Бенгт Гюлта и молодой дворянин Кнут Кнутссон Лиллие. К ним присоединились секретарь короля Олаф Ларссон и переводчик Выборгской крепости Берт Йоранссон. Всего делегация насчитывала вместе со слугами около ста человек. Инструкции, полученные от короля, были довольно неопределенными – делегация должна вернуться с мирным договором, но он должен быть лояльным, иначе Густав откажется его ратифицировать.
Послы отправились в путь и прибыли в Выборг 10 декабря 1556 года, чтобы провести там пять недель. Граница была закрыта с русской стороны – Иван Васильевич недавно завершил покорение Астрахани, открыв новые торговые пути в Каспийское море и дальше в Персию, его армия возвращалась и должна была обрушиться на Лифляндию. Царь был заинтересован в мирном договоре со Швецией. Если бы посланная делегация была бы уверена в этом, то смогла бы вытребовать для себя более выгодный договор. Но никто не хотел натягивать «лук слишком туго».
16 января 1557 года граница была, наконец, открыта, и дипломаты начали свой путь по русским землям. Прибыв через Орешек в Новгород, шведы имели переговоры с наместником, Михаилом Васильевичем Глинским, но прозвучали лишь общие фразы. Наконец, было получено разрешение следовать дальше в Москву, однако, отъезд задержался из-за метели, и 4 февраля случилось серьезнейшее происшествие – кто-то из слуг, напившись, растопил печку русскими иконами. Новгородцы немедленно потребовали осуждения провинившегося на смерть и выдачу его для совершения казни. Над всей делегацией нависла опасность попасть в заключение, что означало продолжение войны. К счастью, кто-то из шведов вовремя вспомнил ту самую книгу Херберстейна, где говорилось о том, что на Руси лишь царь решал вопросы жизни и смерти. Это и было предложено новгородскому наместнику – оставить вопрос за государем. М.В. Глинский согласился с этим доводом.
В Москву послы прибыли 21 февраля и пробыли там до 24 марта 1557 г. Инцидент с сожженными иконами завершился благополучно - царь Иван Васильевич простил хулителя икон. С самим государем шведы встречались трижды на аудиенции и дважды присутствовали на ужине. Остальное время, за исключением длительного перерыва, связанного с Великим постом, русскую сторону представлял Алексей Адашев, царский постельничий, ведавший всеми внешнеполитическими делами государства.
Основной спор завязался по вопросу виновности в войне. Шведы старались объяснить все распрями жителей порубежных территорий. Но русские в ответ смеялись – каким образом, осаду Орешека шведским флотом можно назвать пограничным конфликтом? Ведь кто-то отдал приказ для этого, и ни кто иной, а король Густав Ваза. Переговоры зашли в тупик. Шведы не могли вернуться домой с документом, в котором бы их признали виновными в нарушении целовании креста.
На счастье, вмешался Земской собор, присутствовавший на официальных аудиенциях и попросивший царя сделать снисхождение. Царь пошел навстречу и в протоколы переговоров, в т.н. «миротворческую книгу» было записано, что война началась из-за пограничных распрей.
Еще более серьезные разногласия возникли из-за выбора места окончательных переговоров. До этого все мирные договоры заключались между Новгородом и Швецией, но когда Москва окончательно в 1478 году присоединила новгородскую республику к своим владениям, а Швеция вновь обрела независимость от Дании, то по мнению шведов, было унизительно вести переговоры с новгородским наместником, а не с государем Всея Руси, тем более, что Густав Ваза учредил герцогства, что по его мнению также повышало статус Швеции.
Русская сторона на это смотрела холодно. Царь не сдержался и желчно заметил: «Если же у короля и теперь та же гордость на мысли, что ему с нашими наместниками новгородскими не ссылаться, то он бы к нам и послов не отправлял, потому что старые обычаи нарушиться не могут. Если сам король не знает, то купцов пусть своих спросит: новгородские пригородки – Псков, Устюг, чай знают, скольким каждый из них больше Стекольны (Стокгольма)?»
Адашев, которого шведы называли между собой канцлером, не скрывал того, что целью было показать миру, что король Швеции никак не соответствовал уровню государя всея Руси, рожденного уже наследником трона, происхождение которого вело к римскому кесарю Августу, а в родословной Густава Вазы не было найдено никаких особых достижений. В тоже время приводилась в качестве аргумента знатная генеалогия (от Мамая) наместника Новгорода – Михаила Васильевича Глинского, общение с которым было бы отнюдь не зазорным Густаву Ваза, потому что он был выбранный народом король - «Скажем вам также не в укор, но единственно в рассуд: кто государь ваш? Венценосец, правда; но давно ль еще торговал волами?»
В спор вступили богословы – архиепископ Упсалы Лаврентиус Петри и епископ Турку Микаель Агрикола. Взяв в руки Библию, они прочли вслух, что все цари Израиля были избранными своим народом. Это произвело впечатление на русских и в первую очередь на самого Ивана Васильевича, считавшегося знатоком богословия. Адашев продолжал возражать, что в России очень важны древние традиции и вносить в них изменения невозможно. Тогда шведы предложили компромисс – договор заключить в Москве, а крест целовать в Новгороде. Русские согласились: «перемирную грамоту написать в Москве, а новгородскому наместнику скрепить ее печатью», там же и крест целовать.
Слабее шли переговоры по вопросу о возврате военнопленных. «Вы, как виновные, обязаны без выкупа отпустить Россиян, купцов и других, вами захваченных; а мы, как правые, дозволяем вам выкупить Шведских пленников, у кого их найдете, если они не приняли нашей веры» - было сказано шведам.
Напомним, что русские взяли очень много пленных. Вспомним и цены на живой товар: «мужчину продавали за гривну, а девку - за пять алтын». Шведам было известно, что многих пленных русские перепродали очень далеко – в исламские страны, и пришлось бы заплатить огромный выкуп за их возвращение. Скрепя сердцем, шведам пришлось согласиться на это условия договора, понимая, что никто выкупать пленных не будет. Царь на радостях и для утешения приказал отпустить несколько десятков пленных, оказавшихся еще в Москве, и окончательно простил слугу, так опрометчиво спалившего в Новгороде православные иконы.
Путь от Москвы до Новгорода послы преодолели за шесть дней, вместо обычных восемнадцати. 2 апреля целовали крест, поставили печать и тут же отправились в дальнейший путь. Мчались с такой скоростью, что епископ Турку Микаель Агрикола, сыгравший значительную роль в переговорах, особенно в богословском споре, скончался прямо в санях. По мнению финского историка Симо Хейнинена, еще в Москве он заразился какой-то болезнью, и силы епископа были исчерпаны. Глава делегации госсоветник Стен Леийонхувуд, не останавливаясь в Выборге на похороны Агриколы, отправился дальше, в Стокгольм. Король мог быть доволен - договор вступил в силу с 1 января 1558 года. Одно огорчало шведов, текст был полностью написан на русском языке, и перевести его на немецкий, так чтобы он был приятен для уха короля, представлялось невозможным. «Мы вынуждены были принять его таковым» - говориться во многих шведских дипломатических описаниях. Густав Ваза должен был поверить на слово своему шурину Стену.
Между тем и Грозному требовалось подтверждение договора. Царь хотел удостоверится в том, что шведский король согласен со всеми условиями. С этой целью в Стокгольм отправляется Иван Замыцкий, который возвращается в Москву 28 декабря 1557 г. с донесением, что Густав Ваза подтвердил договор в его присутствии и перед риксдагом, а также клялся на Библии.
Какова личная заслуга Агриколы в положительном исходе переговоров сказать довольно сложно. Мы можем лишь предполагать. Епископ Турку был несомненно осведомлен о всех ужасах войны, прошедшей по его епархии. Все это было изложено в письме, зачитанном царю Ивану Васильевичу на аудиенции 13 марта 1557 г., которое возражений не вызвало, несмотря на то, что звучало упреком. Трудно представить Агриколу сторонником войны, как священника, епископа и ученого переводчика Библии, знавшего о страданиях народа и постоянно заступавшегося за него перед королем, даже не страшась опалы.
Какое было его личное мнение и знания о России, русских людях и Православии? Весьма поверхностные. Известно, что его первый воспитатель - отец Бертольд настоятель храма Св. Михаила в приходе Перная, побывал в Новгороде в 1513 году вместе с епископом Турку Арвидом Курки. Вполне вероятно, что монах что-то рассказывал своему воспитаннику о Московии. Позднее, Микаэль продолжил обучение в Выборге, пограничном городе, где мог видеть русских купцов и получить представление об их обычаях, хотя нет никаких сведений о знании Агриколы русского языка.
Известно, что он разделял точку зрения Лютера, что «русские, греки, богемцы и многие другие веруют, как мы, крестят, как мы, проповедуют, как мы, и живут, как мы» и Меланхтона о согласии с учениями Афанасия Великого, Василия Великого, Григория Богослова и других известных византийских богословов. В тоже время не встречается никаких собственных рассуждений Агриколы о Православии. Это объясняется тем, что в географическом пространстве епископства не было ни одного православного прихода, соответственно не было никаких проблем с разногласиями Западного и Восточного христианства.
Но вот заключительный абзац обращения шведской делегации к царю Ивану Васильевичу:
«Просим со смирением у всемогущего царя Руси, чтобы никаких нападений не было на подчиненных, приживающих на пограничных землях нашего королевского величества, так как нападений было уже слишком много, и мы надеемся, что эти люди, живущие рядом с границей, могут, как и раньше, пахать свои поля, заниматься земледелием и рыболовством на своих рыбных водоемах, которые находятся на шведской стороне от границы». Разве не слышен в этих словах голос епископа Агриколы, сына крестьянина из Торсбю?