13.
Казаковский кортеж ворвался в Молодёжку как банда Махно. Только не на лошадях, а на тяжёлых Лэндах. Цветные огни мелькнули между сосен, вильнули на повороте и вот – на площади выстроились пять тёмных Круизеров. Женька, Иво и ещё семеро «казаковцев» моментально вывалились из машин и, ни слова не говоря, открыли огонь.
Сутенёрские недоросли тут же легли рядом со своими «девятками». Закрыв головы руками, так и пролежали до конца стрельбы. Грохот стоял такой, что во все окна высунулись законопослушные граждане, но никто не посмел даже крикнуть или позвонить в милицию.
Все «девятки» покрошили в мелкую крошку. Также быстро скрылись в просторных недрах Лэндов и, хлопнув дверцами, отбыли тем же путём. Цветные огни мелькнули между сосен и пропали, как и не были.
-Вот так и надо учить этих беспредельщиков, - заявил Женька, - чтоб не повадно было.
-Ребята, спасибо! Надо будет, зовите. Я ваш должник, - сказал Иво. Он был доволен, потому что любил свою машину и сильно переживал, когда её разбили.
О том, что кто-то из сутенёрских мог выстрелить в любой момент и не только по машинам, но и по любому из них – об этом не думали. В таких делах, главное, не бояться ничего.
Сутки спустя, Иво рассказал матери, что его «Тэрцел» отомщён. Эйде так и села:
-Теперь будете разбираться с милицией. Кто-нибудь наверняка позвонил туда. И номера машин, конечно, записали.
-Номеров не было. Мы их сняли ещё в лесу.
-Милиция всё равно узнает, кто стрелял. Расскажут эти – отморозки. У них-то машины были явно с номерами.
-Ошибаешься. Они, конечно, дураки, но не настолько.
-Дай, Бог, чтобы всё обошлось без милиции. Иначе, придётся платить и туда. Дорого твой «Тэрцел» обходится.
--Ты хочешь сказать - надо было сделать вид, что разбили мне машину, и, вроде, хорошо?
-Нет, конечно. Но надо же действовать по закону, а не так, как вы.
-По закону, мам, только в тюрьму попасть можно. А жить по законам не получится – не выживешь.
-Ну, я же живу.
-Разве ты живёшь? Ты кое-как существуешь. Я так жить не могу и не хочу. Если не использую все возможные шансы, жизнь меня спишет. А мне всего лишь девятнадцать.
-Иво, главное, ведь внутренняя жизнь. То, что снаружи – это к человеку, как бы и не имеет отношения. Если у тебя свет в душе.
-Если свет… А если его нет?
-Разве в твоей душе темно?
-Ну, пока нет. Но что будет завтра, я не знаю. Мир в основном чёрный. И он стучится в душу. И, похоже, когда-то придётся его впустить.
Иво взрослел, менялся, становился более жёстким. А чёрный мир всё сжимал и сжимал круг света, который ещё оставался в его душе.
14.
Эйде угадала – кто-то всё-таки информировал милицию о стрельбе в Молодёжке. Иво и Женьке пришлось залечь в нейтральной квартире. Их приютила Ирка – Женькина подружка. В городе находилась двухкомнатная квартира её сестры. Вот там и осели два друга.
Они тихо, мирно прожили там больше месяца, никуда не выходя. Надеялись, что Казак разберётся с милицией. Смотрели все программы телевидения, читали книги. Иво не выпускал из рук любимого Гёте.
Занимались гимнастикой, нагружались гантелями. Часами слушали музыку. Однако, затворничество стало надоедать. Первым не выдержал Иво. Он вышел на пять минут в киоск за сигаретами и пропал. Женька прождал его два часа. Когда в квартиру заглянула Ирка, пришлось послать её к Казаку.
Выяснилось, что Иво забрал участковый по ориентировке. Значит, он либо в обезьяннике, либо уже в сизо. Ирка приехала в Молодёжку и сообщила об этом Эйде.
Нервы не выдержали – Эйде рыдала целый час и не могла остановиться. Потом собрала узелок – чистое белье, сигареты, спички, чай и отправилась в город на Советскую, где мог сейчас находиться сын. Она долго обивала пороги то одного, то другого кабинета, пока, наконец, её не впустили в какую-то загородку, где зияло окошечко с надписью: «Приём передач». Эйде просунула туда узелок. Ей сказали:
-Подождите, сейчас вам передадут белье от вашего сына. Заберёте.
Через пять минут, действительно, ей принесли полиэтиленовый пакет. В нём были скомканы майка, трусы и носки Иво.
-А увидеть его нельзя? – спросила Эйде.
-В следующий раз увидите, - равнодушно сказал сопровождающий.
Эйде возвратилась домой в час ночи. От трамвайной линии до Молодёжки шла пешком – автобусы давно уже не ходили. Путь по лесу занял полтора часа, но от безнадёжности и бессмысленности происходящего, казался бесконечным. Два раза она упала, запнувшись в темноте о колдобины. Когда увидела огни квартала, ей почудилось, что сил больше нет, и она не сможет дойти до места.
Войдя в дом, села на кухне на стул и снова зарыдала. Сказывалось напряжение – больше месяца, пока Женька с Иво скрывались от милиции, она почти не спала.
Где же этот хвалёный Казак? Иво работал, работал на него, а когда стала нужна помощь – никого не оказалось рядом. Снова - только Эйде. А что она сможет сделать? Ей никогда не вытащить сына из тюрьмы.
Но Казак и на этот раз помог. Никакого выкупа не потребовалось. Иво выпустили через три дня. Когда он приехал домой, Эйде снова долго плакала – менты били сына по голове. Левый глаз опять заплыл. Иво ничего им не видел.
-Мама, они меня пытали. Заставляли подписать протокол. Хотели, чтобы я сдал остальных. Надевали противогаз и перекрывали воздух. Я раз десять падал в обморок. Но никого не сдал, ничего не подписал. Поэтому и выпустили.
Эйде плакала, почти теряя сознание. Сын после этих издевательств мог остаться инвалидом. Так оно и случилось. Левый глаз ослеп на восемьдесят процентов, Иво видел им только свет. Предметов не различал. Врачи на этот раз не смогли помочь.
Вскоре после этого пришло письмо от тётки из Самары. Она сообщала, что тяжело больна, поставлен диагноз: «онкология». Звала Эйде к себе, жаловалась, что одной трудно. Писала - нужен в доме близкий человек. Но Эйде помнила о том, как тётка не впустила Иво даже на порог. Поэтому в ответном письме посочувствовала больной родственнице, но ничего не пообещала.