Люкай ехала верхом на гусенице и пела немного переиначенную, знакомую ей песенку, помахивая в такт нагайкой:
— Мы к киви изумрудной идем дорогой трудной…
— И с девочкой не нудной, дойдем когда-нибудь, — подхватил песенку пересмешник.
— Когда? Когда? Когда? — внес свою долю в творчество переспрашник.
Язык вился среди растущих по краям деревьев, взбирался на холмы и весело сбегал вниз. За одним из поворотов путешественники увидели очередной грибодом. На сей раз архитектура его выглядела несколько иначе. То есть, это был бы обычный гриб, если бы не одно обстоятельство. В нем кто-то жил. Об этом говорило и оконце, прорезанное в ножке гриба, и лесенка-трап, свисающая из раскрытого окна на крыше-шляпке.
Когда они подъехали вплотную, Люкай увидела табличку, приколотую сосновой хвоинкой сбоку от маленькой двери.
«Сда-ет-ся, — по слогам прочитала девочка, — в ха-ро-шии ру-ки».
— Бадаб интересуется? — услышала Люкай гнусавый, явно простуженный голос. Она посмотрела по сторонам, но никого рядом не просматривалось. Вокруг были деревья и трава. Ну, и еще пара кустиков. Ее спутники были не в счет, хотя пересмешник моментально встрял:
— Мадаме адресуется.
— Даме или мадаме? — спросил переспрашник.
— Именно этой юной бадабе, — отозвался тот же насморочный голос. — Я сбрашиваю, бросто любопытствуешь или жилблощадь бодыскиваешь?
Только сейчас девочка увидела, кого же она просмотрела. Она обнаружила источник голоса. Он исходил от еще одного гриба.
— Ой! — восхитилась она. — Говорящий гриб-боровик!
— Ты откуда такая дремучая? — сварливо поинтересовался гриб. — Какой я тебе еще боровик. Я что, на свинью или кабана похож? Я — бУровик!
— Я буровиков не знаю, — огорченно произнесла девочка. — А ты… (она чуть было не спросила «съедобный», но вовремя спохватилась). А чем ты отличаешься от боровиков?
— Ну, боровики — наши дальние родственники, — нехотя прогундосил гриб. — Они бохожи на нас, буровиков, только у них бятачок вместо носа, хвостик есть, а мы — бесхвостые, — гордо выделил он, словно человек говорил о мартышке, — и они когда растут — хрюкают. А мы, мы — трудяги. Мы бурим землю, устраиваем бодземные коммуникации для корневой системы деревьев.
— Под землей сыро и вы, наверное, поэтому простыли? — участливо поинтересовалась Люкай.
— Нет, у беня в носу эти… Адениды… Не, аденаиды… Ну, в общем плесень у беня в носу выросла. Так ты добиком интересуешься или как? — снова вернулся буровик к волнующей его теме.
— Нет, — с сожалением произнесла девочка. Все же заманчиво было пожить хоть недолго в таком домике. — Я должна ехать дальше.
— Ну, так ехай! — Рассердился гриб. — Не задерживай очередь, другие ждут.
Девочка осмотрелась, пожала плечами, никого не увидев вокруг, и тронула гусеницу. Скоро буровик со своей жилплощадью остался позади.
Язык втянулся в особо густые заросли и путешественники оказались в длинном зеленом туннеле, образованном переплетенными ветвями плотно стоящих деревьев. Жаркое солнце теперь не припекало макушку, грозя солнечным нокаутом, а пятнало и язык, и гусеницу, и саму наездницу теплыми зайчиками, которые умудрялись пробираться сквозь густую листву.
Мерное покачивание неторопливо ползущей гусеницы усыпляло, и Люкай незаметно для себя задремала. Ничего удивительного в этом не было, — после сытного обеда всегда хочется поудобнее примостить голову на подушке. Сытный обед и сон, определенно, как-то связаны. Возможно, это происходит оттого, что когда голова и живот находятся на одной горизонтальной линии — мозгу легче отдавать команды желудку, чтобы тот переваривал пищу. Это как в жизни, приказы от руководителя, сидящего наверху, вниз добираются уже совсем не такими, какими их замыслило высокое начальство.
Но Люкай клевала носом не лежа, а сидя. Вот еще одно странное выражение, придуманное взрослыми. Ну, сами подумайте, что может клевать спящий человек, когда перед ним ничего нет? И потом, он же не курица какая-то, у него даже клюва для этого нет. И рыбка червяка с крючка берет губами, совсем как человек, а рыбаки говорят, что рыба клюет. Нет, все-таки взрослые очень сильно засоряют речь детей всякими несуразными выражениями. Поэтому вернее сказать, что Люкай ничего не клевала, а просто находилась в полудреме. А поскольку она сидела, а не лежала, пища переваривалась, безусловно, медленнее и к моменту внезапной остановки успел перевариться, пожалуй, только суп. Он, если вы помните, был первым в очереди на переработку.
Так вот, гусеница затормозила столь внезапно, что девочка проснулась. И увидела впереди старых, только не думайте, что по возрасту, знакомцев. С виду они были ничуть не старше Люкай. Вы конечно уже и сами догадались, что это были КРАБЛИКИ. И — правильно — они снова прыгали по расчерченным классикам, держась за руки.
— О, привет! — сказала девочка. — Вам не надоедает каждый раз заново чертить классики? Не проще ли прыгать в одном месте?
По крайней мере, у себя дома они так и делали с подружками. Для классиков у них была особая ровная площадка, а в салочки они играли в стороне, чтобы не затаптывать расчерченные квадраты. Согласитесь, неразумно делать одну и ту же работу по много раз.
— А мы вовсе и не чертим квадрантики, — откликнулся КРАБЛИК. Он наклонился, ухватился пальцами за уголок сетки и приподнял. Девочка увидела, что все, как она думала нарисованные, квадраты поднялись, словно большая авоська.
— Мы их скатываем в трубочку и носим с собой. А где нужно — раскатываем. Это очень удобно, — продолжил КРАБЛИК.
Не принимавшая участия в беседе КРАБЛеТКА стояла рядом, сунув палец свободной руки в рот.
— Ну, сколько раз можно повторять?! — Набросился на нее КРАБЛИК. — Не грызи рукти! Скоро до локтя отгрызешь!
— Что за рукти? — удивилась Люкай. — Она же ногти, кажется, грызет и это действительно очень вредная привычка.
— Это на НОГАХ — ногти, — сказал КРАБЛИК, — а на руках — РУКТИ.
«А ведь он, наверное, прав, — озадаченно подумала девочка. — Надо будет не забыть спросить об этом у бабушки».
— А у нас на лапах значит ЛАПТИ, — захохотал пересмешник.
— Лапти? — переспросил переспрашник. — А кого лапать? — еще более удивился он.
— Нет, у вас КОГТИ, — сказал КРАБЛИК. — У хищников потому, что они ими КОГО-то хватают, а у вас потому, что вы на них от КОГО-то убегаете.
С этим тоже было трудно не согласиться.
— Напрасно вы сбежали от бабы-Йоги. У нее так интересно и кормят вкусно, и трудотерапия… совсем даже не больно от нее.
— Кому как, — возразил КРАБЛИК, — и все зависит от дозы. Иногда после этой самой терапии все ручки болят.
— Да, — согласно кивнула головой КРАБЛеТКА, — а они у нас нежные, — и в подтверждение она вытянула, демонстрируя, руку с обгрызенными РУКТЯМИ.
— И потом, мы сами по себе, — с оттенком явственной грусти добавил КРАБЛИК. И уже заметно веселее. — Мы — вместе!
— Это как «Идущие вместе»? — спросила Люкай, вспомнив виденное как-то по телевизору. — У вас движение?
— Нет, у нас — другое, — мотнул отрицательно головой КРАБЛИК. И непонятно добавил. — Мы честные! Хотя и движемся. Даже очень.
— Так может, двинемся дальше? — предложила Люкай.
— Нам сначала нужно допрыгать до последнего квадрантика, а это так сразу не делается, необходимо все взвесить и правильно рассчитать прыжок. Иначе, если мы наступим на линию, придется начинать все сначала. А начало еще дальше, чем где мы познакомились, — и они, все так же держась за руки, дружно запрыгали по клеткам.
Вот и последняя. Девочка ожидала, что игра закончилась, но нет. КРАБЛИК, пыхтя, ухватился за уголок сетки классиков, приподнял, поставил вертикально, «на попа», как почему-то принято говорить (почему бы не «на попу»? подумала Люкай) и бережно опустил на язык. То есть получилось, что он перевернул классики на 180 градусов и теперь они смотрели изнанкой вверх. КРАБЛИКИ тут же продолжили свое увлекательное занятие.
— Но вы загораживаете нам дорогу, точнее, язык, — сказала девочка. — Нам обязательно надо проехать.
— Ничем не можем помочь, — откликнулся КРАБЛИК. Затем порылся в карманах, выудил складной дорожный знак объезда и укрепил его на подставке, которую обнаружил все в том же кармане.
Делать было нечего, — Люкай совсем не больно стегнула гусеницу своей паутинной нагайкой по правому боку и скаковая послушно углубилась в заросли слева от языка.
— Мы еще свидимся! — донеслось до Люкай.
Оказалось, что густо заросшими были только обочины, за ними лес был просторный и светлый. Деревья росли далеко одно от другого, а пространство между ними облюбовали невысокие кустики и трава, из которой выглядывали разноцветные лица цветов. И конечно порхали бабочки. Много разноцветных бабочек.
«Полная идеалия», - подумала Люкай.
Но буквально через несколько секунд «идеалия» была нарушена. У одного из деревьев девочка увидела огромного восьминога.
«Странно, - подумала она, — восьминоги живут в море. Видимо это какой-то лесной сухоспрукт».
Одной щупальцей, или щупальцем, сухоспрукт держал голую тетеньку, а другой – осторожно щупал ее. Но и не это было странным. Гораздо страннее было то, что тетенька, похоже, совсем не боялась. Она не билась в объятиях чудовища, не визжала и не звала на помощь. Она просто улыбалась и постанывала.
Хотя увиденное выбило из колеи Люкай, но никак не гусеницу, которая казалось даже не заметила участников необычного действа и явно собиралась, двигаясь дальше, проползти рядом со странной парочкой, девочка решила убраться от греха подальше. Конечно, это был не ее грех, но мало ли что взбредет в голову сухоспрукту, когда он увидит непрошенных наблюдателей.