– Да там, оказывается, чем дальше, тем запущеннее и запущеннее, вообще бред какой-то пошел. Я то думала, яснее станет, а ни фига! Только хуже еще… Я вообще-то такую литературу не люблю, и читаю не для удовольствия, а скорее из практического интереса – как человек пишет. Все-таки мастер слова признанный, надо бы, наверное… ну и нравится как пока что. Мне это все понятно, и как пишет, и что сам не знает, что дальше будет, какое слово следующее, ничего не выдумывает. У меня тоже так бывает. Правда, не знаю, хорошо это или плохо, но все равно интересно, как у него. Не знаю, какой дух им руководит… что ли. Но в общем-то, дух, наверное, так себе. Одна из таких вещей… знаешь, когда под видимостью глубокого смысла – пустота.
Хотя, кто знает, взять хотя бы вакуум: то, что кажется нам пустым и ли хаотичным, может оказаться переполненным, сверхорганизованным. Зависит от взгляда. Ну еще от приборов измерения.
– Какого измерения? – спросила кошка.
– Трехмерного… как еще?
Хотя, с двухмерными иметь дело проще.
Вот видишь, как просто!
Парень в кресле вздохнул и нахмурился. Он тоже понимал всю условность постижения, но отказывался верить.
Сколько же в мире всего… нет, не так. Сколько же в мире всего! Сколько в мире…?
Тоже никуда не годится.
Сколько же в мире всего.
Конечно с двумерным миром проще, картинки там всякие, телевизор… поверхности. Можно вертеть как угодно и делать, что хочешь. Но ведь какие возможности, ты только подумай. Цветы, небо, дорога, что за цветами и забором (все это под небом), при этом черенки этих воистину прекрасных роз, дорога, земля образуют одну плоскость, забор и стебли – другую, та упирается в небо.
И это только один жалкий великолепный кусочек! А сколько их… сколько всего.
Такое богатство – делай, что захочется. Надо смотреть шире, нет… так, чтоб со всех сторон сразу видеть, ощущать себя в нем.
Это не шутка и не метафора – не смотри на меня так – ведь так оно и есть: ты правда в нем. Все. Куда денешься?
Понюхать цветок, красный, влажный, уставший от долгого дня (тоже, пойди разберись что это значит – долгий день, для цветка тем более)…
– Какой-то он не свежий, – сказала кошка и задрала хвост.
Понимаешь, о чем я?
… пробежать по огороду – чудо какое-то – миновать, миновать препятствия в виде цветов и кустов малины. Ну что же ты, ты ведь можешь! Перепрыгнуть через забор, пойти спокойно по дороге по направлению «вперед»… передвигаться в пространстве…
На тебе же еще одежда какая-нибудь будет. Что? Как сейчас, шорты, майка?.. по улице, а что такого, обычное дело, все ходят. Хотя, нет, шорты малость коротковаты для прогулок…
Одежда должна соответствовать месту и времени. Банальность, а лучше не скажешь. И, чтоб его… тоже ведь правда…
«Как странно», – подумал парень в кресле.
Он выделял незнакомые слова карандашом, слегка изменяя наклон тетради, и думал о непостижимости собственных действий в данную минуту.
– Надо бы поесть. Подумала кошка.
Никакой кошки, конечно, не было. Вернее, кошка то была, серо-рыжая, смахивала на сиамскую, но она ничего не думала. Или думала, но Грег об этом не имел ни малейшего понятия. О чем? Знать не хотелось, это даже могло помешать…
Кошка тем временем сидела на спинке кресла, поджав под себя все четыре лапы, не считая хвоста, и дремала. Она была чем-то вроде волшебного помощника для Грега, из разряда тех, кто представляет истину в последней инстанции, при этом немногословен, загадочен, и сама эта истина в его устах (если можно так о кошке) звучит как притча, шарада, которую непременно хочется разгадать и за которой видится и тут же ускользает в неведомое некий тайный смысл… короче, когда слов не хватало, а любые аллегории казались топорной банальщиной, он привлекал к делу кошку. Тоже метафорическую, однако она пристально следила за каждым его словом, не позволяла отвлечься от темы и совсем уж уйти в размышления (так, что потом сам не поймешь, о чем это я). Кошка была одновременно символом, и чисто практическим персонажем – функцией в тексте, и соратником по перу. Ну и что, что вымышленным. Тем более вела она себя, точно живая, и тут уж никаким воображением автора дело не могло ограничиваться: порой Грег и сам не понимал ее странные не к месту произнесенные реплики, но аккуратно вплетал их в живую, такую пока еще неустойчивую ткань текста, и та на удивление становилась крепче, словно обретая необходимое основание. Как если бы он плел корзинку из тонких ниток, а эти фразы были прутьями, задающими каркас... Бывало и такое, что только спустя некоторое время – день или два – до него доходило истинное значение сказанного.
Поэтому к Кошке он старался относиться с уважением, не пропускать ее меткие замечания мимо ушей, и даже немного побаивался, если речь заходила о какой-нибудь совсем уж «потусторонней» теме… или когда она вдруг начинала читать его мысли… вот как сейчас.
Еда была на удивление вкусной. Вот что значит весь вечер просидеть за книжкой. Этот мир казался каким-то неестественно реальным, даже странно что можно вот так, без всяких словесных ухищрений, взять со стола ложку и есть… все как то слишком подвижно… вещи, каждую можно потрогать, передвинуть, будет совсем не то, что раньше. Мир изменится. А вещи будут все те же. Или нет?.. Из подушек горку можно сложить на полу. Со словами так, пожалуй, не выйдет… или нет?
– Тьфу ты!
Для уверенности Грег мотнул головой и попытался вытрясти из нее мысли о книге. Конечно, настоящий писатель так не поступил бы. Но Грег считал свой труд такой же работой, требующей время от времени отдыха, как и сам он – подзарядки