На работу Катенька решила устраиваться именно в этот детский сад - он был самым близким к дому, где она сняла по приезду комнатку в 12 метров. Сказав 70-летней хозяйке, что идет по делам, и накинув на плечи платок, подаренный когда-то сестрой, она вышла из подъезда старенькой хрущевки. Перекрестилась, глядя куда-то в небо, и прошептала краткую молитву.
До сада идти было всего ничего - ее дом стоял точно напротив. Десяток шагов, пара вопросов вахтерши и ее проводили в кабинет директрисы.
Начальница ей и понравилась, и не понравилась - на вид строгая, суровая, но, чувствовалось, что справедливая и честная. “Значит, не обманет”, - подумалось Катеньке. Но волосы, стриженые под каре, и изысканная одежда, а также запах каких-то духов, разливавшихся по кабинету, настораживали. Сама она косметикой не пользовалась никогда, оттого ее белесые брови и ресницы казались почти не видными на простецком и наивном лице.
Мария Геннадьевна смотрела на Катеньку в упор, разглядывая посетительницу: платок, зеленая кофта со следами штопки, драповая юбка почти в пол. Будто из прошлого столетия. Катенька отвечала ей тем же, ничуть не смущаясь прямого жесткого взгляда.
Хриплым голосом директриса спросила:
- Курите?
- Нет, упаси Бог, что вы, - мягко улыбнулась Катенька. - и не выпиваю.
- Ну это заметно, - немного улыбнулась директриса. - А откуда вы?
- Я сама… с Пустой реки, поселок тут, рядышком, - произнеся эту ложь, Катенька чуть покраснела. Она даже почувствовала вспышку на коже от вранья, но успокоила себя внутренне тем, что иначе нельзя, будет много лишних вопросов.
- Да, я знаю где это, - произнесла Мария Геннадьевна после небольшого молчания. - Что умеете?
Катенька выдохнула от облегчения и тут уж начала говорить правду, чуть ли не захлебываясь от своих умений:
- За детьми следить могу, у самой в семье пятеро братьев-сестер было. Готовить могу. Разное. Убираться. Мыть. Белье перестилать. Если надо, то и во дворе помогу, со снегом или еще что. Вышивать вот еще…
Дверь в кабинет внезапно распахнулась и в проеме показалось взъерошенная женская голова:
- Мария Геннадьевна! У нас чэ-пэ!!!
- Что случилось? - директриса приподнялась со стула.
- В группе воду прорвало, заливает уже!
Директриса взметнулась из-за стола и поспешно вышла в коридор. Катенька, увлеченная общим движением, двинулась вслед за ней.
В группе, охваченной суматохой из-за аварии, она тут же стала делать то, что умела лучше всего - работать. Взяла тряпку, брошенную кем-то возле туалетной двери, жестяное ведро, и начала отжимать туда воду, помогая воспитательнице удерживать потоп на кафельной границе.
Вопрос о ее приеме решился сам собой - через неделю Катеньку приняли нянечкой в среднюю группу.
Однажды Надежда Ильинична, воспитательница, к которой Катенька была прикреплена, оставила ее в группе одну. Сказав, что надо быстренько сбегать на почту, Надежда Ильинична накинула пальто, сунула Катеньке книжку Льва Толстого, попросив почитать детям, и ушла.
Катенька вспомнила, что автора книжки когда-то отлучили от церкви. От греха подальше, она достала Новый Завет, который всегда носила с собой, и начала читать пятилеткам книгу, которую знала наизусть.
Но дети слушали ее неохотно. Читала Катенька тускло, без выражения, даже порой с запинкой. Иисус выходил у нее плоским, непонятным человеком, говорившим слова чуть ли не на чужом языке. Через минуту Максим дернул Юлю за хвостик, та повернулась, задев локтем сидящую рядом Машу. Спустя мгновение во всей группе ее слушал только один мальчик - Азамат.
Он был младшим и очень нравился всем - от директрисы до пятилетней гордячки Кати. Было что-то в его облике привлекательное - большие карие глаза, низкий голос, грозивший превратиться со временем в настоящий мужской бас.
Катенька, увидев перед собой единственного слушателя, собрала все внимание на нем и перешла к новому стиху. Почему-то на память ей пришли строки из Ветхого завета, которые когда-то читал им Отец.
И пошел Елисей оттуда в Вефиль. Когда он шел дорогою, малые дети вышли из города и насмехались над ним и говорили ему: иди, плешивый! иди, плешивый!
Катенька оглядела притихших детей, услышавших что-то более понятное и знакомое им - видимо, из тех мультиков и фильмов, которые они обсуждали между собой целыми днями. Она помолчала и продолжила. Голос ее нарастал с каждым словом.
Он оглянулся и увидел их и проклял их именем Господним. И вышли две медведицы из леса и растерзали из них сорок два ребенка…
Дети вовсе затихли и смотрели на нее в полном молчании, раскрыв глаза. Внезапно в комнате раздался шипящий треск, посыпалась штукатурка, и с потолка, в метре от задиры Максима, упал светильник. Искры россыпью плеснули на голые коленки детей, их волосы и лица. Катенька первые несколько секунд не понимала ничего, но потом осознание происшедшего дошло до нее.
и проклял их именем Господним. И вышли две медведицы из леса и растерзали из них сорок два ребенка…
Ковровое покрытие начало плавиться. От него шел едкий дым и жар. Черная, шипящая граница плавления быстро передвигалась в сторону детей. Катенька поняла, что надо спасать их.
растерзали из них сорок два ребенка…
Но кого? Неужели тех, что уже сейчас грешны? Тех, кто даже не способен услышать Благую весть? Тех, кто в столь малые годы уже попали в плен к жадности и стяжательству? Вон ведь - две девочки побежали не куда-нибудь, а к своим куклам!
Решение пришло к ней как вспышка. Она спасет лишь того, кто готов быть спасенным. Того, кто услышал Слово. Того, у кого еще есть шанс не попасть в объятия к Дьяволу. Она вспоминала слова Отца, услышанные в той, ночной молитве
Не устоит город без святого, а селение без праведника…
И это здание, со всеми его сплетнями, мелким воровством, хитросплетением желаний и похотей детей, родителей и воспитателей - не устоит!
Катенька прижала к себе дрожащего Азаматика и выскочила в коридор, оставив за спиной ревущих детей. Дым начал проникать и на этаж. Истерично гудела пожарная сигнализация. Мимо пробежала Мария Геннадьевна, крикнув на ходу:
- Куда ты? - и убежала, не дожидаясь ответа.
Катенька, уже приготовившая новую ложь, мельком поблагодарила Бога за избавление от греха. Она ринулась дальше по длинному коридору. Уже на выходе дорогу ей преградила вахтерша, тетя Валя, которая недолюбливала ее за что-то (“в тихом омуте, девочки, сами знаете…” - услышала как-то Катенька за спиной ее свистящий шепот).
- Катя, ты куда с мальчишкой?
- Нам… ему… свежий воздух… выйти… отравление! - от волнения, усиленного произнесенной все-таки ложью, язык едва ворочался во рту.
Катенька отшвырнула вахтершу в сторону и потащила ребенка по ступенькам. Яркое мартовское солнце ослепило ее и она зажмурила глаза, не останавливаясь.
- Быстрее, Азаматик, быстрее! - приговаривала она, - Видишь, какой пожар страшный!
Она показала ему рукой в сторону здания детсада - из верхних окон вытекал в весеннее небо густой серый дым.
Где-то вдали завыла сирена.
Катенька рванула мальчика за собой. Дальше! Дальше! Дальше от этого места, где даже дети греховны, уже согрешили рождением своим. Лишь одного она сможет спасти. Она бросила взгляд на испуганного Азамата - щеки его уже порозовели, видно было, что от дыма он не пострадал.
- Все в руках Божьих, и это дитя Божье. Все будет… все хорошо будет, - шептала она, поднимаясь по ступеням своего подъезда, перепрыгивая их через одну и дергая за руку плачущего Азамата.
- О Боже, Господи Иисусе… - Катенька обернулась на Азамата и поняла, что от него, от головы его исходит свечение. На улице, в свете дня, она не заметила этого, она просто не увидела этого, а тут, в темном подъезде ореол вокруг головы мальчика явственно ей показался.
Она опасалась, что вахтерша тут же расскажет об их уходе Марие Геннадьевне или его родителям. Но та, побежав к директрисе, в дыму пожара упала с лестницы и потеряла сознание. Наглотавшуюся гари, ее срочно увезли в реанимацию. Из детей и воспитателей при пожаре никто не пострадал, но два человека - мальчик и нянечка - пропали бесследно.
Катенька понимала, что ей надо бежать, забирать спасенного Азамата, которого она увидела только что в новой ипостаси. Надо срочно, тут же, не задерживаясь, бежать - сначала к тетке, потом… А потом уезжать к Отцу - только там можно спасти эту душу. За пару месяцев здесь она и сама погрязла в грехе - в мыслях, которых раньше не бывало, в каких-то непонятных эмоциях и ощущениях.
Но на улице было холодно, стоял март, еще не до конца поверивший в весну, а вывести ребенка в рубашке и джинсах на улицу она не могла.
- Сам Бог привел его в руки мои, - бормотала она, заходя в квартиру. - Бог нас не оставит. Бог не оставит детей своих.
Поняв, что прямо сейчас она ничего сделать не может, Катенька завалила дверь в свою комнату комодом и решила обратиться к тому, кто привел ее сюда с этим ребенком - к Богу.
Она зажгла несколько свечей перед своим иконостасом.
Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе…
Катенька истово молилась, шепча слова пересохшими губами. Глаза ее вращались, перебегая то на лики икон, то на мальчика, который стоял рядом. Когда раздался звонок в дверь, она вздрогнула. Слышно было бормотание и шаги хозяйки в своей комнате. Катенька повысила голос, чтобы заглушить эти звуки, перестать слышать ее. Она уже все поняла - разумом, но сердцем…
Сердцем она пыталась отвести эту чашу от себя. Она ощущала себя Иисусом в Гефсиманском саду, который говорил с Отцом своим. И сейчас она адресовала свои слова, свои молитвы не Богу, не святым и даже не любимой Богородице, а своему Отцу, столь далекому от нее. Он смотрел на нее укоризненно сквозь лики икон.
Схватив свечу, трясущимися руками она поднесла ее к тетрадке, в которую с детства записывала молитвы. Если Он существует, если Он видит ее, то остановит ее или поможет ей. Он привел ее сюда, он должен быть рядом!!!
Тетрадь быстро занялась огнем, и она швырнула пылающие листы на иконостас. Азамат, до того стоящий рядом, забился в дальний угол комнаты. Он рыдал, не переставая, почти с того момента, как она начала читать молитвы.
Комната постепенно наполнялась дымом. Иконы, частью деревянные, частью бумажные, горели быстро, и огонь уже перепрыгнул на обои, подтягивая свои языки к потолку и шторам.
За дверью раздались мужские голоса и один женский. Заслышав его, Азамат закричал что было сил:
- Мама!!! Мамочка!!! Спаси меня!!!
Истеричный вскрик женщины. Затем начали ломать дверь. Катенька еще громче, уже в полный голос, почти завывая, начала читать новую молитву,
Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго!
Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго!
Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго!
Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй…
Дым и огонь охватили уже добрую половину комнаты. Когда дверь распахнулась, влетевший воздух раздул пламя еще больше. Всё, что увидели заглянувшие туда, - два силуэта: один, женский, стоял в самом центре пожара. Фигура мальчика, скорчившегося в комок, была в углу комнаты.
Туда-то и метнулся один из полицейских. Передав непострадавшего, но обмочившегося от страха ребенка на руки матери, он бросился обратно - вытаскивать женщину. Но всполох огня преградил его путь. В ту же секунду он увидел, как она упала на бок, видимо, потеряв сознание. Зайти в комнату стало невозможно и им всем пришлось отступить.
Руслан Серазетдинов
Казань, март 2012