***
««К Югу, к Югу!» - грохотал на стыках поезд. Мелькали за окнами донецкие степи и сады Приазовья, а в вагоне смеялись и пели. То ехал в Крым стройотряд из универа.
Стройотряд был женский, но без мужчин – никуда, и пятеро студентов присутствовали в этом цветнике как шиповники среди роз. Был в числе счастливчиков и Вова Брук. Вот он сидит у окна и инстинктивно улыбается - жизнь повернулась к нему нарядной стороной:
еще совсем недавно ему не светило место в стройотряде – ну какой из него боец? А нынче, после кавказского перехода, он даже мог выбирать между Надымским и Крымским ССО… Вова не колебался. Правда, в Надымском можно было хорошо заработать, зато в Крыму – море! А деньги – пусть. Прорвемся!
Нравилось ему и то, что стройотряд женский , что он тут же был востребован, помогая девочкам с тяжелыми рюкзаками. Мало того – с ним познакомилась Света Назарова! Не то, чтобы с Вовой раньше не заговаривали незнакомые студентки… но тех интересовало одно и то же: дома ли Дема, сосед Брука. Света же о Деме не спрашивала, хотя он тоже ехал с ними. Стояла Света близко, смотрела прямо в глаза… такая красивая! – а было совсем не страшно. Они долго разговаривали…
О чем? Вова силится вспомнить: об универе, о стройотряде, о Крыме, наверное. Да, в общем ни о чем, но вспоминать тот разговор хочется снова и снова.
А впереди их ждали два месяца крымской сказки.
***
В июле соловьи уже не пели и сады не цвели. За соловьев пел Вова. Его одного ставили убирать сено после утреннего покоса. Поля в Плотинном были маленькие, и Брук сам справлялся и сено ворошить, и копны ставить. Он занимался этим с детства – дело-то не хитрое – но как же обрадовалась командир отряда, когда выискался спец по заготовке сена. Остальных – городских – ребят отправили чистить от навоза телятники. Работа эта была тяжелая, до выгула телят их стойла месяцами не чистились, должно быть, и хлопцы, приходя на обед, с ног валились. Хорошо еще, что еды было вдоволь. Поварихи местной столовой удивлялись, отчего это стройотрядовцы заказывают порции такие маленькие – им бы отъедаться на сельских харчах – но и эти «первые» и «вторые» оставались у девчат почти не тронутыми за общим столом, и хлопцы коршунами набрасывались на бесхозные котлеты.
Бахчисарайский район, в котором они работали, был, правда, далековато от моря, но надежда съездить туда в выходные у Вовы теплилась. Жил и работал стройотряд в селе с заурядным названием Плотинное, хотя рядом были куда более поэтические села: Миловидное, Ароматное, Счастливое… Зато в Плотинном были пруды кругом, и когда Вова на своем покосе горланил молдавские и украинские песни, ему вторили бесчисленные лягушки в прудах.
Правда, со временем вокальный подъем Брука приутих: он лишился иллюзий относительно Светы Назаровой. Была Света в той же мере мила со всеми ребятами стройотряда. Ее обаяния хватало на всех, а когда она встречала Дему с Вовой рядом идущих, она близоруко приближала лицо к Деме, а Вову держала за пуговицу. Брук повздыхал и решил про себя: глупо приватизировать солнце. Оно должно светить всем.
А, в общем, Вове повезло с работой. Девчата, к примеру, собирали табачные листья – работа вроде не тяжелая, но люто аллергенная. Посему женская часть стройотряда отчаянно чесалась, а у девочки, что сидела рядом с Вовой, постоянно пунцовым было лицо. « Красное лицо? – Назарова задумалась на минуту. – А! Это Света Каплун. Она ведь возле тебя сидит, Вова? Влюбилась, наверное!.. Ну, не пугайся так! Аллергия у нее, конечно. На табак. »
***
Мужчины и женщины, все-таки, очень разные… женских порций на обед хлопцам не хватало. И хотя работа в телятнике завершилась за неделю, заготавливать шалфей и лаванду для парфюмерной фабрики было не проще, та же работа вилами. Только лишних порций уже за столом не оставалось. Наверное, втянулись девчата в работу и аппетит у них появился поэтому… Брук поделился своими предположениями с Назаровой. Та посмотрела на Вову с неподдельным интересом и произнесла загадочную фразу: « Отчего бы это в парфюмерном аппетит лучше, чем в клозете?»
Поскольку увеличивать женские порции до мужских командир отряда не собиралась, студенты нашли выход радикальный и изящный: открыли вечернюю охоту на лягушек на местных прудах. И вот уже запылали на берегу жертвенные костры, где на импровизированных шампурах румянились лягушачьи окорочка…
Брук участия в ночных пиршествах не принимал: ему его порции хватало, да и преодолеть отвращения к французским изыскам не мог. А все ж душа просила чего-нибудь вкусненького, и Вова уговорил Дему соединить их скудный капитал ,пойти в сельмаг и предаться чревоугодию. Магазин располагался почему-то на околице, у пруда. Местных в это время в магазине не было – хлеб еще не подвезли - только покидал шаткой походкой свой «боевой пост на берегу» местный алкаш Венька Стаканов.
Полки в магазине наводили уныние традиционными бурыми огромными (чудеса селекции) огурцами в банках да зубодробильными прошлогодними пряниками… когда у Брука загорелся глаз, и он ткнул друга в бок острым локтем: на полке, покрытое древним слоем пыли, одиноко стояло «Мускатное шампанское»!
У Демы тоже глаза на лоб полезли. Он, хоть и не был воспитан, как Брук, на неплохих молдавских винах, но мимо достойных напитков – от «Токая» до «Черного доктора» - пройти не мог… А вот «Мускатное Шампанское» попробовать друзьям еще не доводилось!
Пожилая продавщица понимающими глазами смотрела, как выгребали из карманов ,скидываясь, «серебро и медь» двое студентов, а когда те попросили «Мускатное Шампанское», потеплевшим голосом попросила выглянуть – нет ли кого у магазина? – и вытащила из-под прилавка темно-зеленую пол-литровку «Плодово-ягодного»…
Пока Дема на берегу пруда мыл и вытирал травой «дежурную кружку» Веньки , Вова рассуждал:
-Наверное, «Мускатное Шампанское» у продавщицы как …э-э-э… украшение, «лицо» прилавка, потому она и не хотела его продавать, «чернила» нам предлагала…
- Эх, Бручок! – Дема, взболтав бутылку шампанского, так эффектно стрельнул пробкой, что собаки забрехали в огородах. – Сколько стоит наше шампанское? 4-52? А «чернила»? – правильно: 96 копеек. А теперь прикинь, сколько мы закуски могли взять на сдачу… она же о нас заботилась, дурачок!
«Как многообразна жизнь!» - Вова, быстро хмелея от шипучего розоватого напитка, смотрел разъезжающимися глазами на квакающий пруд.
***
Комиссар отряда знала испанский язык. Бог его знает, откуда к ней пришло это знание, но всякое ружье, висящее на стене, когда-нибудь да выстрелит. И, когда подошло время отчетного концерта в Бахчисарае, было решено подготовить музыкальную композицию, посвященную чилийскому народу, стонущему под игом Пиночета. На сцене стоял не весь стройотряд универа, только поющая его часть. Были это, конечно, девочки да пара ребят, освоивших гитару. Взяли и Вову Брука – уж очень наглядно своей фигурой выражал он бедственное положение чилийского народа. Вокальными данными Вова не блистал, да и на гитаре играть не мог, но, когда их группу в черных свитерах ослепили юпитеры, он вместе с остальными, барабаня по деке своей гитары, выкрикивал в темноту зала: «Эль пуэбло! Унидо! А ма сера вен сидо!» Рядом с Бруком стояла миниатюрная Света Каплун, и Вова, кося глазом, поражался виртуозной ее игре на гитаре…
А в зале самозабвенно аплодировала им студенческая братия.
Вечером стройотрядовцы, сплоченные успехом в Бахчисарае, сидели, касаясь плечами друг друга, у костра. Временами слышны были цикады, молчали только лягушки: то ли их съели всех, то ли они, подобно собакам в войну, приучились помалкивать. Потом заиграла гитара: пела Света Каплун, пела просто и проникновенно, а у Вовы защипало глаза, когда впервые услышал он песню Новеллы Матвеевой:
«Любви моей ты боялся… Зря –
Не так я страшно люблю.
Мне было довольно видеть тебя,
Встречать улыбку твою…
И в теплом ветре ловить опять
То скрипок плач,
То литавров медь…
А что я с этого буду иметь,
Того тебе не понять.»