До весны оставалось всего несколько недель. Да, пара недель. А мой сын умер. Он так и не дождался. Не увидел ни весну, ни лето. Мой сын умер за две недели до весны…
В тот день, да и до этого дня. Тогда был буран. Все замело. Из окна было видно лишь до первого забора. Сын кашлял. Сначала мы думали, что все обойдется, что это… ерунда, пройдет все. Да и не было возможности никакой добраться до больницы. Она в десяти километрах от нас.
А потом кашель стал превращаться в хрип. Да, мой сын, пятимесячный комок мяса и костей, он хрипел, он так хрипел, что я не мог ничего делать, лишь выбегал курить каждые пятнадцать минут в снежную лаву. Жена металась по дому, то собирая какие-то пузырьки, то разбрасывая их по сторонам. Сначала это было что-то… А что вообще можно давать младенцу, какие лекарства? Не знаю, я понятия не имею, это был наш первый ребенок.
Потом мы звонили в скорую. Долго звонили. Мобильный то давал сигнал, то выключался - видимо, из-за погоды. Хрип. Гудки. Абонент недоступен. Хрип. Папироса на ступеньках дома. Снег.
- Там… я дозвонилась… они сказали - не могут приехать. Они не доедут! - она рыдала и впервые за несколько дней я понял, что не слышу ни кашля, ни хрипов. Только ее крик.
Я вышел в сарай, вытащил старые охотничьи лыжи. Оделся. Сказал ей, чтобы закутала ребенка как можно теплее. Как можно теплее закутай его, сказал я ей. Мы пойдем. Я отнесу его. Сам. И потом мы пошли.
Шаги были тяжелыми. Снег мокрый. Лепился на лыжи, словно глина в распутицу. И ветер был встречным. Но потом я перестал различать его направление - ветер шел будто отовсюду.
Порой я отворачивался от ветра и засовывал лицо туда - в одеяло, где лежал он. Мой сын. Когда мы вышли, он спал. Потом я услышал крик. Долгий плач. И я делал еще шаг. И еще один. Ветер будто подвывал - чистое поле, вокруг не было ничего, ни единого деревца, за которое можно было спрятаться. Сугробы и снег, и ветер со снегом.
А потом плач утих. Я слушал, слушал его, но нет. Не слышал ничего больше. Даже хрипа не было слышно. А потом плач вернулся. Не детский и не женский. Это было… что-то другое. Оно плакало. И я тоже. Плакал. На щеки налипал снег. Шаг. И еще. И еще шаг.
Через час или два, через пять или через сутки, или не знаю сколько, я увидел очертания больницы. Я подошел к ступенькам, снял лыжи, которые весили по центнеру каждая. И вошел внутрь. У дверей сидела женщина. Я сказал ей, что принес сына, что я звонил, а они не приехали. И я пришел. Мы пришли. Сами. Мы же мужчины! Я плакал, снова плакал, стоя там, возле стола этой женщины.
Вышел врач в зеленом мятом халате. Он забрал моего сына. И унес. Все, что я увидел напоследок - лишь кусочек посиневшего личика моего первого ребенка…
Казань, март 2012.
Новость на ТВ http://www.amic.ru/news/176949/